***
Утро выдалось на удивление солнечное. Густой свет беспрепятственно лился в окно, озаряя комнату золотистым свечением. Листая книги по заклинательству, он не заметил, как улица, где располагался бордель, притихла и прохожие прекратили пялиться на полуобнаженных девиц на балконах и поспешили прочь по своим делам. От размышлений его оторвал лишь грохот и последовавшая за ним леденящая тишина с первого этажа. В этой тишине кто-то заговорил. Холодно, четко и требуя немедленного ответа. Сичэня передернуло: говор Цишань в Юньмэне?! Он отбросил книгу, схватил меч и рванул к двери. Та была заперта. Холодный голос сменился визгливым лепетом, будто кто-то пытался оправдаться. Хуань, прильнув к двери, слушал. Пальцы добела сжимали рукоять меча, а в висках, словно колокол, пульсировала кровь. Это за ним — Лань Сичэнь не сомневался, хоть и не разобрал сказанное. Однако нужно было знать наверняка намерения Вэней. Он осторожно открыл дверь, чтобы получилась небольшая щель, и прислушался: тишина. Похоже, пришедшие стояли внизу и пока не собирались обшаривать здание. Лань Хуань подошел к окну, оценивая возможность побега. Как и предполагалось, несколько заклинателей остались на охране. Они беззаботно переговаривались и, похоже, не ждали нападения. Удивленный, Сичэнь посчитал возможных противников, прикинул их опытность и решил, что, если бы Орден Цишань Вэнь точно знал о его, Сичэня, местоположении, то адепты просто ворвались бы в здание — скорее всего, ночью — чтобы застать его врасплох. Если все так, то зачем они здесь? Вернувшись к двери и удостоверившись, что путь свободен, Хуань решительно направился по коридору к лестнице. К счастью, утром почти все посетители разошлись по домам. На втором этаже по периметру располагалась галерея. Спрятавшись за ближайшей к лестнице колонной, Лань Сичэнь принялся наблюдать. Посреди гостиной сидел, расставив ноги, широкоплечий заклинатель в алых одеждах. Перед ним на коленях заливался слезами пухлый и богато одетый имперский сановник. Руками он закрывал окровавленное лицо. Над толстяком стояли двое адептов с обнаженными мечами. Остальные заклинатели, человек десять, рассредоточились по зале, нагоняя жуть на девиц, прислугу и немногочисленных клиентов. Те забились кто куда, не смея ни поднять головы, ни крикнуть, ни даже заскулить. Лица их были перекошены от ужаса при виде алых одежд Ордена Цишань Вэнь. — Сведения моих людей не подлежат сомнению: в последний раз преступника видели под Юньпином. Его хотели арестовать, но, видимо, ему удалось сбежать. При этом он убил моих подчиненных — подчиненных главы Ордена Вэнь. Их трупы мы ищем до сих пор. А вы утверждаете, что ничего этого не было? Отказываетесь помочь господину Вэнь Жоханю восстановить справедливость и покарать негодяя? Командир говорил довольно негромко, но голос, сами его интонации, пробирал до костей. Толстяк упал лицом вниз и снова затараторил: — О нет, господин! Нет! Я не отказываюсь! Возьмите моих стражей, обыщите хоть каждый двор. Но, клянусь, никто не докладывал мне ни о чем подобном! Да если б я узнал, что кто-то из жителей покрывает этого Лань Сичэня… Командир Вэней театрально взмахнул рукой: — Это другое дело. Начнем прямо сейчас. Он дал знак адептам, и те пошли, было, осматривать комнаты, как кто-то заговорил: — Уважаемый господин, прошу прощения, но неужели вы думаете найти этого человека здесь? Мэн Яо склонился в почтительной позе и выражал полную покорность. Командир поднял голову и раздраженно бросил: — Ты имеешь что-то против? Кто ты такой, чтоб возражать? — Всего лишь слуга. Я прислуживаю уважаемым господам, что приходят отдохнуть в этот дом, — с этими словами он наполнил расписную позолоченную чашу вином и, не разгибаясь, поднес ее командиру. Немного помедлив, тот осушил чашу, и Яо тут же наполнил ее снова. — Доброе вино! — лицо мужчины стало чуть благосклоннее. — Служишь ты отменно. Мэн Яо поклонился, улыбка засияла еще ярче. — Благодарю вас, господин. Вы очень великодушны. Позволите ли мне сказать, что хоть наш чайный дом и славится не только в Юньпине, но и на весь Юньмэн, вряд ли тот человек, которого вы ищите, станет скрываться здесь. Орден Гусу Лань презирает таких людей, как мы, простых работников. Считает такие заведения вместилищем порока. Эти гордецы чураются нашего общества и никогда не удостоят своим присутствием. Неудивительно, что они столь возгордились, что посмели оскорблять и досточтимый Орден Цишань Вэнь. По мере того, как он говорил, выражение лица командира сменилось с недоверчивого на задумчивое. Потерев подбородок и окинув взглядом залу еще раз, он заключил: — В твоих словах есть смысл. Юноша снова поклонился, на этот раз предложив командиру отведать фруктов. Осмелев, толстяк утвердительно закивал: — Да, да, этот негодяй точно не посмел бы прийти сюда. Наверное, прячется сейчас где-нибудь среди сброда… Но заклинатель его уже не слушал. Он приказал своим адептам допросить всех присутствующих, а сам ушел вместе с семенящим следом толстяком, очевидно, чтобы организовать поиски в городе. Вскоре и другие адепты клана Вэнь покинули чайный дом. Только когда их голоса стихли на улице, Лань Сичэнь осознал, как сильно затекло все тело и как болезненно сперто у горла. Все еще не выпуская меча, он коснулся дрожащей левой рукой лба — испарина. Бесшумно выдохнув, Хуань прислонился спиной к колонне и обмяк. Хвала Небесам, хвала Небесам! — проносилось в раскалывающейся голове. Снизу снова послышались возня и разговоры — тихие и несмелые. Поборов оцепенение, Сичэнь встал и пошатываясь побрел наверх. Оказавшись в комнате Мэн Яо, он рухнул на кровать и попытался привести чувства в порядок. Сегодня вы снова спасли меня, господин Мэн! Спасибо!.. После этого случая он хотел уйти, но Мэн Яо убеждал не рисковать. В самом деле, где Лань Сичэнь мог еще спрятаться, когда его разыскивали буквально повсюду? К тому же, Яо днями уговаривал его преподать пару уроков фехтования и наконец достиг цели. — Держите спину ровнее, плечи расправьте. Так. Теперь атакуйте… нет, руку ниже и расслабьте. А затем поворот и назад, отбивайте мой удар… С тигриной грацией юноша выполнял все указания, при этом стараясь двигаться как можно тише. Хотя эта осторожность все равно была не так уж необходима — за окном стояла лунная ночь, а жизнь в борделе била ключом. Предусмотрительно Яо погасил в комнате фонари, так что даже случайные прохожие или выходящие посетители не могли заподозрить ничего необычного. Лань Сичэнь строго и придирчиво следил за выполнением упражнений. Сказывался заразительный пример дяди. Ловя себя на излишней педантичности, Хуань одобрительно улыбался и кивал, приободряя ученика. Но юноша, не сбавляя темпа и не жалуясь, усердно тренировался. «Упрямец, прямо как Лань Чжань, » — думалось Сичэню, и сердце наполняла привычная гордость, как всякий раз, когда дядя Цижэнь хвалил брата. И пусть на этот раз Шуоюэ скрестился не с Бичэнем, а с всего лишь бамбуковой тростью, разве это что-то меняло? — Вы не устали, господин Мэн? — Нисколько. Если начнется война, я хочу сделать все возможное, чтобы помочь. Сичэнь ощутил острый укол в груди, уголки губ вздрогнули, и улыбка потухла. Он продолжил, уже молча, показывать Мэн Яо движения нападения и защиты. Должно быть, выражение его лица стало суровым, как у Ванцзи, потому что юноша вздрогнул и опустил глаза. — Простите, Цзэу-цзюнь, я не подумал, что мои слова могут вас задеть. Мэн Яо смиренно просит прощения, — Яо застыл в поклоне. Холодный лунный свет очертил изящные черты, казавшиеся в темноте почти детскими. — Ничего страшного, — Лань Хуань расслабился: в конце концов, разве есть хоть какая-то вина Яо в случившемся? После тренировки тела последовала тренировка духа. Конечно, пока духовные силы юноши на низком уровне и, чтобы сформировать Золотое Ядро, уйдет много лет, но Сичэнь не сомневался в том, что Мэн Яо достигнет успехов в заклинательстве — порукой тому были усердие и живой ум. Восстановившись, они принялись готовиться ложиться спать. Яо от природы не требовалось много отдыха, а Сичэня уже изрядно клонило ко сну. Привыкнув соблюдать режим, он все же вынужден был иногда нарушать его — в угоду этикету ли, обстоятельствам ли — но делал это весьма неохотно. За медитацией они позабыли о времени, поэтому ночь уже была поздняя. Мэн Яо, разумеется, готов был продолжать, однако сжалился над ним. Чуть усмехнувшись этой мысли, Лань Хуань растянулся на своей половине кровати и почти мгновенно провалился в дрему. Проснулся он, как обычно, первым. Усилием воли разлепив веки, Сичэнь уставился в потолок — все еще хотелось спать, но многолетняя привычка вставать рано была неистребима. За окном занимался новый день. Крики и смех на улице стихли, даже малейший шорох не долетал из гостиной. Хуань вновь закрыл глаза и решил немного полежать и насладиться редкой здесь тишиной. Суетливо пели птицы, притаившись в кронах деревьев. Иногда слышалось быстрое-быстрое хлопанье их крыльев, когда они перелетали с ветки на ветку. Безмятежность — вот что приходило на ум, и Лань Сичэнь сделал бы что угодно, чтобы продлить этот ранний час. Вскорости сон сошел окончательно, и только теперь он осознал, что тяжесть на груди вовсе не следствие дремоты. Хуань открыл глаза и уставился на покоившуюся у сердца ладонь Мэн Яо. Тот все еще крепко спал и, верно, во сне попытался обнять его. Брови его были слегка нахмурены, отчего выражение лица казалось чуть-чуть капризным. Вдруг юноша глубоко вздохнул, поморщился, и пальцы его немного сжали ткань нижних одежд Сичэня. Осторожно, чтобы не разбудить, он освободился из объятий Яо (что оказалось непросто, ибо тот лишь сильнее вцепился в него) и сел. Подивившись напористости обычно мягкого Мэн Яо, Лань Хуань невольно вспомнил о Ванцзи. Непроницаемое и суровое выражение лица Лань Чжаня во сне сменялось нежным, временами он даже улыбался. В детстве Сичэнь часто пробирался в кровать к брату перед сном, чтобы рассказать какую-нибудь историю или просто поболтать (насколько было возможно болтать с ним); брат тогда засыпал у него на плече и с чувством обнимал. Хуань никогда не спрашивал, что снится Чжань-диди, потому что точно знал: красивый уединенный домик среди бамбукового леса, тонкий звон серебряного колокольчика и мама, ждущая их у окна. Ласково потрепав Яо по волосам, Сичэнь принялся за дела. Он уже довольно долго медитировал, когда в дверь привычно постучали. Лань Хуань метнул взгляд на спящего Мэн Яо. Тихий мелодичный голос из-за двери позвал, но юноша лишь перевернулся с боку на бок. Осторожно ступая, Сичэнь направился к кровати и принялся будить его. — А-Яо, ты опоздаешь! — взволнованно и слегка настойчиво произнесла женщина. Она все еще не смела войти, но в тоне ее звучали повелительные нотки вместе с нетерпением. — Сейчас, мама! Яо наконец проснулся. Сразу же поняв, кто зовет его, он быстро поднялся, накинул небрежно ханьфу и, оставив Хуаня сидеть на кровати, бросился к двери. — Я принесла тебе кое-какой еды… — слышался бархатный голос. — Конечно. Ты можешь поесть в чайном доме у рынка… Тебе совсем необязательно ночевать теперь здесь, не волнуйся за меня, А-Яо… Лань Сичэнь ощутил укол совести, ведь Яо упорно продолжал приходить ночевать сюда не только из-за матери. С некоторых пор он служил писцом у одного уважаемого человека. Все потому, что однажды Хуань обмолвился, что прислуживать в борделе — весьма ничтожная для Мэн Яо работа, что он достоин лучшей доли и что, несомненно, его ждет большое будущее. Мог ли Сичэнь тогда предположить, сколько трудностей возникнет от столь неосторожных слов. Опустив голову и покорно положив ладони на колени, Лань Хуань слушал беседу матери и сына. Он должен покинуть это место, этот город, Юньмэн, пока не навлек беду на головы невинных. Лань Сичэнь давно размышлял над этим, еще когда Яо сообщил ему о беде Ванцзи, еще с тех пор, как адепты Вэнь ворвались сюда. Но каждый раз Мэн Яо отговаривал его, находя веские причины остаться. Однако так не может продолжаться. Не теперь, когда юноша наконец обрел уверенность и вырвался из этих порочных стен. Стоило Яо уйти, как Сичэнь вскрыл несколько половиц и принялся доставать книги и свитки. С почти каждым томиком были связаны воспоминания: как они вместе прятали их, как впоследствии перебирали, читали и обсуждали, как юноша расспрашивал про библиотеку и ее сокровища и как Лань Хуань обещал когда-нибудь показать ее («Если хоть что-то из бесценной коллекции уцелеет после всех этих событий, » — с горечью подумал он.). Трепетно смахнув пыль с обложки одной из книг, Сичэнь безотчетно прочитал: Собрание Смятения. Редкость — таких тут десятки. Вот и все, что осталось от библиотеки Гусу Лань. Возможно, все, что осталось от самого Ордена… Воспоминания нахлынули с такой откровенной ясностью, что Лань Хуань безвольно опустил книгу на пол и замер. Мысленно он представил утопающие в молочном тумане горные реки и безлюдные тропинки, пестрящие цветами сады и серебряный звон колокольчиков, висящих перед дверьми. И тихие, до трогательности чувственные мелодии… Дом, место, куда Лань Сичэнь всегда возвращался и где неизменно находил свет, и покой, и счастье. С каким упоением слушал, порой, Мэн Яо его рассказы об Облачных Глубинах! Не зная их, не видя ни разу в жизни, он заранее был будто влюблен в исполненные умиротворения и вечной красоты изумрудно-лазоревые пейзажи, нежной тоской отпечатывающиеся на сердце любого, кто хоть раз увидит Гусу. Он сидел, чуть опустив голову, немного нахмурившись, словно в тщетной попытке удержать былое в памяти. С удивлением Хуань вдруг ощутил, как в глазах потемнело: тонкая струйка слез устремилась вниз к подбородку. Закрыв рот ладонью и зажмурившись, Лань Сичэнь попытался сосредоточиться на медитации. Но его прервали торопливые шаги по коридору. Что-то ухнуло в груди, но он не сдвинулся с места, словно сама судьба, бежать от которой бессмысленно, войдет сейчас в эту комнату. Из оцепенения его вывел голос. — Лань Сичэнь! Кровь прихлынула к вискам, он молниеносно вскочил на ноги. Мэн Яо, рывком открывший дверь, стоял прямо перед ним. Лицо его, неестественно бледное, выражало ужас. Спешно закрыв за собой, он, от волнения сбиваясь на хрип, шепотом произнес: — Пристань Лотоса уничтожена! Хуань пошатнулся не в силах вымолвить ни слова. — Все погибли. Молодой господин Цзян в бегах, господин Вей тоже. Юньмэн наводнили воины клана Вэнь. Он уже не слушал. Решение было принято. Возражения ничего не изменят. — Я не могу больше здесь оставаться. Яо молча опустил потускневший взор. Медленно встав на колени, Лань Сичэнь принялся доставать книги из тайника. Он не поднял головы, даже когда юноша стремительно вышел, плотно захлопнув дверь. Наконец все было уложено в широкие платки и перевязано. Юньпин накрыла паника: крики, плач, топот и стук колес долетали через окно. Однако Хуань, чье сердце обливалось лихорадочной тревогой и сожалением, все же немного радовался суматохе — в ней будет гораздо легче затеряться и покинуть город. Пожалуй, первым делом стоит отправиться в Гусу, узнать, как обстоят дела дома. Или бежать дальше, в Цинхэ? За этими размышлениями его и застал Мэн Яо. В руках он держал дорогое щедро украшенное ханьфу. — Наденьте, — юноша протянул одежду, и Сичэнь, поняв его намерения, благодарно улыбнулся. — Господин Мэн… — Повозка ждет вас внизу. Вам придется закрыть лицо. Я провожу вас, как будто вы влиятельный господин и желаете остаться инкогнито. Он говорил быстро, тихо и совершенно уверено. Но голос слегка подрагивал. Когда Сичэнь с его помощью оделся, Яо достал из-за пазухи веревку и принялся привязывать платки с книгами так, чтобы их можно было спустить через окно. — Я буду караулить внизу, — сообщил юноша, юркнув в дверь. Вскоре все книги оказались в повозке. На улице стало чуть спокойнее, ибо часть жителей уже успела сбежать. Небо совсем стемнело, когда они оказались наконец за городом, из которого по-прежнему тянулись испуганные люди, пытаясь спастись от внезапно нагрянувшей беды. Река черной лентой извивалась вдаль — спокойная и величественная в бледно-желтом свете луны. — Что ты будешь делать, А-Яо? Улыбка вспыхнула на лице юноши при этом обращении, но тут же потухла. — Наймусь в армию, — пожал он плечами. — Говорят, глава клана Не собирает союзников в Нечистой Юдоли. А вы, Цзэу-цзюнь? Не в силах сдержаться, Лань Хуань рванул его на себя и сжал в объятиях. Мэн Яо ахнул, оцепенев от неожиданности. — Спасибо тебе, А-Яо! Когда-нибудь я обязательно оплачу этот долг. Голос предательски дрогнул, но ему было наплевать. Наплевать и на сдавленное горло, и на то, как неотвратимо защипало в уголках глаз. Освободившись, Яо, смущенный и слабо улыбающийся, низко поклонился. — Берегите себя.Юноша из Юньпина
14 сентября 2019 г. в 20:08
— Позвольте помочь вам, господин Мэн Яо.
В тягучей тишине его голос прозвучал слишком резко. Изящный юноша по другую сторону комнаты вздрогнул и выронил раскаленный камень в воду. Тот бултыхнулся и гулко ударился о деревянное дно.
— Простите, — Сичэнь виновато улыбнулся, замерев у входа и не решаясь войти.
— Ничего страшного, Цзэу-цзюнь, — улыбнулся юноша и вновь потянулся клещами за камнями, гревшимися на огне. — Не стоит вам себя утруждать, еще запачкаете ханьфу.
Мэн Яо отвернулся и быстро управился с остальными камнями, потом опустил руку в воду, проверить, насколько она горяча. Убедившись, что все готово для купания, он помог Сичэню снять верхнюю одежду и спешно удалился, оставив последнего наедине с самим собой. Все время, что Яо был занят нагревом бочки, Лань Хуань молча косился в пол. Впервые в жизни его терзали сомнения в правильности своих решений.
Еще пару дней назад он не знал Мэн Яо, не переступал порога столь сомнительных заведений, не подвергал окружающих опасности своим присутствием. Прежде Лань Сичэню не доводилось полностью доверить жизнь незнакомцу. Последние недели он жил, скрываясь, даже не прося помощи у простых людей (после того, как сожгли одну из деревенек, где Хуань однажды остановился на ночлег), но этого юношу гнев Ордена Цишань Вэнь, казалось, совершенно не пугал. Он спрятал его в месте, где никому не придет в голову его искать, разделил с ним стол и кровать и ничего не попросил взамен. Он спас Сичэню жизнь, в конце концов. Его с рождения учили отвечать добром на добро, но можно ли довериться судьбе без оглядки? Каковы бы ни были последствия.
Лань Хуань погрузился в горячую воду и попытался сосредоточиться и взвесить все за и против. Ему хотелось отблагодарить юношу, что бы ни скрывалось за его лучезарной улыбкой.
Но он не мог.
Оказавшись пленником крохотной комнаты под крышей, Сичэнь был не властен даже над собой. Помпезный и шумный чайный дом, за стенами которого притаились пороки, поглотил его в своей уродливой утробе, и, несмотря на все усилия и предосторожности, пестрая и угнетающе-развязная атмосфера борделя не укрылась от него. Он вдыхал ее с приторно-дразнящим запахом духов, что тянулись из общей залы на первом этаже; он слышал ее в томных вздохах и резком смехе, что изредка долетали до его уха в эту бессонную и полную тревоги ночь; он замечал ее в слащавом до безвкусицы убранстве бедной спаленки Мэн Яо. И ощущая обволакивающую упадочность этого места, Сичэнь сочувствовал юноше от всего сердца.
Мэн Яо вернулся к ужину. В руках у него был поднос с нехитрой снедью, но приготовлено и расставлено все было до того красиво, что простота блюд совсем не бросалась в глаза. Поставив поднос на стол для трапез, Яо поклонился Сичэню и тихо произнес:
— Ваш ужин, Цзэу-цзюнь, — смущенная улыбка скользнула по его губам и застыла.
Лань Хуаню не нужно было гадать, что же взволновало юношу. Однако спорить с ним он не стал — все равно переубедить невозможно. Ему оставалось только поклониться в ответ и поблагодарить. Убедившись, что он ни в чем более не нуждается, Яо уселся поодаль, достал рисовые лепешки из-за пазухи и принялся есть, стараясь не смотреть в сторону Лань Сичэня. Его лицо выражало полную умиротворенность. Изящные черты и бархатный взгляд из-под ресниц резко контрастировали с выцветшей неброской одеждой, а прямая поза — с убогостью ужина. Лань Хуань не удержался от легкой усмешки: Мэн Яо ел свои лепешки с утонченностью главы влиятельного клана на собрании орденов.
Он считался незаконнорожденным сыном главы Ордена Цзинь, Цзинь Гуаншаня. Обычно Сичэнь не собирал сплетен и не доверял им, но и одного взгляда на этого юношу было достаточно, чтобы удостовериться в правдивости молвы. Впервые Хуань услышал о нем в тот злополучный день. Реакция Цзинь Гуаншаня повергла его в изумление: учитывая наклонности последнего, нельзя было исключать того, что пришедший — действительно его сын. Но глава Цзинь отмахнулся от него — не взглянув, не поговорив даже. А весть, что дерзкого мальчишку спустили с лестницы, которую посреди празднества принес слуга, так покоробила Лань Сичэня, что в тот вечер он более не мог есть.
Теперь же он видел Мэн Яо прямо перед собой, изящного и благонравного юношу, в чьих жилах течет кровь именитого клана, человека, рискнувшего всем ради Хуаня. И все же стоящего неизмеримо ниже, чем Цзинь Цзысюань, приходившийся ему братом.
Когда юноша отнес посуду на кухню, Сичэнь решил, что время настало.
— Господин Мэн, — позвал он.
Яо как раз готовил его одежду назавтра. Оторвавшись, он взглянул на Лань Сичэня:
— Вам что-нибудь нужно?
— Вовсе нет, — легкая тревога в его голосе заставила Хуаня успокаивающе взмахнуть рукой. — Я хотел предложить вам свои услуги. — Заметив непонимание в глазах юноши, он поспешил объяснить: — Раз вы столь добры, что взяли на себя риск укрыть меня здесь и заботитесь обо мне, то я просто не могу не отплатить вам тем же.
— Вы слишком любезны, Цзэу-цзюнь, — Мэн Яо поклонился, улыбка его стала еще шире так, что стали заметны ямочки на щеках.
— Вы говорили, что изучали кое-какие книги по заклинательству. Увы, я просмотрел их и не обнаружил ничего полезного. Зато у меня есть трактаты, — Сичэнь провел рукой, указывая на пол, в тайнике под которым они с Яо спрятали часть коллекции библиотеки Гусу Лань, — что содержат весьма важные правила и постулаты заклинательства. Я помогу вам освоить их и ступить на тропу совершенствования тела и духа. Если вы того пожелаете.
Последние слова он добавил больше из вежливости, ибо глаза Мэн Яо вспыхнули восторженным огнем, от которого сердце Лань Сичэня словно обожгло.
Мэн Яо оказался податливым учеником: знания, даже самые мудреные и запутанные, он впитывал очень быстро. А еще Лань Хуань обнаружил в нем чрезвычайно цепкую память. Правда, пока их занятия ограничивались лишь теорией, поскольку оба боялись привлечь излишним шумом ненужное внимание. В то короткое время, что юноша освобождался от забот прислуги, они часто молча медитировали или шепотом обсуждали прочитанные книги.
Однажды Яо сообщил, что молодой господин Цзян бежал из Цишань. Дурные вести наводнили Юньмэн.
Мэн Яо подбирал слова очень осторожно. Мысленно Сичэнь был признателен ему за это, но нелепо внезапно нахлынувшее чувство страха, словно горная река, пригвоздило к полу. Мысли путались так же, как в день атаки на Облачные Глубины. И хотя он изо всех сил старался сдержаться, похолодевшие и липкие от волнения пальцы стиснули ткань ханьфу. Внезапно он осознал, что юноша замолчал, и его рука, тонкая и теплая, осторожно коснулась ладони Лань Хуаня.
— Почему вы остановились, господин Мэн? — голос прозвучал до ужаса глухо.
— Вам не стоит волноваться так сильно, ваш брат будет спасен. О нем позаботятся. Адепты ордена Юньмэн Цзян…
Яо не договорил. Дрожащими руками Хуань коснулся лба, будто у него ужасно разболелась голова. Но голова не болела. Просто на мгновение он представил последствия событий в пещере горы Муси.
— Цзэу-цзюнь, вам дурно?
Со вздохом Сичэнь заставил себя посмотреть на собеседника: тот выглядел потерянным, даже немного испуганным: Мэн Яо разделял его боль, понимал. От осознания этого слегка потеплело на душе.
— Нет, Мэн Яо. Мне… мне нужно время.
В наставшей тишине юноша пробормотал, что приготовит ему чай, но Лань Хуань не обратил внимания. Орден Вэнь так просто не оставит выходку адепта ордена Юньмэн Цзян и Лань Чжаня. Облачные Глубины, теперь Пристань Лотоса…
— Будет война.
После долгого и тягостного молчания эти слова грузно разрезали вечерний полумрак. Голос, казалось, принадлежал не ему, таким чуждым и лишенным эмоций он был. Юноша, разливавший чай у столика, энергичный и приятный взору, замер в скованной, почти неестественной позе.
— Справедливость на нашей стороне. Мы победим, — успокаивающе произнес он.
Мэн Яо так и не обернулся, но Сичэню достаточно было и этой мягкой, хоть и наивной поддержки.
— Будем надеяться.
А если нет? Что, если орден Цишань Вэнь окажется сильнее?
Отбросив эту черную удушающую мысль, Лань Хуань достал свою флейту сяо. Лебин молчала уже много дней. Много дней он не касался ее, не играл ни одну из мелодий Гусу Лань. Странно — до крайности странно было теперь держать ее в руках, ощущать вес, чувствовать гладкую поверхность бамбука… и не иметь возможности сыграть. Раньше Сичэнь часто музицировал — и один, и с братом — это приносило покой, осознание защищенности и незыблемости горной обители. Однако Облачные Глубины сожжены, он и Ванцзи в бегах, а прежние надежды и мечты обратились в прах.
— Это Лебин? Какая тонкая работа! — Яо аккуратно пододвинул чашу с чаем, чей тонкий аромат будто наполнил покои теплом и светом.
Только сейчас Хуань заметил, что уже свечерело и в комнате зажгли бумажные фонари. Улыбка тронула его губы, когда он увидел, с каким восхищение юноша пожирает флейту взглядом. Не говоря ни слова, он протянул сяо. Яо принял ее словно величайшую во всей Поднебесной драгоценность.
— Жаль, нельзя сыграть, — вздохнул Сичэнь.
— Уверен, звук, что она издает, самый удивительный и прекрасный в мире.
— В гармонии с гуцинем она действительно превосходна.
Мэн Яо оторвался от созерцания, поднял голову и произнес очень решительно:
— Завтра же утром постараюсь узнать в городе все подробности спасения Ханьгуан-цзюня.
— Благодарю, — Лань Хуань сделал глоток: горячий чай в самом деле согревал душу.