Light song

      Дальнейшие дни сменялись днями, не особо отличаясь друг от друга. Норман продолжал тренировать Эллисон, попутно продолжая с двойным рвением искать информацию о чернилах. После того, как Сэмми показал ему Потерянных, киномеханик стал словно сам не свой и закрылся в себе. Эллисон это замечала, чутко улавливая настроение Полка. У них с Сэмми был общий секрет, она знала это — ведь именно после того, как ещё не до конца окрепший после нападения Алисы Сэмми куда-то ходил с Норман, тот и стал ещё более скрытным, чем до этого. Он даже стал реже с ней разговаривать, что-то скрывая. Пендл лишь обиженно поджимала губы и подсаживалась к Борису, начиная односторонний диалог. Не удивительно, что мультяшный волк оказался хорошим слушателем, особенно если перед началом разговора принести ему пару банок беконного супа — от благодарности тот дал бы и себя по животу почесать, не то что выслушать одинокую женщину.       С Сэмми тоже не удавалось поговорить — его состояние ухудшилось. Нет, не в физическом плане. Все его раны, пусть и за достаточно долгое для чернильного человека время, зажили, оставив о себе только напоминания в виде зарубцевавшейся чернильной оболочки и тупой боли при неосторожных движениях. Сам Лоренс предпочитал одиночество и куда-то уходил из их убежища без какого-либо сопровождения, сколько бы Эллисон не вызывалась ему в помощницы. И его пустые глаза в эти моменты словно с внутренним сожалением смотрели на актрису озвучки, но та всё списывала на игру теней и бликов и собственное воображение. Но и то, с какими осторожностью и недоверием на него смотрел Норман, не проходило мимо её внимания. Тот словно догадывался о том, что происходит с Сэмми, но ничего не предпринимал, пуская всё на самотёк. Может, так оно и надо? Вновь в памяти всплывает обеспокоенное лицо Нормана, когда он вернулся с одной из своих совместных вылазок с Сэмми.       Почему они ей не доверяют и не говорят о том, что происходит? Это недоверие обижало и беспокоило Эллисон. Вновь провожая взглядом Сэмми, что как-то странно и отчасти виновато улыбался ей, давая очередной отказ на предложение помощи, Пендл обняла себя за плечи и посмотрела на Бориса, что тоже непонимающе смотрел вслед бывшему композитору. — Борис, вот ты понимаешь, что с ним происходит? — спросила Эллисон, уперев взгляд в закрывшуюся дверь убежища.       Волк отрицательно покачал головой, а затем пожал плечами. Нет, он тоже не знает, что происходит в голове Лоуренса.       «Либо же и он не хочет со мной делиться своими мыслями. Я прямо как оплот недоверия здесь» — промелькнула в голове неприятная мысль, что заставила душу болезненно вздрогнуть. Ну да, о каком взаимном доверии может быть речь, если у каждого из них есть свои секреты, и сама Эллисон не исключение. — Вот и я не понимаю, — вздохнула актриса озвучки, переводя взгляд на Бориса, — Утро вечера мудренее? Хотя, я уже и не знаю, утро сейчас или вечер, день или ночь... Как давно я не видела солнца.       Тихо мечтательно вздохнув, Эллисон взглянула на свои бледные, словно лист свежей бумаги, руки. За все недели, если не месяцы, проведённые в студии, она всё больше начинала походить на приведение — такая же блеклая тень самой себя. Как сейчас она мечтала вновь почувствовать тёплые солнечные лучи на своём лице, а лёгкий ветерок мог бы вновь играться её ныне грязными спутанными волосами... Как сильно её тянуло наверх, к свободе и к теплу! Холод и тьма студии ей никогда не заменят ей тепла солнца и аромата цветущей весны. Сердце болезненно сжалось от воспоминаний. Быстро протерев глаза и убедившись, что она не плачет, Эллисон кинула на Бориса последний взгляд и отправилась в комнату отдыха. Завтра будет очередной трудный день, и ей не помешает восполнить силы перед его началом.       Норман уже спал в гамаке. Слабо улыбнувшись, Эллисон тихо прошептала ему «Спокойной ночи» и легла на раскладушку. Когда она уже в последний раз спала на нормальной кровати? Когда в последний раз прятала книжку в прикроватную тумбочку после нескольких часов чтения в постели? Когда она жила нормальной жизнью, которой все чернильные существа были лишены уже порядком десяти лет? Сердце Эллисон сжималось от тоски по дому и от жалости к существам из чернил. Лёжа на раскладушке и смотря в грязный потолок с чернильными пятнами, женщина всё никак не могла уснуть из-за шквала неутихающих мыслей. Невольно она вновь вспомнила и Сэмми, что странно себя вёл в последнее время — это ведь явно уже была не та травма, что ему нанесла Алиса, это было что-то другое. Но что?       Вновь этот сон. Норман внутренне взвыл, но из динамика на груди вырвался лишь хриплый вой существа. Вновь он стал тем, кто бродит в темноте. Почему он забыл принять перед сном это проклятое снотворное?!       Внезапный шум вывел её из водоворота мыслей. Приподнявшись на локтях, Пендл взглянула на Нормана — киномеханик беспокойно метался во сне, на лице проступили капельки пота от заметного волнения (и, быть может, страха?). Обычно спокойное выражение лица во сне, сейчас он болезненно нахмурился, словно что-то во сне ему причиняло боль. — Норман, — тихо позвала киномеханика Эллисон, поднимаясь с раскладушки.       Вновь в темноте что-то было. Что-то, что таит в себе угрозу. Что-то смертельно опасное. Норман всегда любил темноту — она была его верной подругой очень много лет. Но сейчас она не казалась той бархатной манящей, что и раньше — скорее, зловещей и таящей в себе угрозу. Норман не видел, хотя его новый взгляд, загнанный в чёткие рамки, и освещал путь перед собой, но явно чувствовал чужое присутствие. И этот кто-то звал его. Ловушка? — Хей, Норман, — вновь Эллисон попыталась позвать мужчина, уже тихо подходя к нему.       Не получается. Тот всё продолжал беспокойно метаться, словно выискивая кого-то, кто мог ему навредить. Уже позабыв обо всём, о чём она думала раньше, Пендл осторожно погладила его по голове, убирая пряди грязных спутанных волос с лица.       Существо из темноты было очень близко. Сердце беспокойной птицей металось в клетке груди, а из динамика доносилось хриплое дыхание. Замерев, Норман осматривался, ища взглядом эту тварь, что ему угрожает. Он не доверял темноте. Нет, здесь она опасна, в ней всегда скрывается нечто, что может его легко убить. Но в этот раз он попытается дать отпор!       Может… Может попытаться успокоить его колыбельной? Беспокойно взглянув на лицо Нормана, Эллисон начала гладить его по волосам, негромко напевая колыбельную, прикрыв глаза.       Существо из темноты явно прикрывалось ласковым пением. Но Норман ведь помнил и знал — ему нельзя доверять. При первой же возможности эта тварь из темноты его убьёт, нападёт со спины и не даст шанса сбежать.       И поэтому он решил напасть первым, направляясь на голос. Зря, зря она решила успокоить его пением — жажда крови заполнила рассудок Нормана, легко овладев им. Даже как-то слишком легко. Словно он уже был монстром, жаждущим крови. Но он не дал себе об этом задуматься — он уже нашарил в темноте такую странно хрупкую для существа из тени шею и сжал на ней сильные руки.       Когда внезапно Норман дёрнулся в её направлении, Эллисон попыталась отстраниться, уже перестав петь, но бессмысленно — киномеханик оказался проворней. Хватая ртом воздух, Пендл несильно ударила его по рукам, сдавленно вскрикнув. Что происходит?! — Но… рман… — с прохрипела Эллисон, пытаясь отцепить от себя крепкие руки, но куда уж там — наличие тренировок не сделало её сильнее Нормана. Она всё ещё крайне слаба.       Откуда это существо знает его имя? Норман, что уже предвкушал сладость мести, недоумевал — где же ответные удары по рукам и всему телу, до которого только сможет дотянуться это существо тьмы, что начинало всё больше походить на знакомую хрупкую фигуру. И голос… Знакомый голос звал его, что только больше обескураживало Нормана, но не то существо, что буквально тонуло в своей жажде крови. И, к собственному ужасу, Норман осознал, что и сам является этим существом. Этот факт буквально вытолкнул его из проклятого сна.       Руки разжались. Кашляя, Эллисон упала на пол, жадно хватая ртом воздух, одновременно с этим кашляя. Она не смотрела на Нормана, что, проснувшись, непонимающе смотрел на неё, а затем резко вскочил с гамака и присел рядом с актрисой озвучки, что сидела на полу, растирая шею. — Господи, Эллисон… — прошептал Полк, трясущимися от волнения руками осторожно погладив её по плечам. Пендл отпрянула, словно испуганный зверёк, не поднимая на него взгляд. К горлу подступил тугой комок. — Прости, Элли… — только и смог из себя выдавить Норман, видя, как она от него отодвигается. — Прости, прости, прости, — нервным, дрожащим от ужаса голосом прошептал Норман, осторожно подползая к женщине. Но с каждым его движением она только дальше отодвигалась от него, не поднимая взгляд. Страх и отчаяние в один момент с силой ударили в еще не до конца проснувшийся мозг киномеханика. Нет! Все не должно было быть вот так! Норман не в коем случае не хотел ей вредить или причинять боль. Его целью, наоборот, было всячески защитить Эллисон от ужасов студии, но он не учёл ещё одного: ему не удастся обезопасить её от самого себя.       Что если теперь она не сможет доверять ему или будет бояться быть рядом? Эта мысль огненным кнутом ударила по сознанию мужчины. Отчаяние моментально наполнило его до краев и мелкими пузырями забурлило прямо под горлом. Стало невыносимо трудно дышать. Киномеханик не знал, что делать дальше, единственное, что он чувствовал был страх. — Элли, — с отдышкой, стараясь сдерживать слезы, прошептал Норман, с трясущимися руками подползая к актрисе. Та, столкнувшись спиной со стеной, не нашла ничего лучше, как вжаться в грязные доски, поджав ноги к груди и накрыв голову руками. Она зажмурилась, наморщившись от непонятного колющего чувства внутри и от тугого комка в горле, что никак не хотел исчезать, пусть её шею уже и отпустили. Ей не хотелось видеть ни Нормана, ни окружающий мир. В горле пульсировала тупая боль, будто его все еще сжимали крепкие руки в попытке задушить. Почему? Почему Норман это сделал? За что? Она ведь не хотела делать ему плохо. Что если он и сейчас попытается на неё напасть? Страх, смешанный с сильнейшим непониманием, душил её, выталкивая из груди остатки воздуха и усиливал боль от без того свежих ран.       Мир перед ней превратился в одно черное пятно (хотя разве в действительности было иначе?), женщина буквально погрузилась в темноту, закрыв глаза. Глупая, наивная, детская привычка — в случае опасности просто закрывать глаза в надежде, что страшное чудище пройдет мимо, не заметив тебя. Но что если этим чудищем является тот, кто всегда все видит и замечает?       Внезапно сквозь темноту Эллисон почувствовала чужое тепло, а крепкие, шершавые руки прижали её к широкой груди настолько плотно, что женщина чуть ли не уткнулась носом в шерстяную ткань свитера. — Отпусти меня, Норман! — сквозь стиснутые зубы прошипела Эллисон, стараясь оттолкнуть от себя Полка. Но глупо было полагать, что сил слабой женщины хватило бы, чтобы отодвинуть от себя крепкого мужчину, поэтому она только сильнее погружалась в его объятия. — Да послушай ты меня! — в отчаяние взревел киномеханик, сжимая трясущимися пальцами кофту женщины.       Кап-кап.       Эллисон почувствовала что-то мокрое и тёплое у себя на шее. Нет, это не было похоже на чернила — те обжигали холодом. Это были... слёзы? Норман плакал, уткнувшись ей в плечо? Это буквально поразило женщину. Она привыкла видеть Нормана за серьёзной, немного раздражительной маской, ведь киномеханик предпочитал скрывать свои истинные чувства и эмоции даже от самых близких людей. Чувствовать на себе его слёзы было очень странно и необычно. Это были его истинные эмоции?       Открыв глаза, Эллисон взглянула на лицо мужчины. Впервые она видела на нем отчаяние, страх и потерянность. Эти эмоции были чужды всегда собранному и хладнокровному киномеханику. Сейчас же он больше походил на ребёнка, что был напуган кошмаром: его всего трясло, а из горла вырывались громкие всхлипы. — Что происходит? — прошептала Эллисон, с искренним непониманием глядя на Нормана. Вся эта ситуация все больше запутывала её, она даже уже не знала, что сейчас чувствовать. — Чернила. Вокруг одни чернила, и я бесконечно долго кругами брожу по ним. Я монстр! Элли, я монстр! — Норман всё ревел, наперебой пытаясь что-то сказать, но вместо разборчивой речи выходили только несвязанные слова и фразы. Вздохнув, Эллисон лишь слабо улыбнулась, обнимая мужчину в ответ. Её маленькая ручка нежно, успокаивающе прошлась вдоль спины. Казалось, Норман был напуган ничуть не меньше самой женщины. Ну уж точно как маленький ребёнок. Может, именно таким был настоящий Полк? Он лишь пытался казаться сильным и отстранённым?       Норман взвалил на свои плечи непосильную для себя ответственность. Свои и чужие тайны давили на него, сводя с ума все сильнее и сильнее. Неизвестно сколько они так просидели на полу, прижимаясь друг к другу. В этот момент между ними повисла тишина, нарушаемая только нервными всхлипами киномеханика. Да и, если честно, сейчас не стоило ничего говорить. Слова бы только все испортили. Внутри Эллисон чувствовала, что происходит что-то важное, что-то, что она ни в коем случае не должна пропустить. Пендл, прикрыв глаза, успокаивающе гладила Нормана по голове и спине, пытаясь петь всем знакомую мелодию из заставки Бенди. Но каждый раз, напрягая горло, её шею пронзала тупая боль, и изо рта вырывались кашель и хрипы. Но в скором времени всхлипы утихли, а этот простой мотив подхватил слабый, дрожащий голос. Открыв глаза, Эллисон посмотрела на Нормана. Тот слабо улыбался, а красные от слез глаза были направлены куда-то в пустоту. — Норман, — тихо позвала его женщина, перебирая пальцами складки рукава свитера, — Прошу, расскажи мне, что происходит.       Некоторое время мужчина колебался, а затем, тяжело вздохнув, отстранился. — Кошмары, — сквозь поджатые губы проговорил Норман, ломая руки, — На протяжении многих лет меня преследует один и тот же кошмар — я в виде дикой, безумной твари брожу по одним и тем же затопленным чернилами коридорам в полной темноте. Из этого пространства невозможно выйти, это как будто зацикленный лабиринт без входа и выхода. И с каждым сном ощущения становятся всё ярче. Я все сильнее чувствую того монстра, будто я сам полностью превращаюсь в него. Дикая ярость и жажда крови захлестывают мой разум. Я никому про это не рассказывал, опасаясь лишних проблем, но всё начало выходить из-под контроля. Я не в коем случае не хотел тебе вредить. Моя задача защитить тебя, а не делать хуже. Мне очень жаль, что я не смог защитит тебя от самого себя. Прости, — Полк обнял себя за плечи, прикусив губу. Зубы так сильно впились в нежную кожу, что, казалось, вот-вот прокусят её до крови. Голос сильно дрожал, но в нем чувствовалось искреннее раскаяние. — Но ты же как-то раньше с этим справлялся. По крайней мере раньше ты не хотел меня придушить во сне, — слабо грустно усмехнулась Эллисон, подсаживаясь ближе к мужчине. Она положила голову ему на плечо, равномерно гладя по руке. — Я научился это подавлять, благо существует кофеин, а он помогает долгое время оставаться бодрым. — Так нельзя! — воскликнула Эллисон,— Нельзя подавлять сон. Сколько ты так можешь не спать? — Мой рекорд пять дней, — печально усмехнулся Нормам, устало проведя рукой по лицу, — Но не думай, что я совсем не сплю. Чтобы не было снов, я принимаю снотворное, оно довольно неплохо помогает.       На подобный ответ Эллисон только громко фыркнула. — Дурак ты, Норман Полк. Умный, но дурак. Нельзя же так гробить свой организм. Это слишком опасно, а я не переживу, если в один прекрасный момент не смогу разбудить тебя после дозы снотворного. Пожалуйста, не надо так. Я переживаю за тебя. — Но как мне еще справляться с этим? — Я тебе в этом помогу, — спокойно проговорила Эллисон, поднимая на Нормана спокойную, ласковую улыбку. В ней не было ни издевки, ни насмешки, а только надежда и забота. От неё внутри киномеханика загорелся небольшой теплый огонёк, что постепенно начал разгонять холод души. Эта улыбка сама по себе была как лучик света в царстве тьмы. Но всё же тьма была сильнее и грозилась в любой момент погасить его. — Что ты чувствовал, когда я пела тебе? — Я ощущал ласку и некое тепло, и я снова начинал осознавать себя, но... Что если я снова нападу на тебя во сне? Что если я снова попытаюсь уби... — договорить ему не дали, так как маленькая ладошка нежно опустилась на его губы. От такого он только тихо ахнул, а на щеках появился едва заметный румянец. — Я обещаю, я буду рядом с тобой и помогу справиться с монстром внутри. Только доверься мне, — улыбаясь, Эллисон встала с пола и, взяв Нормана за кисть потянула в сторону раскладушки. Мужчина не сопротивлялся, он был только рад заснуть в объятиях, чувствуя тепло чужого тела. Ох, как сильно ему этого не хватало!       Узкая раскладушка явно не была предназначена для двоих, но даже на ней удалось удобно устроиться киномеханику и актрисе. — Носить в себе тайны много лет тяжело, — промурлыкала Эллисон, перебирая запутанные волосы на голове, до этого удобно устроившись у неё на груди, — Особенно, если ты их носишь в одиночку. — Да, это точно, — сонным голосом пробормотал Норман, обнимая актрису за талию и прижимаясь к ней всем телом. Та лишь умиленно улыбалась, глядя на то, как киномеханик медленно проваливался в сон. Она пыталась напевать колыбельную, но вместо мелодии из горла начали вылетать хрипы, но оставаться в тишине не хотелось. Тишина была опасна, в ней легко можно было поддаться темным мыслям.       Было ли это нарушением личного пространства? Может быть. Может быть это был слишком резкий жести, и уровень их отношений не позволял им подобного, но Эллисон чувствовала, что именно это стоит сделать. Она не хотела отпускать Нормана, а Норман нуждался в ней. Женщина верила, что ей удастся помочь справиться с кошмарами, она искренне хотела помочь.       Они доверяли друг другу, хоть ещё не успели рассказать всех тайн. — Спокойной ночи, Норман, — тихо проговорила Эллисон, убирая со лба мужчины упавшую на лицо прядь волос.