Если бы ты любила мечтать...

— Маша, умоляю, не надо меня тащить! Я иду! — выкрикиваешь ты, пытаясь выдернуть руку из крепкой хватки. Терминатор в теле мелкой кореяночки, а не подружка — сила в руках как у накаченного мужика. — Я буду не я, если позволю тебе опоздать, — цыкает та и упорнее перебирает ногами по асфальту. Мимо дороги, забитой машинами, мимо магазинчиков, гостеприимно распахнутых стеклянными дверями. Мимо очереди, отделенной от остальной части тротуара металлическими ограждениями. Очередь непонимающе смотрит на вас, провожает глазами, и тебе так неудобно! Как будто они сейчас догадаются, что вы «по блату», затащут в людской водоворот и намнут бока. — Почему бы нам не встать в очередь? Все равно пришли рано, успеем попасть, — в очередной раз спрашиваешь ты, мотыляясь за Машкой несмышлёнышем. — Да ты шутишь, онни, — возмущенно шипит та. — С такими приглашениями не стоят в очереди. Задирай нос и иди мимо! И потом, — голос её наполняется восторгом. — Может, нас отправят к другому входу, а там… будут… будут Бантаны! Она оглядывается и светит тебе в лицо блаженной улыбкой, аж глаза щиплет от её яркости. Ты отворачиваешься, поджав губу. Для Машки это лучшее приключение в жизни, выигрыш в лотерею, где подарок круче денежного эквивалента в миллион долларов. А у тебя… судьба решается. В маленькой сумке на плече ждёт своего часа подписанная фотография. Задняя её поверхность ровным слоем заполнена буквами, и только один угол оставлен пустым — для автографа. Ты трогаешь сумочку, куда поместились только фотка, ручка и телефон, убеждаясь, что не потеряла её в забегах по городу (приглашения на фансайн Машка забрала во избежание потери, а фотку отнять не смогла), вытираешь вспотевшую ладонь о шёлк платья и строишь на ходу злобную мину. Единственное, что не смогла подружка на тебя напялить — это каблуки. И только оттого, что сдалась твоим доводам, что на каблуках ты в ни жизни никуда не дойдешь. И поэтому на твоих ногах миленькие белые кеды. Зато сверху на тебе нежнейшее шёлковое платье, светлое, в мелкий рисунок, волосы уложены блестящей ровной волной, на лице макияж, одновременно и скромный, и притягивающий взгляды (путешествие в Сеульской маршрутке и на метро подтвердило подозрения, что выглядишь ты на двести процентов). Просто… Это ведь не ты. Точнее ты, но какая-то прилизанная. И да, это ты, но подтянутая под стандарты предпочтений айдолов. Всё ещё ты, но совсем на себя не похожая. — Ты слишком паришься, — сказала Машка, когда ты озвучила свои опасения. После того, как она над тобой покорпела, в зеркале отражалась воздушная нимфа, а не девчонка из Сибири. — Это естественно — наряжаться на фансайн, там все такие будут, потому что их оппачки будут смотреть. А на тебя, дорогуша, твой оппачка будет смотреть намного больше. — Перестань, — смутилась тогда ты. — Может, приглашение не это означает… Неожиданно серьёзная Маша отразилась в зеркале. Она обняла тебя со спины и положила подбородок на плечо. — В любом случае, это шанс. Тогда ты должна сделать всё, чтобы исправить разрушенное. Покажи Чонгуку, какие решительные бывают русские девочки. Я понимаю, чем ты руководствовалась. Рациональность и серьёзность у тебя с пяти лет идут рука об руку. Но сейчас не время им поддаваться. Особенно когда болит вот тут. Маша похлопала тебя по шёлку на груди, где билось измученное сердце. И не успела ты впечатлиться взрослыми суждениями подружки, как она добавила, заржав: — И вообще! Ничо не знаю! Иди и сделай так, чтобы я со всеми познакомилась! И теперь коварная подруженция настырно тащит тебя мимо очереди — к мужчине, загораживающему вход в здание, машет ему приглашениям, привлекая взгляд. И, о Боже, это срабатывает. Мужчина щёлкает пальцем перед лицом ещё одного менеджера, и тот жестом показывает следовать за ним, к входу за углом. Несколько секунд вы с Машкой таращитесь друг на друга, а потом, подпрыгнув от восторга, бежите следом. Очередь остаётся за спинами. Вы попадаете в тёмный коридор, больше похожий на подсобку или кладовку, в конце которого слышен гул голосов. — Прошу туда, последняя дверь направо, — кланяется вам менеджер, и на лице его не дёргается ни один мускул — ничто не выдаёт любопытства. Может, они все в Бигхит закалённые, а может, действительно, есть такая практика. На этой мысли у тебя сбивается дыхание. Первый вариант нравится больше. — Проходите в зал, занимайте свои места. Он уже заполняется, — продолжает инспектировать парень. — Через сорок минут начало. — Подскажите, — прижимает руки к груди взволнованная Маша, — а парни уже… прибыли? — Нет. Они приедут к началу, — улыбается тот и снова кланяется, прощаясь. Пару минут вы зависаете, шальными глазами глядя друг на друга. Почти свершилось. Происходящее кажется сном. Для Маши — долгожданным, выстраданным на концертах и в фанкафе. А для тебя… увидеть Чонгука ещё раз — сродни выздоровлению. Внутри болит бесконечно от того, что столько времени потеряно зря, ведь не забыла его, как ни старалась. А ещё дёргается нутро, потому что не знаешь, что впереди. Тебе дали шанс исправить содеянное, и правильно ли ты им распорядишься — вопрос. Несмотря ни на что, счастье пузырится в животе — решимости тебе теперь не занимать. Получится или нет, но ты сделаешь всё. Боевито ухмыляешься Машке, та взвизгивает, и вы обе торопитесь в зал. Он заполнен на половину. Не особо большой, почти всё место перед сценой занято рядами складных стульев. Вы незаметно вливаетесь в поток людей. Нетерпеливые девчонки гудят, рассаживаясь. А у некоторых на руках знатная техника с огромными объективами. — Фансайты, — толкает тебя плечом подружка. — Будут клёвые фотки. Сверяетесь с приглашениями и присаживаетесь на второй ряд. Впереди, на небольшом пьедестале, стоит пустой пока стол и семь стульев. Рядом крутятся люди — поправляют микрофоны и расставляют бутылки с водой. Машка крутит головой, чисто в Диснейленд попала, а ты разглядываешь свои вцепившиеся в сумку пальцы. Страх и предвкушение щекоткой ходят по коже. Ещё чуть-чуть, и увидишь. Круглые, хитрые глаза, нос-рубильник, острый срез челюсти. Опять посмотришь на губы, изгибающиеся в лукавой улыбке. Как ты соскучилась. До горячих слёз. До обморока. Не будешь думать о плохом, мол, вдруг приглашение — злая шутка или издевательство, Чонгук не выглядит способным на жестокость. Ты веришь в лучшее. Поэтому закрываешь глаза и готовишься к долгому ожиданию.

***

Чем ближе назначенное время, тем громче голоса в помещении. Нетерпеливый гомон, женский смех, кричалки, которые Машка с удовольствием подхватывает — щемят уши. Некоторые пришли с небольшими плакатами, некоторые — со знакомой уже бомбочкой. Ощущение праздника, яркого события потихоньку охватывает всех. Кроме тебя. Чем ближе час встречи, тем сильнее тебя охватывает мандраж. Конечно, ты не уйдёшь, ни за что, это было бы тупо. Но порывы выскочить за дверь, умыть горящее лицо водой, да хотя бы отдышаться — нет-нет и возникают в тяжелой голове. Ты их давишь на корню. Рациональность — это, конечно, хорошо. Но от чувств никуда не деться. — Смотри, смотри! Скоро всё начнётся! — пихает тебя в бок подружка, и ты выныриваешь из мыслей. Суета около столов похожа на последние приготовления. Перед пьедесталом с двух сторон замирают здоровые мужики в тёмных костюмах («телохранители», — шипит Машка), а потом на сцене становится пусто, но только на минуту. Через боковой выход туда поднимаются семеро парней. Аплодисменты, выкрики, девчачьи восторги в голос, взволнованные вздохи Машки, — всё теряется в липком сиропе блаженства. Ты слабая, онемевшая, задохнувшаяся — глаз не можешь отвести. От Чонгука. А он от тебя, после того, как садится в центре стола и безошибочно находит место, где ты сидишь. Смотрит, не отрываясь, не обращая внимание на гул голосов, а потом улыбается. Она, та самая улыбка! Яркая, дерзкая, стоваттная — освещает весь зал, но предназначена только тебе! Глупое сердце делает кульбит. — Ах, онни, какая ты счастливая, — опять вздыхает Маша на ухо. — Ведь он улыбается тебе. Серьёзно, улыбается только тебе. Улыбнись в ответ, дурёха. Дрожащие губы силятся растянуться в ответную улыбку, но слёзы, глупые бабские слёзы мешают. Ты их смаргиваешь, закинув голову, а потом улыбаешься, трепеща всем телом, и закрываешь лицо руками. Сомнения развеиваются. Стыдно от того, что счастье твоё читаемо. И радостно — разноцветные бабочки стайкой порхают внутри. Надо отдышаться, потому что невозможно сразу осознать, что тот красивый айдол, чьё имя визжат стадионы, сейчас смотрит на тебя. Мысли о собственном внешнем виде забыты — чертовски приятно, что выглядишь соответствующе — симпатичной, нарядной девчонкой, летней и лёгкой, снаружи такой же, как и внутри. Растопыриваешь пальцы и смотришь сквозь них. Чонгук говорит приветственную речь и кивает тебе, улыбаясь. Ты прыскаешь и наконец-то убираешь руки. — Шельмец! — восторженно бухтит Маша, почти подпрыгивая на стуле. — И не боится же. Ну и правильно, чего тут бояться, кто поймет, кому он тут улыбается и кивает. Мы сидим ровно по центру. Но каков же, онни! — Он… он… самый лучший, — признаешься вполголоса. — Я таких не встречала… — Айгу! — стонет подруга, умиляясь. — Я буду вас звать Чононни… или Оннигук, когда ты будешь све… — Цыц! — краснеешь ты. — Перечитала дерьмовых фанфиков! Ещё смела мне скинуть! Дай послушать остальных! Машка ржёт в ладошку, а ты принимаешься обмахивать горящее лицо. Всегда знала, что та дурная, а Машаня с гордостью несёт почётное звание. Людской гомон то затихает, то бурлит восторгами после речи каждого. Ты внимательно разглядываешь остальных участников, но глаза магнитом клеятся к центру стола. То и дело скрещиваетесь горящими взглядами с Чонгуком. Видно, как он старается уделить время всему залу, но ваши магниты разных полюсов — оторваться друг от друга невозможно. И от каждого незримого столкновения в животе вспыхивает костёр. Наконец, менеджер дает сигнал начала походу за автографами. Очередь на диво послушная и вежливая — никто не ломится по головам, никто не толкается. По рядам выходите в проход, следуя указаниям стаффа. Вы в очереди почти первые. — Иди, я после тебя. Удачи! — пожимает тебе руку Маша и следом сует блокнотик. — На, для автографов остальных. А то пробежишь мимо. Очередь потихоньку растягивается вдоль стола. На каждого мембера даётся пять минут, а потом все дружно продвигаются дальше. — Что ж… Пяти минут мне хватит, — говоришь ты и снова трогаешь сумку с фотографией. Поднимаешься на сцену под пылкими взглядами некоторых товарищей. Ого, а стол, оказывается, выше, чем ты думала. Он тебе по грудь, может, чуть ниже. Ну что ж, зато не надо нагибаться, светя в зал короткой юбкой. Видишь краем глаза, как Чонгук толкает плечом соседа и что-то ему шепчет. Смотрят уже оба, а улыбаются — словно Боженьки. Но их тут же отвлекают девушки в очереди. Первый мембер, кажется его зовут Джин, — весёлый, смешливый — вы мило беседуете, хлопаете друг друга по ладоням. Слышишь сзади Машин писк. Оглядываешься и замечаешь, как она зависает на первых ступенях сцены. Вид у неё очумевший — того и гляди закапают слюнки. Ты заново оцениваешь парня перед собой. Хорош, ничего не скажешь. Губки, глазки, щёчки. Это ему, что ли, двадцать семь лет? — Там моя подружка, — сдаёшь ты Машку Джину. — Она давно мечтала сюда попасть и теперь слегка не в себе. Передай ей от меня воздушный поцелуй, оппа. Губастенький милашка сговорчивый. Подмигивает и шлёт Машке чувственный поцелуй. Та обморочно шатается на ступенях. А ты мстительно хихикаешь и продвигаешься дальше. Следующий участник — любитель поболтать и без малейшей скромности. С вытаращенными от любопытства глазами расспрашивает тебя о Родине и с удовольствием повторяет за тобой «ЗДБРАБТУЙТЕ» и «ЗБАЗИБА». Смеёшься, получаешь автограф «Чон Хосок» и стреляешь глазами — сначала вперед на два стула (Чонгук «сурово» качает головой и опять вязнет в обязательном общении с поклонницей), потом назад, на подружку, которая с блаженной улыбкой что-то втирает Джину. Вот уж кто в своей стихии. Эта болтушка кого хочешь утрещит. Очередь снова сдвигается. Ты оказываешься перед парнем, которого толкал в плечо Чонгук. — Привет… — улыбается он с видом коварного соблазнителя и неожиданно шепчет твоё имя. Ты ахаешь, а он протягивает тебе руку: — Давай. Хорош, чертяка, без шуток. По какому принципу их набирали в группу? По какой шкале оценивали? И есть ли шкала крышесносности? Этот участник точно на её вершине. Чуть ниже Чонгука. — Эээ… привет… — блеешь ты и киваешь на протянутую ладонь: — Что давать? Блокнот? Губы красавчика дрожат в попытке сдержать смех. Ну, что сказать. Чем ближе заветный стул посередине, тем ты тупее. К тому же, к вашему разговору чутко прислушиваются. — Руку давай, говорю, — хмыкает тот и берет твою ладонь в крепкую охапку. — Меня зовут Ким Тэхен, приятно познакомиться. Мама дорогая, ладонь с концами пропадает в его! Вот это размеры у парня! Ты пялишься сначала на ваши сомкнутые руки, а потом на Чонгука. Тот сводит брови в линию, а парень перед тобой смеётся в голос. — А что, на фансайне так можно? — удивляешься ты и пытаешься потихоньку руку отнять. — Открою секрет… — сногсшибательный (без шуток, ну!) Ким Тэхен наклоняется к тебе — переваливается через стол — и говорит почти на ухо: — На фансайне можно и не так. Хочешь узнать — как? Щёки и лоб горят от смущения. Голова идёт кругом. Ты, онемев от наглости красавчика, сипишь «кхе-кхе» и жалобно смотришь. Рука всё ещё зажата в его горячей ладони. Транслируешь взглядом: отпусти на волю, а! Тот отвечает нахальной усмешкой. Что за дела? Что за намёки? Смилуйся, Боженька, для тебя это слишком. Внезапно ему на голову со всей силой опускается мягкая игрушка. Ты в ужасе закрываешь глаза, предчувствуя катастрофу. Твою руку выпускают из плена, а потом громкий басовитый ржач сотрясает сцену. Драка отменяется? Ты потихоньку подглядываешь через один прищуренный глаз. — Ну, попытка не пытка, — отсмеявшись, негромко говорит Тэхен и уже с серьёзным видом отнимает у тебя блокнот. Ставит размашистую подпись и подмигивает: — Я бы тебе показал, но Чонгук справится лучше, правда? Сбоку хихикает Машка, заставшая горячую сцену «разборок айдолов», а ни разу не удивлённый Чон Хосок крутит пальцем у виска и качает головой, мол, придурки малолетние. Очередь опять сдвигается. Остатки дыхания застревают в лёгких. Кожа начинает плавиться. Чонгук перед тобой — одетый в брендовые вещи, накрашенный — всклокочен и диковат. Как самый мужикастый мужик. Ноздри трепещут, брови сурово сведены. Ты прижимаешь руки к груди жестом «не виноватая я, и вообще прекрати», и он силится улыбнуться. — Прывьет, — говорит он по-русски и, наконец, выдыхает. Продолжает по-корейски тихо-тихо: — Думал, не дождусь тебя. Сбоку ахает Машка, которая слышит только потому что греет уши, а ты улыбаешься ответно как чумная. Сейчас или никогда. — Оппа, — тянешь капризно, дуешь губехи и морщишь нос. Достаешь из сумочки фотографию, аккуратно, во избежание подглядываний, обратной стороной кладешь её перед айдолом. — Чонгук-оппа, поставь здесь, пожалуйста, автограф. Машка крякает ещё раз, ты под прикрытием стола показываешь ей кулак, а сама с затаенным задором смотришь, как у Чонгука дёргается глаз. Он опускает взгляд на карточку, заполненную мешаниной слов. — Это всё для тебя, оппа, я старалась. Женись на мне, Чонгук-оппа, — сообщаешь с придыханием. Сейчас у тебя тоже задёргаются оба глаза от сдерживаемого хохота. А Маша с Тэхеном на пару давят истерические смешки. Кажется, Чонгук ловит на лету правила игры. Он так же аккуратно поглядывает на оборот фотографии, ухмыляется, узнав свою работу. — Ну-у… не знаю… Ты уверена, что я для тебя оппа? Я ещё молод, — тянет он, лениво водит пальцем по строчкам. — О… тут и «поцелуй меня» есть. Может, начнём с меньшего? Про женитьбу я у мамы не спрашивал. — Всё или ничего, русские не знают полутонов, — шутливо насупливаешься ты. — Чёрное или белое, да или нет. Отвечай сейчас. — Обожаю русских девчонок, они такие… странные, — неожиданно серьёзно шепчет Чонгук, наклоняясь. — То разбивают сердце, то приходят, чтобы забрать его с концами. — Так и есть, хочу забрать тебя навсегда, — соглашаешься, сморгнув набежавшие от его слов слёзы. Разбитое сердце не только у тебя. И как же от этого больно. Но ничего, два разбитых сердца можно склеить, только надо действовать решительно и настырно. — Знаю, звучит нагло, но я чертовски уверена сейчас. Чонгук-оппа только мой, никак иначе, — выдыхаешь ты с силой. Волнуешься, не перегнула ли палку. Пять минут скоро подойдут к концу. Чонгук задумчиво чиркает что-то в свободном углу фотографии. Менеджер издалека делает знак, и ты опускаешь голову. Молишься про себя — пожалуйста, отдай мне его, Боженька. Больше не обидишь. Замечательнее парня не встречала, и не важно, что он знаменитость. Ты влюблена в смех, в улыбку, в пушистые волосы, в сильные руки, в круглые глаза и здоровый нос. А ещё в его доброту, чувство юмора, оригинальность, в каменные ляжки и попу орехом. Неужели не справитесь вместе? В конце концов, не может быть, что ни один айдол не встречается. Сказки, враки, чушь! А если и так, пусть Чонгук будет первым! Вот так-то! Вдруг чувствуешь, как твои волосы отводят от лица. — Дай свои руки… — говорит Чонгук и косится на Тэхена. — А то некоторые держали, а я нет. Непорядок. Со смешком вкладываешь свои ладони в чужие, прикрываешь ресницами жадный взгляд. — Так вот… — парень серьёзно смотрит на тебя. — Чонгук-оппа со всеми пунктами согласен. Ты красивая. Ты мне нравишься. Хочу тебя поцеловать. Жениться? Давай как-нибудь потом… Ты хихикаешь, руки в нежном захвате трясутся от накала чувств. Смешно, радостно, больно — такая мешанина внутри. Со стороны кажется, что айдол и поклонница флиртуют на фансайне, а на деле решается ваша судьба. — Ты дождёшься меня? — спрашивает парень, склонив голову. Молча киваешь, не уточняя — ждать всю жизнь, конца фансайна, звонка? Не вопрос, готова. Но сказать не можешь — голос сейчас подведёт — даст петуха. Чонгук отпускает руки, напоследок сжав их крепко, отдаёт обратно фотографию, на которой в углу написано: «СОГЛАСЕН, ТАЩИ ДОКУМЕНТЫ (Копирайт Юнги-хён)». Рядом нарисовано ровное красивое сердечко, а снизу приписка: «Выход налево, дверь напротив. Дождись». И очередь сменяется снова. Новый парень с интересом смотрит на тебя. А ты закрываешь лицо руками и трясешься плечами. Как хорошо теперь жить. Ты снова сильная — восстала из пепла, как птица феникс. Ведь любовь твоя взаимная.