Desire

***

Запах затхлости стоял поперёк горла. Запах разложившейся плоти, сгнивших проваливающихся досок и перегоняемой пыли по полу, забивающей склизкие от напряжения ноздри. В доме на Нэйблт-стрит никогда не пахло иначе. Это место и не должно было представлять из себя радушную обитель, однако цветочки, высаженные по периметру, говорили об обратном. Милые такие подсолнухи. Кэйтлин, кстати говоря, их очень любила — такие большие и солнечные цветы. Пожалуй, она была единственной, кто находил цветы у страшного дома красивыми, а его хозяина — радушным. Остальная часть города просто старалась делать вид, что этого дома не существует. Ну и хорошо. Зато отбиваться от назойливых подростков не надо, она думала об этом, пока неспешно шла вдоль прогретой солнцем дороги. От асфальта ощутимо поднимался жар. Солнце сегодня припекало так нещадно, что она уже успела вся вспотеть, пока добиралась. А идти-то всего минут пятнадцать от дома, если не заглядывать к Биллу или Эдди, чтобы поздороваться. Она толкнула дверь и та с лёгкостью и громким скрипом поддалась, открывая дорогу в мир хаоса и запущенности. А ещё пыли, бегающих по углам пауков и ужасного, просто отвратительного кислого запаха протухшей воды. Кэйтлин приходила сюда, когда у неё появлялось свободное время. А летом у девочки, тем более не местной, тем более с заваленным работой отцом, его всегда находилось уйму. Повезло ещё, что друзей хотя бы на лето нашла, не то куковать бы пришлось одной все три месяца. Кэйтлин всегда привлекали странные и необычные вещи, ещё с выхода киноленты Тима Бёртона с глиняными фигурками, когда она была относительно маленьким прыщавым шкедом. Сейчас, конечно, иногда бывало не лучше, но лицо у неё к шестнадцати годам приятно округлилось и разгладилось от ненавистных угрей. Она и сама по себе была странная и необычная. В школе её считали хулиганкой, потому что она не умела держать язык за зубами и курила в женском туалете во время обеденных перемен, одевалась как хотела и читала не то, что было задано программой на уроках. Но кто в её возрасте не бунтовал? Серьезно, пубертат проходит у всех по-разному; её отцу ещё очень с ней повезло. По крайней мере, когда она перестала, наконец, его изводить и осознанно вернулась к лечению с психологом, бросив курс антидепрессантов. Год уже как со схемы слезла, а побочные эффекты до сих пор остались. Но это была меньшая цена, которую она могла заплатить за нормальную жизнь, отнятую на столько лет у её отца. Дом на Нэйблт-стрит всегда приветствовал её заметной оживленностью и поскрипыванием, как сейчас; он заходился гудением от открывшего дверь ветра, а Кэт, недолго постояв на пороге, зашла внутрь. Дверь с хлопком за ней закрылась, но она лишь еле заметно повела плечами, на которых висел темно-малиновый рюкзак на тонких ремешках. — Продолжишь так делать, дорогой, и я перестану тебя посещать, — она достаточно громко произнесла эти слова, чтобы быть услышанной во всём доме. Одна из его половиц жалобно скрипнула под её ногой, будто принося свои извинения вместо своего хозяина. Не получив ответа, Кэйтлин лениво склонила голову на бок, и на её плечо упали светло-розовые выкрашенные пряди вьющихся волос. Ещё одна попытка бунта с её стороны в школе, а цвет так и остался. Больно понравился. В одной из комнат затрещали звуки возни. Кэйтлин двинулась в её сторону, то и дело поглядывая на висевшую в разных углах паутину, слезшие обои со стен и выпрыгивающие ржавые пружины из обивки дивана. Её всегда удивляло, в какие жуткие, порой, места залезают торчать люди. Хорошо хоть, что хиппи сюда не влезли, не то дом ещё провонял бы бычками от сигарет, самокрутками и использованными презервативами. Она приоткрыла дверь в комнату, заглядывая вовнутрь, но никого там не обнаружила. Пока на её плечо ни легла узкая ладонь с длинными, паукообразными пальцами, крепко хватая и разворачивая к себе. Кэт так и испустила удивленный вздох, надув щеки, а потом взорвалась смехом. — Йоу, мистер клоун, это было почти страшно, — она утерла выступившую слезинку и глубоко вздохнула, пытаясь отдышаться. Её рыжеволосый демонический друг крупно и долго тряхнул головой, и, кажется, в его костюме зазвенели бубенчики. Раздалась быстрая трель их перезвона. — Я не ждал тебя сегодня так рано, Кэтти, но не могу сказать, что не рад твоему приходу, — он расплылся в заячьей улыбке, и Кэт изогнула бровь. Ей было лестно это слышать. Они часто зависали вместе в разных стремных местах, пугали людей до чёртиков, выпрыгивая из-за угла, когда она не собиралась с неудачниками, и хохотали потом до боли в животе над реакцией убегающих хулиганов. Пеннивайз много таких мест знал и пугал профессионально, и Кэт это нравилось в нем. Благодаря ему Дерри резко расцветал у неё на глазах в необычном ракурсе, превращаясь из захолустья в подобие Диснейленда. Кэйтлин тянуло к неприятностям, как к магниту. Однако у кошек жизней девять, и сама Кэт верила, что её удача от этого во многом зависит тоже. Говорят, как лодку назовешь, так она и поплывет. Наверно, поэтому ей одной из немногих повезло остаться живой спустя целый месяц встреч с Пеннивайзом в его логове. Банальное везение. Она подняла на него голову, выжидающе сверкая единственным голубым глазом, и двухметровое долговязое создание почувствовало, что её сердце заходится в предвкушении. Отбивает быстро стук-стук-стук под крепким панцирем ребер грудной клетки. — Кэйтлин же хочет посмотреть новое место сегодня с Пеннивайзом? — голос клоуна полон веселья и загадочности, и Кэйтлин без раздумий кивает, обхватывая лямки портфеля руками. — Не хотела бы, ты бы был вынужден сидеть целый день опять один. А мы оба знаем, как ты этого не любишь, милый, — её полные губы расходятся в лёгкой насмешливой улыбке. Пеннивайз хмыкает и надувается, как пузырь. Ему никогда не нравилось, когда Кэйтлин начинала его подкалывать на ровном месте. Но, чёрт, так сложно было от этого удержаться! — Кэйтлин для Пеннивайза особенная, но не стоит проверять его терпение на прочность, — его тон звучит обиженно и несколько даже злобно, хотя он и дёргает уголком губ в улыбке. — А иначе я тебя не возьму в новое место. От холода, пропитавшего его тон, у Кэт нечто скребется и бежит между лопаток. Она дергает плечами, и он внимательно за этим действием следит. Она усмехается. — Да ладно, мистер клоун, уже и подразнить нельзя? — она обходит его и встаёт близко-близко, решительно вскинув голову и приподнимаясь на носках. Он высокий, выше её в два раза, хотя она довольно высокая для своего возраста девушка и выше большей части неудачников. Но даже на носках она не может достать хотя бы до его лица. Оно у него странное, округлое и вытянутое, рыжие вихры волос на ощупь, как плюш, и сам он весь как будто набит ватой. Кэйтлин редко позволяется его трогать, потому что он предпочитает не давать нарушать своё личное пространство, но когда её это волновало? Она всё равно имела привычку его хватать, когда он ожидал этого меньше всего, и сжимать так, что бедный клоун заходился задушенным хихиканьем с воплями: «Отпусти!». Его голубые раскосые глаза прищуриваются, а брови тонкими змейками выгибаются. — Нам нужно идти сейчас, иначе Кэйтлин вернётся поздно домой, — он широко машет в сторону комнаты, в которой находился. В ней чуть поодаль располагалась старая хлипкая деревянная дверь, служившая черным ходом из дома. — А мы же не хотим, чтобы Кэйтлин осталась у Пеннивайза на ночь? В его голосе слышится игривость, но Кэт ошибочно принимает её за флирт и пихает его локтем в руку. — Идём уже, чудик. Они много где успели побывать вместе: заброшенное водохранилище, старый дом с призраками, в котором жила девушка, писавшая страшные истории детской кровью — по рассказам местных, конечно, чем на самом деле она там писала, оставалось лишь догадываться, — развалины заброшенного колодца, у которого нет дна и бывшее место собрания банды «Черное пятно». Ребята с круглыми глазами потом слушали о том, как много, оказывается, в их городке есть мест, куда можно вылезти. И вот сегодня наконец-то что-то новенькое. Ни в одном из городов, в которые они приезжали с отцом, не было столько странных мест одновременно. Кэт постоянно развлекала себя как могла, чтобы не помереть со скуки на душных заседаниях его коллег уфологов, и одно из таких развлечений как-то раз чуть было не вызвало у неё незапланированную беременность. Благо у неё остались тогда деньги, и она вовремя смогла купить таблетки. А в Дерри с его постоянно пропадающими детьми и местными хулиганами скучать не приходилось; отец первое время вообще боялся выпускать её на улицу одну, но быстро осознал, что дом долго не выдержит, если Кэт будет находиться в нём двадцать четыре часа в сутки. Не обойдясь, конечно, без бесед о том, чтобы она возвращалась до темноты — а летом в Дерри темнело очень поздно — и не спускала сразу все деньги на бесполезные вещи, к которым, к слову, страсть была больше у него, чем у неё. Кто же знал, куда в итоге течение её приведет. Они шли по тропинке, идущей через лес. Дорога давно осталась позади, как и сам покосившийся домишко. Деревья качались и издавали трещащий звук. С них летели темные листья, а под ногами взмывала пыль с дороги. Кеды Кэйтлин быстро превратились в два куска грязи, будто побывавшие в пустыне путники. Она всякий раз опускала на них взгляд, когда вокруг не появлялось больше ничего интересного, что можно было рассмотреть. Пеннивайз хранил гордое молчание, уверенно ведя девчонку за собой. Кэйтлин быстро переключилась с кед обратно на него, рассматривая его со спины. Она мало что знала о нём, но ей самой так было комфортнее. Так складывалась своеобразная защита, пресекающая все расспросы про его жилье, внешний вид и её тяжелую жизнь с единственным глазом. Она не настолько давно перестала пить таблетки, чтобы вот так просто начать говорить о случившемся. А он её и не спрашивал. Все, что они друг о друге знали, это то, что он фриканутый парень с деформированным лицом и склонностью к переодеванию в клоунов, а она приезжая девочка, любопытная до ужаса и смелая до безрассудства. Очаровательная парочка, правда? Ей нравилось, как трепетно он относился к своему образу. Всё-таки не каждый может поддерживать в порядке винтажный клоунский костюм конца 19 века в таком хорошем состоянии. Особенно учитывая, что он ходил в нем безвылазно. А про его грим и прическу она вообще молчала. Кэт очень хотелось, чтобы он сделал похожий когда-нибудь ей. Ведь делать такое себе каждый день, боже! У нее иногда сил не достаёт даже на повседневный макияж. — Скажи, а как ты находил все эти места? — от скуки она начала пинать первый попавшийся камень. Он покатился по дороге, наступая клоуну буквально на пятки, и остановился, встретившись с первой же веткой. Он чуть повернул голову в её сторону, и теперь она могла видеть его в профиль. Просвечиваемые солнцем рыжие волосы выглядели эффектно, а в глазах его будто тлел догорающий костер. Она не знала, что ему говорили окружающие, но Кэйтлин считала его красивым. Нельзя было назвать это типичной красотой парней её возраста, нет; скорее, красота человека, похожего на катастрофу, от которой нельзя было отвести взгляда. — Я очень одинок, Кэтти. А одиночество даёт больше свободы для исследований окружающей тебя действительности, — его голос похож на глухое хныканье. — Некоторые дети этого не понимают и пытаются спрятаться в ином, более совершенном мире, упуская то, что у них есть рядом. А я привык ценить то, что нам дарит природа. Вроде исследований таких мест, — он делает одну из своих «этих» глупых улыбочек, отдающих больше жутью, но Кэйтлин не шарахается. Она его очень хорошо понимает и слушает внимательно. В груди у неё неприятно йокает сердце. — Да уж, это так глупо, когда люди судят тебя только по внешности, — она запрокидывает голову и убирает волосы с плеча, — Как обложку книги. Никогда не понимала такого отношения. Они проходят ещё немного, и он останавливается. Кэйтлин равняется рядом с ним, осматриваясь. — Внешность значит для многих больше, чем человеческое содержание, — клоун долго смотрит на открывшийся им вид, и Кэйтлин перестает жалеть, что стерла всё ноги в новых кедах. Вид был просто потрясающий. Кругом находились валуны, сложенные как в погребальном костре вокруг ведьмы, образовывая круг. А дальше не было ничего. Только вид на бескрайний лес, уходящий сине-зелёными верхушками в низину да небо, подожжённое закатом. Кэйтлин забралась на один из валунов с ногами, села в турецкую позу и вытащила из кармана джинсовых шорт пачку сигарет. Чиркнула зажигалка. Струи седой бороды старины Мальборо потянулись ввысь, разлетаясь и уносясь вместе с потоком воздуха. Здесь было очень ветрено, но оно и немудрено — открытая местность. Кэйтлин нравилось. Щекотало ещё и то, что они находились на высоте десятого этажа, не меньше. Всего лишь одно неверное движение, и её тело не найдут ещё многие сотни лет, как и другие, пропадающие в Дерри каждый день. Не будь она такой заторможенной после таблеток, наверно, испытывала бы волнение. Или страх. Но сейчас она ощущала лишь спокойствие и слабые отголоски радости. Для неё это уже было огромным разнообразием. Ветер раздувал сахарно-розовые волосы, а округлые бледные колени медленно целовал розовый отблеск солнца. Длинные пальцы перехватили сигарету и потушили её кончик, а похожее на вату тело опустилось рядом. Сигарета издала тихое шипение. Он был нескладный. Даже сейчас не мог нормально присесть рядом, не задев Кэт фонариком костюма. Она нахмурилась, не вынимая сигарету изо рта, и выразительно посмотрела на клоуна. Его голова приходилась ей выше макушки. Наклонять он её не стал. Только скосил глаза в сторону. — Шестнадцатилетним девочкам вредно курить, — он растер кончик её сигареты меж пальцев, превратив его в лохматый хвост, распадающийся на ниточки, — Как и всем другим детям. — А я давно уже не ребенок, мистер клоун, — Кэт лениво усмехается, расслабленно опирается рядом и выдыхает дым ему прямо в лицо, — Я взрослая девочка. Пеннивайз закатывает глаза. Кэйтлин уже не смотрит на него, поэтому этого не видит. Ей хорошо. Очень даже. Неплохо было бы привести сюда ещё и ребят, если её красноносый друг не будет против. Для пущего удобства не хватает только чего-то мягкого. Или кого-то. Она поворачивает голову к нему и подаётся вперёд. Буквально укладывается на нем, мешковатом и мягком, словно пуфе, и прячет лицо в помпонах, прикрыв глаза. Он так и застывает. Его ладонь зависает в паре сантиметров над её головой, а потом ложится на неё, накручивая пару светлых прядей на пальцы. — Я тоже долгое время была одинока. Но теперь у меня есть друзья, и одним из них являешься ты, — не хотелось, чтобы это звучало как слащавое признание, но оно именно так и вышло. От него пахнет кислой осенью и сладким праздником. Кэйтлин очень даже нравится. Она не видит, как сильно горят его глаза медно-золотым цветом, а губы увлажняет слюна. Хватка на волосах усиливается, но несильно. Кажется, он заплел ей несколько прядей в косу. — Пеннивайзу нравится дружить с Кэйтлин, — клоун теребит кончик её косы. Его голос звучит с большо́й долей любопытства и некой долей лукавства, будто он кошка, поймавшая необычную мышь в свои лапы. — Мы с тобой почти как Эсмеральда и Горбун, как в той книге с кучей занудных описаний, — Кэт позволяет себе перевернуться, укладываясь затылком на неудобные колени, — Я её так и не дочитала. Виктор Гюго лучше всякого снотворного на уроках классической литературы. — А ты знаешь, чем она заканчивается? — в предзакатном небе отражаются все оттенки оранжевого, фиолетового и синего. — Чем же? — Кэйтлин с интересом поднимает голову. Его ладонь выскальзывает из её волос. У Пеннивайза глаза вблизи кровавого цвета смешавшихся красок заката. Поистине угрожающая палитра. — От большой любви священник сжигает Эсмеральду на костре.