Двойная тьма (сборник зарисовок)

      У Осаму Дазая во рту вязкая слюна, а горло пересыхает. У самого молодого и опасного главы Исполнительного комитета едва заметно дрожат руки, а в ногах слабость, которую он никогда не признает. У него в голове такая болезненная пустота, и пульс стучит в ушах. Где-то ниже, там где у людей находится сердце, о существовании которого у себя мафиози раньше не задумывался, оно неожиданно даёт о себе знать, заходясь частыми, быстрыми ударами под рёбрами. Осаму Дазай, не дрогнув, подносил дуло пистолета к чужим лбам и спускал курок множество раз, но сейчас его желудок сворачивается в узел. И виной всему он — рыжий парень, стоящий спиной к принцу преступного мира и расстёгивающий белую рубашку.       Осаму мысленно заставляет себя собраться и, делая два шага к напарнику, кладёт свои руки ему плечи. Накахара не сопротивляется даже тогда, когда ладони скользят по плечам, медленно стягивая с них рубашку. Ненужная, белым призраком в полумраке падает она к ногам, а Осаму Дазай припадает губами к искривлённым то ли усмешкой, то ли оскалом губам Ханьи, расположившейся аккурат меж острых лопаток напарника. Яркая, в оттенках красного, золотого и синего, она была страшна и прекрасна. Осаму ласкал губами чудовище, свершившее свою месть, но не обретшее покоя. Скользил языком по рогам демона, жаждущего, властного, страстного и преданного, сжимал пальцами огненных карпов, плывущих по рёбрам.       Накахара молчал, не отвечая на ласку, но и не отталкивая. Он без слов позволял Дазаю изучать своё прекрасное тело: жилистое, сильное, с эстетически приятной мускулатурой и яркими, покрывающими всю спину, бока, живот и плечи татуировками. Каждый кусочек был тщательно продуман и лично выбран Чуей, и теперь его кожа была похожа на дорогое произведение искусства. В принципе, так оно и есть.       Татуировки Чуи не просто дань традиции, они представляют собой единую картину, составленную из разных фрагментов, вписанных в канву истории его жизни. На его левом плече восходящий феникс, как знак возрождения из пепла прошлой жизни, а под ним на боку — карп, которого поглаживают пальцы Осаму. Исполнитель сейчас плохо видит цвета, но знает, что этот карп красный, и от того сердце колотится ещё сильнее.       Жизнь так хрупка и быстротечна, и об этом говорит ветвь цветущей вишни, по которой Дазай ведёт холодным мокрым языком, оставляя на коже её ветви прохладную влажную дорожку. Она начинается на спине, обвивает правый бок и раскрашивает рельефный живот. Осаму Дазай на коленях перед своим напарником выцеловывает и ласкает губами каждый цветок.       Накахара идеальный. Лицо, тело, татуировки, руки, сжимающие каштановые пряди прямо сейчас. Тело Дазая тоже покрыто татуировками, но, в отличие от Чуи, он забит от шеи до пят, и прячет свои уродливые картинки под десятками метров бинтов. Его тошнит от кривых демонов и отвратительных драконов, превративших его кожу в безвкусную мешанину красок.       — Ты не можешь быть якудза, — шепчет Осаму, задевая губами кожу на его животе, и рыжий тянет его голову вверх, рывком заставляя подняться на ноги и посмотреть в его мечущие лазурные молнии глаза.       — Что ты там мямлишь? — шипит Накахара ему в губы, удерживая за волосы так, чтобы не дать дотронуться до своих.       — Ты не можешь быть якудза, Чуя, — не сумев подавить дрожь, сдался сам Осаму Дазай, прижимаясь к теплому телу напарника. — Ведь ты — мой сон. Мой идеальный кошмар...