Light song

      В студии было достаточно холодно. Даже кусок потрепанной ткани на плечах, что, судя по всему, при жизни был пледом, не особо помогал согреться. Женщина практически чувствовала на себе ледяное дыхание мертвых коридоров. Давящая, всепоглощающая темнота окружала ее со всех сторон. Резкий запах чернил щекотал ей нос, пробирался по горлу к желудку, вызывая тошноту. Эллисон брела вперед, не зная куда и в каком направлении нужно двигаться. Каблуки стучали по прогнившим доскам. От каждого шага пол немного пружинил. Стук разносился по пустому пространству, становясь просто оглушительным. Актрисе казалось, что этот звук раздавался прямо у нее в голове.       Внезапно с громким щелчком впереди зажегся прожектор, освещая клочок сцены с закрытым занавесом и пару передних рядов кресел, обделанных красным бархатом. Однако весь зал был пустым, никого не было на зрительских местах. В отличии от сцены, на которой в столбе света стоял высокий, статный мужчина в черном костюме с иголочки. За его гордо выпрямленной спиной едва заметно колыхалась тяжелая ткань занавеса. Он расправил руки в белоснежных перчатках в стороны, будто протягивая их для объятий. Темные, идеально прилизанные волосы блестели в желтоватом луче, а на лице играла спокойная, искренняя улыбка. Его лицо заметно состарилось, но неизменным оставались тонкие линии усов над верхней бледной губой. Глаза были прикрыты, но даже через полузакрытые веки было заметно, как поблескивала пара игривых серых искр, смотрящих прямо на нее. Эллисон прекрасно знала этот взгляд и эту улыбку. Их знал весь Бродвей.       Перед ней стоял сам Джоуи Дрю. — А вот и наша звезда! — громким, звонким голосом воскликнул Джоуи, словно он был конферансье, объявляющим главный номер программы. Он галантно протянул руку даме, приглашая ее подняться к нему на сцену. Некая тайная сила притягивала Эллисон к мужчине. Она сама не заметила, как уже поднималась по ступенькам. Как только ее тонкая ручка коснулась широкой и крепкой ладони, зал сразу наполнился радостными возгласами и криками. Из-за чрезмерно яркого луча прожектора, что практически ослеплял её, невозможно было определить источник звуков. Казалось, кричит сама тьма. — Ее голос настолько сладкий, что сахарная вата покажется горькой. Подобен ангелу с небес. Игрив как дорогое шампанское. Хочу сказать, что мгновенно стал её фанатом. Представляю вам Эллисон Пендл, прекрасного соловья, с чьим пением практически ожила Алиса Ангел. Я уверен, что вы по достоинству оцените её талант, — Джоуи продолжал обращаться к невидимой публике, держа актрису за руку. Но внезапно возгласы утихли, а свет погас. Темнота снова захлестнула все пространство. И лишь шорох раздвигающегося занавеса и тихий напев песни из мультфильма про Бенди разрушали мертвую тишину. Было что-то тревожное в этом веселом мотиве. От него по спине шёл неприятный холодок, а в сердце начинало покалывать. Необъяснимая паника вперемешку с животным страхом захлестнули Эллисон с головой. Она не знала, да и не хотела знать, что скрывается во мраке.       Внезапно посередине сцены снова зажегся прожектор, но уже ни Джоуи, ни зрительских мест не было. Вместо него луч света освещал обклеенное плакатами с Алисой Ангелом трюмо и сидящую за ним сгорбленную женскую фигуру в платье как у мультяшного ангелочка. Спина то и дело вздрагивала от каждого всхлипа, а в черных, потерявших былой блеск волосах запутался тонкий обруч. — Сьюзи? — осторожно позвала Эллисон девушку, делая робкий шаг в ее сторону. Фигура перестала плакать и выпрямилась, не поворачиваясь. Было трудно понять, какое выражение приняло её лицо, ведь зеркало перед ней было разбито и настолько грязным, что кроме размытых силуэтов в нем невозможно было ещё что-то разглядеть. Сквозь плотную тишину до Пендл доносилось тихое рычание. — Ты…- прошипела Сьюзи, вскакивая с места, — Это все из-за тебя! Из-за тебя я теперь такая!       Она резко кинулась на женщину, растопырив острые, как иглы, пальцы. Мертвая хватка сковала руки женщины, лишая возможности пошевелиться. От ужаса она зажмурилась и отвернула голову. — Не закрывай глаза! — вопила девушка, впившись до крови в щеки актрисы, — Ты должна видеть, что натворила!       Она приоткрыла глаза. От увиденного в горле застрял тошнотворный ком, а конечности сковал леденящий ужас. Лицо бывшей актрисы озвучки было расплавлено и смазано, будто кто-то пытался смешать все части в однородную массу. Вместо глаз и носа чернели бесформенные уродливые дыры, а от губ остались лишь пара тонких полосок, оголяющих жёлтую челюсть. Судя по всему, девушка пыталась их как-то облагородить черной помадой, которая, однако, почти полностью размазалась по щекам. — О боже, Сьюзи, — только и смогла на одном дыхании прошептать Эллисом сквозь бледные от ужаса губы, — Я… я не виновата в этом. Это не моя вина. — Еще как твоя! — кричала Сьюзи, царапая лицо Пендл, — Ты забрала все у меня: любимую работу, внимание, Алису! Они считали тебя идеальнее меня! Тебя! Но сейчас ты поплатишься за все.       С громким, противным чавканьем девушка с особой жестокостью протыкала лицо своей соперницы, разрывая его практически до костей. Кожа стала больше похожа на рваные лоскутки. Пространство наполнили крики боли и агонии. Эллисон судорожно глотала воздух ртом, будто рыба на суше. Руки Сьюзи моментально окрасились в темно-красный цвет. — Я не виновата, Сьюзи! — кричала от боли Эллисон, извиваясь в мертвой хватке, — У меня не было выбора! Прости! Прости! Я не думала, что все это так важно для тебя!       Внезапно острые ногти пронзили глаза женщины, и наступила кромешная тьма.       Эллисон проснулась в холодном поту. В горле пересохло, а сердце болело настолько сильно, насколько это возможно. Конечно, после встречи с Алисой боли в сердце стали для нее обычным делом, но сейчас ей казалось, что она вот-вот умрет от сердечного приступа. Поначалу женщина даже не понимала, где она находится. Но со временем пелена сна прошла, и перед ней открылся вид на маленькую, весьма захламленную комнату с гамаком и сундуком под ним. Они все еще в убежище Бориса. — Это был всего лишь кошмар, — прошептала сама себе актриса, пытаясь успокоиться. Норман все так же спал у нее на груди, вертясь и жмурясь во сне. Из его приоткрытого рта вырывались тихие стоны и крики, а между закрытыми глазами появились морщины страха. Он весь напрягся, а ладони были сжаты в кулаки. Наверное, его мучал тот самый кошмар. Изобразив ласковую улыбку (хотя в этом не было надобности, ведь мужчина все равно ничего не видел), Эллисон нежно провела рукой по светло-русым волосам, тихо напевая первый пришедший в голову мотив. — Тсс, все хорошо, — шептала женщина сквозь хрипы и боль в горле, — Я здесь, с тобой.       Постепенно Норман успокоился и плотнее прижался к хрупкому, но такому теплому телу. Дрожь прекратилась, а морщины разгладились, придав лицу спокойное, умиротворенное выражение. Грудь равномерно опускалась и поднималась, из приоткрытого рта вырывался тихий храп. Губы Эллисон изогнулись в улыбке некого умиления.       Все же сейчас, прижимаясь друг к другу, она была уверена, что видела настоящего Нормана, не скрывающегося за маской равнодушия и ледяного спокойствия. Он тоже боялся, переживал за свое и ее будущее, не знал, что будет завтра. Сейчас же мужчина, будто напуганный кошмаром ребенок, жмется к ней, надеясь, что это растворит страшный сон. От этого сердце женщины забилось чаще. Она была важна ему. Они проделали такой путь, идя рука об руку, погрузились в самые пучины чернильного ада, и они вместе его покинут. О, как бы ей хотелось, держа Нормана за руку, снова увидеть небо, облака, почувствовать на своей бледной коже тепло солнечного света и холодок свежего бриза. Она дала себе это обещание, и она приложит все силы для этого, хоть пока их было не так много. Она сможет. — Мы выберемся отсюда, Норман, — ласковым голосом прошептала Эллисон, — Вот увидишь, я вытащу нас отсюда.       Постепенно она проваливалась в сон, мечтая о жизни на поверхности за пределами гнилых стен, где нет чернил, где тебе не нужно бояться того, что завтра ты можешь уже не проснуться, где всегда жизнь бьет ключом, где существует больше двух цветов. Пендл представляла себе ее обычную жизнь до возвращения в студию. Все казалось таким простым и непримечательным, но от того более желанным. Как бы ей хотелось проснуться в своей небольшой квартирке и посчитать все это страшным сном…       Движения Эллисон постепенно замедлялись пока вовсе не остановились. Мир перед глазами начал темнеть и терять очертания. Все смешалось в одно черное пятно. Актриса провалилась в приятную, мягкую темноту, окутавшую ее со всех сторон. В ней было так спокойно и уютно. Казалось, будто ты надежно спрятан ото всех, и тебя никто не побеспокоит. Наверное, именно поэтому киномеханику так нравилось проводить много времени в темных местах.       Это были последние мысли женщины перед тем, как ее сознание окончательно провалилось в сон, наполненный глупыми, но приятными сновидениями.       Когда Эллисон проснулась, Нормана уже не было рядом. Видимо, он встал гораздо раньше нее, и, чтобы не будить, тихо вышел в соседнюю комнату, где было слышно какое-то копошение. Она слышала неторопливые шаги, скрип прогнивших досок, пыхтение далеких механизмов, бульканье чернил в ржавых трубах. До нее из-за тонких стен доносился грубый, скрипучий голос Нормана. Всё это были обычные, до тошноты привычные звуки студии, но было что-то, что выбивалось из общего шума. Женщина даже не сразу поняла, в чем же было дело. В соседней комнате играла музыка. Неизвестная ей мелодия была тихой и с помехами, будто проигрывалась через граммофон. В ней не было особого изыска или глубины, она просто была незамысловатой, но достаточно резвой и весёлой. — Детской, — проговорила в пустоту Эллисон, поднимаясь. Конечно, Борис частенько запускал пластинку, но музыка была всегда одна и таже. Эта же была совершенно новой для нее, что и было странно. Вряд ли в закрытую и заброшенную много лет назад студию ни с того, ни с сего завезли новые композиции. Хотя ничего современного в той, что играла, не было: будто ее вытащили из какого-нибудь мультика начала века.       Женщина встала с кровати, печальным взглядом окинув теплую постель, и вышла из их небольшой спальни. — Что у вас тут происходит? — протирая сонные глаза, спросила Эллисон, входя в комнату. Но она тут же замерла в ступоре, обнаружив в стене, где раньше висел коллаж из кусочков разных плакатов, средних размеров дыру и Полка, сидящего на полу в позе лотоса в окружении стопки каких-то бумаг и пластинок. Рядом стоял граммофон, что и проигрывал ту веселую мелодию. Сам же мужчина внимательно рассматривал виниловую пластинку в выцветшем картонном чехле, на котором красовалась улыбающаяся мордашка Бенди. Заметив женщину, Норман поднял голову и, отложив предмет в сторону, кивнул ей в знак приветствия. — Как спалось? — спросил мужчина, вернувшись к изучению вещей из кучи. Эллисон неопределенно пожала плечами, уставившись в пол. Почему-то ей не очень хотелось говорить с кем-либо о своем кошмаре. — Ну, не особо хорошо, — пробормотала Пендл, проходя вглубь помещения, — А ты как спал?       К счастью женщины, сам киномеханик не желал развивать эту тему, поэтому увел разговор в другое русло. — Ты знала, что Дрю отверг множество работ Лоуренса, и они в итоге так и не попали в мультфильм? — Норман взял в руки достаточно толстую стопку пожелтевшей бумаги и протянул их Эллисон. Это были нотные листы, вдоль и поперек исписанные красной ручкой. «Не подходит», «сделать громче», «добавить больше экспрессии», «банджо — не инструмент Бенди, Сэмми»: надписи покрывали все поля каждого листа, иногда они были настолько длинными, что закрывали даже ноты. Многие были просто перечеркнуты или порваны. Пролистывая стопку, Пендл невольно поджала губы. Сколько же труда было выброшено в мусор? А ведь Сэмми писал прекрасную музыку, она была достойна того, чтобы ее услышали, а в итоге она гниет среди хлама. Женщина вздохнула и положила мелодии, которые никогда не увидят свет, на стол. — Но некоторым все же удается попасть на пластинку, — хмыкнул Норман, кивая в сторону затихшего проигрывателя, — Например, та, что играла, называется «Зарисовка Сэмми №9». Представляю реакцию Лоуренса, когда он узнает, что мы нашли. — Это все, конечно, здорово, но откуда всё это? — с явным удивлением спросила Эллисон, кивая в сторону кучи вещей, в которой сидел Норман. Тот лишь тихо хмыкнул, показывая в сторону стоящего возле плиты Борис, и поднялся с места, направившись в закуток. — Оказывается, наш волчок не такой уж и трусливый. Ха! А я еще удивлялся тому, что не могу ничего найти полезного! Так он все сгреб в своем убежище и спрятал в стене за плакатом. Интересное использование дырок в досках, ничего не скажешь, — хмыкнул мужчина, исчезнув из поля зрения за углом. Помещение наполнили шелест бумаги и глухие удары металла об дерево. Эллисон лишь удивленно моргала, переводя взгляд с места, откуда доносились звуки, на Бориса, что разливал разогретый суп по тарелкам. Она явно не ожидала такого от мультяшки, что трясется при каждом страшном слове. — Интересно, что мы еще о тебе не знаем? — с некой улыбкой спросила женщина, протянув руку в сторону мультяшного волка. Тот, поняв, к чему этот жест, наклонился и подставил голову под маленькую ладошку, позволяя себя погладить. Он даже прикрыл глаза и прижал уши. Эллисон тихо хихикнула и отстранилась. Она направилась в сторону звуков. Все же было интересно, что смог раздобыть в студии Борис. Наверное, это было чем-то ценным для него, раз уж он специально под это организовал тайник.       Завернув за угол, она заметила довольно большую, бесформенную, темную дыру. Будто кто-то выдрал из стены пару досок, и, чтобы не было так заметно, заклеил щель плакатом. Хотя Эллисон не удивиться, если все так и было. На фоне достаточно освещенной комнаты она казалась бездонной пастью какого-нибудь хищного зверя. И в эту пасть бесстрашно засунул чуть ли не полностью свои руки Норман, выуживая оттуда какие-то вещи. — Держи, — проговорил он, протягивая Эллисон несколько фотографий, когда женщина подошла достаточно близко, — Тебе это должно быть интересно.       Женщина с любопытством приняла фотографии и отошла в сторону, чтобы лучше рассмотреть изображения и не мешать Норману. На верхней был изображен первый состав студии. Всего чуть больше десяти человек, из них Эллисон могла угадать лишь твоих: двух ее боссов Джоуи Дрю и Сэмми Лоуренса, и стоящего с краю от всех Нормана. Удивительно, как киномеханик даже на общем фото смог найти темный угол. Все люди, глядя в камеру, радостно улыбались, а в их глазах горели искры предвкушения будущего успеха. Особенно лучезарная улыбка была, конечно же, у Джоуи. Она была такая теплая и по-отцовски заботливая, что хотелось верить ей. Директор студии стоял в центре, обнимая за плечи еще одного, немного потрепанного мужчину и композитора, взгляд которого был полон целеустремленности. Тогда он еще не напоминал бомбу замедленного действия, что могла взорваться в любой момент от любого неосторожного движения. Да и в целом все на фотографии выглядели иначе, чем помнила Пендл. Они были моложе, не знали, что с ними произойдет далее. Даже Полк как будто сбросил пару десятков лет, и его лицо от вечно измученного и больного сменилось на радостное и полное сил. Может так и есть? Эллисон перевернула картонку. На обратной стороне был указан 1930 год. Женщина ностальгически заулыбалась, хотя она не застала тех времен расцвета студии, когда не было чернил, скандалов и банкротства. Она даже не заметила, как вышла из закутка и села за стол, перебирая другие изображения.       Норман лишь тихо усмехнулся, глядя ей в след, но тут же вернулся к изучению тайника. Здесь было достаточно много всяких разных вещей разной степени ценности и целостности: несколько копий нетленных мемуаров Джоуи Дрю, плюшевые игрушки Бенди с перекошенной улыбкой, несколько аудио дневников, плакаты разных серий мультфильма, всевозможные зарисовки, бобины с запутанной и порванной пленкой. Увидев последнее, киномеханик издал тяжелый вздох боли. Да даже картонная фигура Бенди туда поместилась. Но больше всего его внимание привлекли схема чернильной машины и папка с надписью «Секретно». Нахмурившись, Норман потянулся за папкой и достал ее на свет. Она была сильно потрепана, а ее обложка почти полностью была измазана чернилами. Картон стал настолько ветхим, что, казалось, мог осыпаться от любого неверного движения. Мужчина даже задержал дыхание на несколько секунд, чтобы ненароком не чихнуть от сильного запаха пыли и сырости. Медленным, осторожным движением он открыл папку.       Первое, что увидел мужчина, было письмо в пожелтевшем конверте, на котором было изящным почерком написано «Для мисс Кэмпбелл». Норман аккуратно извлек его и начал быстро просматривать взглядом. С каждым словом лицо киномеханика становилось мрачнее, хотя, казалось бы, ничего страшного и тревожащего там не было. Напротив, текст был достаточно позитивным:       «Дорогая Сьюзи, я знаю насколько это важно для тебя. Алиса тоже много значит для меня. Все мои персонажи важны! На самом деле я открою тебе небольшой секрет. Я тоже действительно верю, что мои персонажи больше, чем просто рисунки. Они живые. Они — часть нас. И я хочу, чтобы люди знали их так же хорошо, как и я. Я хочу, чтобы люди могли пожать им руку, провести день. Любить их. Сьюзи, я буду честен с тобой. Я готовлю небольшой проект… небольшое мероприятие. Если он выстрелит, многие мечты станут реальностью. И я хочу, чтобы ты была его частью. Я хочу, чтобы ты снова возродила Алису. Что ты на это скажешь? С любовью, Джоуи Дрю».       Норман поджал губы. Конечно, было очевидно, что у Дрю была мечта оживить персонажей своих мультфильмов. Ведь лучшая и худшая сторона Джоуи Дрю — это его бесконечное желание сделать невозможное возможным. Именно с этой целью он возвел адскую чернильную машины. Трудно было не догадаться, пребывая в заброшенной студии, кишащей искаженными версиями героев. Но этот псих хоть приплести к этому дьявольскому проекту мечты еще и Сьюзи Кэмпбелл, обещая ей воссоединение с Алисой Ангелом. Ублюдок знал, что актриса была разбита после замены, и воспользовался этим. Норман помнил в каком состоянии тогда была девушка. Она напоминала неживое тело, что двигалось только благодаря упрямству. Из нее будто высосали всю радость, а огонь задора погас. Хотя неизвестно, что сильнее ударило по актрисе: сама замена или тот факт, что ей об этом никто не сказал. Может директор студии специально так распорядился, чтобы было проще уговорить девушку на безумный эксперимент? Но что Норман знал точно так это то, что она не заслуживает этого, и что она не должна была участвовать в этом. Ведь с самого начала было очевидно, что это плохо и болезненно кончиться для всех.       Полк до сих пор прекрасно помнил, как прижимал к себе содрогающееся от громкого рыдания маленькое, хрупкое тельце девушки. А она надрывающимся, хриплым голосом, уткнувшись в его плечо, выла о том, что потеряла самое дорогое в жизни, что ей ничего не сказали, что эта Эллисон Пенд ничем не лучше нее, а даже наоборот. В тот момент мир Сьюзи был разбит на миллионы кусочков. Норман даже мог почувствовать, как они впиваются в ее сердце. Хотел бы он ей помочь, дать то, что у нее отняли, вернуть ей ту самую лучезарную улыбку, что когда-то давно пленила его, но все, что он мог сделать — это выслушать девушку и подбодрить. Хотя в тот момент ей хватило даже этого. Она даже попыталась ему улыбнуться.       Это был последний раз, когда мужчина видел ее улыбку. После этого Сьюзи закрылась в себе, стала нелюдимой. Она стала отстраняться от всех, хоть и пыталась поддерживать контакт с особо близкими друзьями. Но в один момент актриса просто пропала без вести. В тот момент внутри Нормана что-то оборвалось, он будто погрузился во тьму. С пропажей девушки началось его безумие, хоть киномеханик и пытался убедить себя в том, что она просто уехала в другой город, а ее жизнь стала лучше той, что у нее была в студии. Но, прочитав это письмо, его уверенность в этом сильно пошатнулась.       Норман согнул листы пополам и положил его вниз стопки, принявшись изучать следующий документ. Как ни странно, это было письмо от Томаса Коннора, адресованное непосредственно самому Джоуи Дрю:       «Мистер Дрю, я инженер-механик, а не ученый. Я могу поддерживать машину в рабочем состоянии, а Вы меня просите наблюдать за девушкой, при этом делая какие-то выводы. Какие выводы я могу сделать, если она практически ничего не делает? А то, что она делает, пугает меня. Наймите для этого специального человека, а я в этом участвовать не буду. Эксперименты на живом человеке! Это аморально! Машина была создана, чтобы давать жизнь, а не ломать ее. Если именно на это Вы рассчитывали, то я забираю ее».       Сразу за ним лежал ответ Дрю:       «Послушай, Томми, по договору с Гент ты собираешь мне чернильную машину — я тебе за нее плачу. Она по праву принадлежит мне. Твоя работа, чтобы с ней не было никаких проблем. То, что из нее выходит, тоже на твоей совести. Как нам с тобой уже известно по печальному опыту, для создания идеальной мультяшки нужен донор, тот, кто готов отдать свою душу. Как ни актриса озвучки, что по уши влюблена в своего персонажа, идеально подойдет для этой задачи? Да, к сожалению, она больше никогда не будет прежней, но заметь, какая великолепная Алиса из нее вышла! Я бы сказал, что она идеальная! Обращение в Алису Ангела прошло вполне успешно, но нужно выяснить, как оно в дальнейшем влияет на психику создания. Она пока изолирована от посторонних, но, поверь, вскоре она предстанет перед публикой. Это будет фурор! А что касается жизни… что ж, не страшно разрушить парочку ради достижения великой цели».       Для достижения великой цели… Глаза Нормана расширились от ужала, а в голове все еще звучали слова из переписки. Эксперименты, донор, обращение, изоляция… Сьюзи, его любимая, очаровательная Сьюзи никогда не уезжала в другой город и не находила лучшей, более счастливой жизни. Все это время она была заперта в глубине студии подальше от всех. От того милого, наивного ребенка, которого мужчина помнил и любил, больше нет. Его убили и под действием чернил превратили в кровожадного монстра, что теперь бродит по студии в поисках очередной жертвы. Этого не может быть. Как добрая девушка, которой было жалко даже муху, могла стать этим?! Норман не мог в это поверить. Он и не хотел! Но с очевидным трудно спорить. Мужчина судорожно начал перелистывать бумаги, на которых были записаны отчеты о наблюдении за «объектом», но он не мог сконцентрироваться не на одном из них. Мысли роились в голове, лишая возможности трезво рассуждать.       К реальности его вернул голос Эллисон. Он был словно гром среди ясного неба. — А где Сэмми? — достаточно громко спросила Пендл. От неожиданности Норман часто заморгал и чуть не выронил папку из рук. Он положил ее обратно в тайник и попытался придать лицу спокойное выражение, что получалось у него не особо хорошо. — Не волнуйся за Сэмми, — проговорил Полк, выйдя из-за угла, — Он может о себе позаботиться. Честно говоря, судьба поехавшего композитора Нормана интересовала меньше всего в данный момент. Тем более он понимал, что в последнее время происходит внутри чернильного человека, поэтому знал, что не стоило лишний раз его трогать. Но, судя по всему, Эллисон придерживалась другого мнения. Она вскочила с места, а ее лицо выражало высшую степень недовольства и разочарования. — Как ты можешь так даже думать?! — прошипела сквозь зубы актриса, — Ты постоянно так говоришь, и каждый раз он возвращался полуживым! Там опасно! Каждая доска может стать смертельной ловушкой. Тем более по наши души идет безумный Ангел. Нам нельзя разделяться. — Эллисон, если он ушел, то на это должна быть причина. Сэмми не глупый, — попытался настоять на своем киномеханик. Ведь зачем лишний раз рисковать собой? А тут по крайней мере они в относительной безопасности. Но Эллисон явно не хотела его слушать. — Хорошо, — довольно резко произнесла женщина, выпрямившись, — Если ты не хочешь этого делать, то этим займусь я!       С этими словами она резко развернулась и выбежала из убежища. — Эллисон, стой! — только и успел выкрикнуть ей в след Норман перед тем, как металлическая дверь захлопнулась у нее за спиной.