Если бы ты любила мечтать...

И то правда — чувствующей себя виноватой Машке хватает десяти минут, чтобы привести тебя в человеческий вид. Волшебные патчи под и над глазами, заплаканное лицо тоже чем-то намазано и нахлопано, «чтобы впиталось». Она даже успевает тебя подкрасить — мажет тушью и блеском. Ты переодеваешься в первые попавшиеся выглаженные вещи и бежишь к двери. В зеркале около порога отражается не та зареванная и потрепанная девушка-сова с удивленно круглыми глазами, там мелькает фифа, которая, можно сказать, не пила и не переживала. Так, слегка всплакнула над грустным фильмом. — Третий сорт — не брак, пойдет! — сомнительно напутствовав себя, выходишь из дома. Около подъезда растерянно оглядываешься. Огромное количество машин припарковано по обеим сторонам улицы, и ты понимаешь, что не додумалась спросить у Чонгука, в какую тачку прыгать. Теперь что, в каждую заглядывать? У тебя на третьей решимость закончится. А в пятую какой-нибудь не в меру ретивый мужичок затащит! Неуверенно смотришь на ближайшую Кию, но не успеваешь сделать к ней шаг, как черный мерседес, низкий и плавный, моргает фарами с другой стороны дороги. — Матерь Божья… Это мне? Мне туда идти? В ту тачку? — натурально пугаешься ты. Что там говорила про третий сорт? Ещё один тычок по голове, что звёзды с неба не должны спускаться к людишкам. Этот Бог в мире автомобилей вопиющим образом не подходит вашему району, полному малолитражек и семейных универсалов. Хищные линии и грация кошки в металле, укрощённая мощь и затаённая страсть — жалкие эпитеты для машины, словно замершей в движении. Подходит Чонгуку, вдруг думаешь ты. Поднимаешь голову и обегаешь взглядом дом. Жалкая надежда зреет в груди — хоть бы соседи были заняты кто чем и не любовались чудесным днём из окон квартир. Хорошо, ваши окна выходят на другую сторону, и Машка при всем желании не сможет запалить, куда ты сейчас сядешь. Не хочется потом косых взглядов и новых расспросов. Нетерпеливый сигнал клаксона заставляет подпрыгнуть. Торопит, невыдержанный товарищ. Сдвинув решительно брови, идёшь к машине. За тонированными стёклами никого не видно, зато в отражении опять мелькаешь ты, бледная и с боевым выражением лица, готовая отстаивать разбитое сердце и гордость. — Привет… — взволнованно говорит Чонгук, когда ты усаживаешься в машину. Ты смотришь на него искоса. Всё ещё красивый. Шапка волос пушится на макушке, очередная рубашка мягко облегает широкие плечи. А руки на руле… Крепкие, с широкими запястьями. Кисти расслабленно лежат на клаксоне, длинные пальцы барабанят в такт тихой музыке. Не надо смотреть порно, чтобы задохнуться от острых игл похоти, прошивших низ живота — можно просто полюбоваться на руки Чонгука. А если вспомнить, как они тебя гладили, мяли, стискивали талию под рубашкой. С легкостью приподнимали, чтобы усадить на ширинку. Как эти руки давили на твои, заставляли проезжаться ладонями по твёрдому телу… Воспоминания, как свежая рана, болят, не переставая. Ты вспыхиваешь, тихо бормочешь ответное «привет». Щёки полыхают бардовым, и надо их спрятать, чтобы не показать, как волнует близкое соседство Чонгука. Отворачиваешься, прокашливаясь. Тоска стискивает жёстоким кулаком сердце. Вроде рассудительная, серьёзная — мама всегда говорила, что взрослая не по годам, поэтому с чистым сердцем отпустила в Корею, проводив словами: «У тебя голова на плечах в разы сознательней, чем у меня». Знала же ты, к чему приведёт знакомство с ЧонКуком из PTS. Знала! И всё равно приманилась, как бабочка на огонёк. На целый КОСТРИЩЕ. И теперь горишь и сгораешь ни за что. Надо было сбросить парашютом ему на макушку ту сраную шапку и забыть, что близко видела мечту миллионов женщин от двенадцати до пятидесяти лет. — Как вчера?.. — отзывается Чонгук, не дождавшись от тебя ничего, кроме полудохлого приветствия. Ты вскидываешь голову на колючее «вчера», обвиняюще смотришь на него. Кто же так начинает разборки? Сразу в лоб бухает, не даёт отдышаться. И Чонгук словно подслушивает твои мысли, моргает и добавляет: — … доехала? У самого же черти в глазах бесятся. — Не помню… — складываешь руки на груди и мстительно добавляешь: — Вообще ничего не помню, представляешь? — Странно, только недавно спорила о том, что вчера ничего не было. — Поэтому и не помню, что ничего не было, — надуваешь губы ты. Что-то типа «русская упрямая натура» доносится до тебя, Чонгук чертыхается в своё окно и опять поворачивается. — Почему вчера убежала? — не даёт он сбить себя с темы. Что за человек, а! А как же «вокруг, да около»? Хорошо, закатываешь ты от злости глаза, хочет прямой откровенный разговор, он его получит. — А куда ты меня позвал? — взвиваешься, тут же позабыв, что всё «забыла». — Я думал, у нас все взаимно! — О чём ты? О взаимном удовольствии? Это, конечно, замечательно, но мне не интересен секс ради секса! Хоть с кем! — рявкаешь обиженно. Тема ужасная — интимная, и отвратительно такое обсуждать с парнем. Но лучше разъяснить сразу, что с тобой не проканает «дала и не паришься». Ты ещё как паришься на эту тему. — Я не о сексе! — повышает голос Чонгук, круглит на тебя глаза. — Так о чём? Вы смотрите друг на друга, насупившись, под весёлую девчачью песенку. В душистом прохладном салоне автомобиля нечем дышать, обстановка быстро накаляется. Чонгук кусает губы, поняв, что разговор с лёту не получается. И ты не помогаешь его наладить, в конце концов, именно он жаждал обсудить вчерашнее, так пусть теперь пыжится. Молча трогаешь подвеску «Golden Closet», одну из многих, гроздьями висящих под зеркалом, и невидящим взглядом упираешься в лобовое стекло. Под кожей током растекается напряжение, зудит недовольством, ещё и люди бродят рядом, тычут пальцами, рассматривают заметный автомобиль. Раздражают даже с учётом непрозрачных стёкол. — Я, кажется, не с того начал. Поехали, знаю одно место, где на машине можно спуститься к реке, — вздыхает Чонгук и заводит двигатель. — Там спокойно поговорим… — Как пожелаешь… — пожимаешь плечами и пристёгиваешься. Непонятно, зачем куда-то уезжать, чтобы сказать «я хотел тебя трахнуть, но ты не дала. Давай теперь обо всём забудем», но если для этого Чонгуку нужны уединение и покой, то кто ты такая, чтобы спорить. Машина плавно трогается, отъезжает от обочины и аккуратно вливается в поток. Парень ведёт неторопливо и уверенно, но ты в его сторону упорно не смотришь. Стараешься не смотреть. Это опасно. Управляющий машиной Чонгук — конец нервам. Поэтому с затаённым любопытством осматриваешься в салоне. Мерседес внутри больше похож на рубку небольшого космического корабля. Панель приборов подсвечивается, как пульт управления Энтерпрайз*; огромный экран там, где у машин магнитола, перетекает в широкий тоннель, который разделяет водителя и пассажира, и на нём тоже кнопки непонятного назначения. Кожа сидений пахнет новьём, деньжищами. — Это машина Джин-хёна… — мягко уточняет Чонгук, заметив твой интерес. — Я себе никак не выберу… — М-м-м-м… — многозначительно тянешь ты. Имя Джин ни о чём не говорит. Вроде бы тот — ещё один мембер. Но раз Чонгук его упомянул, решаешь разговор поддержать: — Красивая машина, похожа на космический шаттл. У вашего Джин-хёна хороший вкус. А почему здесь «Golden Closet»*? Чонгук усмехается, кидает на тебя хитрый взгляд, а ты понимаешь, что сдала себя с потрохами. Человек со стороны ничего не знает о тонкостях его творчества. — Это всё Машка, она рассказывала, я не… — и не заканчиваешь, вздыхая. Надо переводить тему, пока не поздно. Поэтому брякаешь первое, что приходит в голову: — На ней ты ездил в Абаи? Сноб на снобе и снобом погоняет, думаешь про себя, вспоминая свой путь до глухой деревни. Пока ты тряслась в автобусе, а потом висела на поручнях парома в надежде не выплюнуть в море завтрак, кое-кто, наверное, доехал туда в роскоши и комфорте. А потом понимаешь — подобные мысли тебя не красят. Это не зависть, просто очередное напоминание, что два мира никогда не сойдутся в один. — Нет, в далёкие поездки Сокджин не даёт тачку, не доверяет, — смеётся тем временем Чонгук. — Меня туда отвёз менеджер. Хотя я бы с удовольствием добрался сам… — добавляет он, поглядывая по боковым зеркалам. Перестраивается для поворота и съезжает на узкую улочку между каких-то одноэтажных строений. — Мне понравился паром, честно… Хотя я думала, что на нём помру… — улыбаешься и ты, вспоминая. — Я на пароме катался, когда был маленький… Меня сняли с него рыдающим, я собирался работать вместо паромщика. Мама дала мне конфету, я выронил её изо рта и зарыдал ещё сильнее. Ты хохочешь, когда представляешь маленького щекастого Чонгука, трущего кулачками круглые глазёнки над пыльной конфетой. Накалённая атмосфера внутри салона рассеивается, становится похожей на ту, которая всегда сопровождала ваши встречи. Непринуждённая, полная смеха и шуток, насыщенная разговорами и дружескими подначками. Если бы… Если бы! Ох уж это сослагательное «если бы». Ты вытираешь выступившие от смеха слёзы и отворачиваешься к окну. А там уже видно реку Хан, мост над ней и почти незаметный, накатанный спуск. Странно, ты думала, что в Сеуле нет таких мест, не обработанных городскими чиновниками и службами, не заасфальтированных и без следов урбанизации. Но сейчас перед вами заросший кустами берег и высохшая грязь под колёсами. Ты успеваешь испугаться за низкую посадку мерседеса, который сейчас соберёт колдобины днищем. Но Чонгук аккуратно минует их все и останавливается почти вплотную к невысокому обрыву, ведущему к воде. — Ты забыла свой подарок… — доносится до тебя его голос вместе с щелчком ремня безопасности. Чонгук изгибается в пространство между сидениями и оказывается близко к тебе. Ты снова вспыхиваешь, как спичка, когда вдыхаешь его запах. Вчерашняя туалетная вода, а ещё почему-то соль, море, ветер. Мучительное чувство цветёт на сердце. Хоть плачь, хоть вой, никуда оно теперь не денется. К тебе на колени приземляется знакомый пакет. Опускаешь голову, поигрывая его завязками. — Прими подарок, не отказывайся. Я… хочу, чтобы он был у тебя, — говорит вполголоса Чонгук, наблюдая за твоими пальцами. Ты боишься спросить почему. Грибочек, подписанный JK, не вяжется с сексом по пьяни, не укладывается в стройную теорию, которую успела выстроить у себя в голове. Один из многих вышвырнутых пунктов, чтобы не запутаться в эмоциях, как в трясине. — Так и быть, ради буковок как в детском садике оставлю себе… — отвечаешь, ещё ниже опустив голову. Жалкий всхлип, нет, не рвётся предателем изнутри, но, почему-то, слышен. — Прости меня. Мне жаль, что вчера всё так получилось. Я действительно был пьян и перестарался. Знаю, это не оправдание. Но сдержаться было трудно, — бормочет вдруг Чонгук и накрывает твои нервные пальцы ладонью. В глазах картинка крошится пазлом. Ваши соединенные руки выглядят греховно правильно и катастрофически неверно. Ты поднимаешь на него помутневший взгляд. Айдол смотрит, не отрываясь, проводит свободной рукой по волосам — волнуется, теребит мешающуюся чёлку. Пушистые пряди фривольно возвращаются обратно. Подробности, из-за которых сосредоточиться — сложнейшая задача. — Давай, просто забудем… — начинаешь ты, заодно пытаешься вытянуть руку из горячего плена. Но побег из хватки пресекают — пальцы переплетаются с твоими, бледными и влажными от волнения. Тебя перебивают, и голос его звучит уверенно и громко — заглушает музыку из динамиков: — Не хочу забывать, с чего бы это! Правда в том, что ты мне… нравишься. С первой встречи, когда назвала Чонкуком и умничала о Бетховене. Ты ведь меня не узнала! Я чуть не умер от злости и восторга. А когда увидел перед концертом? Опять ты удивила и озадачила. Я потом специально пришёл с друзьями в ваше кафе и через менеджера вытряс твой номер телефона. Я бы его вытряс в любом случае, даже не стащи ты мою шапку, но судьба самым замечательным образом подкинула повод написать. Ты мне нравилась с каждой встречей всё больше и больше… Он замолкает, выдохнув после длинной речи, полной эмоций — ты смотрела, пока он говорил, еле дышала от ужаса и точно их видела. Его лицо, смущённое, горящее, ярко их транслирующее, не могло врать. Но всё же не веришь. Невозможно. Где небрежное «давай забудем, детка»? Это какой-то сон. Сейчас себя ущипнешь и проснёшься. — Что ты такое говоришь… — стонешь, когда щипок за ногу не возвращает тебя в комнату под бок к Машке. Чонгук перехватывает вторую руку, царапающую кожу на колене, пробегается пальцем по костяшкам, пересчитывая. — Правду. Я говорю тебе правду. Не в моих силах обещать многое. И мне не позволят рассказать о тебе. Но я хочу, чтобы мы были вместе. Мы можем встречаться… — Перестань, это не смешно… — хрипло выдыхаешь ты. — Я не смеюсь. Я люблю с тобой разговаривать. Я люблю твои дурацкие шутки. Люблю, когда ты смеёшься. Хочу тебя целовать… Нестерпимо хочется наружу, на свежий воздух, пусть там пахнет затхлой водой и тиной, ты вдохнешь его полной грудью. Но даже здесь нельзя этого позволить. Вдруг Чонгук выскочит следом, вдруг увидят с моста, с дороги, из-под воды. Вдруг сделают фото! Вдруг опубликуют! Вдруг узнают! Вдруг, вдруг! И что тогда? Тонны хейта и ненависти, проклятия и пожелания смерти. Прощай, спокойствие. Прощай, размеренная незаметная жизнь. Прощай, учёба в университете. Прощай всё! Привет, нервы и стресс, страх и боль. Привет, мама и Россия. Что важнее на чаше весов? Чувства или рационализм, отношения со звездой (возможно, на месяц-два от силы) или распланированное будущее? И вообще, есть ли выбор? Ты задыхаешься, сжимаешь руки в кулаки под его ладонями. Истерика подкатывает к горлу. А Чонгук не отпускает, жмёт сильнее, почти делая больно. Его пылкие, почти детские признания кажутся наивными, словно он никогда их не озвучивал. Но ты же знаешь, кто перед тобой. Это невозможно, у него девушек должно быть по макушку — какой-нибудь, да признавался. — Я не знаю, любовь это или что, но мне хочется… — бормочет он, и лицо его красное-красное, противоречит твоим судорожным измышлениям. — Прекрати! — взрываешься ты, когда избыток чувств срывает крышу. Выдёргиваешь руки и прячешь лицо в ладони, вот-вот готовая расплакаться. — Это какая-то шутка, да? Тебе смешно? Хочешь проблем? Мировой звезде скучно, и есть возможность пощекотать нервишки? А почему тогда со мной, а не со знаменитостью? Куда проще! Закрутил бы со сногсшибательной коллегой — часть поклонников порадуются за своих биасов! Но нет, у тебя ставки круче! Ты собираешься мутить не пойми с кем! Чтобы меня подбросили и разорвали в воздухе? О чём ты вообще говоришь? — сдавленно выкрикиваешь в темноту ладоней. — Зачем ты так? Сразу о трудностях? Мы что-нибудь придумаем. И ты не «не пойми кто»… — голос у Чонгука глухой, неживой. Нет, не слышно, тебе их не слышно — ноток боли в тихих словах. — Отвези меня домой! Пожалуйста! — сдаёшься ты и трясёшься плечами, обнимаешь их, зажмурив от горя глаза. — Я хочу домой! Пару минут ничего не происходит, но ты кожей чувствуешь тяжелый взгляд. А потом Чонгук бросает ледяное «пристёгивайся» и заводит мотор.

***

— Онни! Онни! Ты не поверишь! Смотри, что у меня есть! В комнату с буйными криками залетает Машка, заносит с собой запах трав и асфальта — пыльного лета большого мегаполиса. Ты со вздохом отрываешься от учебников. Одним их них прикрываешь мобильник с очередной недавно вышедшей бомбочкой. — Что, Маш? — не глядя на подружку, встаёшь и шаркаешь на кухню, налить воды. На улице жарко, и дома не лучше. Никто не предупредил, что июнь в Сеуле может быть таким душным и влажным. Можно хоть где-то не мучаться? Ведь на носу экзамены. А ещё в груди еле бьётся размолоченное в труху сердце. — Да подожди ты! — вскрикивает подружка и бежит за тобой, размахивая конвертом. Она запыхавшаяся, словно пешком летела на ваш этаж. — Смотри, что мне сейчас дали! Мужчина! Мужчина! Из Бигхит! — Чего-о-о? — разворачиваешься ты к ней, не успев поднести кружку ко рту. — Ах, онни! Он всё-таки помнит о тебе! Чонгук помнит! Это он провернул, я уверена! Она всучивает тебе конверт, и ты с удивлением достаёшь оттуда две цветастые бумажки. Приглашения на фансайн, который будет уже послезавтра. Машка мечтала на него попасть и грозилась, что, когда попадет, выскажет Чонгуку, всё, что о нём думает. Как не объясняй верной подружке, что оттолкнула его ты, а он после этого просто… пропал. Она так яростно потрясала кулачками, толкала подготовленные речи — ты вынырнула из анабиоза и порадовалась про себя, когда, скупив кучу альбомов, Машаня так и не выиграла лотерею. Пока ты, схватившись за край стола, разглядываешь дрожащие в руке билеты, подружка продолжает верещать: — Ты представляешь! Он ко мне подошел и спросил: «Вы Пак Мэ Ри?» А когда я ответила «да», он с поклоном отдал конверт и ушёл! Ничего больше не сказал! О-О-О-О-О, ГОСПОДИ, Я В ЭТО ВЕРИЛА! ВСЁ К ТОМУ ШЛО! YES! Два месяца, с того момента, как ты ввалилась в квартиру, зарёванная и обессиленная, и упала на кровать рыдать дальше, Машка, испуганная глубиной твоего молчаливого горя, утешала и вытаскивала тебя из депрессии. И однажды ты решилась и всё ей рассказала — когда очередной машкин вопль «Чонгук-оппа — красавчик» вызвал новые потоки слёз. Она долго молчала, переваривая новости, а потом врезала тебе по затылку со словами: «Дура ты, онни, почему так долго молчала?» С тех пор любимым её занятием стало строить теории по любимому пейрингу Чонгук/Ты. Выискивала в многозначительном молчании айдола в соцсетях, по бледному лицу в редких видео и косых взглядах, по замедленным кадрам доказательства её суждений. Ты ей не мешала. Жизнь замерла в точке и крутится там. Как заевшая кассета, повторяет одни и те же кадры разговора. А особенно последние слова, сказанные Чонгуком около дома. — Знаю, что должен был быть сегодня смелее. Но я тоже боюсь, слишком многое поставлено на карту. Но я хотя бы пытаюсь. Пытаюсь что-то сделать, пытаюсь быть правдивым и бороться за свои чувства. Но ты… Ты такая трусиха… — сказал он и со злостью всучил пакет с подарком. — Это правда жизни, я не трусиха, я рациональная, — из последних сил высказалась тогда ты и хлопнула дверью машины. Бежала домой и рыдала уже на подступах к подъезду. Два месяца не живешь, а существуешь, проклиная себя и свою трусость. Прав был Чонгук, рациональностью там и не пахло, и Машка была права, обозвав тебя дурой. Всё так и есть, ты дура и трусиха. И легче не становится. Сейчас, как никогда, ты понимаешь, что всё прошляпила — оттолкнула, отпустила головокружительное чувство. — Маш, что делать? — скулишь, откладывая приглашения. Трёшь загоревшееся лицо, слушая её бессвязные объяснения: — Надо идти, онни! Никто не получает таким образом доступ на фансайны, хотя ходят слухи, что представители фанбаз как-то договариваются. Но всё шито-крыто, ничего не выплывает. Чонгук, наверное, много ниточек подёргал, чтобы выбить приглашения. Это что-то значит! Надо идти! От бури переживаний тебя шатает. Ты стоишь — коленки дрожат киселём. А потом бросаешься в комнату, перебираешь тетрадки и учебники в поисках распечатанной фотографии, той, где ты сидишь на далёком каменистом берегу. Запечатлённый в цифре момент, который втайне сохранил Чонгук. Находишь и радостно потрясаешь кулаками. Переворачиваешь чистой стороной и торопливо пишешь. «Ты красивый». «Ты мне нравишься». «Хочу тебя поцеловать». На всех языках, которые знаешь. Сбиваясь в строчках, наезжая одну на другую. Неважно, он поймет. И в самом низу, последняя запись: «Чонгук-оппа, женись на мне». Ты отдашь фотку на фансайне, чтобы Чонгук поставил автограф. И вдруг, может быть, именно тебе мировая звезда ответит: «Тащи документы. Пошли знакомиться с родителями. Со своей мамой я уже договорился». «Я так долго тебя ждал». «Я точно знаю, что это любовь». --------------------------------------------- *Энтерпрайз — название космического корабля из саги «Стартрек». *Golden Closet — так подписаны видео Чонгука, которые он снимает и монтирует.