Тебе никто не поверит

 — Даже заключенным полагаются прогулки. Вадим отвлекся от сковородки, куда хотел разбить яйцо. В этот же момент Надя включила воду, капли попали в раскаленное масло, и то, затрещав, окатило Вадима градом обжигающих капель. Он отпрыгнул от сковороды, нервно поглядывая на дочку, но та, кажется, так и не поняла, что устроила маленькую катастрофу.  — Что такое «заключенный»? — спросила она у матери, но Кира смотрела только на Вадима.  — Потом расскажу. Иди в комнату.  — А как же завтрак? Вадим с опаской посмотрел на скворчащую сковороду. Надя хотела есть, а перед ним стояла Кира, которой снова что-то взбрело в голову. В первый миг он растерялся, но почти сразу смог взять себя в руки: выключил сковороду, потянулся к ящику стола, краем глаза заметив, что Кира продолжает выжидающе глядеть на него, прислонившись к дверному косяку. Вадим насыпал в тарелку хлопьев, залил все это молоком и сунул Наде.  — Опять хлопья, — разочарованно протянула девочка.  — Не опять, а снова, — буркнул он, — это полезно. Иди. Надя пнула стул. Вадим наблюдал за тем, как девочка хватает тарелку, расплескивая молоко по полу, и проходит мимо Киры - а та едва не подпрыгивает, когда Надя, раздраженная, хлопает дверью со всей силы своих маленьких рук. Вадим даже вздрогнул.  — Характер жесть, — проворчал он, ставя пакет с молоком на стол, — ты что-то говорила? Вадиму почудилось на секунду, что Кира попытается сбежать вслед за Надей, но его вопрос заставил ее передумать, и она снова обернулась к нему.  — Я хочу на улицу. Он не пускал ее одну. Времени гулять с Кирой у него в последнее время не находилось, да и он считал, что дома ей будет безопаснее, чем на улице. Он не сомневался в жене, но если бы она начала орать на всю округу: «меня насилует мой собственный муж», вряд ли бы это помогло ей прийти в себя. Но в последнее время Кира была спокойна. Она не закатывала истерик, не плакала. С ее лица все еще не сошли следы недосыпа, но Кира выглядела лучше. Вадим считал это хорошим знаком. И она… она приходила к нему. Поила лекарством. Если это не признаки возвращения его Киры, то что тогда? Только все его надежды на то, что Кира все же может вернуться в их семью, стать снова любящей женой и заботливой мамой, были разрушены одним ее взглядом - обжигающим, презрительным, будто обращенным к тирану, которому она, Кира, не желала покоряться. Вадим раздосадовано отпрянул назад.  — Ты не заключенная в этом доме, Кира, — с обидой в голосе сказал он, — тебе лучше оставаться здесь.  — Кому лучше? Тебе? Вадим посмотрел в окно. Дожди шли последнюю неделю, но их наконец-то сменило солнце. Вадим не собирался проводить свой выходной так — сопровождая Киру на улице. Его любовь к ней ничуть не померкла, но, несмотря на это, ему очень не хотелось ловить косые взгляды соседей, в особенности выслушивать потом сплетни о Кире и ее состоянии. Но она сдаваться не собиралась, а Вадим не очень хотел уступать. Пока он пытался убрать бардак, устроенный собственными руками, Кира опустилась на стул, сложила руки на столе и стала наблюдать за ним.  — Что? — спросил он. Кира молчала. Что она могла сказать? Она уже высказала все, что думает о своем положении в этом доме. И то, что она считает себя преступницей, задело его. Он бросил пропитавшуюся водой и маслом тряпку в раковину.  — Иди собирайся. И Кира так же тихо, как и появилась, ушла из кухни, закрыв за собой дверь. Вадим остался один, разглядывая яйца и недопитую чашку кофе, оставленные им на столе. Обожжённая рука саднила, но больше всего болело что-то в груди. Это было принято называть «болью в сердце», но Вадим никогда не считал себя достаточно сентиментальным, чтобы признать, что слова эти - не только фигура речи. Ругнувшись себе под нос, он вышел в коридор. О нормальном завтраке можно было забыть. *** Кира шла чуть впереди Вадима, любуясь осенним пейзажем. Ничего необычного: пожелтевшие листья, лужицы, кое-какие деревья стояли уже голыми, и их ветви были похожи на чьи-то костистые лапы. Девушка коснулась одной из них и вдохнула свежего воздуха. Все ей казалось прекрасным, будто эта была ее последняя прогулка. Может быть в следующий раз ей не удастся уговорить Вадима вывести ее, поэтому наслаждаться стоило здесь и сейчас. Уловив у своих ног какое-то шевеление, Кира опустила взгляд вниз. Бездомный пес тоскливо вилял хвостом, жалобно глядя на нее, и от этого она растрогалась в момент, склонилась над ним, потрепала по дружелюбно подставленной морде. Когда-то у нее была собака - единственный настоящий друг. Но все изменилось, когда в доме появился ребенок. «Все лучшее детям» — так говорят. И сколь бы Кира ни упорствовала, ей нечего было противопоставить тому, что у Нади открылась аллергия. На том вопрос о любых животных в семье был закрыт. Кира оставила собаку в покое и выпрямилась, продолжила идти вперед, и Вадим, наблюдавший за всем со стороны, неотступно последовал за ней. По пути им встречались люди, и в ее глазах выглядели они так, словно прилетели с другой планеты. Никто никогда по-настоящему не интересуется жизнью других людей. Все куда-то спешат, у всех есть время думать только о себе. Они не могут видеть, что Кира больше всего на свете желает стать одной из них — бегущей куда-то девчонкой, думающей только о своих мелких проблемах, вроде учебы, свидания или покупок. Кира смотрела на других девушек и думала, сколько среди них таких же, как и она? Сломанных? Не может на всем белом свете оказаться, что только ее жизнь отняли у нее, чтобы распоряжаться ей по своему желанию - если это так, то… очень обидно.  — Красивое, — Кира резко обернулась. Ее привлек детский голос девочки, склонившейся над чем-то красным. Кира присмотрелась. Ведерко. Красное, пластмассовое ведерко. Девочка бережно, но уверенно стучала по нему лопаткой, а ее родители сидели тут же на скамье, болтая о чем-то своем. Мужчина рассмеялся, тыкая девушку в плечо, а она шутливо врезала ему по затылку. Даже девочка, отвлекшись от своего занятия, стала смеяться с родителями над какой-то шуткой, понятной лишь им троим. "Могло ли у меня быть так? - подумала Кира, понимая, что у нее нет сил продолжать смотреть на это. - Могло... но кто-то решил, что этого не будет. И все получилось так, как получилось". В груди ее что-то горько сжалось, и она отступила, поспешила уйти прочь, в противоположную от них сторону. Но и в соседнем переулке ей не было покоя, ведь прямо навстречу ей шла еще одна пара. Девушка разговаривала по телефону, а парень, шедший рядом, со смехом пытался его отобрать. Она, отмахиваясь, старалась отбежать подальше, но все же убрала телефон в карман - а парень, поймав ее, порывисто поцеловал и увлек в сторону соседнего сквера, где гуляли, разговаривали, наслаждались погодой и друг другом другие люди - их было больше, несравнимо много, а Кира была одна. Она застыла, осознавая это, но лишь на несколько секунд, а после повернулась и пошла в другую сторону - хотя, наверное, не было той стороны, куда она могла бы пойти, чтобы не видеть всего этого. Видеть, как другие счастливы, тогда как у нее отобрали даже возможность быть счастливой.  — Мы можем поесть мороженного. Вадим. Кира забыла о том, что он идет позади нее. Конечно, о таком забыть сложно, но у нее получилось. На некоторое время представить, что она одна. Без него. И даже не ощутить привычного сумасшедшего страха от собственного одиночества.  — Пойдем? Она послушно пошла туда, куда он ее повел, не успевая удивляться тому, какими до странности нормальными смотрелись все те, кто встречался на их пути. Никто из девушек не выглядел так, как Кира. Или ей так казалось? Как они реагировали, видя ее — словно призрака, вырвавшегося из какого-то параллельного мира, сумрачного, искаженного и перевернутого с ног на голову? Могли ли ее воспоминания быть действительно ложными, а она сама сумасшедшей?  — Держи. Вадим протянул Кире рожок с мороженным. Она всегда любила цитрус в шоколаде, и он, конечно же, об этом знал. Девушка покрутила рожок в руках, а затем опустила взгляд ниже. Неуверенно, очень аккуратно, она потянулась к Вадиму. Когда их руки соприкоснулись, он не отреагировал, только его пальцы чуть дрогнули, но он сам словно окаменел. Кира постаралась унять бешено стучащее сердце. Она тоже хочет немного нормальности. Если для этого нужно признать собственное сумасшествие, то она может и через это переступить. В конце концов, она переступала через себя всю свою сознательную жизнь. Кира легко сжала ладонь Вадима. Они шли рука об руку и выглядели нормальной семьей.  — Какое ты любишь? Кира бросила взгляд на Вадима.  — Что так смотришь? Ирина не узнает. Правда. К тому же олимпиаду ты уже выиграла. От одной мороженки ничего не будет. Кира выбрала апельсиновое, политое шоколадом. Она любила цитрус и любила шоколад. Долго не могла определиться, пока ей не предложили вот такое "два в одном". Они продолжили свою прогулку по парку - "свидание", как обозначил это Вадим, и Кира не стала спорить, просто пришла в нужное время туда, куда он сказал. Сам он, правда, вел себя странновато - старался держаться от нее поодаль, но все равно то и дело касался ее волос, руки, поглаживал по щеке. Она старательно делала вид, что все нормально. И у нее почти получалось. Только мороженого больше не хотелось.  — Пойдем туда… там людей меньше. Она осмелилась спросить:  — А что нам люди? Вадим сжал ладонь девочки, стоило им скрыться среди деревьев. Здесь было чуть меньше посторонних глаз и он мог позволить себе взять ее за руку. Кира не отдернулась — какой в этом смысл? Он все равно поступит так, как ему хочется.  — Люди могут не понять. Они никогда ничего не понимают. Кира смотрела ему в глаза. Выражение его лица столь расстроенное она видела не раз, но сейчас все было как-то иначе, будто он действительно сожалел о том, что не встретит понимания у окружающих. Сам собой у нее возник вопрос, который, понятно, так и остался непроизнесенным: «Если люди не понимают, то почему должна понимать я?» Этот вопрос всякий раз терялся где-то в сознании и Кира не могла честно ответить себе на него. Вадим остановился, притягивая ее к себе. Она была ниже ростом и едва доставала до его плеча макушкой, но это не мешало ему слегка склониться, а ей встать на носочки, чтобы получить очередной от него влажный поцелуй. Вадим целовал нежно, сладко. И держал Киру так, словно она была его сокровищем. Кира же не чувствовала ничего такого, о чем иногда читала в книгах про любовь. В них было все: бабочки в животе, легкое головокружение, чувство невероятного наслаждения. Кира старалась примерить на себя все прочитанное, но, как ни силилась, не ощущала ничего подобного, только один липкий страх, что он решит продолжить. Ему ничего не стоило завести ее дальше за деревья, и тогда... Поцелуи можно было потерпеть. Вадим отстранился, но готовый сорваться с губ Киры облегченный вздох превратился в слабый вскрик, когда она поняла, что у нее по руке растекается что-то холодное. Она перевела взгляд на свою ладонь. Мороженное, которое она раздавила в своем кулаке, было безнадежно испорчено. Это вызвало у Вадима смех и он, достав платок, с умилением стал вытирать ее руку.  — Пойдем, — улыбнулся он, целуя ее в лоб, — купим тебе другое. Бывает — увлеклись. Кира взглянула на безобразную молочную лужицу у своих ног и подумала, что — да, бывает. И книги врут. Любовь в действительности совсем не такая, как обычно пишут о ней.