Хотя бы на мгновение

Леон и не думал, что в его жизни всё может так запутаться. Почему-то по какой-то причине жизнь испытывала его со всей безжалостностью, не смотря на его попытки поступать правильно, прислушиваясь к своему неспокойному сердцу. Мысли путали его, в голове зарождался хаос из противоречивых желаний и стремлений. И то, в каком положении он оказался, пугало его, но этот страх не был связан с его дальнейшей жизнью, он думал о чем угодно, но только не о своей судьбе. Он давно решил, что для него самым важным в его жизни является девушка, любовь к которой он так долго не мог принять и понять, каждый раз отбрасывая необъяснимое наваждение при одном лишь взгляде на нее, растворяясь в ее небесных глазах. И когда, наконец, он понял, что эти чувства стали частью его самого, пробуждая все самое лучшее, и открыли те грани его души, о которых он даже и мыслить не мог, - все встало на свои места. Это раннее неизведанное чувство вдохнуло в юного грека новую, наполненную удивительными красками жизнь и надежду на счастье, о котором он всю жизнь мечтал, не находя его ни в своей семье, ни за ее пределами. Будучи еще совсем ребенком, Леон нередко плакал бессонными ночами, спрятавшись от всего мира под своим уютным одеялом, пока никто не мог увидеть его слез, боясь показывать свою слабость, – отцовские наставления крепко сидели в его маленькой голове, не позволяя показывать свои чувства и переживания. Солдатская заправка, полная беспрекословность и отсутствие слабостей – были главными критериями отца по воспитанию еще не окрепшего младшего сына. Слишком тяжелая ноша легла тогда на плечи хрупкого мальчика, лишая его беззаботного детства. Разбитый горем родителей, потерявших своего сына, его старшего брата, Леон очень тонко чувствовал и воспринимал всю боль, окружавшую его в стенах родного дома, и делал всё, чтобы получить хоть капельку одобрения с их стороны, надеясь вытащить их из этого омута бездонной печали, скрывавшейся за масками повседневных хлопот и должностных обязанностей. Любовь к Хиляль, такая нежданная и чарующая, очень ловко ворвалась в его сердце, окрепла и окутала его с ног до головы, как теплое одеяло родной матери в дождливый мерзлый день, как яркое солнце среди бескрайних и беспросветных туч и облаков. И это солнце в лице Хиляль перевернуло с ног на голову его прежнюю жизнь, наполнило его невероятным ощущением наслаждения от одного осознания ее существования. По началу это новое чувство заставляло грека ощущать себя некомфортно и странно из-за сильного желания увидеть непокорную турецкую девушку. Это приносило ему неконтролируемое раздражение и необъяснимое ощущение боли внутри. Не получая ни крупицы доброжелательности или смирения с ее стороны, Леон жаждал завоевать свою Смирну. И, конечно, каждый ее отказ, каждый словесный выпад только раззадоривали юного грека. Покорный своему самолюбию, привыкший к женскому вниманию, он сам не понял, как угодил в сети ее чарующих глаз. Не смог объяснить себе, как ее улыбка, ее расположение стало его главной целью и мечтой, и, будучи солдатом, всегда достигавшим своих целей, он упрямо шел по этому пути. Леон верил, что сможет добиться ее, сможет доказать свою неудержимую и беспокойную любовь к турецкой бунтарке. Он был готов бороться со всем миром за эту прекрасную девушку, противостоять любым трудностям, отбросив все сомнения и предрассудки. И судьба смягчилась, позволив греку понять, что девушка так же неравнодушна к нему, не смотря на гневные речи и противоречащие ее взглядам слова. Но всё не прошло даром. Жертвы, на которые пошел лейтенант, были губительны не только для него самого, но и для всех, кто был дорог ему. В который раз, спасая свою Хиляль, он и не предполагал, какое испытание для него было заготовлено судьбой. Но решать нужно было незамедлительно, поэтому, увидев на дне ящика запрятанное оружие националистов, которые так долго не могли найти греческие солдаты, он не смог противостоять своему сердцу. Он выбрал ее. Предпочел жизнь этой маленькой девушки, его Хиляль, тысячам греческих солдат, которые по его вине падут на поле боя. Это сломало лейтенанта, растерзало душу на мелкие кусочки, заставив кровоточить его сердце от осознания своего поступка. И только долгожданное признание Хиляль, высказанное в его защиту от рокового выстрела Мехмета, заставило сердце Леона биться еще сильнее, дышать еще глубже, воскресая в его сознании убитые надежды и мечты. Она стала его путеводной звездой, за которой он был готов отправиться в самое пекло, не смотря ни на что. Но мог ли Леон предположить, что это будет только началом? Как могло всё зайти так далеко? Ему казалось, что смерть освободит его от этой нестерпимой боли за свою Родину и станет той платой, которую он заплатит за свое преступление, и был готов к ней, надеясь однажды встретиться со своей Смирной в другом мире или в следующей жизни не при таких безнадежных обстоятельствах. Но понял, что слишком рано он поверил в безопасность Хиляль. Она сама себя выдала, явившись к нему в тюремную камеру с намерением спасти. И он понимал, что в силу своего упертого, непримиримого характера, она и не могла по-другому. Поэтому Леону пришлось пойти на сделку со своим отцом, генералом греческой армии. Время безжалостно медленно терзало душу молодому греку, не предполагая, что Леонидасу необходимо было действовать, но он был закован в этой маленькой каморке, среди множества бочек и ящиков предоставленного для него склада. Он должен был узнать как можно больше о том, что так необходимо для генерала Василия. Каждая минута была для него на вес золота, и не в силах сидеть, сложа руки, он отчаянно ходил по комнате, продумывая все варианты возможных поворотов судьбы. Уйдя в свои мысли с головой, он даже не сразу понял, что к нему кто-то пришел. Только краем глаза заметив небольшой силуэт, Леон обернулся. Перед ним в нескольких метрах стояла Хиляль, смущенно ожидавшая, когда же он ее заметит. Ее удивительно нежная, наполненная неприкрытой любовью улыбка придавала ей особое очарование вместе с нежно-розовым платком на ее голове. Хиляль неуверенно подошла к столу, возле которого стоял Леон, и положила на стол книжку, которую с собой принесла. -Пока мы нашли для тебя только это место. Потерпи немножко, до тех пор, пока все не убедятся, ладно? Они не доверяют тебе, - с ноткой детской обиды проговорила Хиляль, сетуя на своих друзей-патриотов. - Они правы, - пряча глаза, ответил Леон. Как все-таки больно молчать, не имея возможности сказать правду единственному человеку, кто в него так безоговорочно верил. Как же больно было скрывать от нее истинность его желания примкнуть к турецким националистам. Но другого выхода он не видел. Леон заметил ее волнение, которое с каждой секундой росло всё быстрее и потому добавил: - Ты сделала всё, что смогла. Спасибо. Хиляль снова смущенно опустила голову, и тяжело вздохнула. Ей было нелегко находится рядом с ним: ее мысли путались, сердце бешено колотилось, а глаза пытались найти спасательный островок от пучины его горящих глаз, от взгляда которого она места себе не находила. Леон, поймав ее испуганный взгляд, тоже растерялся, и рука невольно поднялась к его подбородку. Проведя по нему своей рукой, он так же быстро ее опустил, стараясь отвлечься от своих мыслей о ней. - Моя мама выздоровеет? - осторожно спросил Леон, и тот же миг сердце его сжалось, напоминая ему о состоянии матери в столь неутешительном состоянии. - Непременно, - успокоила его Хиляль, надеясь, что голос ее так же уверен, как и ее вера в выздоровление матери Леона. Лишь с недавних пор Вероника открылась совершенно с неожиданной для Хиляль стороны, и ее помощь зародила в турецкой бунтарке искреннюю благодарность к ее персоне. Леон несколько раз кивнул, заставляя себя не думать о плохом, но в голову то и дело лезли страшные картины, от которых кровь застывала в жилах. А Хиляль стояла ни жива не мертва, не находя в себе силы просто попрощаться с молодым греком. И чувствуя свою беспомощность, свою уязвимость, всеми силами постаралась собрать воедино остатки самообладания. - Я пойду - пытаясь скрыть свое волнение под неуверенной улыбкой, быстро промолвила Хиляль. Но уходить так не хотелось: вся ее сущность тянулась к нему, требовала остаться рядом, прикоснуться к нему, хотя бы на мгновение, но она одернула себя. И уже было повернулась, чтобы уйти, как почувствовала его сильную руку на своем плече. В одно мгновение по ее телу предательски пробежали мурашки. - Хиляль... - остановил ее Леон, и с трепетом Хиляль заметила, как пламенем загорелись его глаза. - Останься здесь. Внутри молодой девушки все перевернулось, и на секунду, она даже растерялась, не ожидая таких пугающих, но в то же время желанных слов. Глаза забегали, ища спасения от его невероятно магнетического взгляда, но это не помогало. - Нельзя. За меня будут переживать, - быстро выпалила Хиляль. Сердце бешено колотилось, и, казалось, что всё пространство вокруг них наполнилось этим звуком. -Когда ты уходишь, я тоже о тебе беспокоюсь, - все тем же бархатным голосом ответил Леон, улыбка которого вновь заставила Хиляль на миг потеряться. - Почему? – спросила скорее себя, чем Леона, молодая девушка. И не сумев совладать со своим желанием, стремительно подняла на него свои глаза. - С тобой может что-то случится, – тихо сказал Леон, не подозревая, что эти слова очень точно выразили его душевную борьбу, из-за которой он и оказался связанный вынужденными обстоятельствами. Но не в силах противиться ее очарованию, молодой грек неожиданно замер, пытаясь запомнить каждую черточку ее прекрасного лица. Слова тут же потеряли свою значимость, а все заботы отошли в сторону, даруя юным влюбленным чудесное ощущение единения в душе каждого из них. И вновь Хиляль почувствовала себя спокойно, как будто и не было той неловкости между ними. На лице Хиляль снова засияла улыбка, а руки непроизвольно потянулись к нему, и, нежно сомкнув свои ладошки чуть выше его локтей, она произнесла: - Обо мне не беспокойся, ты должен думать о себе. И растворяясь в своем ощущении, всей душой благодарила всевышнего за удивительную возможность познать такое сладостное и бесценное чувство. Но неожиданно вспомнив, зачем пришла, Хиляль мигом опомнилась, и, ухватив книгу со стола с лежащими на нем листками бумаги, протянула ему. - Принесла тебе вот это, чтобы ты не скучал. Возможно, Андреас захочет что-то написать, - на улыбке произнесла девушка, радуясь, что смогла, наконец, побороть свое волнение, на что Леон горько усмехнулся. Знала бы она, что твориться в его голове, и какими проблемами заняты его мысли! Книга была последней, что его волновало в настоящий момент, и уж точно ни о каком писательстве не могло быть и речи. Андреас в нем вряд ли найдет свободу. - Спасибо, - пытаясь смягчить свою горечь улыбкой, ответил Леонидас. А глаза жадно и отчаянно цеплялись за любимую девушку, будто чувствовали неизбежное расставание. Хиляль не стала испытывать судьбу на проверку ее стойкости перед бывшим лейтенантом, поэтому в последний раз взглянув на него, развернулась и неуверенно направилась к выходу, пытаясь скрыть вновь возникшее волнение и заглушить бешеный ритм своего непокорного любящего сердца. Леон до последнего смотрел ей в след, но с каждым ее шагом, отделяющим их на все большее расстояние друг от друга, внутри него вновь воскресало неконтролируемое отчаяние и страх за жизнь самого дорогого для него человека, любовь к которому с каждой минутой становилась все сильнее и глубже. И как же хотелось ему крикнуть, остановить ее и ни под каким предлогом не отпускать, лишь бы она была рядом, в безопасности! Как ему хотелось отбросить все принципы, все правила, все убеждения и просто забрать ее куда-нибудь далеко-далеко, где никто не сможет их найти и помешать их любви... Но Леон понимал, что сам находится в весьма шатком положении, еще более опасном не только для себя, но и для нее, и рисковать было так же безрассудно и глупо, как и надеяться, что они смогут противостоять всему миру в одиночку. Книга, которую он все это время держал в руках, с грохотом упала на стол, и, ненавидя себя за свою беспомощность, Леон схватился за голову, пытаясь унять свои мысли, которые беспорядочно носились и не давали сосредоточиться. « Я принесу тебе всё, что ты хочешь, отец, только, пожалуйста, не трогай Хиляль, не трогай мою единственную любовь и надежду на счастье..."