Теряя вновь и вновь

Он не любил, когда доктор в госпитале, снова осмотрев его, качал головой и советовал: - Не геройствуйте, полно вам, вы уже не на войне. Всего несколько капель лауданума на ночь, и вы будете спать, не чувствуя боли. Георгий предпочел бы боль. Лучше уж лежать без сна в полутьме палаты, вглядываясь в мутный огонек лампады в дальнем углу и вслушиваясь в шум за окном, чем погружаться в мир навеянных лекарством видений, чересчур ярких и красочных – чересчур связных, если помнить, что это лишь опиумные грезы. Но герр Шпильце настаивал, убеждал, что бессонница может замедлить выздоровление. - Вашу руку спасли с трудом. Неужели вы хотите свести усилия мои и моих коллег на нет? Мне кажется, поручик, вы словно боитесь своих снов. - Иногда… иногда во сне я вновь вижу тех людей, которых не смог спасти, - заметив настороженное выражение лица герра Шпильце, Георгий всё же признал часть правды. Он не мог забыть, как несколько лет назад потерял единственного близкого друга: успел дотащить Андрея с поля битвы до русского поста, но полковой врач лишь руками развел и сказал, что медицина в этом случае бессильна. Доктор Шпильце был не таков, сутки напролет проводил в госпитале, не отказываясь от самых тяжелых раненных, и за это Георгий его уважал. - Вы сделали для подчиненных и товарищей всё, что было в ваших силах, я уверен в этом, майор, - сухо ответил доктор. – Я могу лишь посоветовать вам думать о том, что вы выполнили долг перед отечеством, и молиться. Более ничего. Даст Бог, со временем всё пройдет. Иного ответа Георгий и не ждал. Прекрасно понимал: его приняли бы за сумасшедшего, вздумай он кому-либо рассказать о своих видениях, повторяющихся, будто связанных одной нитью. …Он идет по улице, мимо деревянных домиков с необычными крышами и вывесками, на которых начертаны диковинные знаки и нарисованы разные чудища. Идет, сопровождая знатного молодого господина в красно-белом, и сам одет в такой же наряд, только с черным плащом и черными перчатками. Слышит шепот за спиной: «Это второй молодой господин Вэнь и… и тот самый, Сжигающий ядра!». Люди боятся его, он это чувствует. …Поле битвы, воины в алых одеяниях сражаются с одетыми в золотое и серое. Слышны звон мечей и боевые кличи, в темнеющем вечернем небе вспыхивают огни – красные, серебристые, синие, зеленые. Не молнии и не фейерверки, эта сила, кажется, исходит от людей. И Георгий – нет, в этом сне его зовут Вэнь Чжулю – понимает, что может лишить любого из противников способности творить это волшебство или взмывать ввысь на мече. Вот за что его ненавидят враги, и даже свои поглядывают на него с опаской. Подобные видения нарушали его покой с юных лет – тогда, слава небесам, еще редко. А потом произошло почти невозможное – случайная встреча и это безошибочное узнавание. Когда на балу в тихом, провинциальном Луцке Андрей, такой милый и наивный, еще не узнавший тягот войны, позвал: - Я познакомлю тебя со своею кузиной, Жорж! Георгий подошел, и, встретив взгляд лиловых глаз, уже не слышал тот вздор, что, запинаясь, нес друг обо всех этих мечтах о карьере а-ля Бонапарт. Гордая осанка, чуть заметная улыбка на тонких губах, прическа в модном античном стиле напоминает корону. Почему ему показалось, что эту девушку он знал всю жизнь, почему его сердце замерло в страхе, что она вот-вот обернется и уйдет? Никогда еще ни одна женщина не поражала его настолько, чтобы он не знал, о чем говорить. А Юлия Юнк глянула так, будто увидела не его, а призрак из далекого прошлого. Неужели?.. Он не успел додумать мысль, ведь рядом Андре продолжал болтать: «Жюли, д-дорогая, ты оставишь для Жоржа один танец? Всего один, тетушка ничего не скажет. Сегодняшний оркестр очень хорош…». Один танец, в самом деле. Какая малость для завязавшегося светского знакомства. Рука в руке – в прикосновении нежных, изящных пальцев чувствовалась неожиданная сила. Покинув бал на рассвете, Георгий ненадолго забылся неспокойным сном на узкой постели в каморке, которую снимал у пожилой вдовы. В его видениях – тёмный лес и ночная прохлада. Он летит на мече, спешит, преследуя какое-то огромное, дикое чудовище. Зверь разворачивается, бросаясь на него, и уже готов сбить своим мощным, длинным хвостом, но тут раздается свист кнута, вспыхивает фиолетовая молния, и поверженная тварь, корчась, падает в траву. Девушка в пурпурных одеждах бесшумно ступает, надменно усмехается: - Видишь, Вэнь Чжулю, я снова победила! И он знает, что третья молодая госпожа из клана Мейшань Юй так и будет видеть в нем соперника в соревнованиях… да, временами она смотрит на него совсем по-другому – когда ей кажется, что он ничего не замечает – но это ничего не значит. В Мейшань не очень любят заклинателей из Безночного города. А еще… дева Юй уже помолвлена. Дева Юй так похожа на мадмуазель Юнк. Просто совпадение, не более. * Даже зная, что надеяться ему не на что, Георгий просто помнил о ней. Пусть он далеко, на войне – пусть он может не вернуться из боя – пусть мадам Юнк, возможно, нашла для дочери достойную партию, кого-то богатого, знатного, с подобающими взглядами на жизнь… Ему достаточно было мысли, что женщина из его снов существует на свете – но теперь она жива и невредима. Пусть ему не суждено быть с ней, зато нет и той обжигающей боли, как будто вокруг него выжженная дотла пустыня. …Он стоит на коленях перед главой ордена и слышит глубокий, спокойный, равнодушный голос: - Второй молодой господин направляется в Пристань лотоса. Ты головой отвечаешь за его жизнь, Вэнь Чжулю. Если клан Цзян окажет сопротивление – следует убивать всех. - Вэнь Чжулю осмелится спросить: женщин тоже? - Мне кажется, тебе известно, что мадам Юй в бою стоит десятка мужчин. Ты знаешь ответ на свой вопрос. У него и так осталось больше счастливых воспоминаний, чем в прошлой жизни. Веселая мелодия мазурки, легкое соприкосновение рук сквозь тонкую ткань перчаток, будто случайные взгляды… Разговоры на светских вечерах о новомодных идеях, о политике – под неодобрительные взгляды чопорных замужних дам и шепотки: «Беседовать о новостях из Европы с незамужней барышней, моветон!». Поднять оброненную ею бальную записную книжку или кружевной платок, и незаметно передать записку. Георгий уже и не помнил, что было в тех нескольких письмах, которые, естественно, позже сгорали в огне свечи. Война многое стерла из памяти. А лауданум и вино делали ярче не реальность, а те самые безумные видения. И в руках Юлии – девы Юй – был не веер, а тяжелый кнут, сверкающий фиолетовой молнией.