In my bones

Эйджиро чувствовал эту боль даже у себя в костях. При каждом вдохе где-то под ребрами начинало резать ножами, ударять кувалдами и рвать стальными клыками. Хрип вырывался вместе с воздухом, а из глаз слезы лились беспрерывно. — Я стану героем, — говорил сам себе Киришима, поднимаясь с кровати, рыдая в голос от боли, но стискивал зубы, подходил к шкафу и улыбался, доставая из шкафа форму Юэй и с яростью бросая в рюкзак пару пачек таблеток. Так совсем скоро у него начнутся проблемы с печенью, но все же лучше, чем корчиться от боли даже на уроках. Киришима прекрасно знал, что происходит. Его легкие пронизывает растение, и оно останавливаться не собирается. Растет себе, как сорняк в огороде, а Эйджиро ухаживает: вдыхает воздух, ест, живет себе, не тужит, только лепестками кашляет и не собирается рассказывать никому, что осталось ему недолго. Особенно тому, кто является причиной. Он знает, что Кацуки уже несколько месяцев назад пережил операцию и теперь испытывал весьма поредевший список эмоций, не включающий в себя ни радости, ни любви. И Киришима умудрился влюбиться в человека, который даже если и захочет, то просто-напросто не сможет ответить ему на чувства. Именно в Кацуки Бакуго. Ему сильно повезло: парень не остался бесчувственной куклой, в нем осталась хоть толика эмоций, а вот Эйджиро со своей палитрой расставаться не спешил. — Кири, пойдешь с нами? — Ашидо держала под руки Сэро и Каминари. Эйджиро обернулся на друзей. — Куда? — его голос был хрипловатым из-за недавнего приступа. — В кино! Баку тоже идет, — Мина подмигнула. Киришима лихорадочно пытался вспомнить, сколько таблеток у него осталось. Лучше перестраховаться. — Нет, не могу… болею, — Эйджиро для вида закашлялся, причем весьма натурально, едва не задыхаясь лепестками. — Жалко, — подал голос Денки. — У пчелки, погнали, — рявкнул Бакуго, проходя мимо Эйджиро и толкая того плечом. Кто бы ни старался убрать его недовольство и капризность: у них не получится. Киришима недолго смотрел, как друзья удаляются, когда почувствовал, как в груди и носу начинает свербить: приступ приближался. Эйджиро пошел в общежитие, заперся в своей комнате и отпустил себя: кашлял, не сдерживаясь ни перед кем. Киришима открыл окно, из-за чего лепестки, еще не успевшие засохнуть, словно ожили. Эйджиро присел к кучке лепестков, которые он не успел убрать утром, и сравнил с теми, какими он кашлял сейчас. Увеличились. Не сильно, но заметно. Цветы растут — ясно как день. Эйджиро свалился на пол, чувствуя головокружение и шум в ушах. Парень попытался закричать, но из груди вырвался лишь хрип, схватился за первый лежащий поблизости предмет — ковер — закашлял бесшумно, раздирая себе горло болью. Через секунду воздуха уже не осталось: лишь пустота и паника. В тишине Эйджиро лежал, словно в вакууме, словно рыбу выбросили на берег и оставили там. И парень ждал, когда же и его бросят в воду. «Походу все» — подумал Эйджиро, замечая, как голова тяжелеет, руки начинает трясти, а в глазах темнеет. Когда Киришима готов был отнести себя к мертвым, его отпустило. Хрип вырвался из груди, глаза широко открылись и сразу же наполнились слезами, руки ослабли и лежали без движения. Эйджиро все так же паниковал, чувствуя боль в груди, при вдохе увеличивающуюся в сто крат. — Блин, блин… — хрипло прошептал Киришима, заливаясь слезами. Обычно он не плакал при приступах, но этот был слишком сильным. Прежде он не задыхался так, поэтому подумал, что умрет, — Чертов Кацу… Киришима сжал футболку на своей груди и закашлялся, прикладывая ладонь ко рту, чтобы чуть приглушить звук. Снова лепестки. И кровь. Эйджиро испугался, хотел было набирать номер матери, а затем вспомнил: она же не знает. Никто не знает. Ни мама, ни сестры, ни сам Кацуки. Эйджиро подобрал все лепестки, пытаясь унять дрожь в руках и панику, выбросил их в мусорку около стола. Киришима оглянул растения, что ему удалось вырастить из выдранных из себя стеблей ханахаки еще в самом начале болезни. У Эйджиро было, мягко сказать, хреново с биологией, но это были лишь близкие копии растений. На самом же деле эти паразиты выживали везде, где есть, куда прицепиться и где есть, чем дышать и чем питаться. Земля, вода, человек — без разницы. Хотя носители всегда были принципиально люди. Но вот одна загвоздка: вне организма человека для цветов наступают неблагоприятные условия — развиваются и дают побеги они неохотно, зная, что есть место получше, где еды побольше и делать (фотосинтезировать) ничего не надо, ведь можно поедать организм человека, делая из него настоящую клумбу на ножках… Чувства — как наркотик. Киришима проверял. У Эйджиро было несколько образцов таких растений. Некоторые были на грани смерти, потому что долго без носителя (человека) они протянуть не могут — максимум полгода. — Эй, хуйло, открывай! — крик Бакуго раздался по ту сторону двери.