Сейчас
Лежать на столе было неудобно. Сансе в спину упирались столовые приборы, а локоть утопал в чём-то противно мягком, должно быть, в раздавленных томатах. Она ощущала себя отвратительно беспомощной, барахтаясь под Петиром среди стеклянных осколков и соуса для мяса. Она с трудом сдерживала слёзы. — Тшшш… — снова прошептал мужчина. Это должно было успокаивать, но, разумеется, совершенно не успокаивало. Так же говорил Джоффри, прежде чем ударить её по лицу. Так же шептал Рамси, прежде чем… Санса на мгновение прикрыла глаза, делая глубокий вдох. Её тошнило от волнения и запаха жареного мяса, что шёл откуда-то из-под волос. А ещё от густого аромата мужского одеколона. От запаха шампуня с ментолом, сигарет, ультра-мятной жвачки, лосьона после бритья. В этот момент Санса ненавидела всё то, что когда-то любила. Эту вечную ироничную улыбку. Эмоции на его лице, меняющиеся одна за другой, словно линзы в калейдоскопе. Серо-зелёные глаза, с холодным механическим анализом следящие за каждым микро-изгибом, что выдавали её губы. Смеющиеся противнику в лицо, чтобы не скривиться от боли. Санса ненавидела глубокий голос с лёгкой, едва заметной хрипотцой. Кричащий на неё шепотом. Руки, с силой сжимающие её запястья. Слишком ухоженные для мужчины. И свой собственный трепет перед всем этим. — Давай без резких движений… honey, — облизнув губы, спокойно произнёс Петир. Санса видела, с каким трудом мужчина подавил волнение: должно быть, то было желание ударить её по лицу. Она широко раскрыла глаза, оскорблённая и обескураженная этой догадкой. Осознанием того, что тот, кто когда-то защищал от всего мира, теперь готов сомкнуть ладони на её шее. — Да как ты посмел? — ледяным тоном спросила она. Ощущая, как слёзы замерзают где-то в глубине глаз. Ей не хотелось плакать. Петир фыркнул. — Хватит вести себя, как избалованная сучка. Будь послушной девочкой, и я лично прослежу, чтобы ты… не испачкалась. В противном случае, несмываемое пятно на платье будет меньшей из твоих проблем. Санса открыла было рот, чтобы ответить, но мужчина перебил, резко наклонившись к её лицу. Вблизи она видела каждую морщинку в уголках его глаз. Каждый образ, что вспыхивал и тут же гас в их глубине. — Я знаю, что ты делаешь, — с угрожающим спокойствием произнёс Петир. Она вызывающе дёрнула бровью и в тот же момент ощутила, как с надрывом трещит, разрываясь в руках мужчины шелк. Это было лишь платье, но ей стало физически плохо. — Прекрати, — приказала она, прекрасно сознавая, что это его не остановит. Его лицо озарила торжествующая тёмная улыбка. — Я знаю, что ты делаешь, honey. Когда покупаешь себе всё это дорогое дерьмо. Когда окружаешь себя вещами, словно грёбанными баррикадами. Думаешь, никому до тебя не добраться? Думаешь, за хорошеньким личиком с розовой помадой никто тебя не увидит? А если белый костюм идеально выглажен, значит, и жизнь твоя такая же? Без единого изъяна. Санса осеклась, ощущая в голове какую-то томительную пустоту. Всё, чего ей хотелось — выбраться из капкана рук. Схватить нож и перерезать противнику горло. Только бы он замолчал. Заметив на своей руке ошмётки раздавленного томата, Петир с отвратительной нежностью провёл большим пальцем по её щеке, вытирая тот о кожу Сансы. — Вот тебе новость, милая. Твоя жизнь — не идеальна, не красива и не безопасна и вряд ли теперь когда-нибудь станет таковой. И тебе некого винить в этом, кроме самой себя. Потому что вовсе не Ланнистеры, не Болтоны и не кто-либо ещё сделали её такой. Всё ты сама. Потому что ты алчная, жестокая, бездушная, властолюбивая тварь, у которой нет ничего святого. Наряжайся в кружева ручной работы или в белый шёлк, ты всё равно останешься кем-то вроде дьявола. — Странно слышать такое… — Санса горько усмехнулась, —…от тебя. Ты разве не делаешь то же самое? Ты разве не Дьявол? От чего-то этот ответ вывел мужчину из себя. — Ты! Сделала меня таким! — с тихой яростью выплюнул Петир, едва она только закончила. — Это просто смешно, — возведя глаза к небу, произнесла Санса, — ты был мудаком задолго до моего рождения… С силой сдавив её челюсть, мужчина заставил её посмотреть на себя, и она невольно осеклась, встречаясь с его взглядом. В котором что-то странно влажно блестело. — У меня была ты, — делая ударение на последнем слове, процедил Петир. Так, словно это всё объясняло. — У меня было кое-что… важное. Она растерянно моргнула, внутренне заменяя «важное» на «святое». — И я… мог быть кем-то другим. И мог быть собой… Санса широко раскрыла глаза, не веря в то, что он сейчас говорит ей всё это. Петир был не из тех, кто стал бы открывать душу своему врагу. Она внимательно осмотрела его лицо, отмечая про себя мечущийся, избегающий её взгляд, играющие желваки, с трудом сдерживающие то, что бунтовало внутри. Скосив взгляд в сторону, Санса отметила, что та его рука, что упиралась в стол, едва заметно дрожала. Но это вполне могло быть от того, что он просто устал стоять в такой неудобной позе. Она старалась не думать о том, что именно Петир сейчас говорил ей. Она слышала и в то же время не слушала. Чтобы не свихнуться. — Но ты… ты отняла это у меня. Отказалась от меня и всего того, что мы планировали вместе, тогда, когда я поставил на это всё. Ты меня предала! — Я знаю, — просто ответила она. Петир осёкся, обескураженный её отстранённым спокойствием. — Я знаю. И что? — Санса дернула плечами и тут же пожалела об этом, царапая лопатки осколками стекла. — Я тебя предала. Потом ты меня предал. Я — тварь. Ты — тварь. Скажи мне что-нибудь новое. От неожиданности и негодования Петир отшатнулся и вскинул руки к голове, запуская пальцы в волосы. Он захлёбывался собственным гневом и болью, то и дело кусая губы. Пытаясь справиться с собой. Должно быть, он понял, что выглядит жалко. Отвернувшись, мужчина отошёл к окну и, достав из внутреннего кармана пиджака сигарету, несколько раз чиркнул зажигалкой и закурил. Санса неспешно приподнялась. Поморщившись, она отлепила от спины осколки тарелки и протёрла это место салфеткой. Петир молчал. Осторожно покосившись на него, Санса отметила нервную дрожь, с которой мужчина стряхивал пепел. Когда-то она очень сильно любила его. И, быть может, эхо той любви слышалось ей и теперь, но всё же Петир, должно быть, любил её больше. — Теперь скажу тебе что-то новое, — резко, без всяких предисловий, начал он, поворачиваясь. — Отныне любая твоя социальная и политическая активность будет строго регламентирована мной. Это значит, что прежде чем сделать заявление, ты спросишь разрешение у меня. Прежде чем пойти на благотворительный банкет, спросишь у меня. И прежде чем запостить гребанные сторис в Инстаграм, тоже спросишь у меня… — Ты прямо каноничный абьюзер… — хмыкнула она, делая вид, что рассеянно осматривает платье, но на самом деле скрывая бешенство. — Не перебивай! — приказал он, указывая на Сансу зажатой между пальцами сигаретой. — Твоей первостепенной задачей теперь станет продвижение законопроекта 1440. У неё внутри всё похолодело. Это был законопроект о возвращении смертной казни. — Ты в своём уме? — не выдержала Санса. — С чего бы мне это делать? Я всегда выступала против него! Потому что считаю это отвратительной и преступной практикой! — Да что ты? — улыбнулся Петир. — А я думал, что ты придерживаешься мнения, что некоторые заслуживают смерти… Какое лицемерие. Как бы то ни было, не имеет никакого значения, что ты там думаешь. Делай, как я говорю, и сможешь и дальше жить своей жизнью куклы Барби. Да, возможно это и разрушит твою политическую карьеру, но мало ли чем ещё можно заняться. К примеру… откроешь себе ювелирный бренд… или салон для комнатных собачек. Можешь вообще хоть до смерти ничего не делать. Наряжаться в красивые шмотки, нюхать и трахаться. Все, как ты любишь. Но… попробуй только что-нибудь выкинуть и пойти против меня, и тогда тебе светит тюрьма, а в случае принятия 1440, возможно и… камера смертников. — Зачем тебе это вообще? — спросила она, прекрасно зная ответ. — Из мести? Чтобы сделать мою жизнь адом? Почему бы не убить меня? К чему эта долгая игра? — Это всё, — резко перебил Петир, прожигая её взглядом, одновременно холодным и горячим. — Это всё, что имеет значение, и всё, что тебе нужно знать. Можешь идти. Лотор отвезёт тебя.***
Мистер Брюн, а чаще Лотор или Уродливый Брюн, знал Петира Бейлиша очень давно. Ещё в бытность того директором ночного клуба, в самом начале восхождения Мизинца ещё даже не в Королевской гавани, не в Чаячьем городе, а в Мейденпуле. Тот клуб назывался по-дурацки — «Sex&Shadows», но Мизинец смог придать этому месту шика. Он начал промоутером в пятнадцать, тогда, когда его ещё даже пускать не должны были туда. А к семнадцати дорос до кресла директора и осознания того, что ему больше нечего было делать в этой дыре. Есть те, кто быстро учится, но Петир Бейлиш был более предприимчивым, инициативным, вертким, эрудированным, талантливым и креативным, чем просто перспективные новички. Он знал, чего хочет, и шёл к этому, несмотря ни на что. Чаще всего действия Мизинца оставались скрыты, и даже Лотор, наблюдавший за всем с очень близкого расстояния, не успел понять, когда именно смешной парнишка, которого он из жалости впустил в клуб, стал тут всем управлять. У Петира Бейлиша были связи. Он знал всех дилеров, проституток, сутенёров, гангстеров и их боссов. А также семьи боссов — их жён и хорошеньких дочерей с палёными дизайнерскими сумками из крокодиловой кожи. Мизинец был учтив и осторожен, он никогда не переходил черту, балансируя где-то на грани, со всеми оставаясь в хороших отношениях. Петир Бейлиш был практически гением анализа: узнавая людей, он действительно их узнавал и был способен предугадывать не только их действия, но и желания, всегда предоставляя то, что было нужно. Будь то наркотики, женщины… Или редкий пудель для взбалмошной любовницы одного из боссов. Время шло, и оно работало против Мизинца. Ему быстро всё приедалось, не только люди и места, но, кажется, сами масштабы. Едва он получал желаемое, как тут же терял к этому всякий интерес. Петир Бейлиш был из тех ненасытных, кому всегда мало. Благодаря своей сумасшедшей воздыхательнице — Лизе Аррен — он перебрался в Чаячий город, где каким-то образом получил грант на обучение в престижном университете. Это, безусловно, поднимало Мизинца на новый уровень, но и без всяких дипломов во время обучения его устроили работать на таможню. После этого дела должны были пойти совсем хорошо, но Бейлиш чуть было не лишился жизни. Во второй раз. Потому что крайне опасно работать одновременно на таможню и на конкурирующие преступные группировки. Именно тогда Мизинец приехал за Лотором и позвал того работать на себя. Петир Бейлиш не был бы собой, если бы сдался после нескольких выдранных зубов и пары сломанных рёбер. Он зализал раны, вставил виниры и рассудил, что его проблемой были не неосторожность, а незначительные объёмы. Мизинец хотел перестать быть мелкой сошкой. Ему было нужно, чтобы с ним считались. С присущей ему изящностью он увеличил доходы таможни в десять раз. Это было абсолютным рекордом, и на него обратили внимание в Королевской Гавани. Наивный муженёк Лизы Аррен дал на него наилучшие рекомендации, и Мизинец начал работать на Ланнистеров. Молодой и подающий большие надежды. Лотор, как человек, решающий проблемы, поехал вслед за Мизинцем в столицу, где тот открыл несколько клубов. Не то чтобы Бейлиш откладывал с зарплаты, у него всегда был план относительно того, как найти нужную сумму денег. Он занимал, отжимал и принимал дорогие подарки от немолодых поклонниц, чтобы кирпичик за кирпичиком выстроить свою маленькую империю из баров и борделей. Со временем Лотор уловил замысел — то была двойная выгода, так как люди платили за выпивку и секс не только деньгами, но и информацией, и очень скоро способности Петира к добыванию таковой, а так же его связи с продажными копами и различными мутными типами пригодились его новым хозяевам. Ланнистеры воротили нос от такого «грязного» бизнеса, но они охотно пользовались его услугами, когда появлялась необходимость «испачкаться», а все, кто кормился из их кармана, пусть и презирали Мизинца, но зависели от него. Потому что он решал, кто и с кем будет спать в этом городе. Он решал, какой кокс будет на их столах и как сильно разбавят двадцатилетний виски. С ним предпочитали не ссориться. Лотор хорошо помнил те золотые деньки и как среди всего этого изобилия в жизни его босса появилась девочка Старк. В начале он не видел в ней ни очарования, ни угрозы и потому был искренне удивлён тому эффекту, который мисс Санса произвела на Мизинца. Петир Бейлиш — вечно ищущий, планирующий и стремящийся вперёд, вдруг остановился. И посмотрел на кого-то с тем интересом, с которым должно быть смотрел только на себя. На вкус Лотора в Сансе Старк не было ничего особенного. Он жалел эту девочку, выглядящую хрупкой и сломленной, и в тоже время думал о том, что есть много девочек на окраинах, которым живётся намного хуже. Её внешность отличалась элегантностью и благородством, но в борделях Мизинца были и такие в духе Грейс Келли, которые смогли бы дать ей фору. Интеллект… тут Лотор не стал бы судить, так как был не очень высокого мнения о собственных умственных способностях, но он считал, что в этом возрасте все женщины импульсивны и лишены мозгов. Со временем некоторые становятся мудрее, а иные так и остаются взбалмошными истеричками наподобие Лизы Аррен. Но Мизинец, очевидно, был совсем иного мнения. У него был особый талант видеть людей и предметы не такими, какими они являлись, но такими, какими те могли бы быть. Должно быть, это и значит — уметь рассмотреть потенциал. Петир Бейлиш всегда и во всём работал на перспективу. Так Мизинец и создал Сансу Старк — женщину, что стала причиной всех его несчастий. Пусть в ней и была искра, но именно Петир Бейлиш разглядел её и не дал этому огоньку затухнуть: он взял её под крыло, спас от Ланнистеров, обучил всему и организовал её первую политическую кампанию. И в день, когда она читала речь перед главами городского совета, Мизинец смотрел на эту девушку так, как ни на кого никогда не смотрел. С гордостью и восхищением. Санса Старк была его самым большим и амбициозным проектом, и вопреки всему, что Мизинец знал из своего опыта и чутья, он впервые в жизни поставил всё на неё. Перестав смотреть вокруг и полностью сконцентрировавшись на достижении того, что определил как их «общая цель». Именно Лотор был тем человеком, который узнал о готовившемся покушении. Лотор рассказал своему боссу о том, что его протеже и его возлюбленная подложила бомбу в машину. Он же организовал всё таким образом, чтобы убийцы подумали, будто их план достиг цели. И всё же лично он — Лотор Брюн — не испытывал по отношению к этому событию ровным счётом никаких эмоций. Он был по-своему привязан к непутёвому боссу, но так же Лотор был привязан к племяннику или милой пожилой соседке, что поливали герани в его квартире, когда он отлучался на «дело», или к ленивой персидской кошке — Лилибэт, что жила у него уже лет пять. Не больше и не меньше. Со временем, узнав Сансу Старк, он начал испытывать к девушке определённую симпатию. Она была решительной и целеустремленной, и скорее изображала инфантильность и избалованность, чем в действительности была таковой. Но лучше всего было то, что эта малышка могла заткнуть и поставить на место самоуверенного Мизинца. Этого Лотору не хватало. Поэтому даже после «покушения» он всегда с теплотой вспоминал о мисс Старк. Может быть, она и была хладнокровной стервой, но таковыми, по мнению Лотора Брюна, были многие красивые женщины. Взрыв машины, впрочем, был совершенно не в её стиле и, очевидно, был результатом истерики, а не обдуманного решения. Странно, что Мизинец не заметил этого. Впрочем, Лотор предпочитал держать все свои мысли при себе. Он вообще мало и редко говорил. Но когда они с мисс Сансой вышли из апартаментов и спустились на лифте к подземной парковке, ему захотелось сказать девушке что-то ободряющее. Такой жалкой она выглядела в разорванном и грязном платье. Но пораскинув мозгами, Лотор подумал, что, должно быть, ей сейчас меньше всего захочется говорить с кем-то вроде него, и потому молча накинул на дрожащие плечи свой пиджак. — Зябко, мисс, — пояснил он, наткнувшись на удивлённый взгляд. Открыв перед ней дверь, он на секунду заколебался. «Должен ли он был извиниться за то, что не вступился за неё?» Да нет, не должен. Он ведь наёмник, который работает на Мизинца. Это была глупая и странная мысль, которая могла прийти в голову только рядом с этой девушкой. Таков был талант Сансы Старк — даже в окружении отморозков, запертая в багажнике или выпивающая в самом злачном из мест, она всегда оставалась леди. И кем бы ты ни был — шлюхой или гангстером — в её присутствии ты внезапно начинал чувствовать смущение, какое испытываешь, заходя в очень дорогой ресторан или магазин. Тебе начинало хотеться соответствовать. Хотя, казалось бы, вот она — усталая и помятая девица, испачканная соусом и помидорами, сидит и едва ли не плачет на заднем сидении его тачки. И всё равно… словно грёбанная принцесса Диана. Впрочем, мисс Старк выглядела не так уж и подавлено или умело скрывала это. Да, она была смертельно бледна, от чего следы соуса, выглядевшие будто пятна крови на белом платье, делали её похожей на девушку из фильма Тарантино. Но её лицо было скорее задумчивым, чем напуганным. Она не была бы ученицей Мизинца, если бы в стрессовых ситуациях не стремилась анализировать. Лотора всегда удивляла эта способность. В действительности чаще всего люди, вступавшие в схватку с Бейлишем и Старк, заранее были обречены на проигрыш. Среди толпы, увлечённой своими порокам и эмоциями, эти двое были теми, кто смотрел на жизнь и взаимодействие с другими словно на шахматную партию. От того любопытнее было наблюдать их столкновение. Лотор мог бы повлиять на этот поединок, обронив что-то вроде «Он скучал по вам, мисс». Но это значило бы влезть не в своё дело, что было вовсе не в правилах Лотора Брюна. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, он увидел, что девушка согнулась пополам. — Вам нехорошо, мисс? Сдавленный тихий голос ответил не сразу: — Да. Очень болит голова. И тошнит… давай заедем в аптеку. Лотор кивнул и вбил в навигатор промежуточный пункт назначения. Вопреки его молчаливому протесту, едва они подъехали к аптеке, девушка отстегнула ремень безопасности и самостоятельно выбралась наружу. Поймав его удивлённый взгляд, она пояснила: — Мне нехорошо, я попрошусь к ним в уборную. Он кивнул и открыл перед ней дверь с золочённым дребезжащим звонком. Встав в очередь, Лотор проводил взглядом девушку, которая подошла к продавщице и, уточнив местонахождение уборной, скрылась внутри. Он по привычке осмотрелся, отмечая отсутствие других выходов и подозрительных личностей. У кассы стояла дряхлая старушка с терьером, а у витрины со смазками мялись и хихикали две девицы в безразмерной одежде. Как ни странно, мисс Санса вернулась раньше, чем подошла их очередь. Впрочем, то была вина старушки, очевидно, страдающей всеми видами хронических заболеваний разом. Она то чихала, то роняла сумку, то не могла найти рецепт. Так раздражало, что будь воля Лотора, он бы продал даме всё что угодно без злосчастной бумажки. В конце концов, женщине за восемьдесят, пусть хоть амфетамин покупает. Хуже уже не будет. — Подождите в машине, мисс, — сказал он, но мисс Старк отрицательно мотнула головой, вытирая с подбородка воду. — Всё в порядке, я подожду тут. С тобой. За их спинами послышался громкий шепот. —…она похожа на Сансу Старк… — Да нееет… ты чего, может только волосами… будет Мисс Совершенство ошиваться в нашем районе. — Почему она тебе так не нравится? — Не то, чтобы не нравится. Просто много показухи. — Она выступает за права меньшинств и поддерживает много эко-инициатив, я делала доклад на эту тему в колледже… — Да сейчас все политики поддерживают эко-инициативы, Марла, тут много ума не надо. — Да, но одно дело — лицемерные старики, и совсем другое — кто-то нашего возраста. Я считаю, что классно, что что-то меняется, и через несколько лет в городском совете может быть кто-то, как мы… — Марла, ну ты и дурочка! Она даже близко не такая, как мы! Ты чего?! Санса Старк из богатой семьи, которая общается с такими же белыми и привилегированными, как и она сама. Выступает за права меньшинств? Да даже моя бабушка более бисексуальна, чем она. Сделала фонд какой-то там для беженцев… но такие семьи как Старк, Ланнистер и Баратеон оставляют рабочий класс в своей собственной стране без средств для существования. Ты вообще видела, как она одевается? Как она выглядит? Словно манекен, а не живой человек. Читала я её посты — сразу видно, что это не она пишет… хрен вообще поймёт, что у этой богатой сучки на самом деле в голове. Но одно точно ясно — ей похуй на всех, кроме себя. Захотела бы помочь — помогла бы из личных денег, устроилась бы волонтёром и носила бы Gap вместо Chanel. Санса Старк — это ничего нового. Это всё худшее в политической системе нашей страны, только в новой обёртке с ниткой грёбанного жемчуга. В двадцать первом веке у политики должно быть человеческое лицо… сколько можно… Всё это время, наблюдая за лицом мисс Старк, Лотор отмечал то, каким стеклянным стал её взгляд. Девушка задумчиво прикусила губу, вся обратившись в слух, не показывая досады или раздражения. Но тем не менее, он наклонился к её уху и спросил: — Мне убрать их, мисс? Подняв на него взгляд, девушка благодарно улыбнулась. — Всё в порядке, давай просто купим лекарство и уйдём. Лотор выпрямился и, помявшись с секунду, наклонился вновь: — Если хотите знать моё мнение, мисс, вы совсем не такая. — Такая… — задумчиво ответила девушка, не поворачиваясь к нему, и тут же изменилась в лице, едва только до них наконец дошла очередь. — Доброй ночи, — расплылась в безупречной улыбке мисс Старк, обращаясь к продавщице. — Что вы посоветуете от головной боли и тошноты?***
Вернувшись в фамильный особняк, Санса застала дом спящим. Впрочем, едва ли он был другим все последние годы. С того момента, как их семья распалась. Но днём эту тишину заглушали голоса прислуги. Звуки шагов её секретарей и председателей различных фондов. Звон ключей от машины, которые Подрик, заменяющий Бриенну в качестве её водителя, любил крутить на пальцах. Он был неуклюжим, и ключи то и дело срывались на мраморный пол. В самый неподходящий и унизительный для шофёра момент. Санса устало возводила глаза к небу, делая вид, что в очередной раз закрывает глаза на его несерьёзность, но на самом деле ей нравился Подрик. Как нравились все люди, что работали в этом доме. Потому что они были живыми — шумными, странными, глупыми, неряшливыми, мечтающими, свободными… Настоящими. В отличии от неё самой, что большую часть времени жила словно за ширмой. Пройдя в свои комнаты, Санса остановилась на полпути к кровати и замерла. Не включая свет. Не делая попыток раздеться. Она повернула голову в сторону окна, сквозь которое пробивался яркий лунный свет. Санса потянула руку к застёжке платья и тут же опустила её, вспоминая, что на спине затянут корсет и у неё вряд ли получится так просто снять его без чьей-либо помощи. Она прошла в гардеробную и оглядела стройные ряды одежды. Большая часть висела в чехлах, чтобы не пылиться, совсем немного вещей лежало на полках, почти полностью уставленных коробками с дизайнерской обувью и пыльниками с дорогими сумками внутри. Ей нравилось приходить сюда. Нравилось разглядывать эти вещи, прикасаться к шёлку, кашемиру и крокодиловой коже. Вдыхать аромат новых, ещё не распакованных покупок. Вслушиваться в шуршание упаковочной бумаги. Когда Санса покупала себе что-то, это каждый раз была словно новая надежда — не вещь, а ключ от её тюрьмы. Она была уверена, что внешнее способно изменить внутреннее, и тратила деньги не на психологов, а на лимитированные платья, винтажные соболиные шубы и антикварную мебель. Гардеробная была её раем — прекрасным, чистым и упорядоченным. Затаив дыхание, Санса запустила руку в один из рядов с одеждой и с трепетом прошлась вдоль него. Да, Петир был прав. Она любила вещи. Любила образ жизни, который вела. И несмотря на то, что благодаря складу своему ума, всегда аппелирующего к нематериальному, к миру идей, Санса могла бы отказаться ровным счётом от всего, носить всё что угодно и жить в каких угодно условиях, она яростно отрицала возможность этого. У неё начинались панические атаки в дешёвых продуктовых магазинах, где пахло плесенью и бедностью. Не тогда, когда она притворялась Алейной Стоун, но тогда, когда была Сансой Старк и на секунду представляла, что лишится всего, что у неё есть, и будет обречена влачить жалкое, убогое существование. Да, ей определённо было, что терять. Окружив себя роскошью и безопасностью, Санса сама создала себе тюрьму. Она сглотнула и судорожно выдохнула. «Это просто вещи, — напомнила себе Санса. — Они не определяют тебя. Только ты сама определяешь себя». «Это просто вещи». Просто вещи смотрели на неё из темноты с молчаливым укором. Красное кашемировое пальто, которое она купила потому, что представила себя в нём на Рождество — словно персонажа ретро рекламы Coca-Cola, той, где был красавец мужчина в костюме, улыбающаяся жена с красной помадой на губах и счастливые златокудрые дети, лепящие снеговика. Пудрово-розовое платье, словно сотканное из лепестков роз, в котором Санса видела себя на воображаемом свидании с мужчиной своей мечты. Строгий и роскошный белоснежный костюм, в котором она уже представляла, как даёт присягу на должность президента. Эти вещи никогда не были просто вещами. Все они были её надеждами. Кусочками пазла из воображаемой идеальной жизни, которую Санса пыталась собрать. И враг, который знал её лучше всех других, увидел, что у неё есть эта слабость. Поэтому Санса взяла в руки столько вешалок, сколько смогла, и как можно быстрее направилась вниз. Прочь из комнат, где всё дышало и пахло ею. Она вынесла вещи в сад и положила на газон. Отдышавшись, Санса вернулась за новой партией вешалок, она так же схватила их, вынесла из дома и свалила туда же в кучу. На тёмную холодную траву. Закусив губу, она снова отправилась наверх. Словно в трансе, ощущая себя пустой и заторможенной, она спокойно взяла несколько коробок с обувью и вынесла их на газон. Затем ещё. И ещё. Понадобилось немало времени, прежде чем Санса смогла перенести всё содержимое гардеробной на улицу. Оглядев выросшую перед ней кучу вещей, она моргнула, словно снимая наваждение, и принялась раскладывать коробки рядами, а ряды выкладывать в форме спирали. Санса глотала слёзы, в последний раз прикасаясь в матовым поверхностям коробок. Она всё ещё жалела себя. «Всё это ничего не стоит, — напомнил ей внутренний голос. — Ты — это ты. И ты всегда будешь собой» Закончив наводить порядок, она упала на колени и согнулась пополам, касаясь кончиком носа коротко-остриженных стеблей травы. Санса не плакала. Она слушала, как бьётся её сердце, скованное рёбрами и корсетом. Вспомнив о чём-то, она протянула руки к одной из коробок и достала оттуда пачку сигарет и зажигалку — свою заначку, спрятанную вместе с лоферами Prada. Чиркнув зажигалкой, Санса закурила и медленно выдохнула дым. Как заворожённая, она смотрела на то, как стремительно тлеет кончик. Она дала себе время, равное одной сигарете, чтобы посидеть спокойно. Послушать звуки ночи и устать от сидения на холодной земле. Затем Санса поднялась и сходила в гараж за канистрой с бензином. Вернувшись, она тщательно облила воздвигнутую своими руками «пирамиду», и чиркнув зажигалкой, подожгла. Когда «пирамида» вспыхнула, она наклонилась к огню и подожгла вторую сигарету, выпрямившись, затянулась. От костра шёл противный запах паленой ткани и кожи, но так же он источал приятное тепло, греться от которого продрогшей Сансе было приятно. Она заметила кроваво-красные блики, что падая на её платье, подчёркивали тёмные пятна от соуса. «Если бы это был фильм, — подумала она, — это была бы очень эффектная сцена». А затем, разозлившись, добавила вслух: — Да не пошёл бы ты нахуй, Петир. Ты нихрена не знаешь обо мне.