Eat Me, Drink Me

– Вас ждёт дама, – воспалённые глаза Виктора поднимаются на меня из-за кромки газетного листа, едва я захожу в холл гостинцы, перемещаясь из уличных сумерек в вечерний сумрак «Рифа Дьявола», – красивая. Ни приветствия, ни доброго слова. Как обычно. Виктор по-хозяйски расположился в кресле за первым столиком у входа и инспектирует меня строгим, но заинтересованным взглядом. Его нездоровое лицо озаряет свет керосиновой лампы. – И где же она? Я озираюсь: дамы, особенно красивые, в таком месте редкость. Сейчас кроме Виктора и меня на первом этаже больше никого, только рассохшееся дерево стен и половиц скрипит, словно старческие кости. – Наверху. Немного неожиданно. И отчего-то я немедленно решаю, что это Джой. Окрылённый, я едва успеваю подняться на второй этаж, как встречаю нацеленное мне в грудь дуло дамского пистолета. – Надеюсь, вы рады мне, Чарли. С чего я вообще взял, что меня ждёт Джой? Наверное потому, что мечтаю видеть её нежное лицо почаще. Зато с миссис Кавендиш я не общался бы ещё лет сто, как и со Старой Ткачихой. – Ничего личного, – Анна стоит у двери моего номера, задрапированная в чёрный мех осеннего пальто, прикрыв глаза чёрной сеточкой вуали и наставив на меня оружие, словно это самое обычное дело на свете, – в прошлый раз вы отнеслись к моим словам недостаточно серьёзно. Это поможет вам сосредоточиться. Мне бы стоило сосредоточиться сразу после слов Виктора, но я тот ещё любитель грезить наяву. Я осторожно вынимаю ключ из кармана, не сводя взгляда с короткого ствола, отпираю замок и, включив свет, отступаю в комнату. Я не рискую затевать перестрелку в узком помещении: не сомневаюсь, что рука у Анны не дрогнет, и скорее всего эта женщина с большим удовольствием покалечит меня, нежели убьёт. В чём я действительно сомневаюсь, так это в том, что Виктор придёт на помощь. Я шагаю с руками на виду, словно преступник, пока не оказываюсь загнанным в угол между кроватью и шкафом, да ещё запинаюсь по пути о щётку для обуви, валяющуюся на полу рядом с последним использованным шприцем. Анна не обращает внимания на холостяцкий бардак и останавливается напротив, оперившись бедром о грань стола, хладнокровная и, к сожалению, очень красивая. – Вы, оказывается, хранили от меня секрет, – её голос звучит мягко и сладко, но вызывает тревогу. Однако у меня нет желания идти на поводу её намёков, я аккуратно снимаю шляпу и вешаю плащ в шкаф: веду себя в своём номере как законный жилец, чтобы вернуть немного самообладания, несмотря на то, что её правая рука по-прежнему согнута в локте. – Вы – Избранный. Это слово, неожиданное и особенно раздражающее из её уст, заставляет меня хлопнуть дверцей, хотя я не планировал резких движений. – Я бы не верил каждому газетному заголовку. Анна только щурится в ответ. – Ордену всё известно. Я поняла, что вы особенный, едва увидев вас на рынке, но не думала даже, что чужак окажется... Обидно, однако, что вы не поделились этой прекрасной новостью со мной. Мы ведь друзья. Но теперь вы сможете поделиться со мной чем-то намного более важным. Ствол ходит вверх-вниз – мне приходится избавиться и от кобуры с «больтом». Подчиняясь безмолвному приказу, я кладу оружие на кровать. На лице Анны написана безмятежность. Немного карминовой краски застыло на губах, след от помады или вина. – Мне нужно ваше семя. Приходится признать, что эта женщина в очередной раз застала меня врасплох. Я как-то не догадался рассматривать свой свежеприобретённый статус в подобной перспективе. – Может, для начала выпьем где-нибудь кофе? Увы, Анна, похоже, приняла противоядие против моего остроумия. – Если ваша судьба окажется столь же печальной, как участь несчастной Гарриет, что вполне вероятно по множеству причин, у нас останется ваше продолжение. Этот плод, пусть ещё не воплотившийся в реальности, уже отмечен печатью высших сил. Мы воспитаем ребёнка со всей осознанностью, применив накопленные Орденом знания и практики. – А играть он будет с вашим первенцем в общей заводи? Лицо Анны каменеет. Пусть ненадолго, мне всё же удалось её задеть. Но очень скоро идеальные губы снова улыбаются, а глаза из-под вуали блестят непримиримой убеждённостью. – Я хорошая мать. – Вас Блэквуд надоумил? У него закончились подопытные для ритуалов? – Чем больше шансов для Ордена, тем лучше. Вы как член ТОД должны это понимать. – Я уже говорил, что больше не имею с Орденом дел, – я вздыхаю, не сдерживая раздражения; у меня до сих пор не сложились в единый образ очаровательный внешний вид Анны и ядовитое содержимое её головы. – Вам самой не противно, миссис Кавендиш? Она смеется и делается похожей не на манекен, а на живую женщину. Жуткую живую женщину. – Разве с вами может быть противно, Чарли? Впрочем, если вас волнует этическая сторона вопроса – я свободна. Сложно быть замужем за мертвецом, так что теперь я безутешная вдова, – она приподнимает свободной рукой вуаль и в одно движение избавляется от траурной шляпки. – Я служу Ордену по доброй воле, мистер Рид, служение – высшее благо. Вы в свою очередь можете оказаться джентльменом или же я заплачу вам за услугу, как угодно. Как я уже говорила, в этот раз работать волонтёром не обязательно. В любом случае вы получите немного удовольствия, я ведь умею обращаться с мужчинами. А вам явно не хватает ласки, но не стоит стыдиться своей нужды. Её левая рука в узорчатой облегающей перчатке растягивает петельку на меховом вороте; правая, утяжелённая оружием, все ещё нацелена на меня. В Ордене своеобразные представления о соблазнении. Между распахнувшимися полами пальто расползается алым пятном яркий шёлк платья, расшитого бисером; кажется, я видел подобный наряд в гардеробной, в их с Кавендишем квартире. Но лучшее украшение Анны по-прежнему – голая алебастровая шея и безупречной формы бесстыжий рот. От воспоминаний о том, как она приласкала меня на глазах барных пьянчуг и как податлив и жалок я оказался, у меня сводит челюсть. – Вы сделаете это добровольно и быстро; впрочем, можете медленно, если пожелаете; и ради вашего же блага забудете о том, что я приходила. Вы не станете думать о том, что у вас появится ребёнок. Он уже не ваш и никогда им не будет. Но если вы откажетесь, в следующий раз я приду не одна, и мы принудим вас оплодотворить меня в максимально унизительной для вас форме, уж я об этом позабочусь. Рука с пистолетом опускается, хотя и так очевидно, что живой я Анне нужнее. Но живой – не важно, избранный ли, обречённый, одурманенный лекарствами или женской красотой – я собираюсь оставить право на любовные акты за собой. Я приближаюсь, чтобы забрать ствол. Это не дамский сувенир, а карманный «дерринджер». Шулерское оружие. Я отправляю его по глади стола поближе к траурной шляпке. Всё было бы проще, окажись Анна одной из тех блёклых бродяжек, что таскаются по портовым районам с сектантскими татуировками на едва прикрытых спинах. Или старой каргой, вроде ведьмы Энн. Я бы выпроводил её вон вместе с её липким бредом вежливо и твёрдо. Но гораздо сложнее держать себя в руках рядом с красивой молодой женщиной. Хотя сущность у Анны рыбья, её волосы пахнут яблочной отдушкой, как волосы Джой. Если бы только это была Джой. Я смежаю веки, чтобы не видеть миссис Кавендиш и её ясных, требовательных, сумасшедших глаз. Прежде чем лицо Анны исчезает, в её чертах проступает сходство с Джой. С полуобнажённой Джой-дразнилкой с концертной афиши. Её вечернее платье так же переливалось бы блестящими оттенками в гипнотизирующем искусственном свете и напрашивалось на то, чтобы его хозяйку поскорее избавили от слоёв дорогой ткани. Мне бы хотелось закрыть и уши, чтобы чужой голос не нарушал хрупкого мгновения, но к своему облегчению я слышу рядом только глубокое ровное дыхание. Молчание – золото. Если бы только у двери номера меня ждала Джой. Я бы поцеловал её в гладкий глянцевый лоб, и мы бы обнимали и гладили друг друга, цепляясь нетерпеливо за складки одежды. Я бы поцеловал её в долгожданный, улыбающийся, свободный рот. И когда я чувствую её губы, мы целуемся, долго и жадно, пока она не скидывает пальто, чтобы обернуться в моих руках гладкой душистой змеёй, прижаться ко мне оголённой спиной и потереться о брюки обтянутыми шёлком ягодицами. В этот момент я обожаю эту женщину так сильно, что невольно произношу её имя вслух. В ответ доносится ироничный смешок. Я отнимаю руки от её грудей и бёдер, запускаю пальцы ей в волосы, нарушая строгую геометрию укладки, и шепчу в нежно-розовое ухо, притянув её голову поближе. – Сейчас вы уберётесь отсюда, миссис Кавендиш, иначе я спущу вас по лестнице – дай бог, вы не переломаете свои красивые ноги – и на этом наши отношения закончатся. А если я обнаружу за своей спиной ваш недружелюбный рыбий народец, его поголовье резко сократится. Хотя её тело ещё льнёт к моему, я ощущаю, как её истинная сущность ныряет после секундной заминки обратно в тёмную окомнтскую воду, выгнув напоследок чешуйчатую серебристую спинку. Молча, но без смущения и спешки Анна оправляет платье, я подаю ей упавшее пальто, и она кутается в него, пряча вызывающе красный цвет в показной траур. Её женственные движения развратны напоказ. И мои руки дрожат. Но куда сильнее я содрогаюсь при мысли о том, на какие муки будет обречено несчастное дитя, если трудолюбивое чрево Анны породит его в этом проклятом гнилом болоте. Анна поправляет волосы и, прежде чем опустить на глаза вуаль, испытывает меня удивительно нормальным взглядом: будто я действительно что-то значу. Зато мои глаза застилает пелена, и я смотрю в ответ смещённым во времени зрением, сквозь дымку прошлого, глазами Кавендиша: как на свою законную, желанную женщину. Как нежный муж, радостно обеспокоенный предстоящим отцовством. Хотя на деле я не важнее пустого места. Есть от чего свихнуться. – Жаль, – финальным жестом пистолет исчезает в кармане её пальто, – вы ведь по-настоящему нравитесь мне, Чарли. Приглушённый стук каблуков доносится уже из-за двери, а я так и не очнулся. Мне бы следовало избавиться от неё. Но я не могу. Всё было бы проще, не будь она одержимой. Возможно, тогда мне и не пришлось бы оставаться на пороге ночи, как обычно, в полном одиночестве. Но чудес не бывает, и я вдыхаю последние ноты её духов, растрёпанный и растревоженный до самого сердца.