Тебе никто не поверит

— Мама? Среди ночи Киру разбудил скрип двери. Девушка присела, силясь рассмотреть силуэт дочери, появившийся в дверном проеме. Надя переступила порог комнаты, но дальше не прошла, высматривая в кромешной тьме маму. Кира потерла глаза — не приснилось ли ей? Нет. Она не спала, и Надя действительно была здесь.  — Тебе плохо? Надя уже поправилась и даже ходила в сад, поэтому ее появление здесь посреди ночи озадачило и напугало Киру. Поднявшись с постели, она подошла к девочке, мягко подхватила ее на руки, прижалась к ее лбу щекой. Все время своего вынужденного заточения Кира отчаянно скучала по дочери, но «мама болела», а «тебе лучше держаться пока от нее подальше» вставало между ними высокой стеной.  — Папе так плохо, — прошептала девочка, — он заболел. Кашляет и не может уснуть. Кира смутно помнила, как перенесла болезнь. Тяжело. По крайней мере — лежа в кровати и вставая лишь при большой необходимости. Вадим же не прекращал работать. Она слышала, как каждое утро они с Надей уходили, захлопывая дверь. Ключ в замке поворачивался, и Кира выходила из своей комнаты, бродила по квартире, раз за разом обходя комнаты, разглядывая стены, слепо касаясь их руками. «Будто в клетке»  — Давай, беги спать. Кире было сложно выпустить руки Нади из своих, но когда она это сделала, девочка бросилась к ней и порывисто обняла. Так, будто эти объятия были чем-то запретным. Сердце Киры сжалось.  — А ты любишь папу? Задавая себе этот вопрос, Кира четко знала на него ответ: нет, любить его невозможно. Но теперь, глядя в глаза своей дочери, она не могла честно сказать, что на самом деле чувствует рядом с этим мужчиной. Казалось бы, все так просто — он забрал все, что только можно было. Все сломал. Но почему-то невозможно оказалось произнести эти слова вслух. Надя убежала в свою комнату, так и не дождавшись ответа, оставляя Киру наедине с мыслями о том, что в гостиной страдает Вадим. И любит ли она его. Сердце на миг замерло — стоило ей подумать, что она готова ему помочь. Разве так делают те, кто обвиняет своих мужей в изнасиловании? Разве эти жены идут искать лекарство, чтобы облегчить страдания своего мучителя? Кира вот пошла. Она раскопала в аптечке противовирусное, нашла жаропонижающее и градусник. В аптечке отыскалось и лекарство от кашля - отвратительное на вкус, как Кира помнила, но действенное. Потом она заварила чай, добавила лимон, но сахар добавлять не стала. Сахар он не заслужил. Должна ли она о нем заботиться? Или ей надо надеяться на то, что он не поправится? В любом случае, Кира ничего не могла с собой поделать. Толкнув дверь ногой, она вошла в гостиную, поставила чашку и таблетки на журнальный столик. Вадим не сразу понял, что кто-то вошел. Или, судя по его виду, не поверил.  — Кира? Кира по обыкновению молчала. Она опустилась на край дивана, поглядывая на Вадима с опаской. В таком состоянии он бы не смог причинить ей вреда. Он… никогда бы не мог причинить ей вреда? Так он говорил? Каждый раз, когда приходил со своими утешениями? Кира заставила себя думать сейчас только о том, что Вадиму плохо. Это сработало, хоть и кое-как. Она распахнула одеяло, протягивая Вадиму градусник.  — Уйди…  — Что? — Кире показалось, что она неверно расслышала его слова, но он повторил.  — Уходи, Кира. Кира не ушла. Она все же заставила Вадима взять градусник, и он закрыл глаза. У него был жар, это Кира и без термометра могла сказать, но понятия не имела, насколько все плохо.  — Тебе нужно выпить лекарство. И взять на завтра отгул. Если хочешь, я сама позвоню Ирине. Вадим забормотал что-то в знак протеста, а Кира уже набирала сироп в ложку. Когда Вадим показал ей градусник, она чуть не пролила содержимое ложки ему на руки. Тридцать восемь и шесть.  — Открывай рот, — потребовала она, наклоняясь к нему, — если не выпьешь, я тебя заставлю. Вадим нахмурился, глядя на Киру.  — Как? Она почувствовала, как вспыхивает ее лицо, не то от смущения, не то от злости. Теперь было не до церемоний: она схватила Вадима за подбородок и насильно сунула ложечку ему в рот. Он закашлялся, бросил на нее такой взгляд, от которого захотелось спрятаться.  — Ты выбрала самый противный сироп из всех. Он сказал это с такой искренней, неприкрытой обидой, что Кире стало его жаль. Как может быть человек настолько разным? Не может быть, чтобы ее юность прошла рядом с ним, оставив такие воспоминания. Чем дольше Кира смотрела на засыпающего Вадима, тем причудливее, нелепее ей казались ее собственные обвинения. Может, все они правы? С ней что-то не так, и она зря ополчила против себя всех близких... Позади нее, за дверью что-то упало. Кира резко обернулась, но все, что она увидела — это край ночной сорочки Нади, мелькнувший в коридоре. Затем до нее донесся удаляющийся топот маленьких шагов. Что может быть больнее, чем вид родителей, чьи отношения летят к чертям. Разве что вид сошедшей с ума матери. *** Дверь за Кирой захлопнулась. Вадим перевернулся на другой бок и постарался отключиться, но сон не приходил. Голова раскалывалась, мысли беспорядочно метались от одной к другой, а он старался ухватиться за что-то одно. Кира был здесь. Она была здесь из-за него. Она всегда была рядом с ним. Даже, если ее обида была настолько сильной, что она готова была оттолкнуть его. Даже тогда он чувствовал ее любовь. Она просила остаться и засыпала в его объятиях. И он знал, что не придумал это - воспоминания были такими четкими, будто все произошло вчера. Он прекрасно знал, что она не нарочно падает, не специально бьется о лед, и не развлечения ради срывает прыжки. Кира была не в форме, а он ничего не мог с собой поделать. Кричал, ругался, заставлял катать программу снова, и снова. Ему казалось, что если она будет повторять одно и тоже из раза в раз, то ей удастся, наконец, справиться с собой. Но Кире не удавалось и Вадим еще сильнее злился.  — Попробуй хоть немного взять себя в руки! Он снова сорвался на крик, а она, стоя по другую сторону борта, посмотрела на него так, будто перед ней стояло чудовище - и от ее взгляда любые гневные отповеди застыли у него на губах. Она не может ведь так думать. Она должна понимать, что это тренировка, которая закончится и он снова станет ее Вадимом. Кира в очередной раз отправилась катать программу, а он в очередной раз осознал, что не имеет права повышать на нее голос. Он не хочет ее расстраивать. Но он все равно расстроил - ей не надо было объяснять это, достаточно встретить его рыданиями, когда он навестил ее вечером в ее комнате.  — Кира… Она плакала, сидя у стены, обхватив колени руками - плакала так горько, что Вадим не смог заставить себя выйти. Он опустился перед ней, положил руку на плечо, но она с такой силой оттолкнула его от себя, что он, не ожидавший этого, пошатнулся.  — Кира! — повторил он чуть громче, — иди сюда, моя девочка. Она не пошла. Вскочила на ноги и попятилась назад, не отрывая взгляда от протянутых к ней рук Вадима. Девушка наткнулась на кровать, колени ее подкосились и она села на нее, в страхе глядя на него.  — Ты не можешь злиться на меня вечно, — тихо сказал он, опускаясь рядом, обхватывая ее щеки своими ладонями, — я люблю тебя. И больше никогда не буду кричать. Обещаю… Поцелуй. Поцелуй с привкусом ее слез. Он ожидал, что Кира растает, как это бывало всегда — обнимет его и ответит на поцелуй, но вместо этого она издала сдавленный стон, толкнула Вадима руками, и он отстранился.  — Что? Что случилось?  — Не трогайте меня… не трогай… Она повторяла это раз за разом, сопровождая каждое свое слово ударом ему в грудь. Но он не чувствовал физическую боль, которую, по-видимому, она хотела ему причинить. Он вообще ничего не чувствовал за захлестнувшим его страхом. Неужели она настолько на него обиделась, что теперь не хочет знать? Он попытался поцеловать ее в лоб, но девушка замотала головой, закрывая лицо руками. Единственное, что он мог сейчас сделать — это уйти. Ей нужно было побыть одной.  — Я приду завтра, — тихо сказал он, — когда тебе станет полегче. Растерянный, ничего не понимающий, он действительно хотел уйти - но, стоило ему шагнуть к двери, как Кира потребовала, захлебываясь слезами:  — Не уходи! Останься! Я не хочу тут одна... Она забралась под одеяло, и ее рыдания стихли только после того, как Вадим очутился рядом, заключил ее в осторожные объятия. Он поглаживал ее по волосам, иногда кончиками пальцев утирал ее слезы, и ее плач становился все тише.  — Я тебя люблю, — повторил Вадим, — на тренировке… Просто смотреть на то, как ты падаешь — очень больно. Я просто слетел с катушек. Кира, прости меня. Кира ничего не ответила. Ее рука неподвижно лежала на груди Вадима, он накрыл ее своей ладонью и Кира слегка сжала пальцы.  — Я больше не позволю себе такого. Обещаю. Глаза Киры закрылись и девушка судорожно вздохнула, по ее телу пробежала дрожь, и после она притихла. Вадиму оставалось гладить ее, приговаривая, что больше он никогда не поступит с ней так. Он не станет кричать на нее. Спустя много лет он только однажды нарушил свое обещание. И больше не собирался этого делать. Кира могла ему верить. Вадиму стало легче. Уснуть он все еще не мог, но головная боль немного утихла. Воскресшая в памяти сцена напомнила: самое страшное всегда можно пройти вместе. Кира никогда не оставит его, чтобы не случилось, а он не оставит ее.  — Я люблю тебя. Эти слова затерялись в тишине. Он не знал, что в другой комнате Кира повторила их, словно пробуя на вкус, пытаясь понять, искренны ли они или лживы. Она, в свою очередь, не знала, что Вадим обнимает подушку, представляя, что рядом с ним Кира, нуждающаяся в его поддержке. А Вадим не видел, как девушка снова сидит на подоконнике, свесив ноги вниз, невидяще наблюдая за проезжающими по трассе машинами. Ни один из них не слышал, как в детской, прячась в одеяле, всхлипывает Надя, неумело молясь о том, чтобы родители полюбили друг друга снова.