Снегирь

      Он входит с высоко поднятой головой. Гордый, влюблённый в себя до беспамятства. Смотрит на других взглядом абсолютного превосходства. Буквально источает видимую ауру командира. Без сомнения - чистокровный альфа. Его идеальное, как ни посмотри, лицо, будто застыло в холодно-отстранённом выражении. Красив, высок, обеспечен (если верить бурному перешёптыванию двух дочерей местного предпринимателя о фирменной чёрной рубашке от Black week и джинсах от Armani в тон). Ну чем не прекрасный принц какой-нибудь девочки-подростка? Просто Восьмое чудо света. - Дэниель Фролов! Не ожидала увидеть вас сегодня, - молодая женщина, отложив книгу, поднимается из-за учительского стола, на её умудрённом лице расцветает улыбка: смесь восторга и профессиональной выучки, - я и весь учительский состав очень рады поприветствовать вас в школе «Будущее». Желаем плодотворной учёбы и хорошо проведённого времени в нашем дружном коллективе. – Мария Вячеславовна всё не унимается, стараясь сложить прекрасное впечатление, но вызывает лишь ироничную полуулыбку важного ученика. - Надеюсь, - плавно, без толики смущения от опаляющих его взглядов, парень прерывает поток любезностей, - куда я могу сесть?       Учительница торопливо оценивает все возможные варианты. Хотя нет, не все. Есть одни, который даже в самом нереальном развитии событий невозможен. Это последняя парта занимаемая нечто – печаль и стыд всех старших классов. Замасленные каштановые волосы, свисающие на впалые оливковые глаза, хилое тело, скрытое под безразмерной, вытянутой футболкой и замученным выражением лица. Вот оно – я. Уже противно? Так и не решив, Мария Вячеславовна широким жестом предлагает парню самому сделать выбор. Восьмое чудо света даже не смотрит на заинтересованных девушек, которые чуть ли не подскакивают в нетерпении, когда Фролов проходит мимо. Не удивительно, вокруг него вертятся такие толпами. Направляется в самую неожиданную сторону. Он по-хозяйски отодвигает стул и усаживается рядом. Хочет на своём фоне показать всем мою ущербность? Не выйдёт. Это и так понятно. Я здесь изгой. Кто-то бы сказал, что я полнейший придурок, что не ценю спокойствия, но иногда мне кажется, будто я пустота. Лучше бы били. - Какая я неловкая! – спохватывается, розовея, молодая женщина, - даже не представилась. Меня зовут Мария Вячеславовна, преподаю русский язык и литературу.       Дэниель кивает в знак знакомства, не отрывая глаз от сумки. Что-то ищет, но безрезультатно. Всего мимолётный взгляд по поверхности парты, и Фролов самовольно забирает мой учебник. Класс. Молча перевожу взгляд на окно. Там за стеклянной преградой весело скачут снегири по веткам берёз, медленно, кружась, падают пушистые хлопья снега, переливаются в холодных лучах утреннего солнца. Мария Вячеславовна продолжает прерванный урок, убедившись, что Дэниель обзавелся литературой, что-то рассказывает. Даже не пытаюсь делать вид, будто слушаю, просто наблюдаю за умиротворённой жизнью на улице. - Матвей, ты снова бездельничаешь? – с укором интересуется учительница после пятиминутного монолога об очередном выдающемся писателе, вроде сегодня это Маяковский. - Нет, - сам не верю такому сиплому от простуды и безразличному ко всему голосу.       Поднимаю на русичку отсутствующий взор. Мария Вячеславовна глубоко и горько вздыхает, надевает очки и откладывает книгу, по которой рассказывала. - У тебя ведь куча двоек, - начинается, - ладно бы ещё только по моим предметам, но ведь проблемы со всеми. Ты же до десятого класса был твёрдым отличником, на олимпиадах первые места занимал, а сейчас что? На уроках не слушаешь, домашние не делаешь, контрольные, дай Бог, на тройку наскребёшь. Разве не видишь, что всё ниже и ниже опускаешься? Что случилось? – в каждом её слове сквозит сожаление. Она из тех учителей, кто ещё не смирился с таким положением вещей, - так ведь нельзя, - как-то особо грустно добавляет, - всю жизнь себе испортишь.       Мне самому от себя противно. Но как бороться, если стержень глубоко внутри сломлен? Эта безысходность угнетает. От накатившей волны прикрываю глаза и выгоняю из лёгких весь воздух. Помогает. - Знаю, - с вернувшейся отрешённостью отвечаю учительнице, не трогает меня ваша жалость, не нужна она мне. - Дать дневник?       Женщина смотрит на меня, как на неизлечимо больного раком. Чуда не случится. И со всем надлежащим сочувствием она всё же кивает. Привычными движениями извлекаю из потрёпанного портфеля, пестреющий многочисленными замечаниями, дневник. Пройдя через весь класс, кладу его на край учительского стола, заваленного тетрадями и листами А4. Молча наблюдаю, как равными красными буквами выписывается «Не слушал на уроке». Вот так просто и лаконично, я бы даже сказал, буднично. Закончив, женщина качает головой. - Матвей, сходи к школьному психологу. Уверена, она будет очень рада помочь тебе, - Мария Вячеславовна протягивает мне дневник.       Забрав его, бросаю бесцветное «обязательно». Иду на место в надежде, что на этом меня оставят в покое. Хоть где-то покой. - Подожди, - не унимается женщина, - ты, наверное, не совсем понял. Я отпускаю тебя с урока к ней.       На секунду замираю. Вот так просто берёт и отпускает? Несмотря на проверочную по домашке. Неплохо. Внутри даже зарождается что-то наподобие радости… а нет, показалось. Всё так же пусто. Не глядя ни на кого, вешаю портфель на плечо и ухожу из класса и прямо, прямо по коридору, на первый этаж. ***       Блеск, такой леденящий, притягивающий в тусклом свете желтых лампочек туалета, будоражит кровь. Тончайший металл в моих дрожащих пальцах завораживает взор. Острое лезвие угрожающе обжигает кожу под собой. Я совсем чуть-чуть. Одну полоску и пойду. Правда, ни один психолог не поможет, тут одна дорога – к психиатру. С застывшей на губах ненормальной кривой, задираю футболку. Обнажается исчерченный тончайшими линиями плоский живот. Какие-то из них совсем исчезли, другие только начинают заживать. Давно ли я стал зависим от боли? Уже и не помню. Нежным касанием остриё лезвия легко впивается в бледную кожу, тянет алую линию. Словно волны по воде, смесь боли и наслаждения разносится мурашками по телу, ударяет в голову. Потрясающе. Наркотиками по венам разливается адреналин. Ненормальный, больной псих с замашками самомазахиста, но пытаться избавиться уже поздно, я глубоко на крючке. Только истязая, верю, что ещё могу чувствовать себя человеком.       В полной тишине эхо от приближающихся уверенных шагов заставляет меня вернуться на бренную землю. Смахиваю проступившие капельки крови, опускаю футболку чуть ссутуля плечи, мне же не нужны пятна на одежде. Убираю лезвие в бумажку и прячу в правый карман. Вовремя. Распахнув дверь, входит Дэниель. Смеривает меня презрительным взглядом. Не говоря ни слова, подходит ближе и с глухим хлопком кладёт литературу рядом со мной на подоконник. Я смотрю в пол, слушая, как шуршащие звуки сменяются на треск зажигалки. В нос ударяет удушливый запах сигаретного дыма с нотками ментола. Ненавижу. Хочу убраться подальше от этого зловонья, но слезть мешает странный гость. Он стоит вплотную передо мной, придавливая ноги к подоконнику своими. Затягивается, а после выпускает сизые клубы прямо в лицо. Рассудок мутнеет, вспыхивают воспоминания. Тот самый вечер… ***       Громкий топот по деревянной лестнице. Бум. Бум. Бум. Моё сердце сжимается с каждой минутой всё плотнее. Это чувство невозможно передать даже самыми доходчивыми словами. Только почувствовав, можно понять, насколько страшно ожидание. Чего? Трудно сказать. Наверное, Ада. Сегодня он будет терпимее, чем прошлый раз, или изощрённее? Не важно. Главное, что не обойдётся. Я знаю это по звуку шагов. Последний. Замираю, когда нетерпеливо бьют в дверь. Как раскаты грома. Они застревают в голове. Доносится скрип возвращающегося в прежнее положение кресла, потом - торопливое, шаркающее подошвами тапок движение. Она идёт открывать. «Зачем, мама?» - шепчу одними губами. Ты ведь знаешь, как будет потом… Два поворота ключа. - Здарова, сука, ждала? – пьяный до омерзения, до тошноты голос. А в голове лишь одна мысль: «как же я ненавижу его! Скорее бы этот алкаш сдох в мучениях!» По звукам с диким ужасом понимаю, урод со всей силы толкает мать и идёт в мою комнату. Дверь с грохотом врезается в стену из гипсокартона. Ручка пробивает материал. Отчим кривит рожу. Как же меня воротит от него, хочу вцепиться в глотку, перегрызть её. Со взглядом бешеного животного, оставляя за собой грязные следы от заляпанных ботинок, он вышагивает к дивану, на котором оперевшись на спинку и поджав под себя ноги, я читаю историю. Валится рядом и с ухмылкой закуривает. Урод, знает, что я терпеть не могу эту вонь…