X. Триумф света
22 ноября 2019 г. в 00:36
≪Когда Фарнеза разводила костры, она становилась мне отвратительна. В том, как она это делала, сквозила важность этого действа, чинность, неторопливость, и, видя это, мыслями я все время возвращался к матери, но когда госпожа шагнула в обитель Мозгуса, мне задышалось свободнее. Я увидел в ней кое-что другое.
Дыхнуло жаром, потом, нечистотами; что-то в углу утробно застонало, заворочалось, неистово задвигалось, снова послышался визг, слева — возня, справа — мольба, вскрики. От близости смерти и разложения стало дурно. Сестра отвернулась, не в силах смотреть на пытку, но Мозгус стегнул её словом, взывая к святому долгу:
— Смотрите, леди Фарнеза, какие Бог посылает трудности измученной душе! Так выглядит Чудо Господне!
Брызнула кровь, на треске костей я закрыл глаза и посочувствовал Фарнезе — ей тоже не нравилось и тоже было страшно, но она стерпела, стерев с лица брезгливость и омерзение. Я удивился такой стойкости, — заикнись она, что зрелище ужасно, и отправилась бы следом. Пытка в какой-то степени отрезвила её: пусть она жгла людей, пусть смотрела, как кожа пузырится от жара, а смрад плоти выворачивает нутро, она тоже ощутила, что в кровавых казнях всегда было что-то, что отделяло злых людей от добрых. И если с первыми было все ясно, то последние не могли смотреть, как рушится то самое таинство природы, заложившее в нас закон жизни. Закон, обязующий не трогать совершенное произведение творца и не нарушать его целостность, и оттого от увиденных картин этого механизма жизни подкатывала тошнота, тряслись руки и становилось дурно.
Работали палачи с особенным старанием, а походили на цирк уродов. Впрочем, так оно и было — всеми покинутые, всеми забытые, единственное тепло они нашли под крылом Мозгуса, и я не мог их осуждать — я сам был таким же и чувствовал себя сопричастным происходившей грязи. Пытать людей мне решительно не нравилось, но ощущение по локоть замаранных рук с присутствием Мозгуса только усиливалось. У меня не было о нем самом ни мнения, ни желания его оставить в памяти: в фанатизме он походил на Фарнезу, возведенную в абсолют, но если у госпожи были на то свои причины, то инквизитора, казалось, кроме пыток больше ничего не интересовало. Фарнеза не была такой — у неё дрожали губы, когда она проезжала мимо обездоленных, от чужих криков она плохо спала и не могла есть, впервые столкнувшись с ужасающей нищетой, но кроме меня как будто никто не видел в ней милосердия. Мозгус не причинял ей вреда, но в конце концов дурное влияние сестра всё же почувствовала и начала жаться от него в угол.
Тут-то мне и почудилось, что в госпоже появилось некое притворство, и, будучи благочестивой святой днём, ночью она становилась совсем другая и ответы искала не в религии, а в себе. И в Гатсе. Из любопытства её интерес перерос в извращенную форму: что-то похожее раньше я испытал на себе, и от бездействия было неуютно. Она согревалась своим теплом, касаясь изгибов тела руками, а я прислушивался за дверью к её дыханию и почти беззвучным эмоциям, не желая смущать ни ее, ни себя. Её тело двигалось, простыня шуршала, а свеча чадила и плакала на дубовую столешницу.
И это происходило бы дальше все больше и чаще, но в один из дней госпожа толкнула дверь канцелярии, и я похолодел.
— Что-то случилось?
— У меня приказ о вашем переводе, леди, — писарь развернул хрустящий конверт, — Возьмите.
— О переводе?! — Её глаза полыхнули уже почти забытой детской злобой, я сделал шаг к ней, оставаясь за спиной и приготовившись к скандалу. Хотелось, чтобы все решилось без лишних сложностей и громких слов. — Мы едва обосновались в Альбионе и уже уходим?
Писарь поджал губы, когда она швырнула смятое письмо на стол, даже не развернув.
— О, нет, вы всё не так поняли. Переводят только вас, отряд останется здесь, с вашими полномочиями вполне управится офицер Азан. Мне жаль, госпожа Фарнеза.
Сестра отступила на шаг и едва не врезалась в меня, обернулась, нахмурилась и вдруг смерила злобным взглядом, потемнев в лице.
— Вы в своём уме? Я командир отряда, я, а не Азан!
— Приказ подписан вашим отцом, леди. От его финансирования зависит итог всего похода, так что не мне объяснять вам. Сожалею, но вы обязаны послушаться…
Она хлопнула дверью, не удостоив его ни взглядом, ни тем более ответом, и быстро побежала вниз по лестнице. Сапоги гремели набойками по каменному полу, рассерженно скрипя. Я помчался за ней, и едва мы оказались в совершенно пустом крыле, Фарнеза размахнулась и выплеснула гнев на меня. Пощечина застыла на щеке, потом только запоздало обожгло болью.
— Я все знаю, — процедила зло, — Это всё ты… Ты доложил отцу? Говори!
Я кротко кивнул, пойманный на горячем. Отпираться не было смысла.
— И то, что мне нравятся казни, ты тоже упомянул?
Само собой. Я лишь надеялся, что она не читала моих писем, ибо в них я изображал её сущим дьяволом. Промолчал; у госпожи мелко дрожали плечи.
— Проклятый старикан… Ну и пусть! Ты молодец, что не предал его, это пригодится, даже, может быть, сыграет на руку, — она подошла вплотную и положила ладони на плечи, — Но мне ты не посмеешь перечить.
Ее рука сместилась и схватила подбородок, чуть ниже уже остывшей пощечины очертила челюсть; пальцы были приятно тёплыми, а в глазах расплескалась бездна. Завороженный, я не отворачивался, только совсем сник под уничижающим взглядом.
— Я твоя единственная госпожа. Я, и больше никто. Ты клялся тогда, поклянись теперь снова!
Я прочёл в ней обиду и гордость, но Фарнеза повернулась ко мне уязвленной стороной души, и вина хлынула в грудь — кивнул и благодарно поцеловал ладонь. Она простила меня, не уничтожила, и наша странная связь ощутилась мной глубже и полнее. На её ресницах повисли крошечные слезинки. Тут Фарнеза отвернулась, разорвав близость, медленно двинулась к лестнице:
— Ты меня ненавидишь, да?
Я прикоснулся к лицу, ещё чувствуя на нем остатки чужого тепла.
— Вовсе нет.
— Тогда забудь про это. Тише, кто-то идёт.
Внезапно услышав шаги, она схватила меня за руку, но это всего лишь оказались палачи. Уже через минуту мы спускались в пыточную, сопровождаемые Мозгусом вместе с пленницами из пещеры. В одной из них Фарнеза узнала девушку в венце.
— Прекрасная работа, леди. Одна из них — ведьма, и скоро мы увидим её колдовство. Я очень доволен вами!
Сестра потупила глаза:
— Меня направлял Господь.
— Скажите, вы видели Чёрного мечника? В отчёте о нем почти ничего нет.
— Да… — она растерялась на мгновение, разглядывая девушку, — Мне показалось, он пришёл, чтобы спасти её, и остальные все в пещере просили ее о помощи… Но… Она же безумна, как такое возможно?
Мозгус просто разорвал рубашку на крепкой груди пленницы, и все увидели острое клеймо. Она кричала, вырывалась, лепетала по-детски бестолково — ей была незнакома речь, — но Мозгус с доброй улыбкой затолкал её в железную деву, а дальше…
Дальше я распахнул глаза от удивления. С низким тяжёлым скрежетом дева распахнулась, не успев закрыться, и из неё хлынула… Нет, не кровь, не плоть, не эфир, а совершенно неописуемая субстанция, масса агонии, разложения и боли. Она текла и обретала форму лиц, набирала скорость и поглощала мёртвых и живых, оставляя за собой голые высохшие скелеты. Все, кто вплотную стоял рядом с девой, мгновенно исчезли в распахнутой пасти. Я оттащил Фарнезу назад и закрыл собой — она оцепенела от ужаса и не хотела идти; что-то капнуло мне на щеку, я поднял глаза и обомлел — вязкая смрадная пустота густым слоем покрыла потолок и тянулась к выходу.
— Госпожа, уходим, сейчас же!
— Отец Мозгус! — она рванулась к Мозгусу, но я удержал ее и плечом растолкал суматошных палачей, двигаясь к выходу.
Сестра сопротивлялась, рядом откуда-то возник Азан, поднялась паника, и в галерее горячая ладонь Фарнезы выскользнула из руки; я развернулся — люди потекли со всех сторон, — и с ужасом заметил как куда-то в темноту госпожу тащит… Гатс! Он сжал ей рот ладонью, и тревога усилилась, конечно, я рванул за ней, уже выхватив рапиру, но из соображений безопасности замер, предпочитая сначала оценить обстановку и зазря не рисковать ни собой, ни госпожой.
Фарнезе, впрочем, ничего не угрожало: Гатс вёл себя грубо и прижимал к ней нож, пока госпожа сбивчиво объясняла что-то, но убивать не собирался. Я посчитал правильным не вмешиваться и бесшумно двигался следом. Сестра повела его обратно вниз, в пыточную, и я понял, что мечнику нужна женщина. Это вызвало усмешку — Гатс совсем не выглядел человеком, способным потерять голову от любви, но отчасти я проникся к нему мимолетным уважением, непроизвольно сравнив с собой.
В пыточной мечник обвел глазами скелеты и ушёл, бросив Фарнезу, но она не захотела оставаться одна и побежала следом. Тут я наконец убрал оружие — сестра посчитала его общество безопасным, и мне полагалось поступить так же. Она бежала вверх, стуча сапогами и опираясь на стены, очевидно, напуганная — думаю, она переживала нечто похожее на последнюю встречу с Гатсом, а я ощущал то хладнокровие, то новый прилив беспокойства. В какой-то момент я едва не схватил её и не потянул обратно, — не знаю, как бы сложилась наша жизнь, поступи я так, но хотелось проверить, станет ли она сопротивляться. Гордыня частично оказалась уязвленной, и я старался не думать, почему Гатс во всей суматохе показался ей ближе чем я или хотя бы Азан.
На самом верху Фарнеза вдруг остановилась, и я скрылся за колонной, не желая выдавать присутствие. На крыше в общей мешанине звуков я различил густой голос Мозгуса, чужие ругательства, выкрики Гатса — наверху, очевидно, шла бойня, и госпожа, к моему удовольствию и облегчению, не стала приближаться, наблюдая издалека.
Она выглядела потрясенной, изумленной, восторженной — эмоции по очереди сменяли друг друга на лице, но я не был так оптимистичен, готовясь в любой момент отразить от неё угрозу. На крыше были и другие — голосов насчитал с десяток — и вскоре они обнаружили госпожу и приблизились, но тут башню тряхнуло, и пол едва не ушёл из-под ног.
Фарнеза вскрикнула, покатившись вниз; раздался треск, я обомлел — кирпичи стен начали крошиться, и Цитадель снова заходила ходуном. Землетрясение вернулось с ужасающей силой, плиты сдвинулись — сестру я чудом подхватил и едва удержал — с доспехами она казалась неимоверно тяжела. Она схватилась за руки, не придав значения моему присутствию, быстро поднялась и отодвинулась от края. Добрая треть башни осыпалась в ночную тьму — я и не заметил, как быстро сгустились сумерки. Толчки прекратились, и Фарнеза уже шагнула к остальным, но замерла в нерешительности.
Мозгус парил над бесчисленной толпой, окружавшей крепость, громыхая голосом, размахивая настоящими белыми крыльями, пока его инквизиторы сражались с Гатсом. В руках ангел держал ту самую девушку в венце, раненую или же без сознания — я не углядел.
— Отец Мозгус! — госпожа рванулась к краю, во все глаза уставившись на чудо.
Внизу яростно волновалась толпа, пожираемая приближающейся массой агонии и тьмы. Народ то выл, то ликовал, приветствуя и ужасаясь ангелу, но я смотрел на госпожу — от высоты слегка кружилась голова. Казалось, ещё немного, и Фарнеза прыгнет за ним следом. Мозгус спустился, и внизу девушку привязали к шесту и живо натащили пищи для огня — госпожа вздрогнула и зажала рот рукой. Точно записать все увиденное не смогу — почти все я переживал на эмоциях и то корил себя за то, что оказался с сестрой в ненужном месте в недобрый час, то ликовал, смотря, как на глазах меняется мир и вершится будущее. Так или иначе, бойня продолжалась. Мечник сражался с пятью палачами, тоже отрастившими крылья, пока верховный инквизитор кружил над столбом пламени внизу, а затем обратил свой гигантский меч против самого наставника Фарнезы.
Гатс изумил меня, выстрелив из мортиры на ходу — раньше я думал, что человеку подобное не под силу, а дальше и вовсе показал невероятную скорость и бешеную жажду жизни. В том, что победа будет за ним, я и не сомневался, скорее пытался определить степень опасности для себя и госпожи, но Фарнеза просто наблюдала в страхе и изумлении. Мозгус покрылся камнем и задышал огнём, но мечник, превозмогая боль, сразил его, провернув внутри меч и сбросив вниз, и теперь защищал свою компанию из девушки, эльфа, мужчины и ребёнка. Последний удивил меня ловкостью мартышки и откровенным безрассудством: только что он обвязался верёвкой и нырнул в густые сумерки, подхватил почти полыхающую пленницу и вытащил ее из огня, и теперь она стояла здесь, истошно воющая, покрытая ожогами, но живая.
Тьма на горизонте зашумела, задвигалась быстрее, и толпа у подножия взвыла, умоляя мечника убить ведьму, но он даже не дрогнул. Вместо этого он навалился грудью на бочку, и та в щепки рассыпалась под его весом; к нему присоединился мужчина, один из наших рыцарей, которого я видел несколько раз — вдвоём они разломали какой-то ящик.
— Что они делают? — Фарнеза блеснула глазами, полными ужаса, и зашептала молитвы.
— Смотрите, — я указал вниз, — останки лорда Мозгуса мешают приблизиться тьме. Дело в огне.
Действительно, его горящее огнём тело светилось ровным пламенем и отталкивало наплывающую вокруг массу. Дюжина человек окружила его и молилась, стоя на коленях; всех остальных поглотила агония и теперь поднималась вверх, ширясь и набухая, как перезревшее тесто.
Гатс тем временем приволок деревянную балку, сгреб весь найденный мусор в кучу и разделил обломки между всеми:
— Хотите выжить — делайте, что говорю.
Малец сверкнул удивительным карманным огоньком, и факелы затрещали, сделав ночь ещё чернее. Сестра обернулась:
— Господи…
Волнующаяся плоть поглотила все на пути и теперь двигалась к нам, наливаясь сизой багровой глубиной. Мысленно опять сравнил ее с кровью и закрыл Фарнезу собой, вытянув факел:
— Держитесь сзади, пожалуйста.
Ей было страшно, но Гатс грозно посмотрел на неё, и госпожа послушалась. Впоследствии я довольно часто прокручивал в голове этот момент: кто знает, что было бы, сунь тогда ей в руку пламя я, а не Гатс? Между тем, он грубо оборвал её молитву, она зажмурилась, но взяла факел.
— Хочешь жить? Сражайся, а не складывай руки. Господь тебе не поможет.
Мы сжались в кольцо, окружив женщин — тьма подступила так близко, что сердце застучало в висках. От огня валило едким дымом, а касания факелом отзывались шипением массы и запахом горящей плоти, но она не могла преодолеть огонь, как ни старалась. Гатс сказал: «Продержитесь до утра», — и мы продержались. Едва солнце разорвало натянутые облака, как тьма исчезла в клубках утреннего тумана; подул ветер, и природа ожила, знаменуя рассвет. Пусть подножие башни сплошь усыпали скелеты, план сработал — мы остались живы и дружной толпой спустились вниз, ликуя и переговариваясь друг с другом. Восхищенная, Фарнеза смотрела на Гатса — он обнимал свою спутницу, не обращая внимания на остальных. Я почувствовал, что улыбаюсь — впервые смерть была к нам так близка, но обошла стороной. Среди груды обломков рыцарь (наконец, выудил из памяти имя, его звали Джером) отыскал двух чудом уцелевших девушек, но порадоваться толком не хватило времени.
Раздался низкий зов трубы, мужчины переглянулись и приготовились к бою, я тоже достал клинок и изумился. В одно мгновение нас окружили смуглые воины, босые, но в мантиях до пят, с оружием грозных кочевников — сомнений не было, кушаны.
— Должен сказать, рад, что оказался в вашей компании, господа, — я нервно засмеялся. В такой ситуации действительно нельзя было пожелать более лучшего спутника, чем Гатс.
На нас напали, и пусть первые атаки я отразил, кто-то зазевался, я оступился — оборону прорвали — а как выровнял равновесие, с ужасом увидел, как девушек скручивают сетью, но здесь, надо отдать ему должное, как нельзя кстати появился Азан. Он был несильно ранен, но все так же героически комичен и чопорен. Он выскочил откуда-то сбоку и пришёл на помощь, как всегда, по-рыцарски бахвалясь и сотрясая посохом:
— А ну пошёл прочь от женщин! Ты драться-то умеешь по-мужски, кушанская сволочь?
— Как вы выжили, офицер? — я помог подняться девушкам и снова занял оборону.
— Потом расскажу, долгая история. Хвала небесам, командир цела! Что произошло наверху?
Ответить никто не успел — из недр погребенной башни, сотрясая землю, вырвался дьявол, но у меня уже не оставалось сил удивляться. Он был неимоверно высок — добрых два десятка метров от земли, огромный мускулистый бык с обломанным рогом и кожистыми крыльями; Гатс стиснул меч и оскалил зубы, но монстр промчался мимо, и тут обомлели все. И Фарнеза, и Азан, и я, и даже кушаны — все взгляды оказались прикованы к горизонту.
Там в утренних белых лучах сияла фигура человека из легенды — я сразу вспомнил пророчество и не ошибся; демон склонился перед ним, а Гатс с дикостью в глазах смотрел, как его спутница тянет к свету руки. Зверь подхватил изумительную фигуру, затмевающую солнце, и взмыл в небо, поднялась пыль, и новый зов трубы прорвал загустевший воздух. За холмом развернулась тысячная армия кушан, провожающая глазами удивительный сияющий свет, позабыв о битве — лучшего момента нельзя было пожелать. Я тихо вложил в руку ладонь Фарнезы и, не теряя времени, скрылся с ней, стремительно спускаясь со скал вниз. Судьба остальных нисколько меня не заботила.≫
Примечания:
Грядет переоформление этого всего, так что спасибо, что читаете :)