Волькада

Troye Sivan feat. Ariana Grande - Dance To This

Говорят, что кошачьи глаза видят гораздо больше человеческих. Обычно, речь идёт о мистических явлениях, вроде призраков и потусторонних существ, но что если они могут видеть то, что мы чувствуем? Недаром, когда у тебя вдруг разболится живот, твой пушистый друг удобно устраивается прямо на нём. У Саске ничего не болело, но спать уже не получалось. Он смотрел на потолок, искривленные тени от отключенной люстры и вслушивался в звуки ночного города. На часах было около трёх. Настойчиво уговорив себя подремать, Учиха перевернулся на другой бок. Тут же, словно почуяв его пробуждение, пузатое тёмное тело плюхнулось прямо ему на спину. От большого веса и неожиданности атаки, Саске упал лицом в подушку, по пути проехавшись плечом по стене. Победоносно мявкнув, кошка уселась прямо на поверженном хозяине, массируя лапками его позвоночник. Когти в ход пускать опасалась, ожидая, пока человек спихнёт ее с себя и пойдёт в другую комнату, чтобы ее покормить. Мирный исход таких мероприятий был редким событием, потому что упрямством кошка пошла в Саске. Пока он упорно ждал, что ей надоест торчать без дела на его теле, она упорно ждала, что человек сам начнёт испытывать неудобства. Однако потребность в вылизывании шёрстки у кошек развита куда сильнее, чем у людей, так что она вскоре щедро вознаграждала спину Саске колючими царапинами. Так как привык спать он в одних лишь трусах, да прикрыв левую ногу одеялом, которое к утру уползало на пол, поставленная ею цель легко достигалась. Чаще всего, приходилось ждать не меньше получаса, но в этот раз Учиха почти сразу вскочил, опуская руки на согнутые колени и блуждая взглядом по ковру, в то время как глаза привыкали к очертаниям, всё больше узнавая в них знакомых черт. — Ты-то чего не спишь, Хоши*? — Он почесал кошку между ушами и уставился на торчащий из-под занавески бархатный небосвод. Созвездия переплетались между собой в длинные нити из сияющих бусинок, где каждой из них была отведена своя роль, а яркая луна бодрствовала, иногда стеснительно прикрываясь наплывающими облаками. Хоши неразборчиво замурчала, по-видимому, недовольная недогадливостью хозяина. Учиха медленно двинулся в сторону кухни, шлёпая босыми ногами по шершавому и давно немытому паркету. Пыль толпами копилась по уголкам широких деревяшек, принимая в гости не только праздно болтающийся сор, но и клочки кошачьей шерсти. Холодильник надрывно загудел, когда Саске распахнул его левую дверцу. Испуганная лампа в его нутре вздрогнула и неуверенно озарила светом лежащие там в неловком уединении треугольники сыра и пучки свежей зелени. — Кажется, мне нечем тебя угостить, — растерянно произнёс Учиха, оборачиваясь к кошке. Её такие мелочи не волновали, ведь она знала, что человек и так пойдёт ради неё туда, где продают любимые лакомства. Да и последние пачки корма не он забыл купить, а она проворно вытащила из его сумки и порвала за старым шкафом. Поэтому отчасти Хоши была готова его простить. На этот раз. На улице было довольно тепло, так что накинутая сверху байка грела даже чересчур. Всунув в уши головки наушников, Саске двинулся к облюбованному им и бесконечными бессонными ночами магазинчику через четыре квартала. Войдя в него, он схватил корзину для покупок, хотя прекрасно знал, что не заполнит ее и наполовину. Того требовали приличия и нежелание выглядеть глупо, пытаясь отрастить лишнюю пару рук, чтобы удержать свои покупки. Даже сквозь мелодии, лившиеся в его уши, он мог расслышать играющие в павильоне треки. Музыка явно была единственной вещью, что могла отогнать скуку и сон у работающих в ночную смену продавцов, поэтому они вовсю пользовались своим положением, зная, что зашедшие в такое время покупатели не в том состоянии, чтобы спорить или кого-то переубеждать. Под перезвон гитарных струн девушка хриплым голосом просила своего желанного «вернуться, пока слёзы не высохли, а губы не перестали шептать твоё имя». — Прошу вернись, вернись, прошу… пока слёзы… — подвывали женщины, бросая томные взгляды в сторону раскрасневшегося от такого внимания охранника. Заметив Саске, они сразу переключились на него, и одна из них даже подмигнула Учихе, лукаво улыбаясь. Парень, слишком хорошо знакомый с этой игрой, поспешил скрыться в отделе сухофруктов. До полок с товарами оставались считанные шаги, когда за его спиной что-то упало. Вернее, кто-то. Грохнулся, ойкая и хватаясь за поврежденный при падении копчик, тряхнул светлыми волосами и запричитал: — Простите-простите, я тут пару коробок уронил. Случайно, клянусь! — его пронзительные голубые глаза усиленно смотрели на корзинку Саске, но никак не на его лицо. — Не извиняйтесь передо мной, я здесь не работаю. — Ах, да, простите. В смысле, нет. — Блондин быстро развернулся и умчался в противоположном направлении. Учиха поморгал немного, приходя в себя, а потом вспомнил о цели своего визита и свернул к кошачьим кормам. Накидав пару пакетиков в корзину, он решил выбрать несколько сочных томатов, поэтому пришлось вернуться немного назад. Освещение как обычно выставляло товар в наилучшем его виде. Такая штука срабатывала и здесь, и в мясном отделе, обманывая покупателей, чтобы по приходе домой они обнаруживали свою оплошность, не сумев избежать этой ловушки ни в первый, ни в десятый раз. Но Саске с детства обладал хорошим цветовосприятием, так что беспрепятственно набрал целый пакет отличнейших овощей. В своей жизни он научился многим вещам, но никогда не делился своим опытом с другими. Может, потому что не считал нужным тратить своё время на пустяки, а, может, потому что не встретил человека, которому пожелал бы объяснять даже то, что в микроволновую печь не стоит класть металлические предметы. Много раз, представляя себе такого человека, Саске вставал в тупик. Почему он должен был обязательно любить кого-то? Ждать кого-то с работы? Волноваться за кого-то, когда у того для этого уже есть родители? Точно так же, как он не понимал этого, ему было неясно, почему этот человек должен любить его самого. Да, он дома всегда был образцово-показательным сыном, в школе — круглым отличником, а на работе — надёжным сотрудником, но всего этого ему казалось мало для каких-то чувств. И много одновременно. Вообще, с годами ему стало чудиться, что любовь свойственна только несовершенным и не склонным к развитию людям. Взять хотя бы того парня, который растянулся на ровном месте и принялся извиняться перед незнакомцем. Разве он не влюблён? Наверняка, дома его уставшая девушка считает минуты до встречи. Углублённый в свои мысли, Саске не заметил, как снова столкнулся с тем же самым парнем. Он мялся возле кукурузных хлопьев и перебегал глазами от одной коробки к другой, словно ни одна из них не удовлетворяла его полностью. Сдавшись, парень набрал чей-то номер. — Сакура? Скажи ещё раз, как там называется то, что ты хочешь? Нет, не смейся, я… Ксо! Я понял, понял. — Блондин насуплено сбросил вызов и снова обратил взор на полки. Саске с любопытством замер поблизости, отсчитывая, сколько пройдёт времени, пока он, наконец, поймёт, чего хочет. Или чего хочет его девушка посреди ночи. «Как я и думал, влюблён. Ну, кто еще будет выглядеть так нелепо? Только одурманенный чувствами дурак», — подумалось Учихе. Про себя он еще добавил, что, возможно, этому парню посчастливилось исполнять желания беременной жены. Он читал, что женщины в такой период очень неразборчивы во вкусах и часто просят нереального в неподходящий для этого час. Делая вид, что ему очень интересны виды спагетти, представленные в широком ассортименте на стеллаже напротив, Саске краем глаза наблюдал за колебаниями блондина. Он мог поставить тысячу евро на то, что те хлопья, что ему нужны, стоят на самом видном месте и содержат минимальное количество калорий. Типичные девушки. — Могу я чем-то помочь? — вкрался в этот акт противоречий лимонный фирменный жилет. Девушке было от силы лет девятнадцать, а лицо выражало такую усталость от окружающей обстановки, будто она повидала в жизни, всё, что только можно представить и ещё то, что наш ум не способен облечь в слова. Парень принялся сбивчиво объяснять, что ему нужны диетические хлопья «Сладкое облако», зачем-то добавляя, что поспорил со своей девушкой, что знает, как выглядит то, что она любит. С каким-то странным разочарованием Саске смотрел, как светловолосого выручают из затруднительного положения и с некоторым облегчением понимал, что он вовсе не женат и в ближайшее время не станет счастливым отцом семейства. «Не так уж всё и плохо», — подумал Учиха и, обогнув двух беседующих, быстро оплатил свои покупки и вышел на свежий, пока ещё летний воздух.

***

— Таким образом, построенные графики отображают неизбежный рост наших продаж в следующем полугодии, — безразлично закончил Саске, кладя маркер обратно у белой демонстрационной доски. Отец, сидевший во главе стола, одобрительно кивнул. Всё, чего хотелось Саске в этот моросящий день и крайне однообразный день–закрыть глаза и слышать лишь шелест шин по мокрому асфальту и перезвон оконных стёкол, затронутых суровым ветром. Иногда ему мерещилось, что по шоссе несутся пустые машины по одним им известным направлениям, никогда и не зная ни о каких людях. Чужие голоса так сильно насыщали его жизнь, что хотелось заставить их молчать хотя бы на минуту. Повернуть ручку громкости вниз и смотреть, как беззвучно открываются рты, взлетают руки, пытаясь помочь словам, а глаза движутся подобно пустым стекляшкам на кукольных мордашках. Однажды он отправился в отпуск — в небольшой домик за городом, где вокруг был сплошной лес и ни одного живого человека на милю вокруг. Но буквально в первые часы с приходом блаженства пришла и тоска. Тлеющие угли в камине трещали не так уж и весело, плед не так уж и грел промерзшие плечи, да и галдящие птицы за окном скорее гнали его прочь, чем радостно приветствовали его приезд. Он свернулся калачиком, видя из-под одеяла лишь полоску оранжевого света от пламени. Когда он уснул, терзаемый головной болью, то видел чьи-то руки, касающиеся его лба, тёмную фигуру на фоне широкого окна и не хотел просыпаться. И на следующее же утро помчался в город, в тщетной надежде найти того, кто приходил к нему во сне. Успокоился он только тогда, когда чуть не смял бок дорогущей иномарки и ее хозяин покрыл Учиху отборной бранью. Он бросил свою машину на стоянке и больше ни разу не садился за руль. Домик он продал и отпуск больше не брал. Походы пешком приносили пусть и не настоящее удовольствие, но удовлетворение как минимум. Потому что боли в ногах заглушали собой всякие другие мысли. Здание студии, в котором его обучали танцам, находилось как раз на небольшом отклонении от его привычного маршрута. Привела Саске туда вовсе не та ностальгия, какая зачастую настигает нас, когда мы проходим мимо своей школы или университета, а поручение делового характера. Да и шёл он не к Цунаде, а к соседствующей с ней владелице крохотной фирмы, которая временами оказывала компании отца юридические консультации. «Как причудлива порой судьба и как тесен мир», — Саске свернул в знакомый коридор и спустя полчаса вернулся обратно к лифту, так и не встретив Цунаде, хотя ее кабинет был совсем рядом. Легкий укол грусти кольнул его, но, в конце концов, к помощи Учихи женщина прибегала пару раз в году, так что он не успел еще позабыть ее лица. Саркастичная, местами язвительная, холодная и в то же время готовая часами говорить о танго и о том, как много оно сделало в ее жизни, госпожа Сенджу была для него примером мастера своего дела. Первая их встреча не была чем-то ярким или примечательным, кроме того, что сначала женщина посчитала его слишком слабым для тяжелого искусства танца. С тем, как развеивались ее сомнения, росло уважение Саске. Так бывает с людьми, которые учат тебя чему-то очень важному, не требуя ничего взамен и говоря с тобой на одном языке. Цунаде спорила с ним, какой байк круче, пока они отдыхали на скамье и Саске было двенадцать, убеждала его не краситься в розовый, когда ему стукнуло пятнадцать и собственное отражение не устраивало от слова «совсем», а когда он переезжал в другой город учиться — желала удачи и просила звонить, если ему вдруг захочется поболтать или «сцедить свой яд». Она лучше кого-либо знала, каким невыносимым может быть Саске, когда у него что-то не получалось и каким тихим становился, когда гордился своими успехами. Но он с годами стал всё более замкнутым, а она — тактичнее, потому виделись они редко и даже в такие моменты возможных встреч избегали. Жизнь часто ставит нас перед такими препятствиями, которые мы без проблем смогли бы обойти, но пускаем всё на самотёк, думая, что всё равно хуже уже не будет. Наконец, двери лифта разъехались –прибыл кортеж. Первое, что увидел Саске, заставило его остолбенеть. Не от ужаса, не от вырывающегося смеха, который был бы уместнее в данной ситуации, а от удивления. Трясущийся в танцевальных конвульсиях парень был ему знаком. Пусть Саске и не знал его имени, но помнил этот цвет волос, словно подкрашенный золотой краской или находящийся в вечном сиянии одному ему покоряющегося солнца. Эти виляния бедрами и хлопки ладоней, словно сбежавшие с попсовой вечеринки нельзя было назвать чем-то привлекательным или сколько-нибудь эффектным, но на какое-то время Саске не мог даже пошевелиться. Чтобы хоть немного прийти в себя, Учиха сдавленно кашлянул. Кашель вышел каким-то старческим и скрипучим, как у пенсионера, которому не дают пройти к единственному свободному месту в общественном транспорте. Всё еще не веря в такие совпадения, он решительно шагнул в нутро кабины.Парень опомнился и сам попытался выйти. Саске старался удержаться, чтобы снова не вглядеться в чужое лицо, но когда плечо незнакомца задело его собственное, он резко повернулся, в последний момент осознавая, что расстояние между ними слишком мало, чтобы это движение осталось незаметным. Его волосы, которые мама уже второй месяц советовала обстричь, задели обнаженную шею, и Учихе захотелось почувствовать то, что чувствовали они, когда перебегали по коже в нежном скольжении, так что даже рука невольно скользнула из кармана навстречу этому желанию. Но он просто нажал на кнопку нужного этажа, охлаждая свой запал ледяным кружком металла. Когда двери начали сходиться, Саске почудилось, что вот сейчас незнакомец точно обернётся и что-то скажет. Возможно, это бы и произошло, но увидеть ему это было уже не суждено.

***

Сай отключил телевизор. В нём снова говорили о том, что в мире мешаются и беды и радости, не давая человеку разобраться, чего же в нём больше. Чтобы или полюбить его всем сердцем, или возненавидеть, не видя ничего чистого и доброго. Человек всегда хочет упростить всё до невозможности, в то время, как окружающая действительность держит идеальный баланс и постоянно срывает эти попытки. В вечной борьбе этих белых и черных, Сай всегда оставался на границе, где царил серый. Он не были ни расистом, ни гомофобом, но никогда не вставал на их защиту. Он понимал, почему люди тратят деньги на благотворительность, но сам ни разу не сделал ничего подобного. Акаши жил лишь теми принципами, что позволяли ему и его друзьям жить счастливо. Наверное, и он пытался всё упростить. Дни для него текли как обычно медленно, с удовольствием предоставляя ему возможность полюбоваться движением стрелок. В его всегда прохладной гостиной не пахло ровным счётом ничем. Всё было так, как и должно быть у среднестатического обитателя мегаполиса, даже мебель выбирал не он, а Сакура. Девушка даже не подозревала, что за годы жизни он не прикипел ни одной ветви дизайна, ни к одному цвету. Тем более, он не мог увидеть разницы между ламинатом, линолеумом и паркетом, кроме той, что по ним, как и по асфальту, можно ходить. Сай просто позволял ей делать за него эти маленькие вещи, словно сам он был слишком утомлён для таких занятий. Выбивалась из общей картины монотонности, правильности и аккуратности одна лишь вещь. Небольшая квадратная фотография, висящая над рабочим компьютером. Сделана она была уже довольно давно, еще когда они только-только перешли в старшую школу. Сай, Наруто и Сакура гуляли по мосту в первый день после уроков, радуясь новой форме и свежей погоде, которая даже с сумерками не перестала быть такой же нежной и ласковой. Пока солнце потухало за их спинами, спереди разгорались уличные огни. Он смотрел на переливающуюся светом воду, а Наруто просил сфотографировать его на фоне памятника. Там, прямо рядом с широким фонарным столбом, за которым убегала лестница вниз, к набережной, торчал горбатый нос какого-то именитого инженера. Видимо, инженер настолько гордился своим детищем, что пожелал быть увековеченным вбронзе и зорко следить за поведением прохожих, пока зелень старости не смежит его веки. Наруто на том снимке действительно вышел отлично — кривляясь и принимая смешные позы, он все равно оставался тем же Узумаки. Так как угодить подчас другу было невозможно, Акаши делал сразу несколько штук, чтобы потом тот смог выбрать лучший вариант. И только на одной в фокус попал не Наруто, а Сакура, улыбающаяся прямо за ним, отчего большая часть фотографии некрасиво расплылась цветным пятном. Узумаки поругался-поругался да посоветовал выкинуть ее в хлам. Сай согласился, но почему-то заколебался, стоя у мусорного ведра, держа карточку и не решаясь. Ни на следующий день, ни через десяток лет он так и не смог этого сделать. Фото кочевало от его детских вещей в любимые книги, которые он упаковывал в чемодан при переезде из родительского дома, лежало в нагрудном кармане, и, наконец, нашло свое место на стене, куда смотрел его уставший взгляд после очередного рабочего дня. И даже если девочка на том снимке и была еще совсем не той Сакурой, которую он знал сейчас, но принадлежала она только ему и только ему улыбалась, когда он открывал дверь в свою спальню. Пожалуй, это была единственная комната, куда ни Узумаки, ни Харуно, вероятно, не стали бы совать свои любопытные носы. Если реакции Наруто Акаши совершенно не боялся, то выражения отвращения или недоумения на лице Сакуры — очень и очень, поэтому с удовольствием проводил время со своими друзьями где угодно, только не дома. Риск — дело благородное, но если на кон ставится твои чувства, он никак не оправдан. Пискнуло уведомление о новом сообщении, пришедшем на электронный ящик. Сай впервые помедлил, прежде подобраться к компьютеру, будто звуком был вовсе не мелодичный «динь-динь», а щелчок хлопнувшей мышеловки, в которую он заглядывать не хотел. Впрочем, при открытии письма, ощущения были по своей неприятности вполне близки. Писал отец, требуя — хотя в его глазах это наверняка выглядело, как просьба — дать ему очередную сумму в долг. У парня не было проблем с деньгами, но сообщение он решительно проигнорировал, безжалостно забросив его в спам. Связываться с азартными играми и их сокрушительными последствиями было ему не то, что бы ни в радость, а в такую тягость, что сравнить это можно было лишь с осенними обострениями одного клиента, посещавшего его офис уже много лет. Это был мужчина, который в своей жизни практически не делал ничего такого, чем можно было гордиться, в первую очередь, ему самому. Работы он менял с частотой, с какой мы обычно меняем зубные щетки, а ладил с людьми так же успешно, как мы пытаемся открыть заржавевший засов — натужно, с бранью и, как правило, сдаваясь после первых трёх попыток. Видимо, запас его кармы еще с рождения ушёл в минус, и с тех пор это положение не менялось. Хотя его беда заключалась, пожалуй, в нём и никак не было связана с родом деятельности Сая, мужчина упорно наведывался каждое начало сентября. Акаши ни разу ни на кого не повысил голоса, поэтому ему оставалось лишь молча выслушивать жалобы своего подопечного, у которого-то и личной жизни не было. Надо признать, этот человек был самым нетребовательным из всех, кто приходил на его консультации. Мужчина успокаивался просто от того, что в конце его запальной речи Сай говорил: «Не волнуйтесь, всё образуется». Вот бы и он сам в это верил. Тогда отцовские передряги и постоянные мамины попытки вернуть его в семью, даже после развода, не трогали бы его настолько. Видя, как с каждым днём его собственное лицо преображается и становится всё больше похоже на старшего Акаши, Сай мрачнел всё чаще. Он предпочёл бы носить крючковатый нос, иметь залысины или торчащие в стороны уши, чем быть примером настоящей мужской красоты, генетически переданной ему недалёким предком. Сай часто спрашивал себя, где так грань, которая отделяет его от судьбы отца. Ответом могло стать что угодно. Есть ли вещь, способная удержать его наплаву? Раньше он считал, что этим может стать привязанность. К друзьям, к тем, кто рядом несмотря ни на что. Потом к Сакуре, которая стала не только другом, но и причиной вставать по утрам. Когда Сай решил, что должен сказать обо всём Харуно, не тая, ее ухажёр сделал то, что никто и никогда не должен делать, если хочет оставаться человеком, и Акаши снова отступил в тень. Потому что поддержка Наруто стала в сотни раз мощнее и весомее любых слов Сая, а его улыбка зажигала надежду, пока Сай думал, прилично ли здесь проявлять признаки веселья. Пока Сай думал, Наруто делал. Собственная беспомощность пугала и бесила одновременно. В какой-то момент он сдался. Закрыл всякие мысли о своём счастье и решил устроить его у других. Кто бы знал, как далеко всё это может зайти. И кто бы знал, как больно ему было смотреть на все эти предсвадебные приготовления, виновником которых отчасти стал он сам. Распахнув дверцу шкафа, Сай вытащил на свет праздничный костюм, сшитый на заказ под костюм Наруто. Как шаферу и одному из главных участников брачной церемонии, ему полагалось соответствовать обстановке и цветом, и формой. Тёмно-синий отливал идеально и элегантно, напоминая о своей цене, швы лежали ровно, будто не были созданы из ниток, а удерживали лоскуты ткани одной лишь магией. Вскипевшая ненависть к этому предмету гардероба стала сюрпризом для его будущего обладателя, но остановиться Сай не смог. Он рвал свой наряд с бурным воодушевлением, начав с галстука, который расползся на мелкие бахромчатые ошмётки, словно ждал этого всё своё существование. Рубашка с хрустом и треском комкалась, сопротивлялась, не давая себя прикончить, но, в конце, под напором ногтей испустила дух прямо на пол, обсыпая его жалкими тряпочками. Пиджак Сай портить не стал, а накинул его прямо на обнаженное тело и обречённо упал на кровать. Широкую и холодную постель с крохотной подушкой, которой Сай почти не пользовался. От такой возни его дыхание участилось, и щеки чуть горели. Его охватило недолгое облегчение, какое испытывают школьники, забрасывая тетради и учебники куда подальше и прекрасно понимая, что рано или поздно придется достать их вновь. Он прижимал к глазам тыльную часть ладони, под которой мерцали радужные пятна и круги, волны света перемежались с алым закатом, и картинки из детства прокручивались как на старом проекторе. Горький привкус сожаления стёр с его лица еле заметные искорки, и Сай аккуратно повесил пиджак обратно в шкаф. Интересно, с каким чувством Сакура рассматривает своё свадебное платье? И смотрит ли на него вообще?

***

— Какого черта я вообще сюда ехал через весь город, Цунаде? Ты не могла сообщить мне эту великолепную новость по телефону? — Хотела увидеть, сохранил ли ты былую форму. Он сидел на скособоченном стуле, тщетно пытаясь удержать баланс и не терять нити навязанного диалога. Саске сам уже не помнил, почему потащился посреди бела дня в дождь в кабинет своего бывшего учителя. — Попросила бы фото у зеркала, тебе не впервой, — Учиха сжал пальцы на столешнице. Женщина перевела на него взгляд и усмехнулась. Она-то знала, что ее ученик почти рад тому, что пребывает здесь. — Лети обратно по своим делам, не смею задерживать. — Нет, я не буду его учить! — Саске внутренне возопил, осознавая, что уже давно проиграл этому настоявшемуся за долгие годы практики, подобно виски в бочке, такому же крепкому и сильному, взгляду янтарных глаз. — Но какой-то час назад ты согласился, Саске. Что изменилось? — спрашивала она лениво, почти не интересуясь его ответом. Цунаде видела, что лицо Учихи, несмотря на ее успешные попытки заставить его делать что-то против его воли, ни капельки не поменялось, только прибавилось чуть больше надменной ярости. Она так давно была знакома с этим скрытным на эмоции семейством, что ее это не удивило. Правда, в случае Микото, это были судорожно скрываемые краски оптимизма. Все они были как огонь, запертый в металлическом ящике и плавящий несносные стенки своим дыханием. Но любое пламя без воздуха обречено на гибель, пусть в первые секунды оно и становится сильнее всего. Микото обрела кислород в своей семье, а Фугаку — в бизнесе и родословных почитаниях. Мотивы Итачи были зачастую совершенно неясны, но Сенджу назвала бы самым главным из них благополучие младшего брата скорее, чем что-либо другое. Саске же не только не имел такого спасительного эфира, но и не стремился его найти. И Цунаде не была намерена смотреть, как угасает тот, кому она отдала десять лет своей нелегкой жизни. — Я его видел. Этого сморщенного неудачника. Ты хотела, чтобы я увидел его раньше нашего знакомства. Неужели думала, что я захочу обучать его из жалости? — Саске не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что увиденный им на том же этаже, что и танцевальный зал, блондин и был тем самым Наруто, о котором сейчас говорила Сенджу. — Нет, не из жалости, — женщина сдвинула в сторону свой блокнот, будто он мог каким-то образом повлиять на течение беседы. — Он напомнил мне тебя. — Это еще чем? Я освоил основные движения уже через неделю. — У него та же решимость. Пусть я видела ее всего раз и в самом начале. Сияние в глазах, живой блеск. — В этом Цунаде немного слукавила. Они оба были по-своему упрямы в своих намерениях, но были как лёд и пламя. Наруто сочетал в себе всё то, чего не хватало Саске, а Саске, в свою очередь, прекрасно дополнил бы Узумаки. Пожалуй, она смело могла бы назвать их теми людьми, которые хоть, может, и не станут друзьями, но надолго запомнятся друг другу и окажут сильное влияние на жизни обоих сторон. Женщина часто поражалась тому, как легко ей даются такие вот передвижения фигур на шахматной доске, где нет сторон и нет цветов, но есть клеточки, в которых каждый ферзь и каждый конь мечтает никогда больше не оставаться один, а королевы с королями забыли о том, кто из главнее, сильнее и важнее, потому что для них край этой доски находится ближе всех. Цунаде поражалась этому так же сильно, как и тому, что не могла сделать того же с собственной жизнью. — Все вы твердите об этом. Блеск, блеск, блеск. Пустые слова. Без техники нет смысла пытаться. Если тело из дерева, то никакая решимость не оживит полено. — Казалось, что мысли Саске бродят где-то очень далеко, словно он говорил не только о танцах и талантах, но и чем-то своем. — Спорим, что он докажет тебе обратное. Но ты должен выложиться на сто процентов. — На что спорим? — Тёмные глаза смотрели пронизывающе, но Сенджу давно научилась не поддаваться эти чарам. — На билет. Орасио Годой**, шестое октября, — алые ногти придвинули сверкающий прямоугольник бумаги. Губы Саске сжались в тонкую ниточку, а брови нахмуренно собрались на переносице. Соблазн был слишком велик. — Идёт, — мрачно ответил Саске и, не прощаясь, ушёл. Цунаде облегченно выдохнула.И задремала прямо на своём столе, мечтая, чтобы эдак часа через два, ее разбудил прекрасный и опытный во многих отношениях принц. Чтобы сказал, что теперь ее судьба в его крепких руках и пронёс сквозь дождь к распахнутой дверце кареты. Впрочем, она бы не отказалась и от потрепанного автомобиля и обычного, но любящего мужчины, лишь бы вновь суметь почувствовать себя слабой. Однако разбудил ее всего-то разряженный телефон, когда веки еще толком не сомкнулись, а сон в свои права полноценно так и не вступил.

***

По глупому стечению обстоятельств, Саске снова столкнулся со своим знакомым, а теперь и еще будущим учеником, в том же треклятом лифте. То ли тот плёлся слишком долго из танцевального зала, то ли разговор с Цунаде длился гораздо меньше его внутренних ощущений. В любом случае, на ноги Учиха накапал ему с превеликим удовольствием, благо зонт еще не успел нормально обсохнуть. Светлые волосы чересчур игриво топорщились на затылке, ресницы чересчур расстроено вздрагивали, ступня чересчур упорно тёрла бетонный пол в попытках спрятать там свой провал. Всё это было чересчур, да настолько, что Саске хотелось схватить того за грудки, чтоб спина ударилась о зеркальную стену и сверлить взглядом понурое лицо, пока тот не сбежит или не наговорит гадостей. Потому что больше всего Саске ненавидел, когда стабильность трескалась по швам и рассыпалась, когда постоянство утекало сквозь пальцы, в полной невозможности быть пойманным чужими чаяниями. Саске ненавидел, когда часы, которые без устали работали десять лет, вдруг ломались, сдаваясь, когда ключ отказывался поворачиваться в замке и не пускал в дом, когда вместо привычного эспрессо ему случайно подавали приторно-сладкий напиток с едва уловимыми нотками кофе. В какой момент Наруто Узумаки стал такой мелочью, такой частью быта, без которой Саске чувствовал себя погано, не знал и сам Наруто, который даже не подозревал о том, как по его вине за спиной разгорается настоящий пожар. — Сдаются только неудачники, — только и смог произнести Саске. Ступни Узумаки в алых кедах уже переступили порог лифта, и спина его резко выпрямилась, будто позвоночник настигла вражеская стрела, а не колкое слово от чужого человека. Двери, не дождавшись выхода второго пассажира, закрылись. Саске прижал лоб в ледяному металлу и мысленно поблагодарил лифт за его нетерпеливость. Потому что не хотел, чтобы Узумаки видел выражения на его лице. Жалкого и полного мольбы — того, которого сейчас видел в гладкой стали его владелец. Учиха со злостью ударил по своему отражению. В следующий раз лифт впустил молодую и нервную девушку, явно опаздывавшую на собеседование. Она доехала до четвертого этажа, поминутно косясь на застывшего и безмолвного Саске. Учиха не покинул лифта, и когда в кабину зашла группа иностранцев, болтая на бодром французском, спустилась обратно в фойе и весело помахала брюнету на прощание. Он просто катался туда-сюда по этажам, в компании головокружения и пересудов недолгих попутчиков. На улицу выбрался только тогда, когда лифт в очередной раз спустился вниз, выпуская из своих недр школьника с ярким салатовым рюкзаком. Вспомнилась игра, придуманная Саске давным-давно, в дни, в которые не хотелось идти домой. Она называлась «следуй за цветом». Глаз цеплялся за любой подходящий оттенок, который был ближе и интереснее других, и раунд начинался. В какие только дебри города Учиха так не добирался, пока провожал женщину с собакой в небесно-голубом плаще и следовал за ароматным запахом сэндвичей из сумки девушки с лиловыми волосами. Иногда его проводниками становились дома, чей алый кирпич виднелся строгим возвышением где-то в стороне старого парка. Точкой назначения могло стать что угодно, лишь бы маршрут пролегал вдали от знакомых мест. В этой игре, теряясь в переулках и подворотнях, он терял самого себя. Ему так отчаянно и долго хотелось потеряться снова, что он рванул на свежий, уже отдыхающий от дождя воздух, под призрачный шелест листьев и хлопков дверец, дверей и окон, наполнявших этот большой и странный город каждый день, минуту и секунду. Чем меньше было дано природе места в этих каменных джунглях, тем более гордо она смотрела из каждого своего живого уголка, прекрасно понимая, что с нее всё началось и ей же рано или поздно закончится. Саске почти бежал, потому что школьник тоже явно куда-то спешил. То ли домой приниматься за уроки, то ли туда, куда обычно несёт детей в таком возрасте. Себя ребенком Учиха помнил довольно замкнутым и капризным, со временем преобразовавшимся в неприветливого человека из-за банальной неохоты. Сейчас он без труда мог бы уломать продавщицу в магазине снизить цену вдвое, таксиста — довезти его до офиса самой удобной дорогой совершенно бесплатно, а дряхлую соседку — не выгуливать своего пса перед его окнами, вопреки многолетней застоявшейся привычке. Он мог добиться всего этого, но не хотел. Едва он понял, что в его силах перевернуть мир и условия проживания в нём в свою сторону, Учиха перестал предпринимать малейшие попытки в эту сторону. Должно быть, та же капризная сторона мешала ему увлекаться вещами, которых было несложно достичь. Словно прочитанная книга, которую нет желания открывать вновь. Саске притормозил, вдруг осознав, как странно выглядела его погоня со стороны. Не дай бог подумают, что он преследует чужого сына с преступной целью. Подняв лицо к небу, Учиха впитывал последние липкие капли мороси. Они падали на губы, мгновенно высыхали на их обветренной поверхности и исчезали. Одну каплю Саске слизал, ощутив на кончике языка привкус соли. Будто слёзы, которые небо уронило, не в силах сдерживаться. Почему люди плачут? Он помнил, как грустила мама, переживая за него, лежащего в больнице. Помнил, как плакал Итачи, который в тринадцать лет не хотел ехать за границу учиться. Помнил, как утирал слезу гордости отец, чья компания вышла на первое место и даже попала в именитый бизнес-журнал. Помнил, как рыдали девчонки, зная, что после старшей школы им Саске уже не повстречать. Сам Учиха никогда такого не делал. Ему могло стать обидно до тошноты, могла одолевать злость до зубовного скрежета, но не так. Саске не считал слёзы признаком слабости, наоборот — он завидовал тем, кто мог так открыто выражать свои эмоции. Их глаза краснели, опухали, выглядели неприглядно и жалко, но с каждой каплей их сердце освобождалось. Добрался до квартиры он уже ближе к одиннадцати вечера. За стеной уже мирно дремали соседи, выключатели лениво отвечали на приказы, а Хоши и та осталась валяться на подоконнике возле горшка с алоэ. Незаправленная постель осуждающе глядела сквозь приоткрытую дверь спальни, и под ее упорным и белесым взглядом, Саске улегся, наслаждаясь тем, как прохладный хлопок гладит плечи и спину, и уснул мирным сном. Приснился ему Наруто, который всё время падал и спотыкался, извинялся и тёр затылок. От ухмылки, растянувшей рот Учихи во время дремоты, из уголка глаза нерешительно сползла крохотная слезинка. Наутро он уже ничего не мог вспомнить.

***

Утро встретило Саске тем, как Хоши скинула со стола его любимую кружку, которая со звоном раскололась на две половины. — И тебе доброго дня, маленькая засранка, — зевнул Учиха, с сожалением сметая сор в ведро. Кошка, как ни в чем не бывало, помахивала хвостом, свисая широкой попой над краем стола. Стремительный душ взбодрил и привел в чувства. Тело ощущало себя так хорошо, словно проспало неделю к ряду. Примерив свой спортивный костюм чисто для галочки, он убедился, что сидит тот всё так же идеально. Ему нравилась эта скользкая черная ткань, облегающая подобно второй коже. В такой одежде самый плотный воздух казался пустяком, а самое сложное движение — не более чем взмахом рыбьего хвоста, рассекающего родную стихию. В кофейне Саске был милее обычного, что не укрылось от вечно невыспавшихся барист, которые не преминули включить все свои чары во имя великого женского счастья. Учиха на такие знаки внимания благосклонно поднял уголок рта и опустил взгляд. От такой сдержанной реакции представители прекрасного пола воодушевились еще сильнее, так что из заведения пришлось спешно ретироваться, пока девушки не забыли об остальных посетителях и не потеряли работу. Кофе был вкусен, от противной погоды прикрывал купол зонта, а машина, облившая его грязью из лужи, настроения испортить так и не смогла. Вместо Цунаде у двери зала его ждала скупая записка: «Развлекайтесь, мальчики, буду нескоро». Саске снял ее и порвал на мелкие клочки, чтобы та не попалась на глаза Наруто. Не хотелось, чтобы его занятиям придавался некий двойной смысл, которого он не вкладывал. Но двойной смысл возник сам собой, когда запыханный Узумаки вбежал в зал в откровенной футболке. Учиха пристально смотрел на него всё время, тщетно пытаясь отыскать в своей голове ответ на то, как ему следует отреагировать. Тот болтал безумолку, раздеваясь перед абсолютно незнакомым человеком и не испытывал никаких неудобств. Да, и Саске тоже их не испытывал, потому что тщательно запоминал каждое движение тела своего подопечного. Разумеется, исключительно с профессиональной точки зрения. Холодно, насколько это ему позволяло представленное перед ним зрелище, Учиха разговаривал со спиной Наруто, пока тот менял одежду. Смущение Узумаки от того, в каком виде он предстал перед учителем, почти сразу испарилось из сознания Саске, когда их глаза встретились. Это был второй или третий их зрительный контакт, но этот, полный неверия и почти испуга, выбил из Учихи весь профессионализм. Он так сильно растерялся, что на мгновение потерял дар речи. Всего на мгновение, которого хватило, чтобы мысль, острая, словно шип дикой розы, возникла в его голове: «Коснись, под любым, под каким угодно предлогом, только не стой». — Первым делом, покажи мне, как ты ходишь и держишь пастуру. Если и с этим все плохо, я, так и быть, подумаю о том, чтобы отказаться от тебя, — произнёс он, чтобы немного раскрепостить Наруто и заставить его поддаться вызову. И, отчасти, чтобы выдохнуть и набраться чуть-чуть самообладания. Но с каждым шагом Узумаки желание росло всё сильнее, будто перед ним манила хвостом чудо-птица, исчезая в зарослях и не давая себя поймать. — Я понял. Теперь иди сюда, — Наруто так ощутимо колебался, что Саске поспешил добавить: — Ну же, я не кусаюсь. — И даже, несмотря на всё это, он не смог удержаться, чтобы слегка поддеть Узумаки по поводу его бесчувственности. Уловив рассерженный огонёк во взгляде парня, Учиха внутренне улыбнулся, но не позволил улыбке скользнуть по лицу, только рукам — обхватить Наруто в открытом объятии. Но, в тот самый момент, когда объятие замкнулось, Саске был готов послать к чертям всё танго со всей его терминологией, которая совершенно не учитывала влияние светловолосого на организм. Никакой дистанции, никакого отторжения не было и в помине. Саске ощущал себя на берегу моря, обдуваемым ветром и нежимым прибоем, только и ветром и водой здесь был Наруто. Он был кислородом, шестерёнкой, которая запускала движение машины, жизненной энергией, которой не хватало никому и которой никому и никогда бы не хватило. Лившиеся из его уст слова отражали то, что он должен был говорить как учитель, но не отражали и половины того, что кипело внутри. Когда Саске показалось, что он сейчас сойдет с ума, Наруто вдруг остановился. — Что ты почувствовал? — вопрос был скорее формальностью, потому что он явно видел, как Узумаки растерян и сбит с толку. От того ли, что ему передалось часть ощущений Саске, или от того, что их дарил мужчина, или что он наверняка впервые в своей жизни смог сотворить со своим телом что-то более-менее приличное, Учиха сказать не мог, но не был уверен, что точно хочет услышать ответ. Как ни странно, Узумаки был очень сообразителен и описал свои впечатления достаточно ёмко, хоть и простым языком, понятным даже ребенку. Это подкупало. Саске сразу показал ему уровень его способностей, довольно беспощадно отметая любые надежды на высочайший уровень в будущем. В то же время, он был готов учить его столько, сколько это потребуется. Наруто был шумным и не хотел, чтобы признавали его слабостей, поэтому он устроил Саске настоящее сражение взглядами, которое тот с трудом преодолел, чувствуя, как омут затягивает его все сильней. Саске не был бы Саске, если бы не попытался запереть свои чувства на замок, чтобы заняться порученной ему работой. У этого замка был совсем крохотный ключ и узкая скважина, и только отчаянный смельчак стал бы пытаться его открыть, рискуя потерять пальцы от прикосновения к ледяному металлу. Даже в запертом состоянии, чувства прорывались в виде стука сердца, ноющих ребер и вянущих ног, которых вот-вот хотели сдаться, чтобы рухнуть без сил. Учиха нашёл выход и здесь: он цеплялся за Наруто, как за свою единственную опору. Занятие закончилось, и брюнет быстро отвернулся к окну, почти слыша, как тянутся пальцы к заветному ключу. Отражение Узумаки застыло прямо за спиной, и Саске старался на него не смотреть. Заняв руки тем, что снимал резинку с волос, парень немного отвлёкся, хотя этого было и мало для того, чтобы полностью прийти в себя. Кажется, такое явление, как чистота разума не грозит ему в ближайшие три недели как минимум. Приказав себе впредь не думать лишнего, Саске совершенно позабыл о том, что чем упорнее и яростнее мы сдерживаем свои эмоции, тем с большей силой они вырываются наружу и накрывают нас.

***

У Хоши чесалась спина. Лапой дотянуться до нее она никак не могла, поэтому в раздражении тёрлась ею о край подоконника. Воробьи толпой собрались на верхушке крыши, насмешливо чирикая о ней между собой. «Загрызу вас, только подождите», — злобно прошипела про себя кошка и в очередной раз поёрзала на металлической площадке. Хвост понуро указывал вниз, вместе с телом опасно свешиваясь на улицу, на завораживающей высоте седьмого этажа. Как только неловкое и неприятное чувство покинуло Хоши, она даже не поднялась, а так и осталась лежать, белым животом глядя в затухающее небо. Облака напоминали клочки ваты, прямо как те, которые она обнаружила, когда подрала подушку человека. Только эти были гораздо дальше и гораздо больше. На них, наверное, даже можно было бы вдоволь полежать, и они бы не расползлись по разным сторонам. Человек пришёл, тихо прикрыв за собой входную дверь. Хоши вскочила и одним прыжком влетела через приоткрытую форточку в квартиру. Но Саске уже скрылся за дверью ванной. Кошка разочарованно уселась на пол, постукивая хвостом и выжидая. Она не любила эту мокрую комнату, потому что в ней была скользкая белая чаша и плюющиеся прыткие змеи. Когда ее пытались помыть (хотя по ее мнению, она сама с этим справлялась великолепно), вода покрывала всё тело и делала Хоши совершенно беспомощной и жалкой. Попранная гордость впоследствии очень долго восстанавливалась, пока человек впадал в полную немилость и игнорировался. Но в этот раз игнорировалась она сама. Саске вышел из ванной, потирая влажную голову полотенцем и невидяще глядя перед собой. По его лицу блуждали тени сомнения и вспышки сдерживаемого довольства, будто на кожу падали цветные огоньки. Так и не удостоив кошку и словом, он убрался в свою комнату, скрипнул там кроватью и затих. Хоши решила, что непременно нагадит ему в обувь.

***

Следующие недели пролетали перелетными птицами, счастливыми и надеющимися на светлое будущее. Учиха делал свою работу, как машина, отчет за отчетом, собрание за собранием, умудряясь даже не чувствовать усталость. Он молил день поскорее закончиться, чтобы начался следующий, и наутро он пошел в знакомый и плохо отремонтированный зал и учил Наруто, хотя по большей части он учил самого себя — держаться на плаву, не сгорать, не умирать каждый раз, когда тепло чужого тела исчезало и закрывалась дверь. Зависимость от прикосновений сначала унижала, заставляла чувствовать себя слабым и никуда не нужным, но потом он понял, что такой не один. Что не только Саске ждёт, когда полусонное солнце проглянет в широкое окно и прикажет танцевать. Пальцы снова сцепятся в неразрывном соединении, в цепи случайностей, которые привели их друг к другу. Голубые сияющие глаза захлестнет глубокий и темный океан, словно находя отражение глаз Саске и впитывая их мрак. Ноги закружат по гладкому полу, одежда прилипнет к телу от пота напряжения и нетерпения. Учиха смотрел на Наруто, чье лицо не обладало такой же непроницаемостью, как у него самого, поэтому на нем он явно видел всё, что бурлило внутри, спирая дыхание и уничтожая все другие смыслы, которые раньше двигали его вперёд. Узумаки остывал и осознавал что-то только, когда отворачивался от него к зеркалу. Голова опускалась под эфемерным чувством вины, плечи потрагивали в нервной дрожи. Встречаясь помутненным взглядом со своим учителем, он неловко улыбался и уходил, тяжело вздыхая по ту сторону двери. Иногда Саске спрашивал себя, следует ли рассказать обо всём Наруто. Но когда ему казалось, что уже подобраны верные слова и верное время, Узумаки начинал что-то втолковывать, словно густая тишина становилась ему неприятна. От музыки они почти сразу отказались, потому что Наруто она «отвлекала». От чего или от кого, Учиха так и не понял. Должно быть, Наруто ощущал, что что-то делает неправильно, но не мог сформулировать это так, чтобы или принять это, или покончить с ним раз и навсегда. Поэтому все оставалось таким же — полным тайных и неозвученных желаний, сводящим с ума и дарящим новые силы представлением. И хоть Саске мог разрушить эту терпкую и глушащую иллюзию с пол-оборота, он лишь наблюдал за тем, как пытается разобраться в себе Узумаки. Это было жестоко и нечестно по отношению к тому, чья жизнь стала тебе интересней, чем собственная, но по-другому он просто не мог. Потому что знал, что стоит только сказать «измена» или слегка не неё намекнуть, как-то, что он считал взаимным, станет ненавистью. Он хорошо был знаком с собой, а Наруто успел неплохо изучить, так что не верил в то, что после таких откровений, у него будет хоть какой-то шанс. Обманывая Узумаки, он поступал с собой ничем не лучше. Принцип «относись к другим так, как хочешь, чтобы они относились к тебе» работал всегда и везде, поэтому оставалось лишь ждать, пока эта бомба медленного действия отсчитает последние секунды их совместного удовольствия. Что такое чужая невеста, когда собственное сердце отказывается трепетать, если рядом нет светловолосого парня, а мозг не хочет думать ни о чем другом? Что весят чужие чувства, когда твои только-только начали расти, крепнуть и дышать? Оттягивая момент, когда Наруто поймёт, что с него довольно, он начал говорить сам. Говорить о семье, работе, обо всём, что выхватывало сознание, пытаясь сохранять рассудок в круговороте волнения. Удивление Узумаки было ничуть не меньшим, чем его собственное. Ему не было свойственно с кем-то делиться и, пусть и опосредованно, давать другим узнавать себя лучше. Ведь чем больше человек знает тебя, тем больше у него возможностей этим знанием воспользоваться. Никакое обещание не отгородит тебя от того, что обида и гнев не уничтожат последние ниточки дружеских или любовных контактов. В пылу и, не отдавая себе отчета, как это часто бывает, ломаются самые долгие отношения. Так стих, над которым поэт корпел два мучительных и бессонных месяца, сгорает в стремительном пламени, оставляя лишь горький привкус пепла на языке. Но в случае с Наруто этот страх не возникал. Не то, что бы Саске доверял ему настолько, что готов был отдать почку и все, что у него есть. Скорее он не боялся последствий такого решения. Ему было плевать, что станет с его жизнью потом, ведь он сможет стать единственным для Наруто, даже если этот момент продлится недолго. Чем больше Саске пытался привязать его к себе, тем больше понимал, что не имеет на это никакого права. Это отравляло все его ночи, а днём, объятый пламенем прикосновений к Узумаки, он благополучно об этом забывал. Объявление Цунаде, что «Сакура присоединится к вам на следующей неделе», стало громом среди ясного неба. И это могло бы стать простой метафорой, если бы от этих слов его голова не наполнилась тяжелым гулом, предвещающим только неприятности. — Тогда я выхожу из игры, — бросил Учиха, сжимая пальцы на телефоне и царапая ногтями похолодевшую ладонь. Сенджу убеждала, что так будет так даже легче, но он был рассержен слишком сильно, чтобы ответить что-то, кроме: — Не понимаю, кому должно стать легче. — И скинул звонок, не имея никакого желания размышлять над тем, обидел ли он женщину своей грубостью.

***

Малиновый чизкейк призывно посверкивал полным сладкого сока боком. На целой витрине ему не было равных, среди поникших кексов и чересчур вычурных ватрушек, одним ароматом которых уже можно было бы позавтракать. — Этот, — было интересно наблюдать за удовольствием других посетителей, часть из которых позволяла себе эти маленькие радости изредка и в данный момента шла на уступки своему чревоугодию, а другая — уступала себе уже много лет, сделав глюкозные кусочки частью своего каждодневного ритуала. В воздухе витал запах кофе и корицы, запах приближающегося дождя и шерстяных пледов, раскиданных по креслам, и запах духов, кислыми и приторными нотками раздававшимися со всех сторон. Сай выбрал столик у окна, с одним-единственным стулом. Второго его напарника давно утащили к длинному столу, за которым шумная компания отмечала какой-то праздник. Рядом с ним на салфетку уложили брякнувшую ложечкой тарелку и поставили высокий стакан с глинтвейном. Акаши не любил алкоголь, потому что на него он никогда не производил должного впечатления и эффекта, но в этот раз решил, что только так он сумеет согреться после часового стояния на ветру. С едой у него, в принципе, обстояло все так же, как и с любовью к дизайну. Пробуя изыски, он не знал, какое лицо у него должно быть в такой момент, поэтому подглядывал за другими. Временами ему казалось, что от этого рождается тот самый отклик, благодаря которому часть блюд становится твоими любимыми, а песня — тем, без чего совсем грустно и пусто. Но чаще всего, он просто ощущал сладость или соль, банальную сытость и довольство. Когда он воткнул вилку в торт и попробовал первый кусочек, в кофейню зашел темноволосый парень и оглядел всех присутствующих недобрым взглядом. «Любопытный случай», — мелькнула догадка. — «Полагаю, не даёт девушка. Такому, как он, должно быть, трудно с таким мириться». Сай жевал свой десерт, не спуская глаз с нового посетителя. Тот заказал что-то и обернулся, ища свободный столик. Их не было. Но он был достаточно находчивым, чтобы организовать его себе сам. Довольно недружелюбно попросив лишний стул у двух молодых женщин, он переставил его к Саю и уселся, даже не спрашивая у того разрешения. От такого гостя атмосфера чуть заметно накалилась. Саю перестало нравиться место, которое он выбрал, и он с сожалением посмотрел на едва начатый напиток. Повода ретироваться не было. — Я не буду лезть, успокойся. Просто хочу выпить свой кофе в помещении, — произнёс незнакомец и расстегнул пуговицу на пиджаке. Акаши пожал плечами. Как психологу ему было занятно сидеть в такой компании, как постороннему и не занятому работой человеку — не очень. Но работа так тесно была связана с повседневной жизнью, что со своими чувствами он так и не смог разобраться. — Будешь? — Сай протянул парню кусок на ложечке, испытующе глядя и натягивая улыбку на лицо. Незнакомец оскорблено фыркнул. Было неясно, что унизило его больше: то, что ему предлагают чужой десерт с явными признаками, что его успели отведать, или что кому-то пришло в голову, что ему могут быть привлекательны сладости. Сай отправил торт себе в рот и облизнул губы. Он читал, что люди хорошо воспринимают тех, кто делится. Видимо, этот парень был не из таких, а, значит, надо было затеять вежливую беседу. — Погода стала хуже в последние дни. Темноволосый насмешливо приподнял брови. — Я предупредил, что не буду лезть, а лезешь тут ты. Какой сюрприз. Сай задумался. Ему явно отвечали колким словом, но он не знал, как следует ответить. Если в случае с клиентами он мог сказать, какой выбор будет наиболее верным и морально подкрепленным, то в таких бытовых мелочах иногда делал промахи. «Ты легко решаешь чужие проблемы, а сам совсем не умеешь взаимодействовать с окружающим миром», — говорила Сакура и была совершенно права. Чаще психология работала на проецировании чужих бед на собственную жизнь. Но у Сая с этим были проблемы, поскольку он никогда не представлял себя на месте своих подопечных. В этом деле он был настоящим профессионалом — просто брал задачу и решал ее, как бы трудна она не была. Здесь помогли и многочисленные книги художественной литературы и справочники с известными расстройствами личности. Он говорил Наруто, что корит себя за то, что принял решение в пользу принятых социальных стандартов, но в реальности лишь знал, что так нельзя. Курение подтверждало то, что где-то внутри часть его знает, каково это — быть обычным и не лишенным эмоций, но раскрывалась она так редко, что этого было катастрофически мало. Краткие вспышки совести, жужжащая мысль о счастье Сакуры и собственная привязанность — вот и все пункты этого небольшого списка. — Тебе было бы лучше, если бы мы молчали? — Не люблю болтунов, так что да, — парень сделал еще глоток и смахнул с челки несуществующие пылинки. Красная сережка качнулась в его ухе и скрылась за прядью волос, когда он откинулся на спинку. — Мой друг много говорит, — зачем-то сказал Сай. Хотелось раздражать этого парня, словно это было единственным способом снять с него маску безразличия. — Но я думаю, он все равно мне дорог. — Думаешь? Такие вещи нужно знать наверняка. — Есть кто-то, кто тебе дорог, и ты знаешь это наверняка? — Акаши замер с соломинкой у рта. Незнакомец цокнул языком и постучал пальцами по столешнице, как недовольный кот — хвостом. — Возможно. — Тёмные глаза искали что-то на дне стакана.Кофе уже давно закончился, но мысли делать этого не хотели. Сай видел, как парень погружается в себя все глубже, рискуя с каждой минутой так и не ответить на вопрос. Акаши нарочито громко звякнул кружкой о стол и прокашлялся. Его собеседник вздрогнул и тихо добавил: — Какая разница, если через неделю я этого человека больше не увижу. — Тогда используй оставшееся время, чтобы запомнить каждый миг, — собственные слова казались выпавшими из бульварного романа, но Сай действительно говорил то, что думал. Если бы Сакура должна была уехать далеко-далеко, если бы Наруто заболел и был бы на грани, то последние часы Акаши бы провёл с ними. И хоть странно проводить параллели между смертью и любовью, но и то, и другое побуждает нас совершать невозможное. Пересиливать себя, забывать о страхе перед позором и делать всё, чтобы потом не о чем было жалеть. Незнакомец потер большим пальцем ладонь, словно стирая линию жизни, предсказавшую его несчастливую судьбу, и с сомнением поджал губы. — Даже если я точно знаю, что разрушаю чужое будущее? — вопрос был адресован не столько Саю, сколько той части подсознания, которая принимала самые ответственные и важные решения и не давала поблажек, какими бы притягательными они не были. — Мы сами создаем себе будущее, а отказываясь даже попытаться, ты лишаешь человека выбора. Кто знает, вдруг он хочет того же. — Акаши постепенно терял нить, не понимая, о ком тот говорит. Девушка это была, парень, брат или мать — в двух широких и угасающих зрачках это было совершенно невозможно прочесть. — Мне пора, — парень придвинул стул, проскрипев гнутыми ножками, и коротко кивнул. Ни благодарностей, ни пожелания новой встречи Сай не ждал, поскольку сам не был уверен, что был бы такому рад. Этот холодный человек отстранялся с непринужденностью и, возвращаясь в свою сырую раковину, никого не хотел там видеть. Только если вдруг кто-то однажды не расколет ее и слепящий свет не проникнет внутрь. Почти выйдя на улицу, незнакомец все же успел ответить на звонок. Голос его был безжизненным и слабым, будто кто-то насильно заставлял его говорить. — Да, отец. Я не дома, но скоро буду там. — Он слегка нахмурился. — Нет, перед работой я занят и никак не смогу отлучиться. Парень шагнул в уже темнеющую свежесть, и дверь облегченно звякнула за его спиной. Сай внезапно понял, что сделал что-то очень важное. И заказал себе еще один кусок торта. Кажется, он был вкусным.

***

Замечали ли вы, что когда очень сильно чего-то ждешь и с воодушевлением представляешь каждую минуту, оно не сбывается? Спектакль оказывается провальным, новая куртка не так уж греет, как казалось в примерочной, да и не так уж и хорошо сидит, а книга с интересной обложкой и интригующим названием предстает ничуть не лучше, чем пустая и абсолютно несодержательная газетная колонка. Именно поэтому Саске взял за привычку не фантазировать. Каким бы важным не было событие, как бы сильно его исход не зависел от него самого — не смотреть в будущее. Не искушать судьбу напрасными надеждами или опасениями. Однако привычки — наши друзья и наши злейшие враги. Они помогают нам, когда нужно сделать что-то простое, не вдумываясь, они же подводят нас, когда ситуация требует поступить чуть более неординарно. Но набор автоматических действий ломает такую возможность. Уж лучше бы Саске воображал, как войдет в зал Наруто, какие слова скажет и снимет ли он когда-нибудь свои детские кеды, вместо того, чтобы стоять у окна и смотреть на сонный город. Там, у границы неба и высотных зданий порхала слабая дымка, словно вуаль прикрывающая недоступные крыши. Узумаки почти ввалился, хрипло дыша. Волосы на его голове приклеились к скальпу так, будто на голове у парня была золотистая шапочка для плавания, а не прическа только что проснувшегося подростка, какую чаще всего тот носил. Такая прилизанность вызвала в Учихе внутренний смешок, но себя он сдержал, отделавшись парочкой подколок и щемящим чувством под ребрами. Уши у Наруто чуть порозовели, как щеки у молоденькой девушки, и вдобавок к приоткрытому от нехватки дыхания рту составляли смущающее зрелище. Смущало скорее не то, как собственно тот выглядел, а то, как это отразилось на самом Саске. «Что я здесь делаю?», — мысли ворохом встревоженных птиц разлетелись кто куда, распугивая по дороге размышления о танцах. О практике, о движениях, о вечном соперничества вдохновения и правил танго, которые где незвучно, а где и передаваясь из уст в уста, существовали уже не одну сотню лет. — Я замёрз, — эти слова Учиха услышал, даже несмотря на взволнованность. Ох, если бы только он придумал себе этот момент, только если бы хотя бы на шажок приблизился к тому, что бы стать мечтателем. Но он был циником. Циником, который знал, что последняя неделя наедине с Наруто будет самой тяжелой и самой волнующей. Циником, который не был готов жить, когда закончится эта неделя. Ледяные пальцы Узумаки казались ненастоящими, потому что ничто в этом человеке не могло излучать холод. Ни раздраженный взгляд, ни напряженная спина, ни обнаженные ключицы, по которым скользила ткань футболки. — И, правда, замёрз, — произнёс он, выхватывая из глубин глаз Наруто то самое выражение, которое вызывало в нём ни с чем несравнимую дрожь. Это были сотни песчинок, текущих по телу, забирающихся под рубашку, сбегающих по голени и лодыжкам и через приоткрытую душу проникающие в самое его нутро. Там песок под палящим жаром плавился, превращаясь в хрусталь. Звенящий, прозрачный и ясный, как его желания, и такой же хрупкий. Но Наруто был единственным, кто мог и имел силы его разбить. Ведя его по танцевальному залу, он с затаенным удовлетворением понимал, что сердце Узумаки бьётся с каждым шагом все сильней. Он хотел бы списать это на физические усилия, но интуиция подсказывала, что причина была далеко не в этом. Всё, чего боялся Саске в такие минуты — это того, что Наруто вдруг станет скучно. С ним или без него парню явно было чем заняться, поэтому любая попытка Узумаки отвести глаза и смотреть по сторонам, Учиха воспринимал как тревожный знак. Тогда он невзначай проводил пальцами по шее Наруто, будто случайно сбившись в своих движениях. Как и на девушках, на нём это работало мгновенно. Смущенный взгляд вспыхивал лазурной волной, в которой было так много обладания и власти, что мурашки бежали вслед за влажной испариной. Чтобы хоть немного освободиться от этого гнёта, Саске делал очередной круг. Когда Наруто заговаривал, в голосе не оставалось и следа той силы, что зажигалась в глазах. Речь становилась сбивчивой и наполнялась ненужными деталями и заминками. В такие моменты Учиха особенно внимательно смотрел на своего ученика, запоминая, как меняется у того лицо при разговоре об определенных темах. И людях. Морщинки, мягкие и нежные, собирались в уголках глаз, а нос смешно топорщился, когда парень довольно ухмылялся, рассказывая о Сакуре. Так, наверное, и выглядит настоящая привязанность, не обремененная болезненной страстью и свободная в своем проявлении. Мечтал ли он оказаться на месте Харуно? Быть причиной таких изменений и такого тепла? Безусловно, да. И, конечно, нет. Да, потому что так он смог бы быть рядом с Наруто куда чаще и под вполне законным предлогом, а нет — потому что если бы он был нормальным влюбленным человеком, то никогда не почувствовал то, от чего он будто бы рождался заново. Он не стал бы замечать, как в магазине покупал две кружки вместо одной, как дома в уме прикидывал, вместится ли здесь еще один шкаф для чужой одежды, хватит ли места на этой полке в ванной и где лучше заказывать копии ключей. Он не просыпался бы с мыслью, что стоит уже, наконец, позвонить и спросить как дела, как это делают все друзья. Но не делал, ведь знал, что тогда точно не сможет выйти за поставленные собой же рамки френдзоны. Всё, что ему оставалось — смотреть и прожигать жизнь, забывая обо всех годах, что были раньше и что будут потом. Как он не пытался последовать совету незнакомца из кофейни, дни назло проходили чересчур стремительно, и он с ужасом понимал, что их бег уже не остановить. В середине недели он раньше обычного сделал перерыв и сел на пол, проигнорировал стоящую в двух метрах скамью. — Ты в порядке? — Наруто наклонился к нему и положил ладонь на темноволосую макушку. Волоски по всему телу стали дыбом, а сам он едва удержался, чтобы не потянуться вслед за рукой и не позволить пальцам коснуться себя где-то еще. Он был котом, который после трёх дней разлуки встречает своего хозяина и ластится, не успев подумать о еде. Саске был близок к тому, чтобы понять Хоши. Учиха не ответил, только молча отстранил руку Наруто. Тот, совсем не расстроившись, присел рядом, опирая ладони о согнутые по-турецки ноги. Лицо его раскраснелось, алым подчеркивая пронзительность радужки. Светлые ресницы были короткими и прямыми, будто пучки пшеницы над бескрайней небесной синью. Уловив его пристальный взгляд, Узумаки широко улыбнулся. — Веришь в судьбу? — вопрос прозвучал чересчур громко в пустоте затихшей комнаты. Саске устало покачал головой. Не от того, что не верил, а от того, что спрашивал именно Наруто. Иронично. — Вот и глупо. Уверен, что, такому как ты, должно ужасно везти. — Парень взлохматил себе волосы и откинул голову назад. — Ты можешь добиться всего, чего хочешь, просто потому что ты талантлив. — Таланта мало, Наруто. Есть вещи, в которых нельзя быть талантливым. А их хочется больше всего на свете, — Учиха прижал ладонь ко лбу, чувствуя, как подступающий жар охватил уже и голову. — И чего ты хочешь? — Наруто сидел так близко и так далеко, совсем не понимая, как опасны эти игры, в которые он играет неосознанно, и точно попадая в цель. Учиха закатил глаза, отсаживаясь намеренно подальше. — Чтоб ты свалил. Узумаки насупился. Но не отступил, пододвигаясь вслед за Саске. Так они и стирали штаны об пол, пока спина брюнета не врезалась в стекло. Учиха поднял руки, сдаваясь, и проговорил: — Ладно, я хочу, чтобы понедельник не наступил, доволен? — Почему? — Саске отвёл глаза. Для него ответ лежал на поверхности, а для Наруто был недосягаем. — Не люблю понедельники, — сухо проговорил он, замечая, как на лице Узумаки проступает разочарование. — Да и кто их любит? — Я в понедельник встретил Сакуру, на которой женюсь, в понедельник познакомился с Саем, когда сидел в библиотеке, в понедельник впервые понял, чем хочу заниматься, да и, в конце концов, ты… Ну, да неважно. — Парень замялся, ища в глазах Саске то понимание, которое позволит ему не продолжать свою неловкую тираду. Но понимания он не нашёл, только какую-то растерянность и неверие тому, что он слышал. Возможно ли такое? — Договаривай, — жестко ответил Учиха, цепляясь пальцами за плечо Наруто и тут же отпуская. Этого простого жеста хватило, чтобы блондин сглотнул и тихо пробормотал: — Сам знаешь, — Узумаки на секунду прикоснулся к месту, до которого дотронулся его учитель и задумчиво посмотрел за его спину. Яркая голубизна неба сбивала с толку, отчего мозг отчаянно пытался понять: лето на улице или морозная зима. И даже люди, одетые кто в пальто, кто в футболки, не давали ответа. — Мне хорошо здесь. Правда. Саске поднялся на ноги, устало глядя на Наруто сверху вниз. — Тогда прилагай все усилия, чтобы добиться своей цели. Свадьба не за горами, — с таким трудом, с каким ему дались эти слова, давалось разве что спокойное состояние рядом с вечно восторженным и сияющим Узумаки. — Ага, — засмеялся тот и попробовал встать. Саске помог ему, удерживая за кисть. На мгновение их лица оказались на таком близком расстоянии, что выбившаяся из хвоста прядь упала на лицо Наруто, погладив его по щеке. Парень перехватил темные волосы, провёл по ним подушечками пальцев и аккуратно заправил их Саске за ухо, едва заметно задев кожу. — Выправилась, прости. И спешно подошёл к своей сумке, разыскивая что-то очень важное внутри. Учиха пустым взглядом проводил его спину и едва удержался, чтобы не застонать от безысходности. Он всегда думал, что только ему дано играть на чувствах других людей подобным образом. Но теперь, столкнувшись с этим нос к носу, ощутил на своей шкуре, как это неприятно. И пусть Наруто делал это ненамеренно, однако делал искусно. Точно так же, как нахмуренный Наруто натянул на лицо прежнюю ухмылку, появление которой Саске успел застать в зеркале, сам Учиха втянул в легкие побольше воздуха, набираясь уверенности. Занятие прошло без эксцессов и на следующий день, в кратких перепалках, непрерывном обучении и мышечном напряжении. В пятницу Саске уже с начала дня чувствовал себя разбитым на сотни копошащихся и умирающих кусков. Дождь лил, не переставая, давя на плечи даже под зонтом. Забирался под тонкие куртки и морозил пальцы, еще не успевшие обзавестись перчатками. Прохожие старались побыстрее добраться до работы или до автобусной остановки, не задерживаясь и ни на что не отвлекаясь. Пустовали магазинчики цветов, газетные киоски и даже кафе, в которые старики и не занятые работой граждане не пожелали прорываться сквозь ненастье. Птицы забились под навесы и в чердачные ниши, а кошки с собаками грелись у подвальных труб, переругиваясь на противную мокроту и холод. Дорога казалась мучительной и невыносимой. Хотелось бросить всё и сбежать, послав Узумаки сообщение а-ля «я заболел, пока», и скинуть всё на плечи Цунаде. Но тогда он точно больше не увидит Наруто и не заговорит с ним в последний раз. Вероятность их случайной встречи еще раз Саске исключил сразу, считая, что и так исчерпал весь свой лимит. В лифт он вошёл, почти не слушая музыку, играющую в нём, глядя лишь на свои побледневшие пальцы. В груди сильно стучало, эхом отдаваясь в висках. «Тогда используй оставшееся время, чтобы запомнить каждый миг». Слова почему-то вспомнились лишь сейчас, когда от этого было мало толку. Всё, что ему оставалось, так это не испортить всё окончательно. Когда он потянулся рукой к выключателю, то обнаружил, что свет уже горит. Наруто делал растяжку на полу и сонно потирал глаза, полностью одетый для тренировки. — Йо, — поприветствовал он своего учителя и вскочил, протягивая руку для рукопожатия. «Последний день, веди себя нормально», — убеждал себя Саске, пожимая чужую ладонь и сдержанно кивая. Наруто учился достаточно прилежно, даже, несмотря на свою суетливость и упрямство, оттачивая движения до среднего любителя. Но все же танцы для него еще не стали тем, что обычно порывает людей заниматься делом всерьез. Он получал удовольствие от процесса, но явно не понимал, какие сигналы передает его тело. Словно его разум был отдельно, а чувства — за пределами досягаемости. И от этого расхождения ни Саске не мог сделать шаг навстречу, ни Наруто — увидеть этот шаг. Оба глубоко погруженные в свои мысли, они молча танцевали по кругу, изредка меняя положение рук и встряхивая взмокшими волосами. Хоть их глаза были неотрывно прикованы друг к другу, мысли были далеко. Саске не мог сказать, что творится в голове у партнера, но видя, каким серьезным и сосредоточенным тот может быть, он усмехнулся, чувствуя тепло, разливающееся от губ к самым вискам. Думать о хаосе за окном, о гудящих ногах и терпком запахе пота — отвлечённо, словно это происходит не с ними, было странно и одновременно прекрасно. Как два неосязаемых и бестелесных духа, витающих в пространстве, сотканном из жара и света. Пусть на улице и было пасмурно и ветрено, но в зале им было как нельзя ярко и солнечно. И дело было не только в Наруто, но и, кажется, и в самом Саске, который еще никогда не чувствовал такой свободы, такой легкости и того, как разреженный в зале воздух приближающейся грозы, наполняет силой. Кончики пальцев покалывало от нервозности, будто ток проходил сквозь кожу, пронзал вены и заводил истосковавшееся сердце на нужный ритм. Когда дыхание Наруто сбилось, а щеки раскраснелись от усталости и утомления, наивным, глупым жестом Саске попытался успокоить его, хотя сам был далёк от этого состояния. Его ладонь легла на покатую грудную мышцу аккуратно, собранной чашечкой накрывая сморщенный бугорок соска сквозь увлажненную ткань футболки. Слабый, щекочущий жест, который почти не взволновал, а лишь заставил мир замереть и снова ожить, когда они остановили свой танец прямо посреди недовольно скрипнувших половиц. Пасмурность свалилась на город. Так же неожиданно и резко, как это делала это в начале сентября и всю эту неделю почти без перерыва. Яркие краски стёрлись напрочь, оставляя за собой лишь серь и глухую черноту. В этом монохромном мире все чувства, как и цвета, обязаны были стать куда однозначнее и четче, но они, как назло, наоборот растворились, не решаясь выходить и подавать голос. — Чего уставился? — под внимательным взглядом Узумаки шевелились волосы и скручивались в комок внутренности. Саске не было тяжело, ему было до звона в ушах хорошо. Настолько, что ему было мало одного взгляда. Ему нужно было всё: голос Наруто, его мысли и его тело, хотя о последнем он разрешал себе думать только, когда глаза Узумаки не были устремлены на него и не могли уследить за мимолетными переменами на его лице. — Да так, — просто ответил Наруто. Телефон его разрывался, а глаза всё так же были устремлены в окно. Должно быть, какая-то деталь так сильно привлекла его внимание, что он был не в силах шелохнуться. Своей заслуги в этом явлении Саске не видел, хотя мучительно желал, чтобы Наруто не хотел уходить именно из-за него. Когда у болвана зачесалась спина, у него вдруг всё поплыло перед глазами. Так бывает, когда слёзы, выступившие у век, не решаются упасть, а сознание упорно не желает признавать происходящую действительность. Рука хлестко прошлась по теплой и живой плоти, выбивая из Наруто остатки дыхания. «Он не исчезнет, нет?» Но он не рассыпался в пыль, не упал к ногам, подобно затхлому призраку, преследующему его душу, а выругался, потирая ушибленное место. Узумаки был возмущен с головы до пят, а Саске почти выдохнул с облегчением, сразу презирая себя за слабость. Зачем ему подтверждение реальности существования Наруто? Привидений не существует, как, в принципе, не существует и взаимной любви. В этом он убеждался с каждым днём всё больше. Глядя на парня, который сиял от одной мысли о грядущей свадьбе, который любил говорить о своей девушке всем подряд… и которого танец с Саске будоражил так же сильно, как и самого Учиху. Но возбуждение и любовь — разные вещи, это брюнет понимал слишком хорошо, чтобы надеяться на что-то, кроме румянца на щеках и жаркой дрожи чужого тела. Нет абсолютно ничего, что заставило бы Наруто остаться и забыть обо всех, лишь бы Саске был рядом. И чем больше проходило времени, тем более горьким становилось это осознание. — Сай тот еще придурок, — слова резко ворвались в его задумчивость, так что он суровее обычного поинтересовался, о ком Узумаки говорит. Ответ не дал ему ничего, кроме очередного доказательства, что белобрысого окружают лишь те люди, которым он дорог. И, немного зная Наруто, Саске думал, что таких было много. С каким-то потаенным чувством обиды Учиха наблюдал за тем, как, всё же решившись, парень переодевался, не спеша собирая вещи и болтая о чём-то по своему обыкновению. Обида была почти детской, поскольку Наруто ничем не был обязан Саске, разве что тому, что он обучал того танго. Танго? Саске уже и не помнил, что это такое. Просто пользовался возможностью касаться Узумаки под благовидным предлогом. Как он стал зависим от такого? И что он будет делать, когда Наруто выйдет в эту дверь? Решение пришло неожиданно, подобно вспышке пламени, пронзившей череп пули. — Потанцуй со мной, — хриплый надрывный голос испугал его самого. Но он не хотел отступать.

***

— Боже, наконец, я могу отдохнуть, — простонала Сакура, вытирая ноги о коврик и чихая. Забытый на работе шарф мстил издалека, заставляя девушку чувствовать себя почти больной. Вообще простужалась она редко, но как только работа наваливалась со всех сторон, нервы выжигали все остатки иммунитета. Температура, кашель, насморк и ломота — всё это приходило к ней в один прекрасный момент, словно дорогой гость. Было одно средство, которое могло спасти ее от заключения дома в полумертвом состоянии — сон.Но его ей категорически не хватало, а когда и хватало, то она предпочитала использовать его с толком, а не в дремоте. Сай заварил ей чай, ни о чем не спрашивая. Харуно благодарно приняла из его рук чашку, отогревая пальцы и вздыхая от облегчения, что рабочая неделя закончилась. Шумный Наруто почти сразу начинал скакать вокруг и тараторить о планах, поэтому Сай в этом плане оказался настоящей находкой. Он успокаивал ее своим молчанием и безукоризненным знанием, что ей нужно подать или налить. Сам друг говорил, что в этом ему помогали книги по психологии, но Сакура была уверена, что дело вовсе не в этом. У него не было чарующего голоса, не было сильного накаченного тела, не было огромного состояния за плечами, но у него было это: усмешка краешком губ, когда он думал, что на него никто не смотрит, и пропасть безоговорочного доверия. Временами и Сакуре и Наруто становилось неловко за Сая, но, в сущности, он оставался тем же ребенком, который познавал мир. — Только не смей, по своей старой привычке, пичкать мой чай снотворным. Оно ужас какое горькое, — проворчала Сакура и потянула носом горячий чайный пар. От этого запаха в голове проносились картинки широких и свежих полей, поднимающихся стебельков люпинов и солнечных лучей, играющих между травинками. От первого глотка по горлу прокатилась волна кисловатого тепла, со второго — налились покалывающим жаром ступни, а с третьим — голова начала медленно склоняться вперед, захваченная уютной дремотой. Сай вовремя удержал девушку за плечи, отчего Сакура чуть приоткрыла веки и прошептала: — Ты все-таки решил меня усыпить, да? — Язык ее заплетался. — Нет, ты просто очень устала, Сакура, — мягко произнёс Акаши, поднимая подругу на руки. Она была гораздо легче, чем это могло бы показаться любому, кому повезло столкнуться с ее недюжинной физической силой. Не пушинка, но хрупкая девушка, слишком сильно отдававшая себя работе и ждущим ее людям. Сай никогда не говорил ей, что никогда не добавлял в ее чай никаких снотворных. Потому что она сама всегда засыпала сама, делая первых три-четыре глотка, а горький вкус был от вдыхаемых ею за день медикаментов. Акаши невольно охватывала гордость в смеси с легким недоумением, что именно у него дома она могла позволить себе не только показаться слабой, но ненадолго стать такой. Во сне морщинка между ее бровями если и не пропадала полностью, то становилась еле заметной, пальцы, привычно сжатые в кулаки, чтобы не терять концентрацию, тонкими кистями выбирались из-под покрывала, а розовые волосы светлым ореолом окружали ее голову, делая Сакуру подобием спящего ангела, слишком прекрасного для этой земли. Но все же человека-Сакуру Сай любил гораздо больше райского создания, тихо спящего на его диване. Харуно никогда не была идеальна, никогда не обладала излишней деликатностью, не была женственной настолько, насколько об этом мечтали другие девушки, но Сай не стал бы менять ни одной чёрточки, как бы много проблем она не доставляла. Именно поэтому, когда он стал замечать, что предположения Харуно насчет увлеченности Наруто другим человеком имеет под собой вполне ощутимую почву, а не просто фантазии и домыслы, Сай начал злиться. Если раньше его злость была бесформенна и скорее направлена на обстоятельства, нежели на конкретного человека, то сейчас он начал винить Наруто во всём и вся. Когда они встречались, Сай, неизменно идущий между двумя своими друзьями, теперь шел возле Сакуры, избегая смотреть на Узумаки. Но тот был слишком весел и взволнован, чтобы заметить, как благодаря таким мелочам он все глубже попадал в опалу. Акаши не мог заставить себя ненавидеть друга, но злость, бурлящую внутри, унять никак не мог. Считал ли он Наруто неблагодарным? Да, и еще раз да. Но он не мог просто взять и сказать ему это в лицо, потому что боялся причинить боль Сакуре. Что творилось у неё в голове? Почему она вела себя так, словно ее отношения с Наруто не важны и существуют лишь в воображении? Словно свадьба была очередным праздником в честь чьего-нибудь дня рождения, а не церемония, которая делала их союз почти священным. — Ты правда хочешь этого? — спросил Сай, присаживаясь рядом с девушкой на ковёр. Она заворочалась во сне, и он забеспокоился, не сумел ли случайно ее разбудить. Но она снова провалилась в сон, борясь с кем-то в своих грёзах. Конечно, Сакура ничего ему не ответила, только протяжно вздохнула, подтягивая колени к груди. Акаши покачал головой и опёрся спиной о край дивана, чувствуя, как дыхание спящей Харуно колышет волосы на затылке. Если бы можно было остановить время, то Сай сделал бы это именно сейчас.

***

«Что ты делаешь?» — спрашивали лучистые глаза Наруто, пока руки Саске ласкали его обнаженные плечи. «Я хочу сделать тебя своим», — говорил Учиха, прижимая его к себе. Разгоряченное сердце стучало где-то под дрожащими ребрами, но Саске его слушал, отдаваясь лишь тому, что чувствовал каждый сантиметр его кожи. То был жар, то был холод, то была нега, то была боль. От таких разных импульсов его голова трещало по швам и делала мутным всё, кроме самого Узумаки. Вопросы о Сакуре были ничем иным, кроме как проверкой. Проверкой, что рядом с Саске голос Наруто откажется слушаться, а мысли станут единым целым с ним. Эгоистичной и жестокой проверкой, в которой Узумаки стал жертвой его игр. Пусть он и сам шагнул в расставленные Учихой сети, но и вполовину не понимал, что сам Саске уже давно проиграл. Самому себе, своему здравому смыслу, своей сущности, которая кричала, что всё, что он будет делать дальше, поставит крест на будущем, в котором он мог бы хотя бы говорить Наруто и видеть его, просто как знакомый, который когда-то перед свадьбой учил парня сложному искусству танго. Потому что каждое следующее прикосновение, каждый горячий вздох, который адресовался только Наруто и той его части, что охотно отвечала на эти вздохи, отрезала его от той действительности. Он двигался в краю пропасти вместе с Узумаки, но мог упасть туда только лишь он один. Потому что возбуждение Наруто было голым и диким чувством, которое испаряется в тот же миг, когда твоя ступня касается опасного уступа. Саске был уверен, что Наруто никогда не шагнёт следом. Он оставит его, как только поймет, что допустил ошибку. Голос Наруто прорезал эту тьму из мрачных мыслей, словно яркий фонарь в густой тьме тоннеля, из которого не было выхода. Трогая руки Наруто, царапая плечи, гладя кончиками пальцев мягкие волосы, он впитывал единственного, кого ему трудно было отпустить и забыть. Вдруг осознав, как странно он решил последовать совету незнакомца из кафе, Саске усмехнулся. Увидев эту улыбку, Узумаки выдохнул какое-то слово, но Саске не расслышал, заворожено глядя на движения его губ. И эти губы будут целовать другую? Трель звонка почти выбила из-под ног скрипучий пол. Затуманенный взгляд Наруто родил в глубинах Саске мучительную резь, но он выдавил: — Прости. Перед кем он извинялся? Перед Наруто? Перед тем Саске, который не хотел, чтобы Узумаки был рядом? Перед Сакурой, которая даже не подозревала о его существовании и которая почему-то должна была платить за его слабости? Туман из глаз блондина исчез так резко, сменившись яростным блеском, что Учиха почти испугался. Он не боялся, что Наруто будет ненавидеть, он боялся, что посчитал Наруто слепым. Что принял его увлеченность и взаимность за игру гормонов. Но что он мог еще думать? Чтобы такой честный и правильный Узумаки вдруг пошёл на измену? Невозможно. Он не хотел его. — До понедельника, — бросил Наруто, и Саске обмяк. Как бы ни презирал его сейчас парень, но он желал видеть Учиху снова. Да и Саске сам этого хотел, но он уже провёл границу. Отрезал всякую возможность Наруто испортить свою жизнь. Потом светловолосый кричал на него — отчаянно и громко, как будто от крика могло что-то измениться. Но, как бы не была велика вина, Саске не разбирал ничего из его слов, потому что любовался даже таким Наруто. Наруто, который свалился на его голову, подарив недели подросткового волнения. Одна фраза успела врезаться в его сознание, перед тем, как Узумаки убежал из зала, хлопнув дверью. «Лучше бы я никогда тебя не встречал, Саске, честное слово». Он помнил злые слёзы в уголках глаз Наруто, но всё, что он смог сделать — улыбнуться. Улыбнуться пустой комнате, которая осуждала его каждым своим сантиметром.

***

Солнце бегало по кругу, отматывая дни один за другим, и Саске за ним не поспевал. Едва он открывал глаза, он оказывался в офисе, а люди вокруг что-то обсуждали, живо интересуясь его мнением. Едва он закрывал глаза, он снова танцевал с Наруто, только тот больше не ругался и не кричал, а смеялся и прижимал палец ко рту Учихи, едва тот собирался что-то сказать. Явь и сны переплелись в тугую не рвущуюся нить существования, которой было невозможно управлять. — Саске, ты заболел? — голос отца едва ли был наполнен волнением и заботой, лишь любопытством. — С чего ты взял? — проскрипел Учиха. Фугаку пожал плечами. Ему не нравилась та болезненная бледность, которая всё больше накрывала лицо сына. — Возьми выходной, отдохни хорошенько, — было странно говорить слова, больше свойственные Микото, чем ему самому, но он знал, что иначе нельзя. Что бы ни стало причиной таких перемен, ничего хорошего в них точно быть не могло. — Я в норме, — сухо ответил Саске и поправил галстук. — Я бы так не сказал, брат. — Бархатный голос за спиной заставил его вздрогнуть. — Хотя, прошло много лет. Длинные тёмные волосы, собранные в хвост, и складки по бокам узкого точеного носа — ничего из этого не изменилось, даже спустя столько времени. Старший брат излучал спокойствие и терпение, которое было присуще ему больше всех в семье, оставляя позади даже мать. — Нии-сан… Дурманящие сны со звоном разлетелись как осколки драгоценной вазы. Время со щелчком встало на положенное место. — Оставляю его на твоё попечение, Итачи. — Фугаку вышел из кабинета, с облегчением перекладывая ответственность на старшего сына. Всё-таки иногда он испытывал гордость. За то, что узы, созданные между Итачи и Саске, были не подвластны ни времени, ни обстоятельствам. — Тебе не нужно опекать меня, я не ребёнок. — Да, тебе не семь лет, и ты смело можешь выложить мне, всё, что у тебя в голове, не уходя от темы. — Проницательность Итачи не то, чтобы не ослабла, а переросла в нечто большее, не дающее Саске ни малейшего шанса на отговорки. Но и сказать обо всём прямо он не мог. Гул в голове не утихал, поэтому он просто молчал, пытаясь его отогнать. — Саске, посмотри на меня. Опустошенным взглядом парень ответил на призыв брата. Радость от долгожданного воссоединения теплилась где-то глубоко внутри, не способная выйти наружу. — Что я могу для тебя сделать? — вопрос был до смешного простым. И до смешного бесполезным, потому что ответа на него не существовало. «Глупый младший брат», — эта фраза преследовала Саске все его детство, каждый раз говоря об огромной разнице между ним и Итачи. Но кто бы мог подумать, что впервые эта разница станет ему настолько очевидна. Разве кому-то вроде Итачи посчастливилось бы забыть обо всём ради человека, который не годился ему даже в подмётки? — Оставь, — Саске слабо усмехнулся. — Я выйду подышать. Но, как он не надеялся, брат все равно последовал за ним. Тихо шёл позади, бесшумно ступая начищенными до блеска ботинками, и не произносил ни звука. Это угнетало даже больше, чем если бы тот попытался уговорить его поделиться. Преследуя его тенью, знающей всё на свете, он не покидал его. Точно так же, как он не покидал его разум, пока далёкая Америка имела счастье видеть его каждый день. Саске так долго нуждался в защите, что когда такая возможность появилась, выросшие шипы не давали ему ею воспользоваться. Дома проплывали мимо, вместе с людьми, которые заходили и входили в них по своим делам. Подворотни сверкали сточными трубами и темнели сырыми тупиками. В одной из них бродяги играли на гитаре, а облезшие собаки слушали непонятные им песни, в другой — стоял гордой массой алого металла вагончик со вкусными запахами. Выпускал пар и призывно горел круглыми окошками. На миг остановившись, Саске свернул туда. Итачи за его спиной встревожено огляделся по сторонам, но преследования не прекратил. Дверь заведения была распахнута настежь. Оттуда доносились чужие голоса, звон тарелок и осторожное фырчание закипающего бульона. Саске поднялся всего на одну ступеньку и тут же замер. Подперев щеку, за столиком сидел светловолосый парень. Второй рукой он теребил блондинистый затылок, ожидая заказа. Его лица было не видно, только кончик носа, повернутый в сторону кухни, ежесекундно потягивающий ноздрями. Сердце тяжело ухнуло куда-то к коленям. Не было никакой разницы, Наруто то был или просто похожий на него парень, боль от этого в груди не стала меньше. С ужасом ринувшись обратно, он прижался спиной к холодным стальным щитам. Соблазн заглянуть в стекло был таким же сильным, как и страх сделать это, поэтому Саске смотрел себе под ноги, на расстилающийся во все стороны пыльный асфальт. — Саске, — осторожно начал Итачи, кладя ладонь на плечо младшего брата. Но тот покачал головой и на негнущихся конечностях двинулся назад. Ему вдруг захотелось снова оказаться под пледом в пустом домике на окраине, где ворчал пылающий камин. Отмотать время назад и никогда не соглашаться на сомнительные предложения Цунаде. — Хочешь выпить чего-нибудь? Одна мысль о том, что его правильный брат может звать на прогулку в бар, была нелепой. Оттого Саске фыркнул: — Спасибо, я как-нибудь обойдусь без горячего шоколада родом из детства. — Я вообще-то имел в виду вино или виски, — серьезно ответил мужчина и поежился. Саске был не уверен, в действительности ли ему было холодно или это был очередной из тех жестов, от которых пищали девушки и которые брат использовал для того, чтобы расположить к себе собеседника. Те жесты, что делали его уютным и приятным простачком, обвести вокруг пальца которого не составляет ни малейшего труда. Впрочем, его простота была в сотни раз опаснее наполненного льдом взгляда тёмных глаз. Саске изумлённо поднял брови. Видимо, жизнь в другой стране и правда меняет людей. Ничем не выдав своих эмоций, слишком опустошенный для лишних споров, он последовал за братом. Прямая спина в дорогом пальто маячила впереди, и Саске снова вздохнул, утопая в воспоминаниях, о которых не просил своё упрямое сознание. — Я капитан! — воскликнул мальчик и юрко ускользнул из рук брата, уже опаздывавшего в старшую школу. — Нии-сан! — Саске, ты капитан вредности и непослушания, — засмеялся парень и схватил младшего Учиху в охапку. Колючее шерстяное пальто кусало щеки и шею, но выбираться из своего огромного кокона Саске не собирался. — Обещай, что поиграешь со мной, когда вернёшься, — насупился Саске, наблюдая исподлобья за тем, как одевался Итачи. Совсем взрослый и вечно занятый Итачи. — Может быть, — бросил тот и легонько ткнул сведенными указательным и средним пальцами прямо в центр детского лба. Саске ойкнул и обиженно потёр ушибленное место. Вечером Саске охватил удушающий кашель, и стало уже не до игр. Бегать зимой по дому босыми ногами — идея не из лучших, как ни крути. — Как ты? — спросил брат, сидя на краешке кровати. Длинная чёлка сползла прямо в глаза Саске, поэтому он почти не видел лица Итачи, да и утомление от постоянного кашля не давало сил даже на поворот головы. — Больно, — прохрипел мальчик, сжимая сильнее пальцы на своем одеяле. Итачи вытянул руку, чтобы потрепать брата по голове, но тот из последних усилий перевернулся на другой бок. — Не тыкай. Итачи спокойно ответил: — Тебе не нравится? — Ты меня отталкиваешь. — Эти слова ничего толком для него, несмышленого ребенка, не значили, но теперь оглядываясь назад, Саске понимал, как прав был тогда. Итачи постоянно ставил между ними стену. — Разве? Но я ведь рядом, младший брат. — Парень улыбнулся, укутывая мальчика посильнее в одеяло. — Рядом, — подтвердил Саске и задремал, укачиваемый мерным головокружением, которым благосклонно одарила его болезнь. Но рядом Итачи был лишь на словах и тогда, когда требовалась его помощь. Просто так и «потому что захотелось» он не приходил никогда. И в этом не было бы ничего обидного и горького, но где-то в подсознании, притаились кусочки счастливых моментов, проведенных вместе с Итачи когда-то давно, возможно, когда Саске еще не умел ходить. И этого не хватало даже сейчас. Хотя он вырос из тех лет, когда поддержка старшего брата весила больше мнения любого из его приятелей. Бар был типичным местом, где любили проводить своё время работяги и ищущие приключения подшофе мужчины, многочисленные стайки девчонок из соседнего университета и старики, прозябающие остаток своей жизни за стаканом дешевого пойла. На вошедших внимания никто не обратил — здесь витал свой дух противоречий. Никого не смутили два привлекательных представителя мужского пола, как и то, каким разумным лицом обладал один из них, а каким унылым и обреченным — другой. Бармен молча мотнул головой в сторону плаката меню за его широкой спиной и снова увлёкся разглядыванием мутных стаканов. Итачи безо всякой брезгливости положил руки на стойку и заказал две порции виски. О чём-то коротко переговорив с барменом, он выбрал свободное место. Уже второй раз за последнее время Саске оказывался с кем-то за одним столом, и это было непривычно и почти неловко. Семейные ужины остались далеко позади, а компанию ему составляла только Хоши уже на протяжении десятка лет. Присутствие Наруто за такое мероприятие не считалось, поскольку они ни разу не выбирались никуда вдвоем. Хотя у обоих были номера друг друга и пару раз они даже «случайно» набирали, сразу скидывая вызов. Саске с сожалением подумал, что наверняка после последней перебранки телефонная книга Узумаки опустела на один контакт. Никому не нравится, когда ими манипулируют. Наверное, Учиха пытался себя оправдать. Но попытки были жалкими и никчемными, поскольку все аргументы на поверку оказалисьчуть ли не собственническими и не имели ничего общего с желанием сделать другому лучше. Скорее, наоборот, запомниться каким угодно образом, врезаться в память, чтобы никакие невзгоды и никакие радости не смогли стереть образ Саске из головы Узумаки. Впрочем, даже провернув такую затею, он не чувствовал удовлетворения — только стойкое убеждение, что он опять открывает не ту дверь. Так было со многими: кто-то жаждал внимания и почти его не получал, кто-то был лениво готов его принять, а кто-то испытывал откровенную неприязнь, — но со всеми Саске был одинаково холоден и нелюдим, не рассматривая варианты развития событий, в которых ему пришлось бы довериться и в которых доверяли бы ему самому. — Ты изменился, Саске, — Итачи покрутил своим стаканом вокруг его оси. Янтарная жидкость в нём отражала блики от доисторического музыкального автомата, мерцая и взбираясь по граням подобно океану, заключенному в стекле. Саске пожал плечами и отпил виски. Горький вкус огнём пробежался по рту и задержался в области горла, словно чьи-то пылающие ненавистью руки старались его придушить. Душились в такие моменты только чувства, которые готовы были вот-вот выпорхнуть наружу и сорваться с языка, но очередной глоток заталкивал их обратно, опаляя края. — В последнюю нашу встречу ты накричал на меня, а сейчас сидишь так, будто теперь нет разницы, есть я здесь или нет. Ни разочарования, ни обиды в голосе Итачи не было. Вообще, Саске очень сильно сомневался в том, что тот способен такое испытывать — казалось, брат знает всё наперед. Нии-сану действительно было интересно, как так вышло. — Мне было шестнадцать. — Тебе было шестнадцать, и ты не знал, что будет с твоим будущим. — Мужчина провёл большим пальцем по кромке стакана. Та со звоном отозвалась, исполнив коротенькую мелодию, почти незаметную на фоне общего шума. Саске смутно помнил то время. Не помнил, что тогда наговорил брату, но знал, что не должен был так делать. Он воспринимал Итачи как предателя, который бросил его в такой важный для его жизни момент. И дело было не только в поступлении, но и в том, что он начал осознавать себя как отдельно взятого человека со своей судьбой, уже несущего последствия поступков. Раньше можно поплакаться маме, выслушать строгие наставления отца и потеряться в ласковом молчании старшего брата, который мог одними глазами сказать многое. Но не теперь, когда взрослая жизнь дышала в спину и недвусмысленно намекала, что скоро его корабль поплывёт сам по себе. Тогда совета Итачи или убеждения, что всё сложится хорошо, было бы довольно, чтобы вселить надежду. Но брат лишь на прощание погладил Саске по голове и, смотря сквозь него куда-то в свои бесконечные перспективы, сказал что-то наподобие: «Еще увидимся», чем взбесил парня окончательно. Даже в ушах звенело от собственного крика, так отчаянно он пытался достучаться. Но время залечило раны, уняло обиду и оставило недовольство, какое испытываешь к вдруг окончившимся выходным — смиренное и надоевшее до чертиков. — Ну и кто этот человек? — вопрос был задан достаточно тихо, но для Саске это было словно весь бар разом умолк и в этом крушащем безмолвии прозвучал удар по лицу. Вместо ответа он влил в себя еще алкоголя и запрокинул голову. Потолок подмигнул ему закоптевшими газовыми лампами и закружился, делая больно глазам. Учиха зажмурился и вернулся в нормальное положение, цепко хватая свой стакан обеими руками. — Без разницы, — Саске и правда не видел смысла в том, что бы называть имена и даты, которым нет возможности вернуться в его жизнь, поэтому снова отпил. Только макнул кончик языка о край подползшего виски, чтобы почуять острые иголочки спирта и коротко и блаженно выдохнуть. — Ты хочешь, чтобы этот человек вернулся? Чтобы был рядом? — Младший Учиха усмехнулся, опираясь щекой о свою ладонь. Пьяное сознание сразу милостиво подсказало картины, в которых Наруто кричит на него, а потом просто целует, прощая за всё. Забывает про все обиды и идёт рядом, обжигая своими небесными глазами и горящим там желанием не отпускать никогда. Делает глупости и смеется, ругается, бьет в грудь себя, а потом Саске за то, что тот не желает воспринимать его всерьез. — Что бы ты сказал, сиди он перед тобой? — зрачки брюнета расширились. Виной тому был алкоголь, но лишь отчасти, от малой и незначительной части, которая существовала и без Наруто Узумаки. Саске ответил, не слыша своего голоса и будучи не уверенным в том, что его слышал брат: — Наруто, ты такой болван, — смешок превратился в странный всхлип, от которого Итачи сощурил глаза и задумчиво постучал пальцами по столешнице. Саске пялился на его изящные бледные руки и медленно засыпал. Утопал в неге, подаренной виски, от которой неизменно пробуждаются только в обнимку с болью. Он даже не заметил, как рука брата ловко забралась к нему в карман и достала телефон, потому что его голова уже покоилась на столе, с примерно подложенными под нее ладонями. На миг зависнув над экраном блокировки, Итачи решительно смахнул электронные часы наверх. Нужный номер нашелся почти сразу, и он набрал сообщение: «Наруто, добрый вечер», — и стёр, понимая, что Саске никогда не стал бы так общаться. Впрочем, судя по пустому окошку диалога, никакого общения между ним и Узумаки так и не вышло. Только несколько черновых строчек, которые брат так и не решился отправить, задержав их в памяти телефона. «Наруто, надо поговорить» Ответ пришёл почти сразу, словно собеседник с мольбой смотрел на экран смартфона, ожидая, пока тот ему напишет. «Зачем? Думаю, нам не о чем говорить» «Приходи завтра, в полдень, к круглому фонтану у ратуши. Я не займу много времени» После заминки, длившейся около пяти минут, пришло лишь короткое: «Ок». Итачи удовлетворённо выдохнул, дивясь тому, как легко ему удалось провернуть свой план. Всех деталей он пока не продумал, но точно знал, что хочет посмотреть на человека, который смог так надломить брата. Раньше ему казалось, что такое способен лишь он сам. Этот нехитрый факт гордости не вызывал, ведь он сожалел о том, как в прошлом отталкивал Саске. Делал он это по большей части для того, чтобы тот сумел идти по дороге жизни самостоятельно, не оборачиваясь на мнение старшего брата, и для того, чтобы злость на чужое предательство придала Саске сил для дальнейшего развития. Пусть вначале он пытался бы просто доказать Итачи, что он лучше, вне зависимости от того, что говорил отец, но потом убедился бы в этом сам. Саске был одним из тех детей, которые нуждаются в сильном толчке, который раскроет их потенциал «сквозь тернии к звездам». Так думал Итачи. Но дело обстояло чуть сложнее. Возможно, его ошибкой было то, что он не учёл, что при толчке важна поддержка и теплота в руке, которая двигает твое тело вперёд к свершениям. Теперь, когда дистанция между ним и братом дала свои плоды, Итачи был готов вернуть Саске ту привязанность, которую испытывал каждый член их небольшой семьи по отношению друг к другу. Только вот Саске теперь не желал ее принимать. Он смирился, что брат не играет в его жизни значимой роли и происходит это так, потому что тот так сам решил. Вернув телефон обратно к Саске за пазуху, средний Учиха сложил вместе пальцы обеих рук. За соседним столиком какой-то мужчина возмущенно закричал, хватая своего приятеля за воротник, но Итачи не повёл и ухом. Его глаза были устремлены на нахмуренное даже в пьяном сне лицо Саске. С годами появились мимические морщины, губы стали уже и скулы точенее, но это был все тот же отото, пусть и разучившийся весело улыбаться. Было больно видеть, каким сильным стал Саске. Но то была сила того рода, что разрушает изнутри, оставляя прочный кокон снаружи из волевых поступков и несгибаемой решимости. Хотелось бы знать, как Саске провёл все эти годы, пока крепло его тело и устаивался характер. Что вело его вперёд, что заставляло его становиться тем, кем он предстал перед взором Итачи. «Я сделал это с тобой?», — мужчина на секунду прикрыл веки. Длинные пушистые ресницы мазнули по бледным щекам и по основанию складок, сбегающим по бокам от носа. Бармен вырвал Итачи из размышлений, интересуясь, нужно ли чего еще добавить к заказу. Учиха покачал головой и протянул крупную купюру, отказываясь от сдачи. Бесшумно встав из-за стола, Итачи коснулся плеча Саске. Тот, словно и вовсе не спал, резко поднял голову и поморгал. Слишком громкие звуки и слишком яркие цвета раздражали. Воздух на улице, напротив, оказался ласковым и плавным. Дверь с металлическим лязгом отрезала их от гомона бара, закрываясь. Саске проводил ее взглядом и обернулся к брату, который любовался видом смеркающегося дня. Волосы от ветерка развевались, едва ли портя идеальную прическу. «Будто небо в Токио отличается от неба в Нью-Йорке», — проворчал про себя Саске, со смешком обнаруживая, что собственный голос в голове стал тоньше и противнее обычного. Руки чудились маленькими, словно у младенца, а ноги — наоборот, вымахали сразу на пять размеров. — Расскажи мне о Наруто, — произнёс Итачи, не опуская головы. — Что рассказывать? — этот хриплый и напряженный голос не принадлежал Саске, он принадлежал кому-то, кто боялся даже слово вымолвить про Узумаки, одно имя которого заставляло сердце сжиматься. От упоминания о нём тело ныло, будто мышцы и связки не знали, что делать и как себя вести, если они не участвуют в танце, будто легкие не знали — каково это не гореть от кружения по полутемной комнате, а пах — навсегда забыл о возбуждении и сладких мурашках. — Как он говорит и как молчит, как смеется и как грустит. Как выглядят его глаза, и какой мир в них отражается. Все те вещи, которые не дают тебе его забыть, — слова Итачи, вынырнувшие со страниц неизвестного уличного романа, повисли в воздухе, натыкаясь на стену непонимания и холодного недовольства. Саске не хотелось раскрывать свои карты (даже если бы они действительно были в его руках, а не улетели в распахнутое окно, рассеиваясь по огромному городу, едва Наруто закрыл за собой дверь танцевального зала), тем более те, которые обнажали его слабости. Тем более перед Итачи. — Вряд ли тебе будет интересно слушать истории несчастного братца-гея, Итачи. Найди себе занятие поприятнее, — Учиха насмешливо фыркнул. — У меня есть друзья-геи в Америке, и мы отлично ладим. Не вижу проблемы. — Так вот чему ты научился в Штатах? Толерантности? — последнее было произнесено громче необходимого и спугнуло проходящую мимо женщину. Итачи успокоительно поднял руки и улыбнулся. Она неодобрительно покачала головой и ускорила шаг, шурша пакетами. — Саске… — Руку с плеча парень не скинул, а только хмуро вгляделся в лицо брата, пытаясь отыскать на нём ответ на вопрос, когда же тот, наконец, оставит его в покое. Желудок рвано крутануло, и он поморщился. Он терпеть не мог пить, всегда чувствовал себя мерзко и не мог остановиться на малом. — Знаю, ты ненавидишь меня. Возможно, эта ненависть с годами лишь росла, но послушай… — Кто сказал, что я ненавижу тебя? — раздражённо перебил его Саске. Итачи чуть заметно вздрогнул, и, если бы не алкоголь, младший Учиха поклялся бы, что увидел в его глазах радость и облегчение, на долю секунды, после которой брат снова продолжил говорить: — Я хочу тебя понять. — Саске не стал огрызаться, что для этого довольно поздновато, с испугом отмечая, что рука, которая держала его плечо, была мягкой и ласковой. Опьянение не спало, но почему-то выключилась вся злость. Захотелось расплакаться как в детстве, на коленях Итачи, хлюпая носом и жалко трясясь от обиды. — Хочу знать, что пока меня не было, ты не поставил на себе крест и не сдался. Что тебе есть ради чего жить. — Если ты ожидаешь услышать, что я скажу, что благодаря Наруто я обрёл этот самый смысл, то зря. Холодный ветер плюнул в лицо начинающимся дождём. Мокрые ресницы затрепетали, а тело свело от подкравшегося из-за переулка озноба. Саске оправил рубашку, и, встряхнув чёлкой, прошёл мимо брата, выходя на широкую улицу и намереваясь пойти домой и хорошенько отоспаться. Итачи двинулся неспешными шагами вслед за ним, не стараясь идти в Саске в одном ритме, но и не теряя его из виду. Взгляд его брюнет прекрасно чувствовал, поэтому машинально поднял ворот пиджака, чтобыхоть как-то от него укрыться. Люди вокруг мелькали радужными пятнами, окружая и сминая его своими боками и сумками, одновременно и впуская его в этот круговорот и не давая с ними слиться. Ленивая прогулка среди шума и гама города, как ни странно, развеяла подступившую тошноту, отчего даже показалось, что он еще способен на нормальные координированные действия. Однако, только он так подумал, как его оттащили от края дороги под голосящий звук тормозов. — Говорил тебе, не ходи на красный, — наставительно произнёс Итачи. В его голосе Саске совершенно не слышал беспокойства — его там либо не было вовсе, либо оно было упрятано так далеко, что ни одному смертному не добраться. — Наруто бы накричал бы на меня, что я кретин и делаю, что вздумается, — бросил Саске, перескакивая глазами с машины на машину, мчавшейся по широким асфальтовым полоскам по своим делам. — Значит, он волнуется за тебя. Ты не рад? — Он волнуется за всех, кого надо, и всех, кого не надо. Уж явно не повод для счастья, — Саске сглотнул, снова царапаясь о воспоминания об Узумаки. — К тому же, не хочу его тяготить. — Ты не думал, что он будет не против таких тягот? — серьезно спросил Итачи, распахивая перед младшим братом дверь в подъезд. Саске даже не стал интересоваться, откуда тот знает его адрес. — Думаю, что его невеста будет против, — ёмко произнёс Саске, скидывая на пол дурацкий пиджак. Хоши резво подскочила к ногам хозяина, падая широкой пушистой попой прямо на сброшенную одежду. Взгляд изумрудных кошачьих глаз устремился к новому гостю, окидывая его и пытаясь оценить уровень угрозы. По-видимому, приняв какое-то решение, она распахнула рот, начиная тихо и угрожающе шипеть, когда ей на голову опустилась чужая человеческая ладонь. Хоши поражённо замерла, не зная, как следует на такое ответить. — Ты сломал мою кошку, нии-сан, — укоризненно сказал тогда парень, уходя в соседнюю комнату. Итачи хмыкнул ему в спину и аккуратно ткнул указательным пальцем в тёплый нос Хоши. Вскоре и он ушёл на кухню, оставляя кошку в полном недоумении. Половина воды в стакане пролилась мимо рта, на что Саске выругался, глядя на свою насквозь промокшую ткань. Старший брат спокойно опёрся плечом о дверной косяк, изучая обстановку. Занавески явно мечтали о стирке, стол пустовал так, словно его только купили в мебельном магазине и не успели даже попользоваться, а в раковину обречённо падала очередная капля из крана, гулко ударяясь о металл. — Невеста говоришь? — будничным тоном вопросил мужчина, будто они говорили о погоде или пробках, от которых нет спасения ни одному городскому жителю. — Да, представь себе. Прекрасная любящая девушка, в которой он и души не чает. Итачи подошёл к окну и отдёрнул шторку. Зажигались понемногу фонари. Маленькому Саске когда-то казалось, что это огромные монстры открывают свои глаза, намереваясь отыскать новую жертву среди бетонных джунглей. — Сердцу не прикажешь. Если он чувствует то же самое, то он откажется жениться. — Наруто никогда так не сделает. Именно поэтому я и не пытаюсь найти его и поговорить. Понимаешь? — Итачи неопределенно мотнул головой на такую уверенность. Узумаки уже успел опровергнуть слова брата, когда, недолго думая, согласился на встречу. Может, он и поссорился с Саске, но не удалил его номер, не заблокировал и не стал игнорировать. Наруто хотел видеть Саске. — Насколько далеко вы зашли? — парень оскорблено покосился на него вместо ответа и отвёл глаза. Голова снова закружилась, и он поспешил присесть на стул, впиваясь ногтями в столешницу. — Мы только танцевали, Итачи. — Не могу поверить, что ты не пытался взять его под свой контроль. Привязать к себе, как ты делал это с другими девушками. – Брат убрал руки от занавески и обернулся. — Не ставь Наруто с ними в один ряд, — прошептал Саске. — Я не могу сделать его зависимым, если он имеет надо мной куда больше власти. Каждый раз, когда я считал, что заставляю его краснеть и путаться, думать только обо мне, я забывался в нём. Переставал понимать, если что-то, кроме светлых пшеничных волос и самой прекрасной в мире улыбки. Хотя, кого я обманываю, скорее широкой идиотской ухмылки во всё загорелое лицо. Спустя несколько кругов бега стрелки по часовому циферблату, парень снова заговорил, с каждым словом всё более сонно и устало: — В какой-то момент танго стало лишь поводом, чтобы я мог быть рядом. Мне было совершенно наплевать, опозорится ли он на своей свадьбе, ведь ее в моем воображении не существовало, как и спора с Цунаде, пропади она пропадом. Вдруг он осознал, что Итачи за всё время их пребывания в баре не сделал ни одного глотка виски. Абсолютно трезвый и прямой он стоял в его квартире, источая благородство и смирение, будто и не он напоил собственного младшего брата в первый же день приезда. — Как низко, брат, — произнёс парень неприязненно, удерживаясь взглядом за уплывающий перед глазами кухонный стол. Лёгкая усмешка тронула губы Итачи, когда он спокойно ответил: — Но ведь тебе стало лучше. Может, грусть и тоска никуда не делись, но теперь они не приносят так много боли, как раньше. — Брат был прав. Туманный разговор о Наруто помог ему перестать убивать себя мыслями о вине и упущенных минутах. — Ты все равно ничего не сможешь сделать, Итачи. Ни-че-го, — по слогам закончил Учиха, расстегивая пуговицу на рубашке. Воздух мигом забрался за воротник к груди, расползаясь по телу и охлаждая горящую кожу. Выдержав многозначительную паузу, мужчина ответил: — Кто знает. Саске позволил отвести себя в спальню и уложить на кровать, встретившую его ледяными простынями, чтобы мгновенно уснуть под надзором старшего брата. Всё-таки, он был рад, что Итачи приехал.

***

Сай никогда не заглядывал в чужие телефоны, не интересовался чужими оповещениями и звонками, но в этот раз ему не повезло. Когда Сакура ушла в душ, он опустил руки на журнальный столик и задумчиво уставился перед собой. В экране широкого телевизора отражалось его монохромное лицо, по краскам не особо уступавшее своей цветной версии. Сай из зеркального мира тоже был не сильно доволен состоявшимся разговором и излучал тоже сердитое непонимание поведением Наруто. В тот момент, когда на телефон Узумаки пришло сообщение, копия Сая в мониторе удивлённо подняла бровь и покачала головой. Мельком брошенный взгляд обнаружил там три простых и ничем не примечательного слова, и Акаши встал, намеренно отворачиваясь от сияющего экраном смартфона. Но едва его нога сделала один шаг, как в висок резко ударила тупая боль, и под ребрами тревожно зашевелилось сердце. Вдохнув побольше воздуха, Сай рванул обратно, моля небо или того, кто управляет жизнями людей, чтобы ему показалось. Но нет — буквы контакта выстроились в ровное и вполне ясное: «Тот самый гребаный Учиха». Только Наруто мог придумать что-то настолько длинное и неудобоваримое для чужого номера. Здесь было и слабое раздражение к объекту внимания, и радостное волнение от того, что «тот самый» вышел на связь. Как часто его друг думал о другом парне? Как часто в своих мыслях заменял им Сакуру? Сай никогда не смог бы понять, как можно выбрать кого, кроме нее. И это четкое осознание, вперемешку с подкатывающеё паникой от того, что Харуно снова может остаться одна, заставило его решительно взять в руки чужой телефон. Смутный, будто произнесенный шепотом прямо в ухо, голос подруги: «Но я ведь не буду одна», — словно вынырнувший из глубин глас совести, влияния не оказал. Акаши, сжав губы в тонкую несгибаемую линию, провёл пальцем по экрану. «Наруто, нужно поговорить» Если первую секунду Сай и колебался, увидев содержание сообщения, то заметив вверху толпу черновых сообщений, которые Наруто так и не отослал, решительно отправил достаточно грубый ответ: «Зачем? Думаю, нам не о чем говорить». Вполне довольно, чтобы показать, что Узумаки не расположен к взаимной вежливости. Но Учиха был упорен. Он просто поставил своего собеседника перед фактом — он готов ждать, сколько угодно. А главное — что бесило Сая еще больше — Саске не сомневался, что Наруто придёт. Будет упираться, огрызаться, но, в конце концов, захочет увидеться, несмотря на все обиды. И если его друг не способен разобраться со своими эмоциями, то это сделает Сай. Сделает, чтобы ничья жизнь больше не была сломана.

***

У фонтана густо пахло сыростью. Подача воды на холодный сезон была отключена, так что птицы серыми ногами перебирали неглубокие лужи дождевой влаги. Несколько потускневших листьев, упавших с широкой липы, из всех деревьев первой готовящейся к грядущей зиме, дрожали от птичьих шагов и колебались, пуская несмелые волны по грязной воде. Покрывшийся налётом бетон был склизким и ледяным на ощупь, и Итачи поспешил вернуть руку в уютный карман пальто. От дыхания в небо поднималась слабая дымка, быстро, впрочем, уносимая ветром в сторону галдящего киоска с горячим шоколадом. Рядом с фонтаном не было ни одного человека, разве что старик, шуршащий пакетом и приманивающий голубей с площади тихим свистом. Облепив его сухие плечи, они одаривали его крыльями, о которых мечтали тысячи людей до него и будут еще мечтать после — сизыми, бурыми, ангельски-белыми и тех цветов, что еще не обрели своихромантических имён. Из-за киоска, оглядываясь по сторонам, вышел молодой человек. Его бледность была не похожа на наследственный тон кожи Учих. Он скорее будто вышел со страниц черно-белого комикса — белый и непонимающий, где, собственно, находится. Его лицо не выражало никаких эмоций — кажется, мангака просто забыл их нарисовать. В черных глазах будто даже блики не отражались, они лишь поглощали увиденное, не пытаясь его отразить и передать. — Полагаю, вы — не Саске Учиха, — безразлично сказал он. — А вы — не Наруто Узумаки. Повисло неловкое молчание. Как поступать в такой ситуации двум людям, ни один из которых не встретил того, кого рассчитывал? Разойтись, сделав вид, что конфуз забыт или продолжить диалог, словно ничего и не было? — Впрочем, в одной части уравнения вы оказались правы. — Итачи протянул ладонь. — Я Учиха, хоть и не тот, что нужен вам. — Вот именно, — сухо ответил парень, но руку все же пожал. Его пальцы были живыми и теплыми, и Итачи сделал вывод, что тот все же не такой уж и нарисованный персонаж. При более близком рассмотрении его лицо оказалось не лишено какой-то внутренней печали, которая была склонна прятаться при малейшей попытке узнать ее причину. — Вы его брат, верно? — Да, — семейное сходство было налицо, так что ничего удивительного в такой догадливости не было. Хотя, тут же одёрнул себя Итачи, этот человек Саске наверняка вживую никогда и не видел. — Оба наши плана провалились с треском, так почему бы нам не отметить это за чашечкой кофе или чая? Я немного продрог. — Не привыкли к нашему климату? — парень изучающе вгляделся в своего собеседника. Тот на взгляд ответил полуулыбкой и указал в сторону ближайшего кафе. Сай подумал, что ему непросто быть таким — отстраненным и холодным, словно он в любой момент готов отвернуться и уйти прочь, стерев себе все воспоминания о чужих словах. Это делало его независимым, сильным, но нелюдимым и совершенно закрытым. Как такой замкнутый человек был способен устраивать жизнь своего брата за его спиной? И как Учиха-младший вообще мог такое допустить? С немногих слов Наруто, сказанных при Сае о Саске, тот не выносил, когда что-то решали за него. Это добавляло еще больше нелепости той привязанности к Учихе, которую испытывал его друг, с извечным шилом в небезызвестном месте, когда дело касалось благополучия его близких. — Так зачем же вы пришли встретиться с Саске? Только не говорите, что для того, чтобы хорошенько его отделать. — Почему же? Я хотел лишь дать ему понять, чтобы он не приближался к Наруто, — Сай пробежался глазами по строчкам меню, и, ничего так и не выбрав, поднял взгляд на своего собеседника. Итачи тщательно изучал каждую букву. В то время как для других решение простых вопросов порой становилось волею случая, он взвешивал каждое «за» и «против», будто от выбора им кофе или чая может остановиться ход вращения планеты. Мужчина кивнул официанту и показал ему нужный пункт. Акаши поспешно попросил его дать то же самое, хотя и не расслышал, что именно тот взял. Итачи задумчиво провёл большим пальцем по ладони. В памяти что-то отозвалось на этот жест, но вспомнить Саю не удалось, потому что брат Саске снова заговорил: — Создается впечатление, что вы знаете, как Наруто жить правильнее всего. А что вы знаете насчет себя самого? — Я знаю, что никогда не стал бы разрушать чужой брак. — Значит, вы никогда не любили настолько, чтобы смотреть дальше простых условностей. — Условностей? — Сай считал, что это слово никак не подходит для создавшегося положения. Скорее уж предательство. Предана была дружба, предан был договор, который должен был спасти Сакуру, предано было представление Акаши о Наруто, который всегда твердо стоял на своем и не сходил с намеченного пути. — Да. Вы начитались книг, в которых брак — непреложный обет, связывающий двоих людей. На деле же это простая формальность. Люди могут жить под одной крышей десятки лет, бок о бок, зная другого до мелкого взмаха ресниц, до частоты дыхания, но не любить и не чувствовать чужое сердце. А бывают люди, которые не делят кров и пищу, не держат друг друга за руки, не ложатся в одну постель, но каждый раз, встречаясь, словно возобновляют много столетий назад разорванную связь, в которой так давно нуждались и о которой так долго просили. — Если вы думаете, что я не замечу ваших попыток свести философию в сторону отношений Саске и Наруто и показать, мне что я не прав, то вы ошибаетесь. Если бы Наруто мечтал о связи с Учихой, если бы не мог без него, он не стал бы прятаться и бежать от самого себя. Притворяться, что все в порядке и играть роль счастливого жениха, — парень ощущал подступающую злость — такую несвойственную ему эмоцию. — Возможно, он напуган своими чувствами, так же как вы, и так же скован данным Сакуре-чан обещанием, — Итачи перекинул свой хвост за спину и с любопытством вгляделся в принесенное ему трехслойное суфле. — Да кто вы такой? — выдохнул Сай, цепляясь за свою кружку, как за последнюю надежду. Верить в то, что сидящий напротив человек мог видеть его насквозь, было сложно, но это было так. Самое странное было в том, что это не было манипулированием, Учиха лишь говорил, что думал. А думал он так, словно прожил не одну жизнь, и ни одна из этих жизней не была легкой. — Лишь человек, который должен исправить свои старые ошибки. И, так уж вышло, что вы стали частью моего искупления, — Итачи улыбнулся, извиняясь. Но Сай подумал, что его сожаление не так уж и велико — мужчину явно веселила создавшаяся ситуация, как и способы ее разрешения. Как загадка, которую от нечего делать решаешь, тренируя мозг, и не больно-то рискуешь, проиграв. Что стояло на кону? Личное счастье брата? — Не люблю, когда меня используют, — неодобрительно ответил Акаши, меняя положение ног под столом. Мужчина напротив него пожал плечами, будто убеждая, что такое происходит сплошь и рядом. — Особенно, когда параллельно с этим портятся отношения. Итачи устало отвёл глаза. Он не чувствовал раздражения, но каждая произнесенная им реплика возвращала собеседника к идее фикс, в которой Наруто и Сакура были предназначены друг другу судьбой, и любой, кто осмелится спорить или мешать — настоящий негодяй. Глядя на проходивших мимо заведения людей, углубленных в свои мысли и заботы, он думал о том, что же, в конечном итоге, весят слова. В вопросе эмоций слова и малейшие колебания оттенков интонации могут решить всё. — Не буду просить вас поменять свое мнение, — вставая, произнёс Итачи. — Но если вдруг, на одно мгновение, вам покажется, что сердце подсказывает вам иное направление, послушайте его. Хорошего дня. Он ушёл, аккуратно положив деньги на стол, а Сай так и остался сидеть, ошарашено смотря в пространство. — Обещай, что позаботишься о ней, Наруто. — Эй, не говори так, будто собираешься умереть, Сай, — слабо улыбнулся Наруто, сжимая руки на коленях. Они расположились на скамье возле больничной палаты, краем уха слыша, как переговариваются за стеной врачи. Их речь, скрытая слоем бетона, сливалась в ровное бормотание, напоминающее жужжание пчёл над густым соцветием. — Я серьезно. — Ты всегда серьезно, — прошептал Узумаки, прислоняясь затылком к холодной стене. — Но что скажет на это Сакура? Ты же знаешь, она терпеть не может, когда ее опекают. Мне будет спокойнее, если ты будешь рядом. Помогать. Сейчас ей тяжело, как никогда. — Нет, с этим справишься только ты. — Наруто вытаращил глаза. — Что ты хочешь сказать? — Ты покажешь ей, что такое любовь. — Да ты с ума сошёл! Мы друзья! — Ты хочешь помочь ей? — Да, но… — Это и есть ответ. Так должно быть. — Сай, ты… Хлопнула дверь, и оба, не сговариваясь, подняли головы в сторону палаты. — Ваша подруга в стабильном состоянии, но ей нужен покой. Приходите завтра утром. Парни облегченно вздохнули и поблагодарили доктора. Направляясь к выходу, Сай придержал Наруто за рукав. — Завтра скажешь, что я не смог прийти, и проведешь с ней весь день. — Наруто нахмурился и вырвал свою руку из хватки друга. Он не сказал ничего ему в укор, но по лицу было видно, что он порядком разозлился. Наруто даже не предложил прогуляться вместе до перекрестка, а просто махнул рукой на прощание и метнулся в первый попавшийся автобус. Сай знал, что тот надеется, что эта дурь насчет любви с Сакурой выветрится на следующий же день. Но Акаши был спокоен, ведь знал, что эти двое привязаны друг к другу и с удовольствием о нём забудут. Последующие дни лишь доказали верность этой теории. Лицо Сакуры от заботы сияло как никогда, руки постоянно чесались от желания делать что-то, а смех был по-детски звонким и счастливым. — Ты постоянно пытаешься отодвинуть себя в тень, Сай. И мне это не нравится, — тихо говорила ему Харуно во время одного из их совместных обедов. Наруто умчался получать поднос с заказом, и девушка улучила возможность, чтобы поговорить с другом. — Ты ничуть не важнее Наруто, а Наруто ничем не важнее тебя. Никто никого не заменяет, мы все нужны друг другу. И без тебя эта схема сломается. — Все в порядке, Сакура, — Сай натянуто улыбнулся. Наруто с Сакурой уже второй месяц встречались официально. Всё шло ровно так, как он и рассчитывал. — Ничего не в порядке! — вспылила девушка и грохнула кулаком по столу. Она набрала ртом воздух, чтобы разразиться еще одной громогласной речью, но вернулся Узумаки, недовольно жалуясь, что опять забыли доложить соус. Харуно замерла, бросая на Сая обеспокоенные взгляды, но быстро переключилась на успокоение Наруто. Сай вздохнул, откидываясь на спинку стула. Жареная картошка горчила. У нее был вялый и грустный кончик, который уныло смотрел в поднос с остальной едой. Ей хотелось вернуться к остальным, теснившимся в картонной коробке. Саю тоже хотелось найти своё место, но в этих тщетных попытках он каждый раз оказывался за бортом, и даже винить в этом было некого. Часто осознание собственных ошибок дается нам непросто. Кому-то тяжело принять саму возможность своей беспомощности, кому-то сначала их последствия кажутся мизерными и нестоящими внимания, однако ошибаться не любит никто, какие бы красивые слова не говорили про опыт и эволюцию. Ошибки приносят за собой боль, разочарование и желание никогда не принимать ответственных решений или переложить это на плечи другого человека, как бы малодушно это ни было. Но хуже всего их не видеть, а когда замечаешь — понимать, что последний поезд уже ушёл. Когда Сакура с гордостью показала золотое кольцо на пальце, Акаши поднял ее на руки и закружил, да так, что она довольно захихикала и попросила отпустить. Буквально оторвав свои ладони от девушки, он понял, что на долю секунды решил, что она стала его невестой. Не невестой Наруто, а его собственной. Первая реакция его тела была отвратительна. Он возненавидел себя в тот же миг, как позволил себе такую вольность. Харуно не увидела на его лице никаких особых изменений и предложила зайти к ним с Наруто на чай. Он отказался. — У тебя что-то случилось? — спросила Сакура спустя несколько недель. Пронзительные зеленые глаза вглядывались в лицо друга, силой стараясь прочитать его мысли. — А где Наруто? – Акаши отвёл взгляд. — Ускакал на свои танцы. — Ты не против? — Нет, я же сама настояла. — Сакура подошла к плите и завозилась с чайником. — Знаешь, я не думаю, что мы с ним когда-нибудь шагнём за рамки друзей. Эта мысль не отпускает меня уже который день. Ты слушаешь меня? — Да, конечно. — Сай пригладил волосы на лбу и уставился в окно. Два голубя спорили за корочку хлеба, толкаясь на краю балкона. В итоге, сухарик упал вниз, и оба они остались ни с чем. — Но почему ты тогда выходишь за него замуж? — Для Наруто это важно, хоть он и не говорит почему. Акаши принял из ее рук чашку чая и присмотрелся к выражению лица Сакуры. Он-то знал, что дело было в обещании, которое Наруто дал, сам того не желая. Узумаки настолько патологически держался за данное собою слово, что иногда был не способен понять, что ситуация повернулась в обратную для него сторону. — Потому что он хочет провести с тобой остаток своей жизни, — Сакура как-то странно посмотрела на него и покачала головой. — И я тоже, но вдруг мы оба не понимаем, как именно это стоит сделать? Не идём ли мы туда, где нас ничего не ждёт, кроме заблуждения?

***

Саске проснулся от громкого бряцания посуды. День был в самом разгаре. Давно минул полдень, и его протрезвевшая голова была вполне этим довольна. Всё-таки давно он так много не пил. Недовольная морда Хоши была направлена в сторону кухни, откуда доносилось пение: — Ша-ла-ла, ты тот, кто мне дорог, не забывай об этом…*** — Саске, не сдержавшись, прыснул от смеха. Итачи прервался и строго посмотрел на брата: — В детстве ты не смеялся, когда я тебе пел ее перед сном. Младший Учиха подавился смешком. — Я был маленький, и мне нравилось всё, что ты делал. Что ты готовишь? — Яичницу, — просто ответил нии-сан и встряхнул сковородкой. — Глазунья, как ты любишь. Парень уселся на табурет и подогнул одну ногу под себя. Этот разговор на кухне виделся туманным сном ребенка, который скучал по обожаемому старшему брату. Эта дымка за окном, шепчущая в окно, что лето позади и Итачи в дешевом переднике, полученном по акции вроде «купи два средства для мытья посуды — получи подарок». Может, эта многолетняя обида была только наваждением, а Итачи и вовсе никуда не уезжал? Но нет, брат сильно повзрослел. Как и он сам. — Какие планы на день? — спросил Саске, с удовольствием протыкая вилкой желток и глядя, как тот желтым озером уплывает к краю тарелки. — Загляну к отцу, разберусь с кое-какими бумагами. Не только ведь для отдыха я приехал сюда. Ну, а тебе советую заняться чем-то любимым. Например, размяться в танцевальном зале. — Не хочу. — Сходи. — Что-то в глазах Итачи заставило Саске нерешительно кивнуть. Он не собирался туда идти, совсем не собирался. После всего, что он наговорил Наруто и после того, что так и не смог сказать, это было слишком больно. — Вот и отлично. Брат улыбнулся и убрал грязные тарелки в раковину. — Нии-сан, а где ты был, пока я спал? — с закрадывающимся подозрением вопросил младший Учиха, чувствуя, как дрожит голос. Мужчина приподнял бровь и непонимающе уставился на Саске. — Я? Гулял по городу. Оказывается, я даже успел по нему соскучиться, — его руки ловко управлялись с тарелками, словно он всю жизнь только что и делал, так помогал на кухне с уборкой. Саске молча принял помытую посуду и принялся вытирать, расставляя по полкам. Единственными звуками, живущими в комнате, были шипение крана, выпускавшего воду, да шелест полотенца по керамике. Они не встречались глазами, не говорили, но снова стали семьей. — Ладно, я в душ, — сказал Саске. На душе было хорошо — запел бы под струями, да как назло никаких слов в голову не приходило. Только лицо Узумаки на миг мелькнуло за спиной, когда он натягивал трусы и укладывал мокрые волосы. «А что если он тоже придет?» — эта призрачная, робкая надежда одарила его силой и уверенностью. На улицу выбежал, даже не прощаясь с Итачи. Дорога пружинила под ногами, будто сама стараясь помочь ему быстрей добраться до места. Его не беспокоили ни вероятность заболеть, ни заполненные народом переходы, ни снова накрапывающий дождь. За последние несколько недель он дождь почти полюбил, потому что именно с его приходом появился и Наруто. Стеклянное здание стояло там же, где и всегда. Хлопало входными дверями, выплевывало одного человека за другим и безучастно смотрело окнами в сереющее небо. Лифт молчал, как голодный и верный родине партизан. Шаги до танцевальной студии будто стали бесконечностью, а брезжащий из-под приоткрытой двери свет — миражом. Комната была пуста. Свет включать Саске не стал — может, рассчитывал нащупать тень Узумаки, а, может, просто поленился. Магнитофон сиротливо свисал со стула, грозясь опрокинуться. Кнопка «play» на нём покрылась тонким слоем пыли и радостно ответила на прикосновение, оживая и выпуская наружу мелодию. Она, как и голос, зазвучавший из динамиков и наполнивших собой тишину, была ему незнакома. Учиха сбросил куртку в центр комнаты, прямо под ноги, не заботясь о чистоте пола, и расправил плечи. Он выставил перед собой руки и обхватил ими невидимый стержень, начиная двигаться. Бёдра плавно скользили из стороны в сторону, ноги чертили линии, как птицы, переступающие по дну неглубокого водоема и поводившие своими свободолюбивыми крыльями. Волосы то спускались на глаза, когда он наклонял голову, то взмывали вверх, влажными прядями падая на заднюю часть шеи. Он дрожал всем телом, представляя на этом самом месте точно также выбирая нелогичные направления, с ним танцевал Наруто. Но продолжал безумное движение, снова возрождая в себе заблудшие в закоулках сомнений чувства. Шепот Узумаки, его прерывистое дыхание, взмокшие у лба коротенькие светлые волосинки, покусанные губы и вечно нахмуренные в напряжении брови — разве могло быть что-то ярче? Что-то сильнее толкающее его к нерациональным словам и действиям? Он делал неисчислимые фигуры, будто обходя препятствия из своих маленьких обманов — играючи и искусно. Воздух проникал в легкие без труда, не останавливая циркуляцию и позволяя мышцам вскипать от долгожданной работы. Сделав резкий оборот, он отбросил ногу назад, согнув ее в колене, точно так же, как это однажды случайно сделал Наруто. «Болео», — подумал Саске, вспоминая смущение на лице Узумаки, когда Учиха одёрнул его от вольностей. На деле это вызвано лишь тем, что от прикрытых век Наруто да при этом откровенном движении он едва не сошел с ума. Им владела не похоть, а гораздо более опасное и всеобъемлющее чувство — то, что заставляет, умоляет тебя украсть мысли другого человека и стать ими навсегда, даже когда нужда в сексе отпадает. Запотевшее окно приблизилось с его последним шагом. Пальцы упёрлись в стекло, за которым мерно стекали мелкие капли, пока тело замерло в шатком положении, нависая над полом и держась на одних лишь носочках и пальцах левой руки. Ненадежное, рискованное положение, которое могло бы закончиться плохо, будь это одной из частей выступления. «Волькада», — про себя Саске с сожалением отметил, что никогда не узнает, сможет ли пойти на такой риск вместе с Наруто. Он резко оттолкнулся рукой от стекла. — Почему я решил, что ты придешь? — сказал пустому залу Учиха. И лёг, расположив руки вдоль тела. От такой внезапной остановки его охватило ощущение, будто после долгой гребли по быстрой реке он просто отправился по течению — пространство под ним будто покачивалось, зыбко колеблясь. Разочарование охватило его подобно ознобу при гриппе — без предупреждения и не предвещая ничего веселого. Глупо было бы ждать, что его одинокий танец по богом забытому залу призовёт чутье Наруто, и он прибежит, зная, что его ждут. Глупо было надеяться, что Итачи все-таки каким-то магическим образом решил все его проблемы. Глупо, потому что никто, кроме него самого не был способен на это и никто, кроме него так сильно не хотел это сделать. От громкого голоса сердце едва не выпрыгнуло из груди: — Посмотрите на эту королеву драмы! — Саске скосил глаза на гостя. Он так усиленно пытался понять, не галлюцинация ли это, что даже закололо в висках. Наруто, обтянутый темным танцевальным костюмом, был подобен славянскому богу, сошедшему с древних гравюр. Золотые волосы мягким ореолом окружали ехидное лицо, ноздри могли бы, наверное, сдуть своим порывом города, а в глазах была вся сила бушующего и великого океана. Правда, вся эта сила вмиг исчезла, стоило ему лечь рядом и опустить ладонь Учихе на лоб. Он был человеком, которому, как и другим, предстояло прожить короткую по меркам мироздания жизнь, который имел свои слабости и касание которого не было чем-то божественным — о нём не нужно было просить, сложив руки в молитве. Это был просто Наруто, от которого пахло куриным бульоном, свежим шампунем и ноткой аромата кожи новых туфель. Когда Саске сплёл свои пальцы с пальцами Наруто, тот немного дрогнул, легонько царапнув кожу ногтями. Едва он почувствовал Узумаки рядом, по телу снова прошелся будоражащий ток. Они говорили, будто ничего не произошло, извинялись, но на самом деле были до умопомрачения счастливы. Саске ворчал, жалуясь на то, через что ему пришлось пройти, чтобы принять существование Узумаки в его жизни, но совсем не был против, когда его перебили поцелуем. Вкус его губ был до боли знаком, как бывает знакома мамина колыбельная, забытая много лет назад и восставшая в памяти перед последним вздохом. Этим поцелуем нельзя было насытиться, а этим прикосновениям нельзя было противиться. — Ты подаришь мне танец? — вопрос своей торжественностью мог посоревноваться, пожалуй, лишь с предложением подарить целую жизнь, но Саске лишь хмыкнул. — После такого я на ногах едва ли устою, — но руки Наруто уже обхватили его, окружая теплом и возвращая в тот мир, где существовала любовь. Где Саске Учихе не нужно было никому ничего доказывать и не нужно было быть лучшим.

***

— Держи, — Цунаде пододвинула Учихе билет на концерт. — Как обещала. — Оставь себе. — Саске Учиха не хочет забирать себе ценный приз? Ты удивляешь меня. — Она постучала ногтем по блестящей бумаге. — Нет, просто у меня уже есть планы тот день. И на следущий за ним, — брюнет склонился к столу и вгляделся в изображение на билете. Вдохновленный чем-то Орасио Годой говорил что-то толпе, освещенный вспышками фотокамер. — Ты бросаешь танцы? — серьезно спросила Сенджу. В ее словах сквозило сожаление. Саске покачал головой. Бросать любимое занятие он был не в силах, но, возможно, его значение действительно поугасло в последнее время. — Нет. Если я понадоблюсь тебе еще — мой номер у тебя есть. — Учиха обернулся к окну и приблизился к пыльной стеклянной перегородке. Лучи заходящего солнца окрашивали крыши в багровый, а мелкие лужи на асфальте — в оранжевый. В этом хитросплетении осенних цветов верилось легче, что через пару листков календаря сентябрь вступит в свои права. — Сейчас я могу чувствовать то же, что дарят мне танцы. Но для этого мне не нужно делать сложных движений, надевать костюм или прислушиваться к телу партнера. Всё стало проще. — Ладно, желаю удачи. Не забывай про старуху Цунаде хоть иногда, — проворчала женщина, отмечая что-то в своем ежедневнике. — Варить кашку для уставших зубов, растирать ноги мазями и менять одеяло? — Как был нахалом, так и остался! — Хн, — перед тем, как Саске скрылся в дверном проёме, Цунаде показалось, что эти слова вовсе не были прощанием и его улыбка была полной свободы. Учиха чуточку стал другим. И, кто знает, может, этот Узумаки приложил к этому руку. Саске спустился пешком, проигнорировав гостеприимный лифт. Тот умчался тут же, не дожидаясь, на следующий заказ. Ступеньки спускались серой спиралью до самого холла, не отличаясь ничем, кроме цифр на площадках. Ими едва ли когда-то пользовались, судя по тому, какими ровными и свежими они выглядели. Они будто были в самом начале своего существования, в своей перворожденной красоте. Саске тоже знал, что его путь только начался по-настоящему. Завибрировал телефон в кармане. «Ну, и долго прикажешь тебя ждать? От этой ограды у меня скоро вся задница отмерзнет» «Ничего, твою задницу можно и отогреть. Только не кричи громко от восторга, когда увидишь меня, ладно?» «Идиот!!» И Саске вышел на улицу. Его лицо ласкали последние всполохи ласкового летнего светила, еще способного греть, а нос радовался неожиданно сухому воздуху, в котором закружились мелкие опавшие с ближайших кустов листья. Танцуя на ветру, они вдруг упали оземь, прямо между ним и ногами в красных кедах. Он встретился глазами с Наруто, и всё: их первая встреча, первый разговор и первое танго — всплыли в голове, отматывая тот нелегкий путь, как кинопленку, к этому дню. Как любой циник, он хотел объяснить все с логической точки зрения, но довольно быстро бросил эти попытки. Потому что логика не могла объяснить его любовь к Наруто Узумаки.