(не)удачная попытка мастурбации

— Ненавижу-ненавижу-ненавижу! — несдержанно выкрикивает Хенджин, почти отламывая ударом кулака полочку в прихожей. Он так взбешен, что даже не расстроился бы потере такой важной вещи. Причина его расстройства — Ким Сынмин. Идеальный, с какой стороны ни посмотри, студент, самый умный, красивый, как сам Дьявол, трудолюбивый, отзывчивый, добрый. Ангел во плоти, просто, мать его. Все, что делает Сынмин, считается божьим даром. За что ни возьмётся — везде преуспевает. Хенджина так бесит его идеальность! Но в то же время никто вокруг не знает настоящего Ким Сынмина. Ехидного, лицемерного, злого нарцисса. Этот парень не считает окружающих за людей. Хенджин не раз ловил на себе презрительный взгляд, в то время как другие даже этого не удостаиваются от Сынмина. Он делает вид, что смотрит на них, но взгляд всегда проходит насквозь. Но в том и проблема, что никто не замечает этой грязи. Только Хенджин. Только он, кто всегда так близок к идеальному лицемеру Сынмину. Хенджин не единожды просил расселить их, но каждый раз его попытки заканчивались неудачей. Будто неведомая сила была против его ухода из той комнаты. Однажды он застал, как Сынмин «слезно» просил не расселять их, надеясь подружиться. Хенджин уже не выдерживал нахождения рядом с этим человеком. Это было выше его сил. Ким Сынмин был для него чересчур. — Меня невозможно ненавидеть, — мягко шепчет Сынмин, проходя следом. Он слышал каждое слово. Он всегда слышит Хенджина, как будто знает, когда говорят о нем и спешит оказаться рядом, чтобы не упустить ни слова о распрекрасном себе. — Не веришь? Хочешь проверить, насколько сильна моя ненависть? — Хенджин хватает его за грудки, вбивая в стену. Он не беспокоится о болезненном шипении, его только сильнее раздражает улыбка на чужих губах. — Ты не убедишь меня, с таким-то стояком, — Сынмин кладет руку на его полностью затвердевший член, нежно сжимая через ткань. Хенджин, правда, ненавидит это. — Ты каждый раз так сильно возбуждаешься. Джинни, это нельзя оправдать физиологией. Хенджин пытался сделать это уже не раз. Когда у него впервые встал на Сынмина, он твердил себе, что это от стресса, всякое бывает, один раз, как говорится… Но потом это повторилось снова, и снова, и снова. На шестой раз это заметил и Сынмин. Он улыбался той самой своей улыбкой, которая хранилась у него исключительно для Хенджина. Тогда они впервые подрочили друг другу. С тех пор Хенджин мог возбудиться только от взгляда на чопорно прямую спину, на обманчиво добрый взгляд, из которого лилось невидимое для других презрение. Хенджина возбуждали самодовольство и самолюбивость Сынмина. — Я слышал тебя ночью. Ты так отчаянно звал меня. Так громко дышал и так восхитительно быстро кончил. Я поражен. Ты тешишь мое самолюбие с каждым разом все сильнее. Хенджин еле успел увернуться от поцелуя. Он готов был принять это, готов был поддаться, но опомнился в последний момент. Было так мерзко осознавать, что им без зазрения совести пользуются. Столько раз он позволял захватить себя в плен. Сынмин оттолкнулся от стены, наступая на Хенджина. Хотелось остановить его, на это были даже силы, но Хенджин не мог. Он снова пал под натиском его чар. А чар ли? Или это проклятие? Пожирающее изнутри, держащее на привязи, словно послушную псину. Хенджин так себя и ощущал: даже если хотелось сделать по-своему, все, что он мог, жалобно смотреть в глаза хозяина и молить о свободе. Сынмин повалил его на кровать. Очередная проваленая попытка осела на душе. Хенджин столько раз проигрывал, что сбился со счета. Он не знал, когда выпадет шанс хотя бы попытаться вырвать победу. От одежды Сынмин избавил их быстро. Он делал это мастерски, будто тренировался днями на пролет, будто только для этого и живет. Хенджин сглотнул, осматривая подтянутое, нежное тело и прикрыл глаза. — Смотри на меня. Хенджин не смел ослушаться. Он медленно поднял веки, чтобы тихо проскулить от исходящей сексуальности. Сынмин оседлал его так быстро и легко, что Хенджин не успел уловить момент. Сынмин двигался медленно, издевательски нежно. Он знал все слабые места Хенджина и пользовался этим без зазрения совести. Даже слегка откинувшись назад для удобства, Сынмин умудрялся гладить живот Хенджина, проникая мокрым пальцем в пупок. Он периодически останавливался, чтобы отдышаться, в это время втягивая Хенджина в поцелуй. Будь это кто-то другой, Хенджин бы полностью наслаждался поцелуем, отдавался ему без остатка и пытался сделать так, чтобы им обоим было хорошо. Но на нем сидел Сынмин, а сделать хорошо Сынмину Хенджин бы не сумел никогда, это же Сынмин, он никого не считает достаточно хорошим. Хенджин и не стремился сделать ему хорошо, поэтому грубо кусал мягкие, слегка влажные и теплые губы, которые с таким упоением отдавались в этот поцелуй. Хенджин мог бы поверить, что Сынмин наслаждается, но не поверит. Сынмин дернул его за волосы после особо сильного укуса. Он без слов заставил Хенджина перевернуть их, чтобы Хенджин сам руководил процессом. Это была редкая возможность. Это значило, что Сынмин устал, что он больше не может держать все под контролем. Хенджин любил эти моменты, потому что так он мог делать с Сынмином что угодно. Он мог связать Сынмина, заставить его испытать боль, грубо трахать его до просьб остановиться. Хенджин каждый раз думал о том, как бы сломить такого гордого и надменного Сынмина. Но каждый раз что-то мешало ему, не позволяло сделать задуманное. Хенджин с силой сжал кожу на бедрах. Сынмин не любил прикосновения, отпихивал руки, если Хенджин пытался сделать хоть что-то, но в этот раз все было по-другому. Сынмина будто подменили. Его лицо не было отстраненным, он не противился касаниям, не держал дистанцию и полностью отдавался во власть Хенджина. Будто раскрылся для него полностью. Хенджин увидел в этом шанс. Шанс на исцеление. Вдруг, он сможет сделать из Сынмина послушного покладистого мальчика, сможет изменить их роли. Рука сама потянулась к открытой шее. Хенджин на пробу обхватил ее, даже провел пальцем вдоль, а после, не заметив никакой реакции, с силой сдавил пальцы. Рот Сынмина широко открылся, но глаза смотрели все так же, без капли страха и сомнений. Лицо постепенно приобретало красный оттенок, Сынмин начал немного дёргаться, но вырваться не пытался, только взял Хенджина за свободную руку, переплетая пальцы. — Пытаешься меня разжалобить? — Хенджин не собирался останавливаться, он все сильнее и сильнее давил на горло, довольно улыбался хрипам снизу. Он заглянул в глаза Сынмина, и испуганно замер. Лицо выражало чистейшее доверие, будто Сынмин точно знал, что Хенджин не убьет его. Но не убьет не потому, что боится ответственности, а потому, что не хочет этого, будто Сынмин считает Хенджина самым близким для себя человеком. — Черт! Хенджин убрал руку. Послышался кашель, Сынмин сильнее сжал переплетенные пальцы. Хенджин вжался лбом в плечо и продолжил двигаться, добиваясь оргазма. Сынмин откашлялся через пару секунд и выпустил первый полноценный стон. Он никогда не издавал никаких звуков, кроме вздохов или паршивых указов. За этим стоном последовал еще один и еще. Сынмин обнял его свободной рукой, начиная двигаться навстречу. Они закончили почти одновременно, и это было так умопомрачительно и оглушительно, что Хенджин, кажется, на секунду потерял сознание. — Ненавижу тебя, — с трудом выдавил Хенджин, понимая, что нет, не ненавидит, давно уже не ненавидит. — Но я тебя не отпущу, — прошептал Сынмин, тычась губами в его висок. Это тоже было впервые. Он никогда не оставался в постели после секса, сразу сбегал неизвестно куда. — Ты единственный, кому позволено настолько много. — Лжец, — Хенджин навалился на него сильнее. В этот раз так не хотелось его отпускать, тем более, что Сынмин и сам не торопился. — Я никогда не врал тебе. Хенджин не верил. Но уже не ненавидел.