***
Фарнеза выглядела одухотворенной такой неожиданной победой — мы проработали несколько часов, составляя описание произошедшему и готовя материалы для допроса. Я разглядывал её лицо поверх башен из книг и замечал перемены. В сестре появилась какая-то резкость движений, нетерпеливость, и это показалось странно знакомым, как будто это я уже видел однажды или даже не один раз. Вечером я вышел из шатра и столкнулся с конвоем, ведущим узника к Фарнезе, и разговор подслушал сам собой, хотя и не собирался изначально. — Госпожа командир, офицер Азан говорил, что допрос будет не раньше суда. Может, лучше позвать его? — Я знаю. Просто привяжите к столбу и выйдите вон. Сюда никого не пускать. — Но командир… Сестра отвечала враждебно. Так, как дома, когда чего-то требовала или устраивала скандал, и во мне кольнула предательски ревность — я уже чувствовал, что произойдёт дальше, как если бы это было со мной. — Я сказала вон! — она нажала сильнее и пригрозила полномочиями. — Это понимать, как неподчинение приказу командира?! Конвой послушно покинул шатер, а с пленником госпожа заговорила вкрадчиво и даже как-то с придыханием. Может, мне показалось, но я продолжал слушать и мрачнел всё больше. — Чёрный мечник… Мы шли за тобой несколько недель и всюду натыкались на трупы. Святой Престол обвиняет тебя в ереси и убийстве невинных, покайся — и наказание будет милосердным. Молчишь? Ну что ж… Она отдалилась и приблизилась снова. — …Это нашли у тебя. Что это? Языческий божок? Если в этом признают оккультный атрибут, тебя ждёт костёр. Я вспомнил опись — среди прочего у Чёрного мечника оказалось безобразное яйцо с человеческим лицом, странным образом внушающее отвращение и одновременно с этим интерес. Святой Престол весьма интересовали такие вещи. — Фанатикам не стоит совать в это свой нос. Голос Гатса был настолько низким, что, казалось, шел прямо из-под земли. В нём слышалась издёвка. — Богохульничаешь? Тогда я тебя точно сожгу… Во имя Господа нашего, — она процедила это неприятно зло и отчасти восторженно. — Ты хоть бога своего-то видела? А дьявола? В ответ Фарнеза отчеканила откровение как по писаному. Я начал скучать, потому как разговор у них не клеился, да я его и не запомнил целиком, но от насмешек Гатса госпожа ожидаемо рассвирепела, и послышался острый звук плети, который я помнил очень хорошо. В какой-то степени мне стало жаль Фарнезу: то ли она уверовала так сильно, что действительно возненавидела богохульников, то ли Гатс её так раздражал, то ли она и впрямь не понимала, что он забавлялся её игрой в судью и нарочно выводил из себя, но хлестала она яростно и шумно, и я увидел, как заместитель торопится к шатру, обеспокоенный и суровый. Гатс мне с первого взгляда показался слишком чужим этому миру, но держался он с завидным достоинством. По разговору я сразу определил в нём простолюдина, и многое это подтверждало, но какой-то внутренний стержень в нём таил в себе угрозу и знание чего-то большего, недоступного другим. От него не исходило открытой враждебности, но поведение явно предостерегало держаться подальше. На допросе госпожа до фанатизма жестока — Азану приходится вмешаться, пока она не набросилась на чужака с головой. Я заглянул внутрь — Фарнеза отвернулась от всех, стыдливо пряча раскрасневшееся лицо, а мечник держался как скала, с презрением игнорируя сгрудившихся вокруг рыцарей. Даже без брони, без меча, однорукий и одноглазый, звенящий кандалами и с окровавленной грудью, он ощущался опасным. От него веяло чем-то звериным, и я почувствовал своебразное любопытство, мне стала интересна его природа. В угоду многим вещам меня притягивали люди, которых я до конца не понимал, и я тщеславно кормил свою скуку, устраивая за ними слежку. Впрочем, Гатс запомнился мне и по другим причинам. Я заметил, как на него смотрела Фарнеза ещё тогда, в чаще, среди убитых, затем по дороге к лагерю и вот теперь сейчас. Со всей властью, сосредоточенной в её руках — властью над жалкими жизнями в водовороте судьбы, она без сожалений выбрала его. Гатс показался ей совершенным, идеально приспособленным к миру, в котором он существовал уже давно, и в который только вступила она сама, и потому пытать и измываться над ним впервые с начала похода оказалось занятием, приносящим давно забытое удовольствие. Молчаливый, далеко за центнер весом, сложенный, как древний бог, он будоражил её воображение как единственный человек, не страшащийся ничего: ни битв, ни судьбы, ни её самой. Дурная слава Чёрного мечника придавала ему ещё более привлекательный облик в глазах Фарнезы, как у невиданного порочного существа, над которым она к тому же утвердила свое превосходство. Я прекрасно знал, отчего у неё так горят щёки. Конечно, я заметил, что её глаза блестят ровно так же, как дома, как она метает остервенелые взгляды то на полуголую фигуру Гатса, то на своего слугу. Сравнивает — догадался я; понял, что Чёрный мечник видится ей улучшенной версией меня самого — шире в плечах, мускулистее, мужественнее, сильнее, и, самое главное, не связанный с ней ничем и имеющий полное право ненавидеть и не пресмыкаться перед ней. Но если уж чужак пробудил её интерес, то так тому и быть. Слышу шум; его выводят. Самое время выяснить, что он о ней думает. — Пожалуйста, — начинаю нарочито вежливо, — Не обижайте командира. Может, сразу не видно, но на самом деле она очень милая. Гатс молчит, ему всё равно, только громыхает кандалами, пока Фарнеза рыдает на коленях у алтаря, тоже обнаженная по пояс. Заходить к ней не хочется, но и не зайти нельзя, и, как назло, вхожу невовремя: она хлестает себя плетью и плачет, наказывая себя за ей одной известные грехи. — Вам лучше одеться, госпожа, вдруг кто-нибудь войдёт. — Деликатно опускаю полог, оставив возле него поднос и бадью. Госпожа что-то шепчет гневно и свистит кнутом, игнорируя меня, а я слушаю и представляю, как когда-то моя кожа терпела эту муку. Ночью просыпаюсь от шума, криков и разговоров, но предпринимать что-то поздно: все толпятся у шатра госпожи, лошади испуганно ржут, что-то полыхает недалеко, и я чувствую недоброе и спешу к сестре, но Азан уже наставляет посох на нашего пленника с Фарнезой на плече. — Отпусти женщину, изверг! Как ты только смеешь! — Извини, старик, времена не те. В моих планах нет её убивать, всего лишь уйду от вас и брошу где-нибудь, потом подберёте. А теперь отойди. Прочь с дороги, я сказал! Он хватает коня и увозит её в качестве заложницы, бесцеремонно швырнув на живот, и преследовать его становится чем-то само собой разумеющимся. Поднялась привычная суматоха: тушат пожар, ловят лошадей, гремят чем-то, суетятся — Гатсу только это и нужно. Я схватил саблю и первое, что подвернулось под руку — арбалет, — и вскочил в седло. Азан что-то крикнул мне напоследок, но я его уже не слышал — во тьме я старался не потерять след.≫VII. Похищение
16 октября 2019 г. в 20:48
≪Спроси кто меня, и я бы ответил, что Гатс — уродливое пятно на блестящей репутации командира ди Вандимион, но спрашивать никому не пришлось. Всё случилось быстро, а потом закрутилось ещё быстрее: фигуру окружили со всех сторон, но мечник одним движением прорубился сквозь солдат, располовинив их сокрушительным ударом. Его оружие выглядело удивительно массивным и грубым, даже мечом бы его не назвал, но как есть — Гатс свободно махал стальной плитой в человеческий рост и нисколько не ощущал неудобств. Я смотрел внимательно, запоминая движения — сторону незрячего глаза он ловко защищал, не давая приблизиться, силы на рывки и махи расходовал экономно, вперёд не бросался, выбирая выгодную позицию обороны. Само собой, у дворянских детей не было ни шанса. Я взглянул на сестру, испуганно сжимающую свой декоративный мечик, и посочувствовал ей — ловить такого монстра, должно быть, задача не для нашего Ордена. Я уже представил, как Фарнеза извиняется на суде и возвращается домой, но тут вмешался Азан. Он явно был недоволен, и я в душе слегка позлорадствовал — я же предупреждал, что воины из нас никудышные; Фарнеза не стала ему препятствовать, зато отступила поближе ко мне.
Бой из жестокого перешёл в зрелищный, уж кто-кто, а вице-командир обращаться с оружием умел, но вот время расходовал на непозволительные рыцарские условности, чужак же дрался рационально и осторожно. Выглядел он уже плоховато, но двигался всё равно быстро, отражая удары. Старик сражался посохом, как настоящий клирик, но, на мой взгляд, мало внимания уделял тактике, только махал оружием и ругался на недостойное поведение противника, и выглядело это отчасти комично. Когда мечник начал уставать, он предпринял то, чего даже я не ожидал, но среагировать не успел, и всё случилось само собой. Он сделал рывок, расталкивая кольцо рыцарей, и двинулся на Фарнезу.
— Что? Какая низость, напасть на женщину!
Но Азан был, увы, далеко, и даже рядом стоявший я ничего сделать не смог, но всё произошло по-гротескному просто: госпожа, защищаясь, вытянула меч и зажмурилась, Гатс приблизился, но выронил своё оружие и рухнул прямо перед ней на землю. Её меч слегка оцарапал ему шею. Я выдохнул — сестра чудом не погибла, и на неё со всех сторон посыпались восторженные возгласы.
— Одним ударом! Госпожа Фарнеза — просто чудо!
Она выглядела смущенной, Азан — потрясенным, а я чувствовал облегчение. Мечника осмотрели, я составил опись его пожитков, скудных — в основном одно оружие, — но во многом удивительных и знакомых мне ранее только по книгам и военным урокам. Помимо громадного меча у него был самозарядный арбалет с необычайной скорострельностью, набор метательных ножей, несколько больших и маленьких ядер и железный протез вместо руки.
Протез удивил меня ещё больше — внутри оказалась небольшая мортира со спусковым кольцом у предплечья — я понял, что боец из него на самом деле грозный. Среди всего прочего на нём были доспехи без каких-либо опознавательных символов — это подтвердилось, когда пленник представился наёмником, но добровольно говорить отказался, и его заперли в клетке до решения суда.