Письма в Средиземье

      Холодно.       Укутавшись в меха, Нанья ступила на выпавший снег. Ветер озлобился, что какая-то непутевая путешественница посмела нарушить идиллию заброшенного места, и взыгрался, стремясь прогнать ее. Снег не казался мягким, он стал смертоносным оружием, так яростно защищавшем свои негласные владения. Девушка остановилась.       Глубокий вдох.       Расцарапанные легкие.       Новый шаг давался ей с трудом; ноги не могли найти опоры и проваливались в глубокие ямы, ударялись о скрытые снегом останки строения, увязали в грязи, которая не смогла замерзнуть из-за того же снега. Разыгралась битва между человеком и природой. Всем известно, каким будет исход, но человек не хотел сдаваться, не для этого Нанья проделала долгий путь. Нет. Она не сдастся. Не даст страху победить.       Девушка прикрыла глаза, подбадривая себя, воскрешая в памяти образ, который ей приходил во снах. Черты неизвестного человека, стертые воспоминания и голос. Тихий голос, впитавший в себя всю мудрость веков, но оставшийся добрым и по-своему нежным, но его владелец вовсе не был таким. Голос звал ее. Манил. Такое было впервые, раньше он никогда не звал ее, и сейчас девушке казалось, что она сможет, наконец, найти обладателя. Все ее естество кричало, что она на правильном пути, и никакой снег уж не остановит ее.       Девушка подняла взор.       Он был здесь.       На краю пропасти, на краю мира, спиной к ней, стоял Он. Уверенность, что Он именно тот, кто ей нужен, появилась в сердце Наньи.       Было трудно, было до потери сознания больно, как физически, так и морально, осознавать, что и сейчас увиденное может оказаться очередным бредом.       Раньше Нанья медленно сходила с ума, везде ей мерещилось то, чего не было и никак не могло быть, видела того, кого не существовало, и эти видения заставили ее огородиться от всех, она начала бояться близости с родственниками, откровений с уже бывшими друзьями. Ее меланхоличность, апатия и грустные, почти умирающие глаза волновали близких в первое время, но человек ко всему привыкает, все принимает как должное по прошествии времени, поэтому никто больше не интересовался причиной состояния девушки, а она погружалась все сильней в непроходимое болото, не разбирая, где реальность, а где фантазия. И сейчас ее волнения и метания прекратились, она видит Его отчетливо, чувствует Его присутствие и слышит дыхание — так близко.       Нельзя не коснуться Его.       Нельзя не протянуть руку.       Нельзя не позвать.       Но рука не касается спины. Вместо ожидаемого тепла чужого тела она ухватилась за пустоту.       — Проснись, — ее растормошили, грубо хватая за плечо.       — Что? — хриплый полустон, и сразу же после — реальность ударила по ней подобно молоту. Она снова упустила грань между реальным миром и миром нездоровой фантазии.       — Мы подъезжаем к месту.       От бессилия девушка сжалась, готовая расплакаться, но все же смогла сдержать себя в руках, не в первой. От неприятных мыслей она решила отвлечься видом из окна. Машина ехала по заснеженным дорогам, уверенно петляя по горному серпантину, поднимая пассажиров все выше и выше. Нанья посмотрела на сидящего рядом брата, который ее и разбудил; он посчитал, что миссия его было выполнена и с полным правом снова уткнулся в планшет. Девушка посмотрела вперед. Отец сосредоточил все внимание на дороге, и даже мать, которая не переставала трещать всю дорогу, притихла, когда увидела подъем в гору.       Близкий друг Альберта, отца девушки, предложил провести им зимние каникулы у себя на даче, правда Нанья и думать не могла, даже несмотря на очевидные вещи, что его дача находится в другой стране и высоко в горах. Сейчас, увидев недосягаемые горы, которые с нескрываемым презрением смотрели на нее, девушка уже не считала, что каникулы пройдут хорошо. Страх перед необузданной природой, перед настоящей стихией, перед неизведанным охватил ее разум. Дорога петляла, захватывая их в свой плен, сжимая над ними горы, проход становился все уже и уже, и в момент, когда Нанья подумала, что они оказались в ловушке, горы расступились, представляя взору путников долину, в которой мирно уживались с одной стороны деревушка, а с другой — глубокое озеро, в которое впадали небольшие речки, правда только сейчас они казались маленькими, настанет время, и из-за таяния снегов в горах их ширина разрастется. Долина, окаймленная цепью гор, в летнее время славилась буйством красок, а в зимнее была похожа на жемчужину, в которой переливаются все цвета радуги.       — Красиво, — выдохнула женщина. С ней невозможно было не согласиться, хотя сказанное ею не вписывалась в то, что именно мать Наньи была против поездки в горы. «Уж лучше на море, котик». Хмурила она бровки и выпячивала губы, и не поверишь, что у этой женщины было двое уже взрослых детей. Но как бы она не пыталась противиться, муж на сей раз настоял и не послушал ее. Родители Альберта выросли как раз в горной местности, а сам он ни разу не бывал высоко в горах, хоть они его и манили, он не шел на их зов по разным причинам, и теперь, как говорится, горы сами решились к нему наведаться в виде интересного и заманчивого предложения друга, по совместительству, коллеги. Грешно было отказываться от подобного предложения, даже если жена была против. Муж легко потрепал Марго за щеку, радуясь, что ей хотя бы вид понравился.       — Как в Швейцарии.       — Словно ты там когда-то была, — буркнул брат Наньи.       — Ох, Макс, не груби. Я видела фотографии и могу сравнить.       Максим убрал гаджет и соизволил посмотреть на вид, который открывался с окна пассажирского сиденья, по его лицу трудно было понять, нравится ли ему увиденное или нет.       Покопавшись в кармане пиджака, он достал пачку дирола, с которым не расставался со времен средних классов, закинул, как в рекламе, две штучки, и с лицом философа молвил:       — Отличный вид, кину потом в инсту.       Отец для приличия пробормотал, что современное общество не привыкло радоваться, а привыкло выкладывать фоточки лишь для вида, и никто потом и не догадается, что Макс вовсе не будет скатываться с того склона, не будет лазать по горным вершинам, не будет париться в бане или же купаться в горячих источниках, коими были полны эти места, а все каникулы проведет уткнувшись в планшет или же смартфон. Альберт понадеялся на то, что иногда связь будет все же срываться.       — Вот посмотрел бы я на тебя тогда.       — Что интересного в том, чтобы бродить по белой пустыне?       — Побродишь, потом и скажешь.       Никто не обращал внимания на Нанью, никто не спрашивал ее мнения по поводу того, нравится ей или нет. Все было и так очевидно, на любой вопрос она просто кивала головой или же отделывалась односложным предложением. Альберт глянул на свою дочку через зеркало. Мужчина нахмурился, но затем все же расслабился, когда увидел на лице девушки каплю эмоции. Кажется, ей понравилось увиденное, Альберт не стал уточнять.       Шале, в котором они собрались жить, немного отличалось от остальных домов, но все же гармонично вписывалось в пространство, уютно расположившись близко к редкому лесу, частью лесного массива, за которым начинался подъем в горы.       Надвигающаяся снежная буря попрятала местных жителей, поэтому никто не вышел их встречать, семья не огорчилась.       Альберт загнал в гараж машину и помог донести вещи в дом, который принял их холодно, отопление не было включено. Мужчина вместе с сыном спустились в подвал, дабы включить отопление и принести тепло, Марго же, не теряя ни минуты, сделала экскурсию по дому, выбирая из двух больших спален ту, в которой бы разместилась пара. Дом ей сразу понравился: высокие потолки, большие окна, светлые тона в интерьере — ничего подобного не было в их городском доме.       Нанья поднялась наверх, в мансарду. Увиденное ей понравилось. Мансарда была обустроена со вкусом, и как раз для человека, который решился уединиться, даже если в доме царил хаос. Друг отца имел большую семью, и, видно, это убежище было создано под него и его нужды. Приглушенный свет создавал особую атмосферу уюта, а через огромное стекло открывался вид на озеро и горы. Нанья небрежно кинула рюкзак, решив, что именно здесь она будет и ночевать.       — Нанья, детка, — прокричала снизу мать, — где ты?       — Я наверху.       Привычной кровати не было, зато был огромный мягкий матрас с теплыми одеялами, были и пуфики, и небольшой письменный стол, который вместе с книжным шкафом спрятались в углу. Девушка даже позволила себе немного улыбнуться, когда на противоположной стороне увидела небольшой бар вместе с кофемашиной, надобность спускаться вниз за кофе или какао сразу отпадала. Мысли, которые терзали Нанью после ее пробуждения в машине, медленно исчезали, и если пять минут назад она была настроена негативно, то сейчас была не против провести свое время здесь.       Дом прогревался, а семья уже готовилась к ужину. Продуктов захватили знатно, друг предупреждал, что иногда дорогу может завалить снегом, и добраться до ближайшего городка, где находились магазины, будет очень трудно. Насчет света он их тоже предупредил, перебои, связанные с тем, что деревня находится высоко в горах, были частыми случаями, но местные жители не жаловались, уже привыкли. Да и именно в такие моменты, когда вместо привычного электрического света, сидишь в свете свечи, под треск поленьев, человек начинает себя чувствовать полноценней, тепло растекается по телу, принося с собой успокоение и то состояние души, которое не могут дать нам железные города. Нанья еще никогда не имела подобного опыта, она и представить себе не могла как это — жить без света, но все же почему-то после ужина потащила с собой наверх две свечи, одна из которых была ароматизированной.       Дорога была утомительной, но спать девушка не хотела. Приняв ванну, она, укутавшись в огромный пуховый халат, который некогда был украден у отца, села возле окна. В горах темнеет быстро, но даже в таком непроглядном мраке виднелись очертания гор, озера, домов. И бесконечное небо, где не было ни одной звезды. Увиденное навеяло ностальгию по временам, когда Нанья еще не жила. Девушка прикрыла глаза, вслушиваясь в завывание ветра, в вой, который разбивался об окна и чудилось ей, что тот голос снова зовет ее. Так она и провалилась в сон, уверенная в том, что поездка обязательно изменит ее жизнь. Но вот к лучшему ли?       Ленивое утро девушки началось ближе к полудню. И хотя Нанья проснулась еще ранним утром, но только лишь для того, чтобы перебраться от неудобного для сна окна, на более удобную кровать, и снова уснула, дав расслабиться затекшим от сидения мышцам. Будить ее пришла мама, которая, несмотря на прошедшую ревизию, все же не посетила мансарду, уж очень ей не хотелось портить себе настроение односторонней перепалкой с дочерью. Стоило только увидеть место, где заночевала Нанья, Марго улыбнулась. Увидь она его раньше, мать точно бы определила, что именно здесь та захочет жить, хоть что-то в ней осталось неизменным. Женщина опустилась на пол, устраиваясь напротив дочери и вглядывалась в черты ее лица. Русые кудряшки опять превратились в неприступную для расчесывания крепость. Мать провела по ним рукой, сама того не осознавая, столько времени прошло с тех пор, как она позволяла себе такие вольности, такую ласку.       Белоснежная, немного болезненная кожа смотрелась еще белей, словно она была прозрачной. Марго провела рукой по щеке дочери, убирая кудри, и поцеловала в лоб.       — Просыпайся, милая. Идем завтракать.       — Мгм, — Нанья сильней укуталась в одеяло, укрываясь от назойливости своей матери, которая набирала обороты и сильней начала тормошить девушку.       — Ну же, детка, ты так всю жизнь проспишь.       Марго, после первого серьезного приступа девушки, который случился почти три года назад, боялась заговорить с Наньей, боялась обидеть ее словом, и чем больше она молчала, тем сильней становилась пропасть между ними. Но сейчас женщине казалось, словно они избавлены от старой жизни и старых ран, стоило только сменить местоположение. Женщина воображала, что за эти две недели можно начать жизнь с нового листа, отречься от былых привычек и мыслей. Она легко вошла в свою роль, но когда увидела пронзительный взгляд карих глаз своей дочери, опешила. Кажется, только она решила играть по своему сценарию. Пронзительный взгляд сразу же перешел в отсутствующий, а затем и вовсе отвернулся от нее.       — Скоро спущусь, — тихо проговорила девушка, прекратив любое общение тем, что перевернулась на другой бок и укуталась в одеяло. Мать некоторое время смотрела на кокон, и так и ничего не сказав, спустилась обратно. Нанья уставилась на книжную полку. Сна уже не было ни в одном глазу, но она не хотела вставать, не хотела терять тепло, накопленное с утра.       «Как тихо».       Раньше тишина была для нее радостью, подарком свыше, но сейчас было непривычно очутиться в ней, как будто сошлись два давно не видевших друг друга знакомых, которые сейчас испытывают неловкость и не знают, что говорить и как реагировать на такую встречу. Нанья ждала, медленно пробуя на вкус слово и его значение «тишина», смаковала и выплевывала, потому что оно было пресным, пластиковым и чужим.       Она встала, и хоть в доме уже было тепло, через легкую пижаму прошелся холодок. Девушка подошла к окну. Сейчас небо было чистым, ни намека на облачко. Снег не шел, а откуда-то пробивались солнечные лучи, погода так резко изменилась, Нанья не любила солнце. Взор ее опустился вниз, вылавливая мужской взгляд на себе. На улице стоял мужчина и не скрывал своего интереса. Девушка быстро опомнилась и скрылась внутри, отчего-то щеки ее заалели, а сердце забилось так быстро.       — Вот же! Показаться жителям в одной пижаме. Молодец, — девушка буркнула, стукнув себя по лбу.       Запах жаренного коснулся ее носа прежде, чем она ступила на кухню. Живот сразу запротестовал, отвергая уже этот запах, каким бы вкусным не было угощение.       — Милая, я приготовила омлет, — Марго, увидев, как дочь тянется за хлопьями, не могла удержаться и не обратиться к ней, до сих пор она не хотела принимать того, что по ее сценарию не хотят играть. Возомнившая, что они типичная американская семья, у которой все очень хорошо и дальше будет лучше, она не хотела расставаться с этой картиной, с этой недоступной, по крайней мере сейчас, мечтой, но Альберт невесомо коснулся ее руки, привлекая к себе внимание, и покачал головой, предупреждая жену. Но вопреки ожиданиям отца, девушка не промолчала.       — Наверное, вчера утомилась в дороге, и от запаха мне дурно.       Даже Макс, до этого уплетающий за обе щеки, остановился и удивленно посмотрел на сестру. Такое длинное предложение было для нее в новинку, или все просто отвыкли от того, что изначально Нанья была очень болтливой, говорила о всяких пустяках и спрашивала обо всем на свете.       — Нанья, может тебе лекарство? — осторожно поинтересовался отец.       — Нет, думаю, скоро пройдет.       Но семье было невдомек, что за своими словами девушка пыталась скрыть утренний случай, который никак не хотел выходить из ее головы. Хотя, казалось бы, велика трагедия, но все же. Как назло, перед девушкой раз за разом вставал его взгляд, который рассматривал, не стесняясь, и даже не потрудился скрыться после того, как его заметили.       «И как долго он стоял там?».       Вопрос показался настолько важным, что она проморгала момент, когда молоко достигло краев миски, и если бы не рука, покоившаяся на тумбе, молоко бы так и продолжало стекать, благо, никто не увидел, иначе бы неловкости и тишины, в которой родители попытались бы скрыть страх и тревогу за девушку, не было возможности избежать. Бумажные полотенца вмиг впитали проложившие по столу молочные ручейки. Марго, опьяненная поведением своей дочери, явно вознамерилась заполнить возникший между ними трехлетний пробел в одну минуту.       — Детка, присядь с нами, — нетерпение в ее голосе заметил бы любой; даже Макс, подняв бровь, уставился на мать, Альберт снова хотел предостеречь ее от необдуманных действий и слов, но Нанья послушно уселась рядом с братом и принялась за завтрак.       Кто возомнил, что она была странной, и ее поведение отличалось от остальных, ошибся стократно, но сильней ошиблись родители, послушав «светил медицины» и вместо того, чтобы протянуть руку помощи и уберечь свою девушку от видений, они воздвигли ее в категорию «особенных», однако, не было никакого намека в этом слове на комплимент, оно, скорей, применялось к людям, про которых говорят, что они — не от мира сего. Но сейчас был один из таких моментов, что любое неверное движение и слово могли толкнуть Нанью с края пропасти.       Все было очень просто объяснить.       После приступа девушка никуда не выезжала, а все знакомые старались не сталкиваться с ней взглядами, старались избегать ее, словно та была прокаженной, и вот сейчас во взгляде того человека явно читался интерес. И тогда, хоть и немного запоздало, но светлый луч в ее голове шевельнулся, намекая, что не все так плохо.       Обычное, простое, не наигранное внимание и проявленный интерес, порой могут творить удивительные вещи с людьми, особенно с теми, кто в этом нуждается. Конечно, глупо отрицать, что во внимании нуждаются все, но согласитесь, там, где его получают сверхдозы, в другом месте оно окажется в дефиците — обычный баланс мира, от которого иногда бывает плохо. И сейчас нужно было не просто продержать состояние Наньи, но, самое главное, не дать разрушится тому, что она с сегодняшнего утра начала закладывать новые кирпичики в башню жизни. В ту самую башню, которая была разрушена три года назад, и которую ни родственники, ни лучшие из докторов так и не смогли отстроить.       Альберт непринужденно начал одну из изначально ничего не значащих бесед, которые позже оказываются козырными картами. Видя состояние жены и дочери, он взял инициативу в свои руки. Было странно, как в этом практичном человеке, каким он слыл в своем окружении, могло проявиться то тонкое чутье угадывать настроение и состояние — сейчас оно было так кстати.       — Успел заснять что-нибудь?       — Нет, — Макс нахмурился, отправив очередную порцию омлета, который после вопроса отца начал казаться пресным.       — Я тебя будил, — пожал плечами Альберт, но не скрыл улыбки, когда его сын сильней нахмурился, а затем и вовсе простонал, Нанья удивленно посмотрела на него, словно забыла, что тот сидел рядом.       — Рассвет был просто восхитительным.       — Да, да, — с набитым ртом, что было несвойственно Марго, протараторила она.       — Это так чудесно встретить рассвет в горах, никогда прежде не видела такой красоты.       — Хватит уже. Я понял, что пропустил супер действие.       — Держи, — засмеялся Альберт, протягивая сидящему напротив Максу свой телефон.       Видно, что они все-таки запечатлели восход, и хоть Альберт и не был фотографом, ему удалось, и, видно, случайно, подобрать отличный ракурс. Увлеченная беседой Нанья, придвинулась к брату и посмотрела на экран телефона.       Фотография получилось отличной, но девушка вообразила себе иную картину, на миг, всего лишь на миг, ей показалось, что она видела точно такое же изображение, и, главное, в ее видении был снова Он. Но, покачав головой, девушка решила списать на то, что она уже просыпалась, чтобы перебраться на кровать, и может тогда увидела рассвет. Вспомнить было непросто, она отсела, доедая остатки завтрака.       — Нанья, понравилась фотка? — слышать свое имя на устах отца было очень странно, она дернулась, словно бы от пощечины. Ведь отец звал ее только когда она кричала и извивалась от боли, отец бесился, ругался, злился, кричал на нее потому, что устал. Все устали. Но сейчас в его словах не было злобы, они не ранили, лишь принесли немного дискомфорта, который сразу же прошел. Как некстати девушка вспомнила, что в семье никому не нравилось ее имя — вымышленное, абсолютно беззвучное, но оставленное в наследство от бабушки, которая даже на смертном одре просила исполнить ее обещание, не исполнить нельзя было, это было одним из условий завещания бабушки.       — Да, красивый вид, — тихо произнесла девушка с хрипотцой в голосе. Не стоило сразу пить молоко из холодильника.       Семейный завтрак, впервые за долгое время состоялся в таком составе и оказал приятное и энергетическое воздействие на отца, мать и сына, последний уже составил план, куда они отправятся сегодня же. Все, кроме девушки, поддержали его боевой настрой. Нанья же поднялась наверх, но сей факт не огорчил их, они уже собирались выходить, в конце концов, все знали, что добиться от Наньи, чтобы та присоединилась к ним будет невозможно.       — Не скучай, — крикнул отец, и вышел вслед за другими.       Они не боялись оставлять ее одну, потому что был день, а что может случится днем, ведь все происходит ночью? Все же семья девушки не уяснила, что если что-то и должно случиться, то оно не будет ждать удобного случая, а тем более, времени, чем бы оно ни было, будь то плохим или хорошим.       Крепкий кофе иногда бывает спасением от одиночества, от его горечи и терпкого послевкусия, становилось гораздо легче перенести прошедший ночной кошмар. Но сегодня не только кофе был ее спутником, она решилась выйти во двор, подышать свежим воздухом, от холода ее спасали теплое одеяло и горячая чашка. Морозный воздух вонзился в горло, но был быстро изгнан глотком кофе, девушка не хотела уходить, наверное все же примеряясь к новому для нее слову «тишина», причем, тишина приятная, очаровывающая. Солнце давно встало, но оно не грело, даже когда девушка подставила под его лучи лицо, прикрыв глаза, и пытаясь почувствовать хотя бы каплю тепла.       — Обгоришь, — в абсолютной тишине неизвестный голос был подобен раскату грома. Нанья подскочила, расплескав кофе. — Осторожней.       Рядом с ней стоял тот мужчина, которого она встретила недавно, и девушка была уверена, что краска заливает ее лицо и вовсе не от солнца. Мужчина улыбался, но не отводил взгляда, словно это не он сегодня смотрел на нее. Смущение отходило на второй план, открывая путь возмущению, который наполнил тело девушки.       — Как вам не стыдно! — ее тихий голос, не подходящий к тону, вовсе не отражал бури, что творилась внутри. Мужчина еле сдержал смешок.       — Из-за чего же мне должно быть стыдно? Я просто посоветовал вам не стоять на солнце.       — Вы за мной подглядывали.       — Я? Зачем мне это нужно?       — Откуда мне знать? — Нанья быстро дышала, готовая взорваться от негодования, он ей точно не привиделся, а сейчас смеет еще и нагло врать. Мужчина не отвечал, он пристально посмотрел на девушку, явно забавляясь ее реакции. На обычного деревенского жителя он не походил, хотя и в представлении девушки были лишь одни стереотипы.       — Зачем вы на меня смотрите? — от ясного взора Нанья не могла спрятаться, однако и сказать, что ей было не комфортно, она тоже не могла. Что-то загадочное, необъяснимо манящее плескалось в глубине его глаз, нечто такое, что несмотря даже на смущение, хотелось вновь и вновь смотреть на них.       — Мне нравится то, что я вижу, — наверное, если бы девушка пила кофе, непременно бы поперхнулась, но сейчас она была подобно выброшенной на берег рыбе, которая в отчаянье своем пытается сделать глоток воздуха, минутное замешательство не было сокрыто от глаз постороннего, но девушка все же обуздала эмоции, и проявила ту, которая, казалась, давно потерялась и пришла в негодность — она рассердилась.       — Нахал, — вырвалось прежде, чем она успела опомниться, и под чистый и глубокий смех незнакомца, забежала в дом.       Сердце ходило ходуном, и не только потому, что она с небывалой прытью поднялась наверх, хотя, легче было списать на это, чем на то, что слова незнакомца задели ее. В том, что он насмехался, девушка не сомневалась, ведь как можно нравиться? Как только сердце немного успокоилось и дыхание выровнялось, она тотчас же спустилась вниз, в спальню родителей, где находилось зеркало в полный рост. Мозг выхватил из памяти обрывок разговора, мать за столиком неустанно щебетала своим подругам на другой линии провода о домике, где они гостят, не преминула рассказать и об убранстве огромной спальни, с большим зеркалом.       — Зачем так издеваться? — горько выдохнула она, критически осмотрев отражение.       Даже сдерживаемые резинкой, кудри растрепались, бледное лицо теперь покрылось неприятными красными пятнами, впалые щеки, безжизненные глаза, растянутая одежда, с которой девушка никак не хотела расставаться, все это не могло понравиться никому, разве что алкоголику, который бы завидел в ней собутыльника. Столько эмоций за одно утро. Теперь ее охватил стыд, что она посмела дважды явиться перед ним в неподобающем виде. Злясь на себя, на весь мир, а на мужчину в особенности, она стала копаться в рюкзаке в поисках более менее приличной одежды, но все было до ужаса поношенным, раньше она и не замечала очевидных вещей, да и зачем ей новые вещи, если ее маршрут состоял только из пункта, а и б, где первой остановкой был дом, а второй — работа. Собираясь в путешествие, ее целью было вовсе не угодить будущим соседям или же тонкому вкусу матери, она брала самые надежные вещи, которые с ней больше других продержались, и теперь поняла, теперь только увидела очевидное. Как назло перед ней встал образ, воспоминание из прошлого, а ведь она любила покупать себе новые вещи, а сейчас такое времяпровождение было не только пустой тратой времени, но и был риск, что пока она будет искать приличную одежду, болезнь может проявить себя в полной мере. Интернет магазины предлагали свои услуги, но, забившись в свой никем не нарушаемый кокон проблем и самокопания, она отдалилась от всего, и все, что было раньше для нее привычным делом, начало ускользать от нее.       Девушка горько усмехнулась.       Еще раз осмотрела вещи, после же, небрежно закидывая их обратно, она рухнула на кровать. Сон накрыл ее сразу же.       Истощенный проявленными эмоциями мозг устал, словно бы работал усердно несколько дней подряд.       В чужой спальне, на удивлении, спалось легко, не ощущалось гнетущего состояния, которое испытываешь, будучи в гостях, но даже несмотря на это, кошмары все же преследовали ее, дав ей лишь одну ночь без снов. Ту самую, когда они только заселились.       Непонятно от чего она проснулась, то ли от своего же крика или от того, что ее разбудила Марго, да и это последнее, что волновало Нанью, ее колотило, горло сдавливало от спазмов, но благо слез пока не было. Вернувшись ближе к заходу солнца семья была встречена криком Наньи, который еле пробивался сквозь толщи стен. Отец сразу побежал за лекарствами, Макс же, закатив глаза, поплелся в свою комнату, у него давно не осталось к ней жалости, только лишь равнодушие, иногда разбавленное злостью — из-за его сестры жизнь семьи пошла иначе, многое изменилось и Максу это совершенно не нравилось. Марго, разбудившая девушку, вместо привычного вопроса, обняла ее. Казалось, обычное действие, но мать не обнимала Нанью так давно, что даже разучилась. Девушка отстранилась, сбегая от неловких объятий, и потерла глаза, к тому времени прибежал и отец.       — Не надо, — сказала девушка, увидев в руках Альберта ненавистный пузырек. Голос ее был тихим, хотя могло показаться, что ей больно говорить или это все из-за кошмара, от которого она все еще не оправилась. — Я в порядке.       Девушка перевернулась на бок, ограждаясь от родителей, и крепко держала дрожащие руки, стараясь унять дрожь.       Многие не любят настаивать, а некоторым важно, чтобы их уговаривали, а не оставляли на произвол судьбы, махнув рукой и проговорив что-то из заготовленных фраз «ну, как знаешь». Предложить помощь иногда бывает легче, чем принять ее, и если нам дорог человек, мы должны знать о таких незначительных деталях. Однако нельзя сказать, что Нанья не была любимой родителями, просто для них проще было уйти, всегда проще было оставить ее, когда спустя несколько месяцев после начала болезни ей ничего не помогало. Они всегда уходили, и сейчас Нанья осталась одна в комнате, провожая последние лучи солнца, и отчаянно пытаясь вспомнить что заставило ее кричать и от чего она дрожит. Почему-то кошмары она редко запоминала, хотя их отголоски часто ее преследовали — в этом она была точно уверена, наиболее яркими были у нее видения, которые врывались в реальный мир, где она видела Его — человека, который всегда стоял спиной. Она боялась Его, хотя до сих пор мужчина ей даже не показался, но даже Его присутствие вгоняло девушку в первобытный ужас. Лишь иногда его появление во снах страх почему-то отступал. Про видения, что настигали ее прямо посреди улицы, Нанья отмалчивалась, а врачи диагностировали ее отрешенное состояние, а после и безумный страх, приступами паники. Ничего страшного в ее поведении врачи не нашли, списав ее состояние на псевдоболезнь — депрессию. Ее не лечили стационарно, посчитав, что лучшее лекарство если она не будет отдаляться от социума, но общество само отдалилось от нее, не смея протянуть руку помощи, а после и напрочь — обращаться к ней как к чумной. Люди жестокие существа, изначально они могут и пожалеть, но после весь этот спектакль надоедает им настолько, что они более не желают притворяться.       «Депрессия? Что за бред! Она просто ищет внимания, хочет, чтобы ее пожалели» — брезгливо говорили ее коллеги и морщили носы каждый раз, как она появлялась. Но Нанье в последнюю очередь нужна была жалость. Она просто не хотела сойти с ума, а лекарство заключалось не только в ней, но и в проявленном понимании со стороны близких, ни первого, ни второго у нее не было. И хотя изначально ей и мнилось, что одиночество — лучшее лекарство от всех бед, то с течением времени она поняла, что заблуждалось, и это понимание сковало ее, оставляя в недоумении, но было уже поздно, она сама нечаянно ли или же преднамеренно, отталкивала всех, и сейчас, когда появился некто, который смог дать отпор ее взгляду, источающее крайнее неодобрение, что посмел вторгнуться в ее владения, она не знала как вести себя. Пустые, ничем не обязывающие разговоры — обычная вещь для нашего мира и общества, но Нанье, отвыкшей от простых «прелестей» мира и чудом не ставшей дикаркой, такое положение дел казалось нечто из ряда выходящим.       Остатки кошмара, чисто ради приличия, поковырялись в ее мозгу, оставив тяжелый неприятный осадок, и оставили одну. Опять.       На потолке играли тени, иногда складываясь в приятные глазу мозаики, а в другие же моменты — показывали чудовищ, коих мир еще не видел. Спектакль теней, сопровождаемый мерным бормотанием, доносящимся снизу, и звуками ветра, убаюкивал девушку, обещая, что после одного кошмара не может присниться еще один, и что после его представления ей уже больше нечего бояться. Его предложение было слишком заманчивым, чтобы довериться ему, но слишком добрым, чтобы воспротивиться. Ей снились кошмары.       Снова.