for you, i head out

* — поцелуй? — звучит так тихо и нежно, как и прикосновения теплых рук юнги и намджуна, как и биение чонгукова сердца, в котором любви хранится так много, что хватит на всех троих. пара пушистых ушей, торчащих из его макушки, всегда безошибочно выдают его смущение, и никто бы даже спорить не стал, что чонгук в человеческой форме ничуть не уступает в милоте кроличьей, но все равно приятно обнимать и держать его крепко без риска, что он в любую секунду может превратиться в кролика. чонгук улыбается своей широкой очаровательной улыбкой, и громкий стук его сердца отражается в двух поцелуях, один из которых приходится на заднюю сторону его шеи, а второй в кончик носа, который чонгук тут же милейшим образом морщит. — хен, ты промазал. это адресовано юнги, который смотрит на младшего с равным количеством забавы и обожания во взгляде. намджун за плечом чонгука имеет тот же взгляд, бегающий от одного к другому. ушки чонгука дергаются. намджун тепло смеется и говорит: — ему стоит попробовать снова, в заученной за много лет, проведенных вместе, манере уворачиваясь от шуточно убийственного взгляда юнги. юнги закатывает глаза, будто говоря «идиот», и наклоняется снова, целуя чонгука в нос и- — и в лоб, и в щеки, и в кончики губ, и линию челюсти и… — оу. все, что произносит чонгук и буквально плавится, избавленный от всего напряжения в теле. в какой-то момент поцелуи намджуна медленно спускаются по его шее к плечу, где задерживается юнги, и они целуются, прижимая чонгука скорее в центре их тел, чем между, еще ближе. чонгук гадает, странно ли это — что он чувствует себя таким любимым от этой близости, от доверия между ними. он прикрывает глаза, позволяя мягкому вздоху сорваться с губ. — счастлив? — юнги тычется носом ему под линией челюсти, вдыхая родной запах. всего год назад чонгук бы превратился в кролика, утопая в луже собственной одежды маленьким трясущимся комком нервов, пока неуверенность в себе и жуткая нервозность от смущающих прикосновений не стихли бы. такое случается даже сейчас, но достаточно редко, чтобы больше не беспокоиться. так что когда юнги спрашивает, счастлив ли он, чонгук знает, что он дразнит, но не может ничего с собой поделать, когда жмется к юнги ближе и тянет намджуна на себя и: — поцелуй? хочет сказать: да. больше всего на свете. больше, чем я мог представить себе. и думает: люблю вас, люблю, люблю. намджун вплетает пальцы в его волосы, перебирая шелковистые пряди, и чонгук плавится под его руками, довольно урча и почти засыпая, что вызывает у юнги смех, который тот прячет в поцелуе, пришедшемся на шею чонгука, а затем крепче сжимает талию младшего в своих руках, позволяя опереться полностью на них двоих. — они сильно отросли. ты мог бы даже хвостик завязать. и чонгук никак не может понять, как намджуну удается говорить о столь повседневных вещах с таким восхищением в голосе, которого заслуживают вещи более грандиозные, чем длина его волос, приобретающих с длиной еще и легкую волнистость. однажды он упомянул это при юнги, который мягко водил пальцами по его пушистым ушкам, будто целуя, а затем сказал так просто: — ну, просто это то, что мы чувствуем. в тот раз чонгук превратился в кролика практически мгновенно и провел в этой форме целый день, дергая своим милым маленьким носиком, которым тыкался в клетчатую рубашку юнги или футболку намджуна. вся их одежда пахнет любимым кондиционером для белья чонгука — чем-то чистым и достаточно легким, чтобы не скрывать запахи самих юнги и намджуна. — новый шампунь? — намджун вдыхает глубоко зарываясь носом в мягкие волосы, будто проверяет, реален ли чонгук. — клубничный, — подтверждает младший. намджун меняется местами с юнги, чтобы тот тоже мог вдоволь надышаться чонгуком, а сам наслаждается возможностью оставить россыпь поцелуев на прикрытых веках чонгука и под его нижней губой, где красуется маленькая родинка, мажет губами по шраму на щеке, который чонгук тщательно замазывал, пока юнги не посмотрел на него однажды, просто спросив: «зачем?» когда именно они все втроем переползают на покрытый ковром пол, путаясь в конечностях, остается только гадать. они постоянно ерзают, меняют расположение рук и ног, но каждый раз безошибочно стараются быть как можно ближе друг к другу. полуденное солнце заглядывает из окна как раз вовремя, чтобы напомнить юнги о том, как глаза чонгука собирают в себе крупинки света, после рассеивая их сверкающими искрами, и он думает, как же это нечестно; как он мог вообще не влюбиться по уши в этого сверкающего мальчика? он знает, что бы сказал на это намджун, потому проводит ладонью по волосам чонгука и заводит руку чуть назад, касаясь прикрытых век джуна. легкое движение с той стороны, когда он прикрывает глаза, совсем не случайно; это ответ — тот же ответ, который намджун давал ему много лет, даже до того, как они встретили чонгука и сами не заметили, как влюбились во все, что хоть как-то касается кроликов (читать: чонгука). он собирается сказать что-то, когда чонгук бормочет уже на грани сна и реальности: — … поцелуй. намджун целует его в макушку, а юнги туда, где под кожей слышно мерное биение сердца. и вокруг никого, кроме них, а если бы кто и был, то они запомнили бы лишь картину троих в самом центре комнаты, утопающих в теплых лучах солнца, и то, как даже во сне все трое улыбались. *