Теряя вновь и вновь

Дни проходят однообразно, спокойно, будто ничего не изменилось. Юлия так же, как прежде, начинает утро с писем и отчетов управляющего, а днем играет на рояле сама или слушает, как играет и поет дочь. Лидии музыка дается легко, а ее голос похож на журчание ручейка. Мягкостью, нежностью и мечтательностью Лили похожа на отца. Но этому Юлия даже рада: девушке лучше быть именно такой. Лили не знает печали, не тяготится скукой, проводя время в музыкальной комнате или в беседке в саду за рукоделием. Она обожает сентиментальные романы и стихи, о которых Юлия временами отзывается с насмешкой. Лили бережно хранит и часто пересматривает альбом, в котором ее подруги рисуют голубков, сердца и цветы, пишут признания и клятвы в вечной дружбе. Юлия сохранила свой альбом времен девичества лишь потому, что Георгий нарисовал там пейзаж, напомнивший ей о чем-то смутно знакомом. Осенний лес, старые клёны, падающие рыжеватые и алые листы, темно-синяя гладь озера. И в вечернем небе – фейерверк, цветные огоньки, складывающиеся в простые рисунки: облако, солнце, кувшинка, пион… Но этот рисунок Юлия прячет в потайном ящике, не показывая никому. Столько лет она не позволяла себе думать о том, что не сбылось. Она хозяйка процветающего поместья, верная жена и заботливая мать – разве этого не достаточно?.. И всё же… не вспоминать было проще, когда Георгий был на войне и о нем никто ничего не слышал. Не думать теперь, когда он живет по соседству, и держаться спокойно и равнодушно, видясь с ним в гостях, намного труднее. Юлия сидит за роялем, играя нежную мелодию, одну из тех, что часто звучали в ее первый сезон – и останавливается на полуслове. Рука дрожит, пальцы касаются не той клавиши, что нужно, и раздается резкий звук, будто крик раненной птицы. Небольшая уютная комната кажется ей тюрьмой. А ведь когда-то Юлия с такой радостью выбирала простую мягкую мебель и деревянные панели, и вазы с ажурными лиловыми узорами. Теперь же ей не хватает простора, она прерывисто дышит. Дочь быстро поднимается с кресла, подбегает к ней, протягивая флакон с нюхательной солью: - Что с вами, maman? - Ничего, Лили, не волнуйся, - Юлия через силу улыбается. – Голова закружилась. Это от жары. - Тогда я велю Глаше подать настойку на травах, вам сразу станет легче, - Лидия мило улыбается. Юлия поправляет ее мягкие светло-каштановые локоны. - Merci, ma chere. Дитя, какое она еще дитя! Не ведающее ни страха, ни сожалений, ни запретной любви. …Всё, что радовало Юлию прежде, кажется бессмысленным и пустым. Федор соглашается купить земли и крепостных, которых выставляет на торги Мельский – но выгодное приобретение не вызывает в ней интереса. Кружева, сплетенные новой мастерицей, похожи на узор мороза на стекле – Юлия хвалит девушку, но красота плетения оставляет ее равнодушной. Она притворяется, играет прежнюю роль, и томится, сама не зная, о чем. О той ли жизни, что снилась? Или о просторе и уединении? Визиты к соседям из необременительной обязанности превращаются в пытку. Ведь теперь Георгий – местная знаменитость, его зовут на все вечера. Матери девиц на выданье хвалят при нем своих дочерей, а потом, в женском кругу, шепчутся, которой же повезет стать княгиней Вилинской. Китти, забыв о возвышенных мечтах и сладких речах, тянется за очередным пирожным и подсчитывает: - Две деревни на Волыни, подмосковные поместья, дом в Москве, дом в Петербурге и поместье недалеко от столицы… On dit (1), еще и целое состояние за границей, Лев Львович, мир его душе, был хитер. Как жаль, что моей Ольге всего четырнадцать – вряд ли такого человека, как князь, заинтересуют балы adolescents (2)! Жюли, а ведь ваша очаровательная дочь скоро выйдет в свет… Впервые услышав такой намек, Юлия обмахивается веером, надеясь, что жар, приливший к ее щекам, не слишком заметен. Шутит, изящно переводя разговор на другую тему. Так же легко и спокойно уходит от прямых ответов и позже. Но ей невыносима сама мысль о том, чтобы Георгий, с его умом, с его талантами, женился на одной из этих манерных девиц, таких же, как их матери. Это самая настоящая пытка: увидеть его в гостях, обменяться с ним несколькими ничего не значащими фразами – и снова проводить целый вечер с приятельницами, слушая пустые разговоры об общих знакомых, которые проводят это лето в имениях под Москвой. Как же ей надоело это пустое злословие о том, что Зизи хитро управляет мужем, а Лиза вновь проиграла в карты немалые деньги и даже заложила фамильные драгоценности! Юлия никогда не позволяет себе говорить подобные вещи о знакомых, которым улыбалась и с которыми мило беседовала на вечеринках и балах. Но, слушая мелочные сплетни и фальшивые сожаления, она вспоминает мир из своих снов, опасный и жестокий, и все же по-своему справедливый – и вопреки доводам рассудка грустит о ночной охоте, на которой равны были и мужчины, и женщины, и каждый мог показать, чего стоит на самом деле, в борьбе с призраками и тварями. Муж замечает ее тоску и боль, спрашивает участливо: «Что с вами, ma chere? Вы так бледны… вы слишком много времени проводите за письмами и конторскими книгами. Отчего б вам не поехать на реку? Если кто и увидит, что вы одна, дурного слова не скажут…». Он доверяет ей, и от этого сердце сжимается еще сильней. «Почему всё повторяется, почему мы оказываемся связаны долгом снова и снова, хоть любим других?!». Юлия выезжает одна всё чаще. Подумав, она вспоминает уголок, где могла бы провести час-другой одна, не опасаясь любопытных глаз и ушей. Вдалеке от пристани у реки растет старая-старая ива, огромная, с дуплом, в котором запросто могла бы спрятаться худенькая девушка. Это дерево зовут «мавкиным деревом», его десятой дорогой обходят крестьяне, да и хозяева поместий, хоть и посмеиваются над суевериями простого народа, предпочитают сюда не заходить. Но Юлии здесь спокойно. Спешившись, она проходит по берегу, смотрит на синюю гладь воды, на белые и желтоватые кувшинки… Сколько она ни говорит себе, что нельзя увлекаться иллюзиями, нельзя придавать столько значения снам, ее влечет в уединенный уголок, где никто не будет ее искать, где ей не нужно фальшиво улыбаться, притворяться счастливою, обсуждать пустые и ничтожные вещи, не стоящие времени и переживаний. Лучше вот так любоваться тем, как легкий ветерок колышет густую траву, как по воде идет рябь, вдыхать резковатый запах полевых цветов и речных водорослей, и вспоминать рассказы, слышанные от дворовых девушек. О том, что самая густая трава растет там, где танцевали мавки, о песнях русалок, о душах детей, переродившихся в птиц. Эти сказки и песни воскрешают в ее воображении далекие земли, полные тайн и чудес. В один такой вечер, вспомнив то ли призрачное прошлое, то ли обычаи деревенских девушек, Юлия собирает мелкие белые, лиловые и голубые цветы и переплетает их длинные стебли. Сплести венок получается не сразу – то, что казалось таким простым и легким в чужих руках, ей непривычно. Цветы рассыпаются, она собирает их вновь… и вдруг видит вдалеке всадника на сером коне. Ей следует поспешить и уехать, или хотя бы скрыться в тени дерева, но она стоит на месте, плетет венок и спокойно наблюдает за тем, как Георгий спешивается, оставляет коня вольно бродить по полю и идет навстречу ей. Она помнит: если кто-то увидит их вдвоем, могут пойти слухи… но она в глубине души ждала этой встречи, надеялась. И, когда Георгий приближается, Юлия заговаривает первой. - Bon soir, monsieur le prince (3), - начинает она тем привычным, вежливо-безразличным тоном, которым обычно говорит в светских салонах, но сердце бьется сильнее, в горле застревает ком, и она сбивчиво шепчет: - Как вы догадались, что я часто здесь бываю? Георгий едва заметно улыбается. - Слышал местные легенды о мавкиной иве. Захотел взглянуть. На днях я проезжал мимо реки, и мне показалось, что издалека я увидел вашу Лею… теперь вижу, что не ошибся. - Почему… - Юлия чуть сильнее сжимает в пальцах сплетенный до половины венок. – Почему мы с вами встретились снова? Будто… - Вы не сочтете меня безумцем, если я признаюсь вам кое в чем? – подойдя к ней еще ближе, Георгий бережно забирает цветы из ее рук. – Шшш. Не тревожьтесь так, было бы жаль измять такие красивые цветы. Не кажется ли вам, что всё это уже случалось с нами когда-то? Вы сидели у реки, одетая в почти такое же темно-синее платье, только на рукаве был знак, вышитая серебром сойка…. Я видел этот сон еще подростком, и уже тогда чувствовал, это не просто фантазия… когда я встретил вас на балу в Луцке, я был уверен, что знал вас давно – если перерождение душ существует, я уверен, что я вас любил еще в прежней жизни. Мимолетное прикосновение – всего лишь кончиками пальцев – отзывается жаркой волной, пробегающей по всему телу. Пытаясь скрыть волнение и смущение, Юлия иронично отзывается: - Когда о метампсикозе заговаривают Софи и Китти, вы слушаете их точно так же, как наш дорогой Грегуар – будто снисходительно позволяете дамам говорить всякий милый вздор. - Потому что это и есть если не вздор, то дань моде. Возвышенные устремления, неземное блаженство… - Георгий не сводит с нее взгляда, полного боли, и боль звучит в его голосе:- Нет… чем сильнее любовь, тем больше страх потерять. Юлия вздыхает. - Вы говорили о снах… хотите сказать, мы видели одно и то же? Я помню ведь, и реку, и такие же густые заросли, как здесь… и как вы прибежали, бросили меч в траву… другие юноши и девушки говорили вам, что из вас никогда не выйдет сильного воина… вам тоже снилось, что мы вместе учились и охотились, но через годы встретились уже врагами? Когда она заговаривает о том, что долгие годы скрывала от всех, ей становится легче. Пусть ей и не покинуть своей золотой клетки, но дверца будто приоткрывается, хоть на миг. Резкий порыв ветра срывает шляпку, Юлия едва успевает ее поймать, но не надевает опять. На миг прикрывает глаза, с удовольствием чувствуя свежесть и прохладу, и не спешит поправлять выбившиеся из прически пряди. - Простите меня, Жюли. Я не должен был сейчас приближаться к вам, - говорит Георгий, но Юлия уверенно перебивает его: - Пустое. Никто из наших соседей не любит этих мест. - Я не должен был… видно, на то воля неба, что мне остается только видеть вас издалека… если то, что видели мы оба, правда – мне нет прощения. - Да даже если и правда, всё прошло, отчего вы вините себя теперь? – у Юлии дрожит голос, она быстро-быстро моргает, прогоняя навернувшиеся на глаза слёзы. Зябко поводит плечами, будто сейчас хотела бы укутаться в шаль, защититься от внезапно пробравшего всё тело холода. Георгий молча смотрит на нее, а потом отдает ей недоплетенный венок, снова касается ее ладоней кончиками пальцев, легко-легко, осторожно. - Нет, всё же я должен ехать, Жюли. Я не смею… Она кивает и отводит взгляд. Ей хочется кричать, заставить его остаться, требовать объяснений… Но что объяснять? Между ними неясные сны и мечты, ее дебют и растоптанные надежды. Что ж, значит, так суждено. * Несколькими неделями позже Георгий возвращается в Петербург. О нем вновь долго никто ничего не слышит, но во время нового сезона в свете потрясенно обсуждают новость: князь Вилинский сделал предложение своей кузине. Дамы взволнованно шепчутся и то и дело оглядываются, боясь, что эти разговоры услышат незамужние девицы. Неслыханно – просить разрешения в Синоде, чтобы жениться на двоюродной! Воистину, cousinage est un dangereux voisinage (4), говорят одни. И можно было б понять, если б девушка была богата или мила, но cette pauvre Anastasie (5) не принесет мужу значительного приданого, а к тому же, неприлично увлечена искусством и наукой – со злорадством шепчутся другие. Юлия слушает эти разговоры привычно равнодушно. Мари сказывала ей: «Князь не забыл вас, Жюли. Разве можно верить в то, что он хотя бы увлечен мадмуазель Цехоцкой? Ее брат – кстати, прекрасный молодой человек, мои сыновья очень с ним дружны – говорит, Вилинский женится на кузине, чтобы она могла посещать какие-то лекции… я знала, он всегда был вольтерьянец!». ПРИМЕЧАНИЯ: 1) On dit – говорят (фр). 2) балы adolescents (фр). – балы для юношей и девушек, официально не вышедших в свет 3) Bon soir, monsieur le prince (фр.) добрый вечер, князь 4) cousinage est un dangereux voisinage (фр.) – родство – опасное соседство 5) cette pauvre Anastasie (фр.) эта бедная Анастасия; 6) в данном таймлайне женщина могла серьезно учиться, только если разрешение давали родители или муж. Т.е. брак Георгия похож на браки, которые заключали герои романов вроде «Что делать» - для обхода социальных условностей.