VIII. Приказ и мечта
22 октября 2019 г. в 23:26
<<В ночи было тихо — я надеялся, что Фарнеза хотя бы закричит и подскажет мне путь, но нет — даже привычные сумрачные звуки исчезли с наступлением тьмы, а дорогу я едва различал, слепо доверившись лошади и интуиции.
Мне повезло — следом за дорогой вышли охотничьи угодья, с холма видные как на ладони, и я нашёл глазами Гатса, на полном галопе почему-то размахивающего мечом. Фарнеза свешивалась с лошади вниз и слабо шевелилась. Она могла быть ранена, и это толкнуло меня вперёд, лишив времени на раздумия. Гатс ударил её, и она закричала — заплаканный, срывающийся окрик резанул по ушам; я погнал коня быстрее, прямо в густую плотную тьму — казалось, ей можно захлебнуться, а уж голос сестры и вовсе потонет в ночи. Шепча сам себе ничего не значащие слова, я двигался скорее наугад, по наитию, молясь, чтобы конь не оступился, и отказываясь верить, что найду сестру мёртвой, нутром чуя, что догоню и… И что поплачусь за то, что не уберег: её гневом и рассудком, честью и хоть на какое-то время обретённой мечтой.
Мечта. Для всех и каждого в моей жизни в этом слове был какой угодно смысл, только не мечта в первозданном обличьи. Мечтала ли Фарнеза? — нет, только томилась. Мечтала ли мать? — лишь жаждала. Мечтал ли я сам? — Знаю, что притворялся. Чуть позже суть мечты свалилась на нас обоих, но пока мы лишь жались друг к другу, брат и сестра, не желая признавать родства и нужды в ближнем, прятались за отговорками и наслаждались этой правильной недосягаемостью, позволяющей старательно играть на людях свои роли. Однако это все произошло потом, а сейчас моей мечтой была, ни много ни мало, целая её жизнь.
Я отвлекся, но почти нагнал их — не близко и не далеко. Фарнезе явно было страшно даже рядом с живой скульптурой из мышц и сухожилий, которой она восторгалась ещё этим утром: Гатс был свиреп и дик, нечеловечески силён и умудрялся править лошадью, размахивать мечом и придерживать практически падающую под копыта Фарнезу. Я сумел зарядить арбалет и подтянуть пружины, прицелился — перед глазами от волнения ожидаемо поплыло, и не будь госпожи рядом, я бы выстрелил, не колеблясь, но побоялся попасть в неё, не в состоянии выровнять корпус от бешеной скачки. Себе бы я того не простил.
Гатс вдруг пришпорил лошадь, почувствовав меня… или что-то иное. Конь взбрыкнул, и я не удержался в седле, слетел на землю и тут только заметил, как он испуганно водит ушами, затем идёт кругом, тонко ржа и перебирая ногами. Я оглянулся — вокруг не было никого, только звенящая тьма; но пригляделся и ахнул: сизые тени плотным кольцом облепили шею коня, и среди них угадывались застывшие в агонии лица. Я влез в седло, ударил по взмыленному боку, и животное ответило мне злым фырчанием, но повиновалось и скачком полетело вперёд, сбросив с себя призраков. К беспокойству за Фарнезу примешался страх чего-то большего — я осознал, что Гатс принёс с собой нечто потустороннее, и был полон решимости вырвать у него сестру и убраться подальше, но сказать всегда проще, чем сделать.
Оторвавшись от призраков, я осмотрелся — охотничьи угодья привели к руинам, очевидно, дворянского имения, и я спешился и ослабил подпругу, боясь загнать коня совсем. Привязывать его не стал, просто набросил поводья на ржавую коновязь, и, как оказалось, не зря.
Не знаю, отчего воспринял произошедшее я удивительно спокойно — из-за воображения или же беспокойства за Фарнезу больше чем за себя, но клубящаяся вокруг чертовщина не испугала меня, даже заставила собраться с духом и отбросить трусость.
Нахлынул шум, известный каждому дворянину, хоть раз бывавшему на охоте — мерный стук собачьих лап и срывающееся дыхание, какое бывает у загнанных гончих, и правда: из-за покосившейся стены вылетела сначала одна псина, а затем и вся стая. Она моментально скружилась кольцом, сменив повадки на волчьи, и тут конь заржал, забившись в страхе у коновязи, когда первый зверь сиганул на него. Тут только я заметил глаза — большие и горящие как угли, и пасти совсем не собачьи, а стая между тем двинулась на меня.
Рапира проткнула одну и резанула по другой — брызнула кровь, залив рукава, почти чёрная в ночи, — но стая не разбежалась, а обозлилась ещё сильнее, подняв лай и бросаясь то на меня, то на коня. Он отчаянно захрапел, пошёл боком, норовя сбросить собак и затоптать всех на пути, а я быстро сообразил, что без лошади далеко не уйду и вряд ли нагоню Гатса, так что рискнул — и почти у самых копыт поймал поводья! Страх коня передался мне, я пропустил следующий прыжок, и пёс повис зубами на плече, разодрав рубашку, но серьёзно не ранив — я проколол ему брюхо раньше, чем ощутил боль, и грудью закрыл коня от нового прыжка. Рапира прошла насквозь, затем добила ещё одного дикого зверя; ещё пара ударов, и со стаей было покончено.
Морды у них были жуткие — с виду обычные гончие, но что-то явно было не так… Помню, толкнул голову сапогом и отпрянул — глаза у неё всё ещё светились; отряхнулся и вытер клинок, завернулся плотнее в плащ и повел коня, нервно хрустящего удилами, в обход — прямой путь к поместью загородили руины.
Не знаю, на что надеялся и куда шёл, но твёрдо решил, что без Фарнезы не вернусь, так что побрёл вдоль поваленной стены, прислушиваясь и стараясь не шуметь. Собаки, впрочем, натолкнули на мысль, что поместье ещё живо — гончие не дичают, — но после произошедшего помощи было просить глупо — и шёл я, скорее надеясь на людское присутствие, чем на что-либо ещё. Время, по всему, перевалило далеко за полночь, а луна скрылась в пригоршне чернильных облаков — стало совсем темно, но среди тьмы пробился свет. Он шёл из ветхой одноэтажной пристройки у дома. Основное строение сохранилось неплохо, и, подойдя ближе, я узнал гербы на фронтоне, но легче от этого не стало — владелец поместья давно считался пропавшим без вести, и я приготовился к бою с кем-то похуже собак. Разбойники? А вдруг всего лишь хозяева?
Рядом заскрипели ворота, заставив прижаться к стене; раздался лай, хриплый и тянущий, затем грохот чего-то вдали, и на меня снова прыгнул пёс, ощерив уродливую пасть. В этот раз я был готов и быстро расправился с новыми врагами, но в один момент стая рванулась к дверям. Где-то внутри задохнулся фарнезин крик, но в миг оказавшись у дверей, внутрь попасть я не смог — проход за ними завалило камнями. Я крикнул, уже не боясь себя выдать:
— Госпожа Фарнеза!
Псы протащили по земле, прежде чем умолкли навсегда — снова услышав женский плач, я на мгновение растерял фокус, и это чуть не стоило мне жизни. Перевёл дух и, наконец, приблизился к постройке; незапертая дверь насторожила, но выбора не было — сестра всё ещё жива, и знать не хочу, почему она сейчас плачет. Возле входа я замешкался, ожидая засады; предательски скользнула мысль, что Гатс мог быть не один, но мне почему-то казалось, что он не врёт, иначе бы бросил Фарнезу сразу, чтоб оторваться от погони. А может и вовсе не боится ничего — с грустью подумал я, и шансы спасти госпожу почти потекли сквозь пальцы, но тут она завизжала где-то внутри, а я опрометчиво ринулся за ней.
Что-то лениво горело на ветхом полу, служа источником света, а вот длинный коридор освещён не был, но факел зажигать я не стал, просто тихо двинулся вперёд. Шум становился громче, гнал быстрее, и, наконец, мне повезло: в стене оказалась трещина, сквозь которую — благослови Господь — я различил очертания Фарнезы, и сердце сжалось, пропустив удар.
Как была, полуголая, в одном исподнем и с обнаженной грудью, она визжала, вгрызалась лицом в землю, а слезы смешивались с грязью; она была потрясена чем-то, и эти потрясения мешали держать рассудок холодным. Я пригляделся и увидел, что она залита кровью, к счастью, не своей — она валялась на коленях рядом с конской тушей, а Гатс сидел на ступенях, привалившись к стене; псы прорвались и внутрь — повсюду были разбросаны их трупы. Я вдруг вспомнил кольцо призраков и похолодел — Фарнеза явно видела нечто подобное, если не хуже. Собаки, конь, Гатс, призраки, снова собаки и снова Гатс вселили в неё животный ужас, и она закричала наконец так громко, что заглушила мысли.
Пораженный, я наблюдал со стороны, как в секунды потерявшая ломанность движений неестественная фигура госпожи обретает плавность и нависает над Гатсом, совершая недвусмысленные движения и предлагая ему себя, как затем плачет и сворачивается на земле, совсем хрупкая и обнажённая. Едва солнце коснулось её, она снова сделалась подавленной, а от волос рассеялось сизое облако.
Мне перестало быть страшно — Гатс не тронул её ни в каком смысле, ни мечом, ни телом, но стало стыдно, мучительно стыдно перед ней за этот позор. На мечника вдруг становится наплевать — он с видом зверя трет шею и вертит в руке диковинное крылатое существо; госпожа жива и даже не ранена, а уж о том, что видел, я промолчу — не моё собачье дело.
Фарнеза, очнувшись, выбегает наружу и, узнав меня, бросается на грудь, хватая грязными ладонями локти. Волосы все спутанные и мокрые, а лицо болезненно красное — я позволяю рукам прикоснуться к ней и привести в порядок, и её спина в ответ вздрагивает от рыданий.
— Госпожа, — оборачиваю её в плащ, пока она давится слезами, — С вами все хорошо?
Она молчит, потом шепчет, затем почти кричит:
— Убей его, убей, убей! Он опозорил меня!
Я улыбаюсь вдруг, и рад, что она не видит, спрятав лицо в ладонях, — всё закончилось, и ощущать её в руках невыразимо легко.
— Простите, госпожа, но я только умру зазря. Вы же сами всё видели, он нечеловечески силен. Ай, больно! — Она замахивается, и от пощёчины скорее радостно, чем больно. Пусть бьёт, коль ей так спокойнее, я всё равно заслужил.
Фарнеза убегает, злая, рассерженная и заплаканная, но даже если Гатс — не моего полёта птица, попробовать всё равно стоило. Я целился в лицо, но совсем чуть-чуть не достал — рапира лишь оцарапала щёку. Мельком завидел, как Гатс замахивается, и уже приготовился остаться без ноги и тут же быть безжалостно добитым — хвала богам, госпожа этого не увидит, — но меч прошил сапог, случайно меня не задев. Мы кивнули друг другу, оценивая вызов, и сложили оружие, сочтя конфликт исчерпанным.
— Неплохой приём, — он слизнул кровь с щеки и показался мне безобразно наивным и простодушным, но внутри ликовала благодарность за жизнь госпожи, и я не стал язвить.
— У тебя тоже ничего, — смотрю на сапог и горестно вздыхаю, — Жаль, последняя пара. Кажется, я у тебя в долгу.
— Пустяки.
— Пожалуй, нам следует тебя отпустить… Что ж, тогда удачи! — Я отсалютовал ему, залезая в седло. — И тебе, малыш.
На плече у него сидел самый настоящий эльф из древних сказок, но я выбросил это из головы, как только отъехал — впереди, пошатываясь, плыла по степи маленькая фигура госпожи, облитая холодным утренним солнцем.
На лошади её догнать не составит труда — босая, Фарнеза бредёт, не разбирая дороги, сбивая ноги о камни, шепчет в гневе проклятия; обхватываю её и поднимаю в седло, жертвуя табардой* для удобства. Героем я себя не чувствую, но и как личную обиду случившееся не воспринимаю — цела, здорова, и этого достаточно, но, глянув вниз, проглатываю ком — истёртая кожа седла больно врезается ей в бедра, мягкие, стройные и касающиеся ног. Мы одни с ней посреди поля, а кажется, что одни в целом мире, и пусть она снова близка ко мне и так неприкрыта — протяни руку и коснись, но отгоняю наваждение — не время думать об этом, во всяком случае, не сейчас.
Мало-помалу Фарнеза успокоилась и теперь только резко всхлипывала, давясь остатками слез. Я спешился, давая ей свободу, а себе — облегчение, и она уселась удобнее, подвернув под себя плащ. На слугу она не смотрела, только жевала губы и злилась, и на какое-то время увиденные картины вдруг забылись; осталась мрачная фигура Гатса и ничем не скрытое, обнаженное презрение.
В лагере я проводил госпожу до шатра, старательно оберегая наготу командира от любопытных зевак. Едва переступив порог, Фарнеза скинула плащ на пол и побежала зажигать свечи, пока я суетился у бочки с ведром.
Бесцеремонно оттолкнув, плеснув воды на лицо, она поскребла щёки обломанными ногтями, словно отмывая их от всего, что увидела за день. Плечи её обессиленно опустились, и я попятился к выходу, чувствуя, что она вот-вот заплачет снова. После всего наверняка ей хотелось побыть одной.
— Никому не говори, — тихо попросила. — Это приказ.
— Я и не стал бы, — я пожал плечами, подбирая и встряхивая плащ.
Она отбросила в сторону всё, что судорожно вертела в руках, стремительно сократила расстояние и обняла меня крепко и благодарно, а я не нашёлся с ответом и застыл, как есть, не поднимая рук.>>
Примечания:
*Табарда - гербовая накидка.