Кто он?

Кто он? Кто он, бунтующий и гордый человек? Увы, всего лишь дым, и ветер им играет. Нет, он не дым — цветок: его недолог век, В час утренний расцвёл, а к ночи умирает. Итак, цветок… О нет! Поток бурлящий он, Ждёт бездна чёрная его исчезновенья. Так, значит, он поток? Нет, он скорее сон, Вернее, только тень ночного сновиденья! Но может хоть на миг тень неподвижной стать,— В движенье человек, покуда сердце живо; Сон может истину порою предсказать, А наша жизнь всегда обманчива и лжива. В потоке новая начнёт журчать вода, Что из источника не иссякая льётся; Коль умер человек — он умер навсегда, Подмостки бытия покинув, не вернётся. Хотя цветок и мертв, растенье не мертво: Весной украсится опять оно цветами; Но умер человек, — страшны цветы его И называются могильными червями. Едва утих порыв шального ветерка, Срастаются клочки разорванного дыма; Но душу оторвать от тела на века Не стоит ничего, а смерть неотразима. Так кто ж он, человек, столь чтимый иногда? Ничто! Сравненья все, увы, не к нашей чести. А если нечто он, так суть его тогда — Дым, сон, поток, цветок… тень. — И ничто всё вместе. Жан Оврэ Первые числа июля 1665 года. Мадам де Куртене, любовница шевалье де Лоррена, получила от него письмо и стала читать. С каждой строчкой её брови хмурились всё сильнее. Дойдя до конца, Куртене письмо тут же перечитала. Речь определённо шла о блондинке и её прелестях, в то время как Куртене была брюнеткой. - Скажи, ты ничего не напутал? – спросила Куртене сладким голосом, чтобы скрыть негодование. – По-моему, это письмо предназначено не мне. Тома, слуга шевалье, взволнованно засуетился, похлопывая себя по карманам. - Как неловко, сударыня, - сказал он, вытаскивая второе письмо. – Что я за дурак?! - Ничего страшного, - продолжала Куртене, словно сирена, завлекая Тома в ловушку. – Никаких секретов я не узнала. Так, всякие пустяки. - Господин меня убьёт! – сокрушался Тома. - Не волнуйся, от меня он ничего не узнает, - заверила его Куртене. – Если ты мне скажешь имя второй дамы, то я поеду к ней и отдам письмо, и постараюсь убедить, чтобы она не злилась, увидев, что письмо распечатано не ею. Так мы сохраним в тайне твою маленькую оплошность. - Вы - ангел! - Пустяки, - улыбнулась Куртене. – Ну, скажи мне имя. - Госпожа д'Омаль, сударыня, - ответил простодушный Тома. - Госпожа д'Омаль, значит, - повторила Куртене и её глаза недобро блеснули. Она распечатала другое письмо – то, которое шевалье написал ей, и нашла, что оно менее хорошо, чем письмо к Омаль. Как будто весь пыл шевалье растратил на соперницу, а ей, Куртене, остались объедки. Может, так и в постели было? Шелестя юбками и стуча каблуками так, словно хотела, чтобы её было слышно в аду, Куртене понеслась к карете. Желание вцепиться в волосы Омаль было столь сильно, что Куртене себя едва контролировала. Эта гадюка Омаль ещё строит из себя верную подругу! - Скорее, трогай! – крикнула она кучеру. – Мне надо к госпоже д'Омаль! Пока карета тряслась по парижским мостовым, Куртене внутри кусала губы и терзала в руках кружевной платок. Какое невообразимое предательство! Её держали за дуру! А ведь она верила, что шевалье делит постель только с ней! Ради него Куртене отказала от дома другим кавалерам! Смотреть на них не хотела! По сравнению с шевалье они были такими неказистыми! - Негодяй! – выкрикнула Куртене в пустоту. Она даже с мужем сделалась холодна. Ей нужны были ласки только шевалье! В то время как он изменял ей с Омаль! Было ли на земле предательство хуже?! - Почему мы плетёмся? – спросила Куртене, высунувшись в окно. - Впереди опрокинулась повозка, сударыня, - ответил кучер. – Ничего не поделать. Куртене издала истеричный вопль и, не в силах ждать, выпрыгнула из кареты. Приподняв юбки, она понеслась к особняку Омаль. То и дело оступалась и почти теряла равновесие, но, по счастью, особняк был близко. Вскоре Куртене вбежала в ворота, к удивлению прислуги, и велела проводить её к хозяйке. - Дорогая, какой сюрприз! - воскликнула госпожа д'Омаль, которая всё ещё была в пеньюаре. Служанка завивала её длинные волосы. На туалетном столике перед Омаль лежали гребни и щётки, ленты, заколки и шкатулки с украшениями. - Вот уж действительно сюрприз! – прошипела Куртене. Омаль удивлённо посмотрела на подругу. - Вы спите с шевалье де Лорреном! – взвизгнула Куртене, не в силах ходить вокруг да около. - Что? – заморгала Омаль. – Но позвольте, откуда вы знаете? Это ты, Аннет, всем разболтала? - Нет, сударыня, что вы! – воскликнула служанка. - Я получила это! – Куртене стала размахивать перед лицом Омаль письмом шевалье, пока та его не вырвала. - Откуда оно у вас? - резко спросила Омаль. - Неважно! Вам бы постыдиться, сударыня! - Чтоо? – в свою очередь повысила голос Омаль. - Вы наверняка вешались на шевалье! Знаю я вашу манеру! У него просто выбора не было! - Да я едва смотрела на него! – начала было оправдываться Омаль. – Но погодите, к чему этот разговор? Вы тоже с ним спите? - Шевалье сильно ко мне привязан, - с вызовом сказала Куртене, - однако ему приходится тратить время на вас, блудница! Имейте благородство отойти в сторону! - С какой стати? – вскочила Омаль, оттолкнув служанку. – Вы читали его письмо ко мне! Он сгорает от страсти! - Я больше не могу этого выносить! – Куртене швырнула сопернице в лицо скомканный платок. – Я вызываю вас на дуэль! Подкрашенные брови Омаль поползли вверх, но потом на её лице появилось выражение решимости. - Прекрасно! Будем драться на шпагах моего мужа, - кивнула она. – Аннет, распорядись, чтобы две шпаги вынесли во двор. Соперницы бок о бок стали спускаться вниз, норовя задеть друг друга локтем или наступить на юбку. - Сударыня, одумайтесь, - молила Аннет, глядя, как её госпожа и мадам де Куртене взяли шпаги. Странное зрелище привлекло внимание зевак, которые облепили решётки, ограждающие территорию особняка д'Омаль, и улюлюкали. – Вы поранитесь! Омаль одной рукой держала шпагу, а другой юбки. Также поступила и Куртене. Дамы ходили по кругу, не решаясь перейти в наступление. - Дражайшая супруга, что происходит? – спросил муж мадам д'Омаль, показавшись в дверях. Его разбудили слуги, а он ведь совсем недавно вернулся с гулянки и только начал засыпать. - Ничего, дражайший супруг, - ответила Омаль, не отрывая взгляда от Куртене. – Возвращайтесь в постель. - Как я могу? Вы слишком шумите, - нахмурился тот. - Нападайте, сударыня! – велела Куртене. – Сколько можно медлить? Омаль закусила губу. Она едва представляла, как это делается. Конечно, она видела, как кавалеры фехтовали, но со стороны всё всегда выглядит проще, чем есть на самом деле. - Но почему мы должны драться? – спросила она. – В этой ситуации есть только один негодяй и предатель – это шевалье! Он врал мне, врал вам. Куртене нахмурилась. - И что вы предлагаете? Драться с ним? - Разумеется, нет, - ответила Омаль. – Но мы должны ему всё высказать. Сегодня! Шевалье назначил мне свидание в три часа пополудни. Мы встречаемся в одном доме на окраине города.. - Чтоо? – вмешался господин д'Омаль и упёр руки в бока. - Дражайший супруг, я ведь ни разу и словом не обмолвилась про ваших любовниц, - отмахнулась Омаль. – Окажите мне ответную любезность. - Но кто платит за аренду? – не отставал господин д'Омаль. - Я, - ответила мадам д'Омаль и гордо вскинула подбородок. - Надеюсь, вы сумели как следует сбить цену. - Почти вдвое! - Что ж, тогда мне не к чему придраться, сударыня, - сказал господин д'Омаль и ушёл отсыпаться. Шевалье уже ждал мадам д’Омаль в доме на улице Луны. Домишко был посредственный, но где-то же надо было встречаться. Вдобавок на улице Луны вряд ли кто-либо мог узнать мадам д’Омаль, так что убогость обстановки оправдывалась тем, что здесь проще было сохранить инкогнито. Шевалье прохаживался по скрипучим половицам и злился на Омаль за опоздание. Заняться было нечем и скука одолевала его. Надо что-то делать с этой Омаль, она неплохая любовница, но слишком уж серьёзно относится к связи с шевалье. Каждый раз наряжается, словно на бал, а поскольку в особняке не было даже прислуги, шевалье после постельных утех приходилось самому одевать её. Он уже устал от этой обязанности и в прошлый раз оставил Омаль растрёпанной и в одной сорочке. Пусть сама разбирается со своими юбками и корсетом. В конце концов, на её месте может быть кто угодно, ей бы следовало думать о том, как не обременять любовника. Шевалье расстегнул камзол и рухнул на кровать - её единственную из всей мебели можно было назвать роскошной. Шевалье отказался трахаться на той, которая изначально была здесь. «Я даже рядом не буду стоять с этой скрипучей рухлядью, сударыня», - заявил он Омаль, когда та впервые привезла его в этот дом. От скуки шевалье начал засыпать, однако его разбудил стук каблуков на лестнице. «Явилась», - подумал шевалье, решив встретить Омаль предельно холодно, чтобы она умоляла его о прощении, однако, судя по всему, с Омаль кто-то был. Дверь в спальню распахнулась и шевалье увидел, как за спиной Омаль стоит другая его любовница - Куртене, и прожигает его гневным взглядом. Он мысленно застонал. Эти двое явно пришли затеять скандал. И это в такую жару! Глупые бабы. Наверняка одна растрепала другой о том, что спит с ним. - Мадам де Куртене, вот так сюрприз, - сказал шевалье. Он не встал с постели, чтобы поприветствовать дам, только приподнялся на локте. - Вы даже не пытаетесь изобразить удивление! – возмутилась Куртене. - Если вам угодно, я могу это сделать, - шевалье подавил зевок, а потом широко распахнул свои серо-зелёные глаза и прижал руку к сердцу. – Не слишком убедительно? - Да вы издеваетесь над нами! – закричала Омаль. – А ведь я плачу за этот дом! За подарки вам! За вина и еду, которыми вы здесь лакомитесь! Шевалье окинул её презрительным взглядом, который заставил Омаль унять свой пыл. Она вдруг испугалась, что шевалье её бросит, хотя пришла сюда, чтобы самой его бросить. Омаль встряхнула головой, прогоняя наваждение, которое её всегда охватывало, стоило оказаться рядом с шевалье. - Я не обещал вам верности, сударыни, - холодно сказал шевалье. – Я ничего вам не обещал. Мы и не говорили почти. К чему этот глупый скандал? Он вас только позорит. Куртене и Омаль переглянулись, всё ещё пылая от гнева, но шевалье говорил с ними так, будто это они перед ним виноваты. - Но всё ещё можно исправить, - шевалье похлопал рядом с собой. – Идите сюда и мы славно развлечёмся все вместе. Омаль вскрикнула от негодования. Да, она изменяла мужу, однако на этом её грехи заканчивались. Она не какая-то там шлюха! Омаль приблизилась к шевалье и влепила ему пощёчину. Куртене последовала её примеру и ударила шевалье по другой щеке. Затем дамы, прикладывая к глазам платочки и обнимая друг друга в знак утешения, поспешили покинуть ужасное место и этого бездушного человека. Шевалье только хмыкнул, думая, что хорошо одно: явились только Куртене и Омаль, а не все его любовницы разом. Вот был бы птичий базар. На следующее утро двор был взбудоражен скандальным происшествием. Две дамы дрались на дуэли из-за шевалье де Лоррена. Подробности были скорее комичными, чем трагичными, но граф Луи д'Арманьяк был обеспокоен. Проделки братца могли повредить его дружбе с королём. Тот, хотя и сам изменял королеве, чрезмерное распутство не одобрял. - Будь у меня ваша внешность, я бы распорядился ею лучше, - говорил Луи младшему брату. - Будь я старшим сыном графа д’Аркура, я бы выжал из этого больше, - парировал шевалье. Разговор происходил в апартаментах графа д'Арманьяка, которые тот с семьёй занимал в Тюильри, как главный конюший Франции. Шевалье временно проживал у него, пока не представится лучшая альтернатива. Каким образом это может случиться шевалье не знал. Луи был наследником графа д’Аркура, а шевалье - всего лишь вторым сыном, к тому же в детстве его зачислили в мальтийские рыцари, поэтому оставалось только верить, что его звезда счастливая. - Не будем ссориться, - пошёл на попятную Луи. - Сейчас я еду с королём в Версаль. Он хочет посмотреть, как движется строительство. - И далось ему это болото, - проворчал шевалье. - Чем вы займётесь? - Буду жалеть себя, поскольку не имею чести сопровождать короля. - Я вчера получил письмо от матери. Отец болен, - вдруг сменил тему Луи. Шевалье на секунду выдал свои эмоции: ложка, которой он ел бульон, дрогнула в его руке. - Он же только оправился после лихорадки. - И тем не менее. - Скоро вы станете главой нашей семьи, - мрачно заметил шевалье. Луи ответил ему вздохом, поскольку ждал этого не так сильно, как думали. Всё-таки отца он любил и был уверен, что шевалье тоже. А как иначе? Ведь шевалье всегда был любимчиком графа д'Аркура, самый красивый и толковый из сыновей. Жаль только, что не старший. - Вы слишком поздно встаёте, - бросил Луи брату на прощание. - Как и ложусь, - ответил шевалье. Его завтрак приходился на время, когда у других близился обед. В карете Людовика XIV помимо него ехали герцог Филипп Орлеанский и граф д'Арманьяк, который часто составлял королю компанию. - Дуэль между мадам де Куртене и мадам д'Омаль у всех на устах, - сказал король. – Даже наша мать заговорила об этом утром. Она, разумеется, осуждает падение нравов. И вот представьте моё затруднение. Кавалеры были бы наказаны за дуэль, но что прикажете делать с дамами? - Дуэлью это можно назвать с натяжкой, сир, - ответил Луи. - Пусть так, но ситуация меня заботит. - Мне жаль, что мой брат оказался причиной, сир. - А я видел его? – спросил вдруг Месье, который до того молчал целых десять минут. - Вы с ним даже говорили, ваше высочество, - ответил Луи. - Правда? Не помню, - удивился принц. - Вы запоминаете только тех, кто дарит вам подарки, - хмыкнул король. - Смотря какие, сир, - ответил Месье и раскрыл веер. Стоял ужасно жаркий июль. - Как здоровье Мадам? - Должна скоро разродиться, - равнодушно ответил принц. - Меня больше заботит бедняжка Филипп-Шарль. Он такой слабенький. - Пусть его осмотрит мой врач. - Вы очень добры, сир, - ответил Месье, погрустнев. То, что герцогу Валуа скоро исполнится год, казалось почти чудом - так часто он болел. - Вам понравились рубины, которые я вам послал? – сменил тему король. Он не любил, когда его брат грустил. - Они чудесны, сир, - тут же оживился Месье. – Я не знал, что лучше подобрать для моего нового костюма оттенка и рубины пришлись очень кстати. Граф д'Арманьяк наблюдал за королём и его братом, и дивился тому, как переменились их отношения. Несколько лет назад они друг друга ненавидели. Месье не мог стерпеть, что король ухаживает за его женой. Дело было не в любви Месье к Мадам, а в том, что ему очень не нравилась слава рогоносца. А король был совершенно глух к тому, что причиняет брату столько переживаний. Всё переменилось, когда Людовик XIV влюбился в Луизу де Лавальер. Мадам была позабыта. Месье мог бы выдохнуть, однако место поклонника Мадам занял граф де Гиш. Для Месье это был удар. И тогда Людовик, то ли смягчивший свой нрав под влиянием Луизы, то ли ещё по какой причине, стал для Месье заботливым братом. - Я рад, что угодил вам, Филипп, - сказал Людовик и добавил иронически: – Обычно вы находите мой вкус слишком примитивным. - Но вы совершенствуетесь, сир, - ответил Месье в том же духе. Он продолжал обмахиваться веером, однако против жары веер был бессилен. По вискам Месье сбегали струйки пота, пышная одежда липла к телу. - Жаль, что вы не можете приказать жаре уйти, - пожаловался он. - Я всего лишь король, Филипп. Однако в вашем Сен-Клу жара не должна столь докучать. - Верно, сир. Там чудесно. Вас ждать завтра? - Если мы не причиним беспокойства Мадам. - Ни малейшего. Она не выходит из спальни. - Тогда мы будем в Сен-Клу. - Господин де Лоррен, берите с собой и вашего брата. Мне любопытно взглянуть на него… снова. - Он будет счастлив, ваше высочество, - ответил Луи, гадая, как отреагирует шевалье. - Как вы находите план Версаля? – спросил король у Месье. - Я рад, что вы сохранили замок нашего отца и строите вокруг него, - ответил тот, утаивая, что не понимает, зачем строить такую громадину в болотистом месте. Комары станут донимать весь двор. – Кажется, вы хотите собрать под одной крышей всех дворян. - Верно, - признал король. – Их долг быть рядом со мной. - Может быть слегка тесно, сир, - заметил Месье. Губы короля тронула лёгкая улыбка. - Когда мы прибудем на место, я расскажу вам, Филипп, каким всё будет. И вы увидите Версаль моими глазами. Месье склонил голову, выражая покорность, однако был не слишком рад и переживал, что придётся весь день таскаться за королём под палящим солнцем. Конечно, за Месье будет ходить паж и держать над ним зонт, но от солнечных лучей так сложно уберечься. Ещё, чего доброго, обгорит нос и что потом делать? На следующий день шевалье де Лоррен в числе прочих кавалеров ехал верхом, направляясь в Сен-Клу. Когда Луи рассказал ему о приглашении герцога Орлеанского, шевалье не слишком обрадовался, ведь ему предстоит сыграть роль забавной зверушки, но и проигнорировать приглашение он не собирался. Всё-таки лучше провести день в Сен-Клу, о красоте которого он был наслышан, с его прудами и фонтанами, купальнями и парком, чем в Париже, пропахшем мочой. Уже сейчас, на дороге, ведущей в Сен-Клу, дышать стало легче. Пышные деревья по её бокам давали передышку от зноя. Шевалье уже видел крыши построек дворца, который до совершенства довёл архитектор Лепотр, и испытывал волнение, словно ребёнок, который ждёт момента, когда можно будет развернуть подарок. Интересно, каков дворец внутри? Шевалье знал, что дворец расписали лучшие художники, что о его убранстве отзываются только с восторгом, что вкус герцога Орлеанского лучше, чем у короля - тот сам это признаёт. Шевалье, следуя за другими, пересекал мост через Сену и отсюда до дворца было рукой подать. Уже можно было полюбоваться парком, где в самом деле было множество фонтанов, вода которых струями взмывала вверх. Карета короля, запряжённая шестёркой белых лошадей, въезжала во двор. Герцог Орлеанский со всеми своими придворными ждал брата у входа во дворец. Он держал за руку своего старшего ребёнка, трёхлетнюю Марию-Луизу. Когда Людовик выбрался из кареты и приблизился к нему, Месье поклонился, а Мария-Луиза сделала реверанс. Людовик обнял Месье и расцеловал в обе щёки, а потом взглянул на племянницу, которая до того стала похожа на Месье, что всякие разговоры о том, кто настоящий отец Марии-Луизы, ходившие ещё до её рождения, утихли. А Месье, к всеобщему удивлению, полюбил Марию-Луизу с первого дня, словно не знал, что одни называют её дочерью короля, а другие – графа де Гиша, и любовь эта оказалась взаимной. - Как ваши дела, сударыня? – спросил король. - Хорошо, сир, - ответила та, а потом добавила заученную фразу: – Когда вы приезжаете, нас словно озаряет солнце. - А как было до моего визита? - Папа подарил мне новую куклу, - поделилась Мария-Луиза. - Вам она нравится? - Очень, сир. Однако.. - Однако, сударыня? - Мне пришлось за это доесть кашу. А она гадкая. - Что ж, теперь вы знаете, как всё устроено в этом мире, - улыбнулся король. Людовик XIV вместе с братом и Марией-Луизой вошёл во дворец, а за ними последовали самые близкие к ним придворные, остальные потянулись в парк. Там повсюду прохаживались слуги, предлагая угощения и напитки. Шевалье тоже собирался идти в парк, но его схватил за руку брат. - Куда же вы? – спросил Луи. – Мы идём с королём. И вот шевалье оказался во дворце, который до того пытался представить в своём воображении. Он старался не слишком вертеть головой, чтобы его не сочли деревенщиной, ведь он всё-таки тоже живёт во дворце и привык к роскоши и помпезности парадных залов. Но Сен-Клу был не похож на Тюильри. До слуха шевалье доносилась музыка, а нос уловил аромат цветов, которые были повсюду в огромных вазах. Придворные скользили по нему взглядами, когда он с братом шёл в залу, где король должен был отдохнуть от дороги и пообедать в компании Месье. Луи пробрался в первый ряд, увлекая шевалье за собой. Шевалье не без гордости отметил, что брату уступают дорогу. Теперь они были теми счастливчиками, которые могли наблюдать, как король ест. Месье в отличие от короля ел мало, зато говорил много, потому что эти два процесса было сложно совмещать. - После того как Мадам родит, я устрою большой праздник, сир. Который перетечёт в празднование дня рождения Филиппа-Шарля. - К слову, о вашем сыне. Я привёз с собой господина Валло. Антуан Валло уже более десяти лет занимал должность первого медика короля. Сейчас он вышел из толпы придворных и поклонился. - Тысяча благодарностей, сир! Пусть господина Валло скорее отведут в детскую, - велел Месье. Его взгляд случайно остановился на шевалье, который стоял позади первого медика, и задержался на нём. Граф д'Арманьяк, заметив это, подался вперёд и с поклоном сообщил: - Этой мой брат, ваше высочество. Шевалье де Лоррен. - Ах, вот он каков, - улыбнулся Месье. Его чёрные глаза внимательно изучали шевалье, тот почувствовал смущение, и чтобы скрыть его стал таращиться в ответ. Луи предостерегающе кашлянул. – И как я прежде не замечал вас? - Вы смотрели в другую сторону, Филипп, - сухо сказал король. Месье моргнул, на его щеках появился румянец. Шевалье догадался, что король намекает на графа де Гиша, одно упоминание которого сразу испортило принцу настроение. - Я просто был гораздо скромнее, ваше высочество, - ответил шевалье, ведь ему был задан вопрос. Луи вздрогнул и одарил его недовольным взглядом. Значит, зря шевалье открыл рот? Вопрос не требовал ответа? Месье, казалось, тоже удивился, что шевалье заговорил. Но в его глазах появились искорки веселья, граф де Гиш был позабыт. - Что же заставило вас измениться, шевалье? - У него сошли прыщи, ваше высочество, и дамы стали его замечать, - встрял граф д'Арманьяк, опасаясь, что брат скажет дерзость. Шевалье разозлился на него, решив, что Луи выставил его в глупом свете. Король едва улыбнулся, но придворные, поняв, что шутка ему по душе, рассмеялись. Не смеялись только двое: герцог Орлеанский и шевалье. Шевалье хотелось сказать что-нибудь ещё, едкое и умное, чтобы Месье понял, что он не какой-то дурак, но заговорил король и шевалье пришлось занять своё место среди придворных. Он сделал шаг назад и незаметно для других толкнул брата локтем. Правда, это заметил Месье, потому что его взгляд продолжал возвращаться к шевалье. Короля Месье теперь слушал вполуха. Когда Людовик покончил с супом из куропаток, салатом, паштетом, выпеченном на жаровне, и двумя жаренными цыплятами, на десерт подали фрукты, варенья и мороженое. Наконец, почувствовав сытость, Людовик поднялся. - Как мы развлекаемся дальше, Филипп? – спросил он брата. - Идёмте купаться, сир, - сказал тот к радости придворных, которые умирали от жары в своих богатых одеждах. – Вода чудесная. Мы плаваем каждый день. - Как, вы плаваете? – шутливо удивился король. – Я поражён! Так ведь и загореть недолго. Может, вы и охотиться скоро начнёте? - Ни за что, - ответил Месье, энергично замотав головой. – Но в лесу Сен-Клу полно дичи, сир. Её разводят для вас. - Вы всегда стараетесь мне угодить, Филипп. Я это ценю. Месье слегка поклонился брату и пошёл за ним, отставая на шаг. Следом потянулись все остальные. На берегу Сены установили шатры. Те, которые предназначались дамам, были в отдалении от шатров кавалеров, чтобы дамская стыдливость не пострадала. Правда, дамы ничуть не смущались и с удовольствием скидывали платья, обнажаясь до сорочек. Только их, как и Месье, пугало солнце, поэтому они, стоило им выбраться из воды, спешно бежали под защиту шатров. Кавалеры не так трепетно относились к белизне своей кожи, поэтому растягивались сохнуть прямо на берегу. Людовик, прохаживаясь в компании графа д'Арманьяка и герцога де Сент-Эньяна, то и дело поглядывал в сторону дам, где среди прочих должна была быть Луиза де Лавальер. Королева Мария-Терезия Испанская сегодня не сопровождала мужа, сославшись на мигрень. Над Месье, лежавшим на ковре, который расстелили прямо на траве, стоял паж с большим зонтом. Голова Месье покоилась на бархатной подушке, которая, в свою очередь, покоилась на коленях красивого русоволосого кавалера, маркиза д’Эффиа. Тот кормил Месье виноградом и что-то шептал ему, склонившись к уху. Также в задачу Эффиа входило отгонять от Месье мух и комаров. Один уже успел оставить на руке принца укус. И Эффиа, убедившись, что король смотрит на реку, поймал руку Месье и прижал её к губам, прошептав: «Потерпите, ваше высочество. Не надо расчёсывать». Вскоре всеобщее внимание привлекло состязание, которое кавалеры устроили между собой. Надо было доплыть до противоположного берега и быстрее всех вернуться обратно. Дамы горячо поддерживали маркиза де Варда и этого молодого красавца шевалье де Лоррена. Людовик, пытаясь сохранять невозмутимость, следил за своими приятелями. Вскоре стало понятно, что победителем состязания будет шевалье де Лоррен. Когда он первым вышел из воды, граф д'Арманьяк приветствовал его криком. Дамы радостно шумели возле своих шатров. Месье и сам не заметил, как приоткрыл рот, разглядывая шевалье. Мокрое исподнее прилипло к его телу, которое совершенством не уступало античным статуям. Угадывался мужской орган немалых размеров. Волосы, прилипшие к шее и спине, быстро высыхали и золотились на солнце. Серо-зелёные глаза казались ещё ярче на лице, чуть тронутом загаром. - Закройте рот, ваше высочество, - прошептал Эффиа. – Муха залетит. Месье моргнул и провёл языком по пересохшим губам. - Давайте и мы с вами искупаемся, Антуан, - сказал он, чувствуя, что ему надо охладиться и выбросить из головы этого шевалье. После Гиша ему больше не хотелось влюбляться. Эффиа поманил слугу, чтобы тот раздел принца, и стал раздеваться сам. Под одеждами Месье скрывалось ладное тело: гладкое, потому что Месье удалял волосы, и белое. На шее под кудрями можно было заметить засос. Но чей взгляд был бы достаточно дерзок для этого? Когда вечером двор возвращался в Париж, граф д'Арманьяк ехал рядом с шевалье. Тот казался расслабленным и довольным, что с ним случалось редко. - Вы понравились Месье, - сказал Луи. Шевалье пожал плечами. - Вы же знаете, что о нём говорят? - Полагаю, о нём говорят многое, - отозвался шевалье, начав сердиться, что брат мешает ему любоваться заходом солнца. - Ему нравятся мужчины, - пояснил Луи. - И что? Мне-то они не нравятся. Теперь пришла очередь Луи пожимать плечами. - Вы могли бы строить ему глазки. Только лишь. Может, он бы сделал для вас что-нибудь. - Я не хочу оказаться в такой же ситуации, что и граф де Гиш, - возразил шевалье. - Так будьте умнее, чем он. - Нет, Луи, забудьте. И слышать не желаю об этом. Я не настолько в отчаянии, - сердито заявил шевалье. 9 июля 1665 года Генриетта Английская рожала. Роды проходили тяжело, и Месье, устав от воплей жены, ушёл на свою половину. Когда, наконец, всё было кончено, за ним послали слугу. В спальне Мадам было подозрительно тихо. Придворные склонили головы, принцесса без сил лежала на подушках, а врач держал на руках новорождённого. Тот не двигался и не орал. Месье понял, что ребёнок мёртв. - Кто это? – спросил он тихо. - Всего лишь девочка! – крикнула Генриетта и расплакалась. Ей было жаль не ребёнка, а себя. Терпеть близость с мужем, потом столько носить его дитя и чего ради? Теперь муж станет обращаться с ней ещё хуже. Филипп не простит ей, что она родила мёртвую дочь. Одно хорошо - это был не сын. Месье сжал губы и кинул на жену ненавидящий взгляд. «Она хоть на что-то годится?» - читалось в его глазах. Эта женщина, стоило ей появиться в его жизни, только всё портила. Месье выбежал из душной спальни, за ним Эффиа. Он тоже не любил Генриетту, считая, что из неё получилась скверная герцогиня Орлеанская. Месье бежал по залам Сен-Клу, потом по лестнице - удивительно, как не грохнулся на своих-то каблуках, вылетел на улицу, расталкивая слуг, не успевших посторониться, и направился в парк. Только там Эффиа смог нагнать его, схватить за талию и привлечь к себе. Месье обнял маркиза и затих. Тот уткнулся лицом в кудри принца и стал ждать. - Всё было зря, Антуан, - прошептал принц, имея в виду, что зря столько ночей провёл с женой. - Мне жаль, ваше высочество, - отозвался Эффиа. Он увлёк принца за зелёную изгородь, чтобы никто не мог их увидеть и впился в его губы. Месье поначалу не отвечал, даже предпринял попытку оттолкнуть маркиза, но попытка была слабая, и Эффиа стиснул руку Месье, продолжая целовать его всё настойчивее. Он знал, что сейчас утешить Месье могло только одно. Когда Месье начал отвечать на поцелуи, Эффиа расстегнул камзол и положил руку принца на свой член. Тот сжал его через ткань кюлот и стал гладить. Ласка продолжалась, пока Эффиа не опустился на траву, потянув за собой Месье. Они продолжили целоваться и ласкать друг друга, оба были возбуждены и готовы к продолжению, однако слух маркиза уловил голоса слуг, которые разыскивали Месье. Явился курьер от короля, желавшего узнать, как прошли роды Мадам. Месье прижал палец к губам, призывая Эффиа молчать. - Встаньте на четвереньки, - прошептал маркиз, когда голоса удалились. Месье повиновался. Эффиа стянул с него кюлоты, стараясь производить не слишком много шума. Высвободил свой член и пристроил к заднему проходу принца, проник внутрь и стал двигаться. Голоса слуг теперь послышались совсем рядом, буквально за изгородью. - Не останавливайтесь, - еле слышно велел Месье. Он уткнулся лицом в согнутый локоть и тихо стонал. Потом, когда оба кончили, Эффиа помог любовнику привести костюм в порядок. Через минуту Месье ушёл. Сам маркиз какое-то время лежал на траве и вдыхал аромат духов Месье, который ещё витал в воздухе. 16 июля 1665 года С момента родов Генриетты Английской прошла неделя. По задумке Месье эти дни должны были стать чередой празднеств в честь его третьего ребёнка, которые перетекли бы в празднование дня рождения Филиппа-Шарля. Но Мадам родила мёртвую дочь. Пышные празднества были отменены, однако Месье всё равно собирался праздновать год жизни сына. Филиппу-Шарлю, после того как его осмотрел Антуан Валло, сделалось немного лучше, и Месье был несказанно этому рад. Он давал сегодня бал и уже был одет, готовый встретить короля и двор, которые скоро будут в Сен-Клу. - Я же просил вас надеть платье, подходящее к моему костюму! – сказал он, оглядев Мадам, когда та пришла в его спальню. - Но это платье подходит, - заупрямилась Мадам. Она ещё не оправилась после родов, была бледна и чувствовала слабость. Ей не до переодеваний. - Если вы так думаете, у вас нет вкуса, - поморщился Месье. – Переоденьтесь. - Это слишком долго, - начала возражать Мадам. - И слишком мучительно. - Переоденьтесь, - повторил Месье. Генриетта знала, что он с трудом терпит её присутствие. – Но прежде отдайте мне бриллиантовую брошь. - Зачем она вам? На вашем костюме и места свободного нет! - Это не для меня, Мадам, - улыбнулся Месье, но его глаза остались холодными. – Это для маркиза д’Эффиа. Генриетта не шелохнулась. Только её ноздри затрепетали от ярости, а на скулах выступили красные пятна. - Вы наказываете меня за то, что ребёнок родился мёртвым? Но в этом нет моей вины. - Как я могу вас наказывать? Просто бриллианты больше идут тем, кто красив. А вы сейчас некрасивы. Видите? Я проявляю заботу. - Эффиа не получит мои бриллианты. - Это мои бриллианты, Мадам, - мягко возразил Месье. – И Эффиа получит их. Маркиз, таившийся за дверями, ведущими в смежную комнату, счёл, что настало время для его выхода. Он распахнул двери и предстал перед супругами. - Подслушиваете! Как и всегда! – презрительно фыркнула Мадам. - Вы ошибайтесь, ваше высочество. Как и всегда, - улыбнулся маркиз. - Мадам, отдайте эту проклятую брошь и ступайте переодеваться! – потерял терпение Месье. Его раздражало, что из-за жены он теряет время, которое мог бы потратить на ласки с Эффиа. - Тогда сами возьмите её, - с вызовом сказала Мадам и вскинула подбородок. Пару мгновений Месье колебался, потом подошёл к жене с таким брезгливым видом, будто она была жуткой рептилией, схватил брошь и дёрнул, сломав замок. - Придётся отдать ювелиру, - вздохнул он, когда брошь легла на ладонь Эффиа. На маркиза он смотрел с такой нежностью, какой Генриетта в свой адрес никогда не видела. Она уже смирилась с тем, что Месье равнодушен к ней, но его нежность по отношению к никчёмному миньону всё равно задевала. Генриетта могла только скорчить презрительную мину, чтобы Эффиа не забывал, кто он такой: пустое место. Один из многих. Когда-нибудь будет достаточно лёгкого ветра, чтобы смести его. Зато она, Генриетта, хозяйка этого места, и Месье перед Господом принадлежит ей и всегда так будет. Генриетта возвращалась на свою половину дворца, опираясь на руку мадам де Лафайет, верной и чуткой подруги. - Филипп никогда не простит меня! - Его высочество быстро отходит, - без особой уверенности сказала Лафайет. – Вашей вины нет в том, что ребёнок родился мёртвым. Вы сами чуть не умерли. - Он бы только обрадовался! Но Генриетта знала, что дело не в ребёнке. Филипп никогда не простит её поведения в первые годы их совместной жизни. Генриетта вышла за него, будучи такой юной. У неё в голове были только романтические истории, которые она слышала от камеристок, в чьём обществе бывала чаще всего, поскольку её матери, королеве Генриетте Марии, вдове казнённого английского короля, было не до воспитания дочери. Никто не пытался вложить в голову Генриетты дельных мыслей. Теперь-то она понимала, что реагировать на вызовы судьбы, как героиня романа – это гибельный путь. Но Филипп так сильно обидел её, отвергнув, когда после их свадьбы не прошло и месяца. «Я любил вас только две недели!» - крикнул он в ходе ссоры, которых в будущем станет так много. И как она могла остаться разумной после таких слов? Генриетта была готова любить мужа или, по крайней мере, жить с ним в согласии, однако быстро поняла, что не привлекает его и никогда не будет. Для этого ей нужно быть мужчиной. Поэты и кавалеры, перебивая друг друга, перечисляли её достоинства, но Филипп был равнодушен к ним. Филипп, в свою очередь, обиженным считал себя. Он заметил, что Генриетте достаётся больше восхищения и комплиментов от кавалеров, чем ему. Но ведь это так естественно! Так и должно быть! Но Филипп не понимал и претендовал на то, что по праву принадлежало его жене. Генриетта знала Филиппа с детства, но никогда с ним не общалась. Филипп просто не замечал её, принцессу без королевства*, а она и не думала, что однажды станет его женой. Но когда это случилось, Генриетте не хватило знания людей, чтобы понять, каков он. Чтобы отомстить Филиппу и своей судьбе, которая и без того жестоко с ней обошлась, Генриетта стала флиртовать со всеми. Из девочки, которую никто не замечает, у которой нет красивых платьев и надежд на будущее, она превратилась в очаровательную принцессу. Её брат, Карл II, вернул себе трон, что сразу привлекло внимание к Генриетте. А ей хотелось внимания, а ещё любви. Ей всю жизнь этого не хватало. Филипп как никто умел окружить вниманием, но стоило Филиппу заметить, как его друг, его драгоценный граф де Гиш, посматривает на Генриетту, он резко изменился. А ведь он сам талдычил Гишу, какое Мадам сокровище. Генриетте он говорил то же про графа. И зачем Филипп это делал? Вёл себя как сводня! Генриетта до сих пор не могла его понять. Откуда ей было знать, что граф де Гиш влюбится в неё? Он казался влюблённым в её мужа. А потом вдруг стал волочиться за ней. И был так настойчив! Поначалу Генриетте это льстило. Она потеряла всякую осторожность. А как иначе? Ведь она была сильно удручена. Переживала очередное оскорбление. Людовик XIV, взявший её под своё крыло, когда стало понятно, что Филипп жену не любит, вдруг променял её на ту, которая во всём уступает Генриетте. На хромоножку Луизу де Лавальер! И как после этого было не найти утешения в Гише? Конечно, сейчас бы Генриетта не стала флиртовать с ним или королём. Но тогда она была слишком юной, ей руководили эмоции. Филипп должен это понять и оставить в прошлом. В этом залог их счастья. Но он, упрямец, не хочет! А ведь Генриетта согласна даже закрыть глаза на его странные склонности. Что ей до них? Теперь она смирилась… почти смирилась. Они с Филиппом могли бы объединить силы против всяких напастей и короля в том числе, который им не союзник. Он всё делает только ради своей выгоды. Бесчувственный эгоист! Филипп просто не понял этого или не желает понимать, но надо до него достучаться. Препятствие на этом пути - маркиз д’Эффиа. Вот уж кому не нужна дружба между мужем и женой. Он неустанно очерняет Генриетту. И в данной ситуации остаётся немногое: родить Филиппу сына. Тогда он станет добрее. А ещё следует подыскать кого-нибудь на место Эффиа. Кого-нибудь поприятнее. - Мадам… - в который раз позвала мадам де Лафайет. – Мадам! Генриетта вздрогнула и вынырнула из своих мыслей. - Я задумалась, Мари, - сказал она. – Что такое? - У вас пошла кровь носом. Лафайет протягивала платок принцессе. - Вы перенервничали, Мадам. - Конечно. Я ведь говорила с мужем, - мрачно хмыкнула Генриетта. Тем временем в Тюильри граф д’Арманьяк и его жена Катрин не позволяли шевалье пройти в его спальню. Луи взял брата под правую руку, а Катрин – под левую. - Надо подыскать ему костюм получше, - говорил Луи. - Нет-нет, - возразила Катрин, - пусть надет тот, что у него есть. Пусть выглядит скромно и тогда Месье захочет делать ему подарки. - Оставьте меня в покое! – прорычал шевалье, вырываясь. – Я не поеду в Сен-Клу! Меня не звали. - Я уже вам говорил, достаточно того, что вы приглянулись Месье. - Да с чего вы взяли?! – воскликнул шевалье. - Он вам сказал? - Нет, но он так смотрел на вас.. - У него есть этот.. Как его? – шевалье нахмурил лоб, силясь вспомнить имя. - На шаг не отходит. - Маркиз д’Эффиа, - подсказала Катрин. - Ерунда, - отмахнулся Луи. - Я не поеду, - повторил шевалье. Он уже взялся за дверную ручку и готов был открыть дверь, чтобы укрыться за ней. - Подумайте о будущем, - воззвал к нему брат. - Постоянно это делаю! Но Месье мне не поможет. Он поймёт, что не привлекает меня и рассердится. Лучше не начинать. - Ну хорошо, Филипп, - как будто сдался граф д’Арманьяк. - Даже не смотрите в его сторону. Просто будьте там. - Да зачем? - Затем, что там будет король. Пусть запомнит вас. Вы же не хотите всю жизнь провести в этой комнатке, которая могла бы служить Катрин гардеробной? - Она пришлась бы мне кстати! – заявила Катрин. Шевалье воздел глаза к расписному потолку и тяжело вздохнул. - Даже не рассчитывайте, что я буду увиваться вокруг Месье. Я собираюсь танцевать. И как следует набить брюхо. - Что ж, по крайней мере, вы последуете совету отца. Ужинать в гостях, чтобы не тратиться почём зря. Празднества в Сен-Клу готовил Ватель, которого Месье одолжил у принца Конде. До Конде Ватель служил дворецким у Никола Фуке, который ещё четыре года назад был могущественным суперинтендантом финансов, а ныне – заключённым с тяжёлыми условиями содержания. Ватель был неимоверно талантлив, что касается задумок. Когда он объединял усилия с герцогом Орлеанским, тоже большим затейником, всегда получались праздники, о которых потом долго говорили. Из-за печального события в Орлеанском доме план празднеств пришлось спешно менять, убирая одно и переиначивая другое, но Ватель как всегда справился. Стоило королевской карете переехать мост через Сену, как до самого Сен-Клу ей навстречу выходили актёры и актрисы, изображающие богов и богинь, и прочих мифических персонажей. Они приветствовали короля и королеву, и кидали цветы на дорогу. В фонтанах ждали музыканты, переодетые тритонами, и, завидев карету, они начинали трубить в трубы. Месье и Мадам, которой всё-таки пришлось сменить несколько платьев, прежде чем Месье одобрил её выбор, вышли с детьми из дворца и ждали королевскую чету на крыльце. Месье сам держал на руках Филиппа-Шарля, на обычно бледных щеках которого теперь был румянец. Филипп-Шарль грыз погремушку из коралла и периодически что-то лепетал. Из-под его чепчика выбивались тёмные волосы – такие же, как у отца. Генриетта держала за руку Марию-Луизу, но та высвободилась и прильнула к Месье, предпочтя цепляться за его одежду. Она всегда чувствовала холодок со стороны матери. Генриетте дети были не особенно интересны, к тому же она не одобряла лишней нежности. Детей следовало воспитывать в сдержанности, чтобы они потом умели держать себя в руках, как того требовало их положение. И чтобы однажды не пошли на поводу у эмоций, тем самым сломав себе жизнь. То, как Филипп с ними носится, вызывало у Генриетты недоумение. Её мать была женщина холодная и надменная, и Генриетта в обращении со своими детьми поневоле уподобилась ей. Поэтому дети всегда тянулись к Месье, который никогда не бывал скуп на ласку. - Смотлите, - сказал Филипп-Шарль, оставив кудри отца в покое, и указал крошечным пальчиком на карету, въезжающую во двор. – Калета. Королевская карета, которую сопровождали многочисленные гвардейцы и придворные, остановилась. Во дворе стало не протолкнуться. Первым из кареты выбрался Людовик, следом за ним Мария-Терезия. Месье отдал Филиппа-Шарля его воспитательнице и спустился к королю. Обычные приветствия заняли некоторое время. - Нашей матери стало хуже, - тихо сказал Людовик. Он знал, что поступает жестоко, но у него было плохое настроение после совещания с министрами. Вдобавок Луиза опять заговорила о том, что желает уйти в монастырь. Пусть теперь и Филипп немного огорчится. Слова короля достигли цели. Месье побледнел и заморгал, словно старался отогнать слёзы. Людовик, довольный его реакцией, стал подниматься во дворец. Генриетта была рядом и всё слышала. «Видите? – думала она, кинув на мужа многозначительный взгляд. – Нам надо перестать воевать друг с другом и объединиться против него». Месье знал, что его мать тяжело больна, что она умирает от рака. Он просыпался с этой мыслью и засыпал с ней. Но сейчас он празднует день рождения сына, к чему напоминать ему о горе, которое неизбежно? «Король не любит Филиппа-Шарля, - продолжала думать Генриетта. – Он прислал своего врача, но был бы рад, если бы Филипп-Шарль умер. Для него лучше, если у Месье не будет сына. Даже гипотетический соперник дофина страшит его». Но Месье не замечал взглядов жены. Филиппа-Шарля и Марию-Луизу увели в детскую, поскольку была пора готовиться ко сну, а взрослых ждал ужин и бал после. За ужином стол ломился от блюд, которые продолжали сменять друг друга. Людовик ел с аппетитом, Месье заставлял себя есть, продолжая думать о матери. Генриетта тоже ела мало. А Мария-Терезия ела, чтобы не скучать. Ей не были интересны поэты, которые предрекали малышу Филиппу-Шарлю великое будущее, но, разумеется, все его подвиги будут во славу французского короля, который превосходит всех прочих земных владык. Певцы, которые вышли на смену поэтам, тоже не могли завладеть вниманием Марии-Терезии. Она всё отвлекалась на своих собачек, снующих рядом с креслом. Только когда Людовик чуть нахмурился, собак увели. Бал открыли курантой. Король пригласил Генриетту, а Месье – Марию-Терезию. Людовик был отличным танцором. Ни у кого не было такой величественной осанки и движений. Генриетта обычно хорошо танцевала, но сейчас её тело ещё болело после родов, поэтому порхать, подобно бабочке, получалось с трудом. Мария-Терезия танцевала без удовольствия, зная, что за спиной о ней говорят не самые лестные вещи, но танцевать на балах входило в число её обязанностей. Зато Месье старался за неё и себя. В нём было столько изящества и лёгкости, что им любовались. Но злые языки отмечали, что он слишком нежен для кавалера и в роли дамы смотрелся бы лучше. Шевалье тоже был среди танцующих. Танцевал он посредственно, но дамы прощали ему все ошибки за красоту. Не забывал шевалье и о винах. Он заливал их в себя, ибо когда ещё представится случай надраться таким превосходным вином? Да и душно было. Бальную залу освещало множество свечей, которые заставляли отступать вечернюю свежесть. Шевалье, почувствовав, что его мочевой пузырь полон, вышел отлить. Теперь предстояло найти помещение, где к услугам кавалеров были фарфоровые горшки. Слуга указал ему направление, но шевалье заплутал. Мочевой пузырь всё настойчивее давал о себе знать, и шевалье хотел уже отлить за колонной, как заметил Месье, стоящего у окна. Шевалье не знал, как поступить. Тихо убраться отсюда или подойти к принцу. Пока он размышлял, Месье его заметил и поманил к себе. Шевалье подошёл, поклонился и тоже стал смотреть в окно. Парк был освещён фонарями и факелами. - Вы плохо танцуете, шевалье, - без предисловия начал Месье. - Меня и не учили танцевать хорошо, - от неожиданности шевалье ответил грубо. - Дам вам маленький урок. Когда вы подпрыгиваете, то делайте так… Что же вы? Повторяйте за мной. - Ваше высочество, если я повторю за вами, я описаюсь, - признался шевалье. Месье замер. Шевалье уже решил, что сейчас его отчитают за вульгарность, но Месье начал смеяться. Против воли шевалье тоже сделалось смешно. - Не смешите меня, - простонал он. – Это мои лучшие кюлоты. - Ладно, ладно, - сказал Месье, его губы подрагивали от смеха, который рвался наружу. – Ступайте прямо. Там вы найдёте нужное помещение. А после возвращайтесь ко мне. Я хочу кое-что вам показать. Шевалье поспешил в указанном направлении. Каждый шаг давался ему с трудом. Когда он облегчился, то почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Но, когда мочевой пузырь перестал отвлекать на себя внимание, шевалье задумался над тем, что Месье хочет ему показать? Уж не свою ли спальню? Если так, что делать? Как помягче отказать принцу, чтобы он не стал врагом? Месье ждал его на том же месте и когда шевалье приблизился, взял его под руку. - Вы живёте в Тюильри с графом и графиней д’Арманьяк? - Увы, - вздохнул шевалье. - Они красивая пара. И кажется, в самом деле любят друг друга. Это такая редкость, правда? - Похоже на то, - отозвался шевалье, которого не покидало напряжение. Он ждал подвоха от Месье. – Уже троих детей настрогали. - А что же вы? - Я, ваше высочество? - Ну да. - Я не могу жениться. Меня, когда я был ребёнком, зачислили в Мальтийский орден. - Значит, скоро вас куда-нибудь отправят в интересах ордена? Шевалье сделал кислое лицо. - Я бы предпочёл делать военную карьеру. - Разумеется, - вздохнул Месье и шевалье почудилось в его голосе разочарование. - А вы? – спросил он, хотя спрашивать у принца не полагалось. Полагалось только отвечать на вопросы, но разочарование Месье его задело. - Я? – удивился Месье. - Вы с Мадам любите друг друга? Месье даже остановился и перестал держать его под руку. Он смотрел на шевалье, пытаясь понять не издевается ли тот. Но шевалье взгляд не отвёл. Он казался таким невинным. Но, конечно, шевалье был в курсе придворных сплетен и просто хотел задеть принца. В итоге Месье на вопрос не ответил, только пожал плечами. - Мы пришли, - сказал он. Вопреки опасениям шевалье принц привёл его не в свою спальню. Перед закрытыми дверями очередной комнаты уже ждали Мария-Луиза и Филипп-Шарль, сонно склонивший голову на плечо дамы, державший его на руках. - Кто это? – спросила Мария-Луиза, разглядывая шевалье. - Шевалье де Лоррен, брат графа д’Арманьяка, который приходится другом королю, - ответил Месье. Мария-Луиза нахмурила бровки. Она нашла информацию скучной. – Вы не против, если он присоединится к нам? Мария-Луиза кивнула с важным видом. - Что за сюрприз, папочка? – спросила она. – Я не могу больше ждать. Месье сделал знак слугам, те отворили двери. Месье, которому передали Филиппа-Шарля, Мария-Луиза и шевалье вошли внутрь. Было темно. Ни единой свечи. При этом в темноте перемещалось множество крошечных огоньков. Мария-Луиза восторженно взвизгнула, Филипп-Шарль пытался поймать огоньки. - Что это? – шевалье округлил глаза. - Светлячки, - ответил Месье. Шевалье чувствовал, что он улыбается. - Можно я буду спать здесь? – спросила Мария-Луиза. – Ну, пожалуйста! Пожалуйста! Я хочу смотреть на них всю ночь! - Тогда утром вы обнаружите, что это обычные жучки. Очень много жучков, - ответил Месье. – И волшебство сменится отвращением. Мария-Луиза надула губки, но спорить с отцом не стала. Они ещё немного полюбовались огоньками, но детям следовало вернуться в кровати. Месье вывел их из комнаты и поцеловал каждого в лоб. Шевалье молча ждал, когда на него снова обратят внимание. - Вы сами найдёте дорогу обратно? – спросил Месье. – Нам лучше вернуться порознь. Шевалье неуверенно кивнул. Конечно, он не запомнил дорогу, которой принц вёл его. Но Месье это мало заботило. Он спешил вернуться на бал, ведь его отсутствие было достаточно долгим, чтобы вызвать неудовольствие короля. А в комнату с огоньками вошли слуги, им предстояло поймать каждого жучка и выпустить в парк. Шевалье сделалось грустно. Лучше бы Месье с ним не заговаривал. У шевалье было такое хорошее настроение, а теперь что? Грустно без всякого повода. Как будто его чего-то лишили. Шевалье раздражённо дёрнул плечами и пошёл в ту же сторону, что и принц.