Контракт

      Морозный ветер сбивал снег с веток, нагоняя новые волны пурги. Где-то в кронах прятались вороны, изредка показывая свои чёрные очертания. Лесная глушь исходила глубокими сугробами, свежим инеем и воем вьюги. Серобокий олень с ветвистыми рогами ловко перемахнул через упавший ствол и мягко угодил в рыхлый снег. За ним, словно рассыпанные бусины, следовали красные следы. Животное, тяжело испустив пар сквозь ноздри, кинулось вперёд. Серебристый хвост махнул в воздухе, когда снег взрыхлился от очередного мягкого приземления. Волк шел по пятам за оленем, и тот предчувствовал скорую погибель. Извечная гонка не на жизнь, а на — смерть. И все было уже предрешено, пока воздух не рассекла стрела, а охотник не взвыл от боли. Пробив волка насквозь, наконечник врезался в ствол дерева. Охотник пал наземь, исходя судорогой боли. Олень растворился в наступающей вьюге. ɯǝʚɯо ʚ ɯиdɯоwɔоu ɐно ǝҺɐни ˙ʁεqvǝн qƍʎvɹ ǝ̤ǝ ʚ qɯǝdɯоwɔ оɯҺ ‘qɯинwоu ɯǝʎɓǝvɔ ‘ʎнɓεǝƍ ʚ ʁɐɓɐu и Земля разверзлась, и снег посыпался в темноту, утаскивая за собой волка, как зыбучие пески. И как бы он не цеплялся когтями за корни, неведомая сила все равно поглотила его в темноту. Удар по рёбрам смог привести в чувства, а резкое столкновение со стеной — и вовсе отрезвило. Неожиданный хук слева, и последующий глухой удар с колена в живот — она буквально выплюнула весь воздух, а вместе с ним распрощалась и с поздним завтраком. Крепкая хватка за волосы, и она видит лицо противника — его глаза горят ядовитым золотом, а на губах кривится ухмылка. Он наслаждается, а она борется. Резкий выпад вперёд и своевременный удар ногой — и она освободилась, оттолкнув здоровяка и пожертвовав светлым локоном. Удар костяшками по виску, оглушительный шлепок по чувствительному уху — противник потерялся в пространстве. Она не медлит и, собрав всю свою силу и злобу, бьёт его в грудину рукой, пробивая насквозь. И вот в ладони чужое сердце, делающее последние толчки жизни. Она отняла жизнь. Тишина, звенящая в голове, обрывается гулом довольной толпы. И среди ликующих лиц она видит всего одно. То, что смотрело с молчаливым одобрением и лёгкой брезгливостью. ¿ǝmqнɐd оɯʎнɹиɯɔоɓ оvıqƍ онɓ ‘ɯǝжоw ‘ɐ ˙ǝнɓ wоwɐɔ ɐн ɯǝɓʎƍ оɯҺ ‘wоɯ о ʁɔqɯɐwʎɓɐε оvиоɯɔ ‘ʎнɓεǝƍ ʚ ʁинǝɓɐu оɓ Первые толчки в животе она почувствовала ночью. И дико испугалась, перебудив своим криком всех. И только лекарь смог убедить ее в том, что так и должно быть. Ведь здоровый ребенок должен подавать признаки в утробе матери. И, несмотря на малый срок, волчонок в её животе уже показывал свой характер. Отец гордился своим наследником, предвкушая его силу. И он совершенно не заботился о ней. О той, что вынашивала сына. ɐʚɯdǝж ɐvıqƍ ɐнжʎн ‘ǝǝн ɯо ʁɔqɯиuʎʞɯо ıqƍоɯҺ ‘и ˙ǝɔʚ ɐvɐmоvɹоu ǝжʎ ɐнɓεǝƍ оɯҺ ʎwоɯоu Пламя обжигало, оглушало, поглощало и не щадило. Придерживая округлый живот, она пробиралась сквозь горящий дом, огибая падающие балки. Огонь жалил ее, кусал за одежду, заставлял кожу шипеть и пузыриться, касался волос. Светлые пряди темнели от пепла, а кожа краснела от жара. И, когда она подобралась к окну и смогла оказаться на свободе, ее мир рухнул. Крепкая хватка на плечах — и всего один удар. Острое лезвие вошло в тело по самую рукоять. И она закричала не от боли. От потери. ʁwǝdʚ ɐн qmиv ˙ǝǝ ɐvиʚɐɯɔо ɐнɓεǝƍ ʁwǝdʚ ɐн и ‘ɐнǝɔǝниdu ɐvıqƍ ɐʚɯdǝж ʁɐʚdǝu Цепи туго стягивали конечности, не позволяя шевелиться. Серебро обжигало кожу, заставляя злиться ещё сильнее. Люди, столпившиеся вокруг, вгоняли в дикий, первобытный страх. Даже огонь не вводил ее в такой ужас. Они измывались долго. До тех пор, пока кто-то из них сам и не ослабил оковы. Пока она не поняла, что может высвободиться. И до тех пор, пока когти не полоснули по первой глотке. ǝǝ ɐvɹиɯɔɐн онʚɐd ǝɔʚ ɐно он ˙n̯оwɐɔ qɯɔɐu ǝн ıqƍ qmиv ‘онɓоɹʎ оɹоʞ ǝнɓεǝƍ ɐvɐʚɐɓɯо ɐно Таинственный коридор в доме Хардмана манил к себе. Каждую ночь она приходила туда, куда звал дух. Дух той, кто ранее была на ее месте. Дверь со скрипом открылась, показывая за собой ветхую залу. Уже знакомые ходы и совсем заброшенная галерейка. Крыло и правда старое: многовековой слой пыли, узорная паутина в углах, облезлые картины, потресканная краска на стенах и прогнившие доски в полу. И только стеклянный гроб среди просторного зала с камином. Там, где вместо залы и поленьев, лежал пепел от сожженных писем и фотографий. И та, кому они предназначались. Она была прекрасна, и лишь одеяние смерти портило впечатление. Но тело не было разложившимся или прогнившим, нет. Под стеклянной крышкой лежала юная и прекрасная дева. Лишь ее кожа, бледная, словно лишённая всех красок, просвечивала насквозь. ɯǝdʞǝɔ ɐvинɐdх ‘ǝvɐɯɔʎdх ʚ ʁɐннǝ̤Һoıvʞɐε ‘ɐmʎɓ ˙ʁоʞоu ɐvɐʞɔи ǝн ‘ǝvɐɯɔʎdх ʚ ʁɐннǝ̤Һoıvʞɐε ‘ɐmʎɓ Стены становились полом, и вся комната вдруг потеряла опору и крутилась, как барабан. Она ступала по потолку, смело шагала по дверям, оконные стекла трескались под ее ступнями. Заброшенное крыло осталось далеко позади, и только пустой гроб находился посреди глухой опушки. Покрывшиеся мхом стволы деревьев чернели вдалеке, а плотный молочный туман медленно плыл, словно являлся самим прибоем. Из него, точно призрак, выплыл серобокий олень, с торчащей из груди стрелой. На его ветвистых рогах висели лохмотья, а из раны сочилась черная кровь. И серебристый волк, с распоротым животом, все гнался за ним и гнался, пока не утонул в тумане. Дева, разлившись серебристым смехом, побежала сквозь туман. Ее платье цеплялось за веточки и кустарники. А когда призрачный силуэт скрылся за деревьями, она последовала в туман. Лес молчал. Заброшенный особняк стоял вдалеке, и только силуэт хромого мужчины на втором этаже заставлял ее помнить о том, кто его владелец. Дева уводила все глубже, пока не исчезла в сумеречной дымке, а в небе не показалась красная луна. И вот молчаливые кресты и надгробия, как одинокие парусники, плыли среди тумана. Он обволакивал ее, и она шла с трудом, как будто бы застревала в сугробах. И детский смех из пустой могилы заставил оступиться, а затем полететь вниз, в темноту. oıоʚɔ ʞɐʞ ‘ǝǝ ɐvʁниdu ɐнɓεǝƍ Трость стучала глухо по полу, а шаги — гулко отдавались от стен. Черный кот бесшумно проскользнул где-то на свету, упавшего с окна. А она сидела на ковре перед раскрытой книгой. Он позвал ее по имени, но не по тому, что принадлежало ей с рождения. — ¿оmоdох ‘ɐdɯʚɐε qmǝɐɯиҺоɓ ˙онɓεоu ǝжʎ ‘ʁɐwиƍoıv ‘иdєw Она обернулась и посмотрела на него совершенно другими глазами. Те были светло-медовые, практически золотистые, как первый лучик весеннего солнца. — ¿иdєw ‘оvǝɓ wǝҺ ʚ Она не может ответить ему, что Мэри — это не она. Вместо этого ее собственные губы произносят совсем другое: — ¿qɯɔоdɯ ǝƍǝɯ wǝҺɐε ‘qɯиɔоduɔ qmиv ɐvǝɯох ˙ʎɓи ǝжʎ ʁ ‘n̯ıqwиƍoıv ‘онҺǝноʞ  И он удивляется. Словно этот костыль не был ему знаком, и раньше никогда не сопутствовал ему. Он отбрасывает от себя трость с ручкой в виде головы кота и тяжко вздыхает. Его нога здорова. Пока что. — ˙wǝɓn̯оu ˙ʁɐvиw ‘ʎʚоvоɹ ʚ иdǝƍ ǝн ˙ɐɓнʎdǝ И только через несколько лет, получив осколок в колено на войне, он возьмётся за трость, а его руки облачатся в кожу перчаток. Ведь тот, кто пожал руку самому Дьяволу, не сможет более обрести покоя среди живых. ɐmʎɓ оɹǝ ǝн ǝɔʚоʚ ɐvıqƍ оɯ и ˙ǝнɓεǝƍ ʎʚɯdǝж oıоʚɔ ɔǝниdu но Лазурное пламя — единственное, что он мог ощущать в своей грудной клетке. Мертвое сердце ещё слабо качало почерневшую кровь, а чувства — вытекли так, словно молоко из прохудившегося поддона. И когда последнее светлое иссякло, он, не задумываясь, отдал жизнь той, что любил. А затем поклялся вернуть. wıqннɐεɐʞɐнεǝƍ ɐvиʚɐɯɔо ǝн он ‘ʎɯɐvu оɹǝ ɐvʁниdu ɐнɓεǝƍ Она вдохнула туман, и тот забрался внутрь, принося с собой загробный холод. Темнота окутала, как плотная ткань. Удар — глухой стон дерева. Снова. И снова. Ещё. И ещё. Крышка гроба поддалась и треснула, но черная земля хлынула лавиной, засыпая весь воздух. Но даже через толщу песка, глины, корней и жуков — она вынырнула и глотнула свежего воздуха. А вода обжигала, хоть ее гладь — точно зеркало. И на берегу ее уже ждал серебряный волк, чья кровь утекала в озеро. Тонкая алая дорожка тянулась к центру, точно кто-то капнул чернил в воду. И лик красной луны медленно плыл по отражению. И, наконец, волк открыл глаза, поднялся — девушка вылезла наружу через пасть. И увидела саму себя посреди озера и, испугавшись, кинулась в чащу. Пока вновь не оказалась посреди знакомых стен особняка. И только цепи сковывали ее движения. — иƍʎd ‘ʎнɓεǝƍ ʚ qɯɐʚоvɐжоu оdƍоɓ Голос эхом прошелся через весь дом, и даже через саму Руби. Она обернулась, но никого не увидела. Только качнулась вперёд, а с ней — и все остальное. Припав к стене, встала на четвереньки и поползла по ней вперёд. Перекатилась на потолок, подошла к старой хрустальной люстре и пнула ее ногой. Та зазвенела подобно колоколам в церкви, и тот звук оглушил. Она свалилась на диван, и кто-то приложил прохладную тряпицу ей на лоб. — ¿иvɐɓ n̯ǝ ıqʚ оɯҺ Голоса разносились везде и нигде одновременно. Она могла слышать все, но в тоже время была абсолютно глухой. — ˙n̯оннɐεʁʚɔ ɯǝɓʎƍоu qɯɔʎu ǝmҺʎv ˙ʁɔqɯɐʞıqdƍ ɯǝɓʎƍ ɐʚонɔ ǝҺɐни ‘ǝǝ ǝɯижdǝɓɓоu ǝmҺʎv ¿онжɐʚ qvоɯɔ оɯє — ¡ǝɯn̯ɐɹоdɯ ǝн ‘иɹоdоɓʎɔ ǝǝн ʎ Землетрясение сбросило ее с дивана, и она оказалась на детском батуте. Только дети кругом прыгали с такой силой, что она не могла встать на ноги и подлетела вверх, пока жестко не приземлилась на мраморный пол. Тот отдал холодом, и она поняла — это лёд. И под ним виднелся силуэт скелета оленя с ветвистыми рогами. Она подскочила, и крик ужаса застыл в глотке, но ноги разъехались в стороны, а тело не удержало равновесия. Она рухнула, пробивая собой стеклянную толщу, и погружалась в ледяную воду. И теперь она смогла закричать. Чужие руки схватили ее за плечи и рывком выдернули из глубины. Она не успела и понять, как ее вновь уложили на что-то мягкое и бархатное. Пока не увидела, как над ней захлопнулась стеклянная крышка гроба.

***

      Хардман выкуривал уже третью, если не пятую сигарету. Терпкий сероватый дым заполнил собой уже всю спальню, но маг словно и не замечал его. И даже вечерняя свежесть, скользящая сквозь открытое окно, не помогала. Он вздохнул, потушил окурок в переполненной пепельнице и отошёл от стола. Методично расстегивал запонки на рукавах рубашки, а затем и сами пуговицы. Он намеренно не поворачивался, продолжая стоять лицом к окну. Ведь в его постели без сознания, а, может, и в нем, лежала Руби. Она не шевелилась уже на протяжении нескольких дней, а ее стеклянный взгляд нагонял на мысль, что девушка умерла. Но лекарь, хоть и с трудом, смог считать слабый волчий пульс. Рваное дыхание ещё теплилось в ней, а иногда она дёргала кончиками пальцев. Рэй не жалел о том, как поступил, не мучался муками совести. Он просто ждал. Хардман совершенно точно знал, что то вещество, что сейчас отравляло разум волчицы, не смертельно. Опасно — да, но не более. Он думал, что она проносится через самые темные и забытые моменты своей жизни, что её терзают жесточайшие видения и галлюцинации, что она просто заперта у себя в голове и, возможно, не понимает этого. Возможно, она переживает один и тот же день снова и снова, или, наоборот, ее кидает из одного события в другое. Этого он не знал, но предполагал. Рэйф также был уверен, что, когда она придет в себя, то не вспомнит и половины. Возможно, первое время она не сможет есть или будет мучаться бессонницей, но ничего такого. Маг абсолютно не считал себя виноватым. Он обещал ей карательную меру, и она ее получила. Дверь тихо скрипнула, и в спальню вскользнул Селвин. Рэй как раз скинул с плеч рубашку и уже схватился за ремень на брюках, когда перед ним появился юноша. — Без стука, Сел? — мрачно протянул Хардман. — Руби успела научить тебя плохому? Не советую тебе идти по ее стопам. Он кивнул в сторону своей кровати, и Селвин громко сглотнул. — Искюзьми муа, хозяин, — поджав уши, пролепетал парень. — Просто хотел напомнить вам про встречу завтра вечером. — А, — маг нахмурился, зажимая очередную сигарету губами. — У Виктора, да. Черт, терпеть его не могу. — Мнится мне, и он вас тоже, — заметив, что мужчина слегка расслабился, Селвин осмелел. — Я присмотрю за Шьен. — Не думаю, — щёлкнув пальцами, Рэй зажёг сигарету и тут же затянулся. — Она уже скоро вернётся ко мне. И пойдет со мной. — Ха-а? — Мне будет невыгодно предстать перед этим ублюдком без фамильяра. — А если она не проснется? — Разбужу, — серебряный дым окутал лицо мага, и Селвин молча покинул спальню. Докурив, Хардман двинулся к постели. Он подошёл к той стороне, на которой лежала девушка. Взяв ее за подбородок, он повернул ее лицо к себе, убрал мешающие пряди в сторону. Глаза Руби были широко распахнуты, и в них плескался первобытный ужас. Маг склонился к волчице, уперевшись другой рукой в подушку над ее головой. Их лица были близки так, что кончики носов соприкасались. И если Хардман безучастно рассматривал ее лицо и слушал тихое дыхание, то Руби ничего не видела, ничего не слышала и ничего не чувствовала. Маг сухо усмехнулся, не вкладывая в это абсолютно никаких эмоций. Аккуратно коснулся пальцами чужих сухих губ и слегка их разомкнул. Её челюсти были сильно стиснуты, и на розоватых деснах уже выступила кровь, а островатые клыки наверняка ранили язык. — Сопротивляешься до сих пор, — тихо прошептал чернокнижник. — Хватит, девочка. Пора возвращаться. Он наклонился ещё сильнее, пока его губы не накрыли ее. Пока он не вдохнул в нее серебристый дым, который тут же проник в лёгкие. Пока она сама резко не сделала вдох, а затем не подскочила на кровати. И ее глаза загорелись золотом, из глотки вырвался рык, а когти вспороли матрас. Она свалилась на пол в попытке встать и, не разбирая ничего вокруг, начала ползти. И лишь его голос смог ее отрезвить: — Все кончилось, Руби. Она застыла на карачках. И волчица внутри нее заскулила, прижав уши и хвост. Руби медленно поднялась на ноги, повернулась к Рэйю. Он уже приготовился увидеть злость и ненависть в её взгляде. Приготовился принять поражение, и ту волну противостояния, которую Руби должна была на него обрушить. Он ждал сопротивления, очередного вызова, не смирения и не повиновения. Он ждал очередных обзывательств и ругань, а, может, и попытку нападения. Хардман и сам опешил от того, что не увидел ничего из этого. — Да, хозяин, — прошептала девушка и смиренно опустила голову. ǝɔʚ ʚɐdƍоɯо ‘ǝǝ ɐvɐwоvɔ ɐнɓεǝƍ