брызги солнечного света

— он самый классный парень на этой планете, ребята, — вздохнув, говорит ханамаки. ойкава, чистящий зубы, дёргается. ханамаки, стоящий аккурат за его спиной, подмигивает ему. — опять? — несчастным голосом спрашивает ойкава. включает воду. — и какие ребята, ива-чан уже ушёл, я тут один страдаю. — если мой день начинается не с любви к матсукаве иссею, это плохой день, — поучительно откликается ханамаки. важность и уверенность железобетонные. иногда он представляет, как матсукава случайно столкнётся с ним на концерте — и всё начнётся. технически, они знакомы. четыре года назад они ходили в один универ на подготовительные курсы — английский и информатика, цифры, буквы, понимания ноль, — но ханамаки поступил. а матсукава стал звездой. — когда все эти девушки кричат его имя на концертах, — ханамаки вздыхает. ойкава полощет рот. — я прям хочу тоже кричать. — ты и кричишь, — рассеянно отзывается ойкава, — у себя в комнате. — я подпеваю. — ты орёшь. — ну вот что ты врёшь всё тут. — я не сплю из-за тебя, между прочим, пошёл к чёрту. в таком темпе они и проводят утро — раздражённо-ворчливые переругивания привычным плывут в их крошечной кухне, — перед тем как разойтись. у ойкавы подработка в цветочном. у ханамаки пара по праву. /// у всех людей есть секреты: у ханамаки таким являлся несчастный пьяный поцелуй с матсукавой. тогда — призма глупой юности, чьи карманы полны предрассудков, — казалось, что это неправильно. едва ли они знали друг друга. едва ли коснулись чего-то за картинкой, нарисованной для других. но ханамаки тогда знал: этот мальчик с непослушными кудрями станет звездой. (для него — уже) месяцы утекли. имена позабылись. глупость поцелуя в сумраке подвального помещения — осталось. спустя два года ханамаки гадал: помнит ли матсукава те пятнадцать секунд их единения? он помнил его не звездой — подведенные глаза, укладка, узкие кожаные штаны, — а смешным парнем в растянутой худи охристого цвета. "бейся за свою жизнь". он грыз ногти, когда что-то не получалось. в другой вселенной, чья тональность отличается на тон, они наверняка делят на двоих шутки. или вечера. очаровательно задумчивым, глядящем сквозь распахнутое окно на шепчущиеся деревья, ханамаки его и запомнил. а потом на смену пришёл другой матсукава, и его он тоже полюбил. сколько бы глупо это не было. /// вечером ойкава протягивает ему билет. ханамаки смотрит на него тупым взглядом. на сковороде тушатся овощи. — мне становится неловко, — объявляет ойкава. — ты возьмёшь этот чёртов билет или что вообще? пальцы становятся невероятно чувствительными. колючки — в кончики пальцев. (матсукава улыбается этой своей широкой прекрасной улыбкой — девушки кричат ханамаки тянется, чтобы его поцеловать) — ты сколько денег потратил? — тихо спрашивает он. горло судорогой. это неправильно. можно быть геем, но как бы понарошку. для шуток. а не так. это огромная страшная тайна. а у ойкавы слишком цепкий взгляд. вот же сука, а. — потратился и потратился, это не имеет значения, бери свой билет и радуйся, — ойкава делает шаг вперёд и буквально вкладывает листок цветной бумаги ханамаки в ладонь. иероглифы в пятна. нефтяные разводы. спичкой раз — и полыхнет пламенем рыжим. аэродромы подрываются в груди — и ханамаки не знает, готов ли даже издалека увидеть его. /// влюбляться всегда глупо. влюбляться в человека, которого знаешь по фотографиям выцветшей юности — ещё глупее. /// со всего концерта ханамаки запоминает лишь сумасшедшую улыбку матсукавы. приглушите свет, думает он, пусть он скажет мне что-нибудь вроде "а я ждал тебя всё это время, хочешь я буду петь тебе каждую ночь, чтобы ты мог заснуть?" свет не тухнет. магии не случается. — спасибо всем за концерт! — громко объявляет басист группы куроо тетсуро, и зал тонет в криках радости. ханамаки чувствует, как люди движутся вокруг него безумным потоком. а в груди застывает печаль — льнущая звонким золотом, придуманные сценарии, — и он отворачивается. а через полчаса они сталкиваются в курилке за зданием. ветер — резвый свист из-за углов. до мурашек. — будет зажигалка? — спрашивает матсукава негромко и неспешно. зажеванная плёнка. ханамаки протягивает — жёлтая, полустертый рисунок дракона, — и тот чуть кивает. да, думает он, не узнал. полярности — я засыпаю, когда на другом континенте просыпаешься ты. — мы не встречались раньше? — когда до фильтра остаётся две-три затяжки, спрашивает матсукава. одна из кудряшек смешно нависает над правым глазом. на веке — остатки серых теней. ханамаки улыбается. — не, вряд ли. он считал минуты-дни — растянутые рукава худи, кудри, кудри, — до их встречи, но имеет ли это смысл? — ну да, — матсукава вздыхает. — классный концерт, — ханамаки тушит сигарету. взглядом — пепел палитрой серого. — о, спасибо. — вам спасибо. вот и всё. ханамаки зачем-то отряхивает пальто. проверяет ключи в карманах. прощальный — тоска ножами — история глупых пятнадцати секунд — взгляд. — эй, макки, — вдруг окликает его матсукава, и он застывает. спина деревенеет. — ну ты и дурак. /// — самая тупая история любви, что я слышал, макки, а слышал я пиздец много, — скучающе информирует ойкава. втягивает через трубочку остатки своего капучино. — я не виноват, что мы самые романтичные люди на этой планете, — ханамаки щипает его за запястье. — не завидуй. — иди ты! я не завидую! и было так: ханамаки обернулся, глядя как поднявшийся ветер зачерпнул пальцами кудри матсукавы и отвел их в сторону. и было так: он засмеялся, готовый заплакать. и было так: — сам такой, я не думал, что суперзвезда меня узнает спустя столько лет. и матсукава закатил глаза, ответив: — тебя проблемно из памяти выкинуть. привет? (ах даже прожекторы не пришлось тушить, чтобы всё внезапно стало хорошо чтобы матсукава улыбнулся той-самой-улыбкой и все туманные дни закончились)