***
≪Вскоре мы поссорились. Это вышло само собой, когда Фарнезу ожидаемо затерзали противоречия. С минуту поразмыслив, я не погнушался мародерством — в брошенных палатках беженцев пусть и не было ничего действительно ценного, но кое-что удалось собрать; приглядел неплохой чугунный котелок и нехитрый, не особо удобный, но острый нож. Соорудив из парусины вещмешок, я удовлетворился этим и побрёл дальше, отодвигая мыском ветхие скелеты. Сестра шла сзади, обхватив себя руками и ежась то ли от ветра, то ли от неизвестности. — Эй, не отходи так далеко. — Она догнала меня, шаркая по песку ногами, зашевелилась быстрее. — Вы уверены, что это хорошая идея? Может, стоит вернуться домой? — Ты совсем дурак? Что я скажу в Ватикане? — она разозлилась. — Что все мои воины просто взяли и сгинули за одну ночь, а Мозгус отрастил крылья? — Зато окажетесь дома, — пожал плечами, выбирая для неё дорогу по грязи. — Разве не лучше, чем бродить неизвестно где. Лорд Вандимион не даст вас в обиду, уверен. — Я не могу. А ты, — Фарнеза остановилась прямо за спиной, — Ты бы вернулся? Я развернулся и серьёзно посмотрел на неё: — Только если с вами. Клянусь. Мы замолчали, продолжая обход. Часом ранее госпожа сняла доспехи и бросила их где-то у башенных холмов. Глядя на это, мне стало очевидно — если она хотела сбежать, не в моей власти было ей перечить, но я всё же решил попробовать. Хотя бы отговорить — не увозить же силой — перспектива бесцельно скитаться по Мидланду во время войны совсем не радовала. На самом деле, в сапоге у меня пряталась сумма, достаточная для того, чтоб нанять человека, который бы связал её и насильно увез домой, но пока что об этом думать было рано. — Пожалуйста, не трогай это. Я потянулся к молитвеннику, намереваясь сгрести с блюдца деньги: — Мёртвым они уже не пригодятся, госпожа. Она закусила губу, и мне совершенно очевидно стало, что Фарнеза слабо себе представляет, что будет дальше, и я ссыпал монеты в карман. — Послушайте, госпожа… Вы хотя бы знаете, куда идти? — Знаю, — ответ вышел несмелым, но изумил меня: — За ним. За мечником. — И вы знаете, куда он пошёл? — Я всё старался подбить её на панику — в таком состоянии ей можно было внушить что угодно. Если повезёт, ещё могли успеть вернуться вместе с Азаном, стоило только повернуть назад. — Он пришёл с запада, значит и вернётся туда же. Я даже не нашёлся с возражениями — доводы Фарнезы были до той степени неприличия наивны, что хотелось смеяться. Тут уже подумалось, что либо я прямо сейчас заставлю её уехать домой, либо мы уже никогда там не окажемся, как она вдруг остановилась: — Не хочешь, можешь не идти. Я пойду сама. — Госпожа… Сестра вспылила. Должно быть, мы выглядели очень глупо, ссорясь посреди иссушенной пустоши, засыпанной мусором и костями. — Заткнись и проваливай, если так хочешь домой! Я не вернусь, ни за что! — Она побросала вещи и побежала в противоположную башне сторону. Мне оставалось лишь вздохнуть и пойти следом. Я не соврал ей — бросить Фарнезу было немыслимо. Довольно быстро она выдохлась и мне не составило труда догнать её. К вечеру сделалось холодно, и я лишь благодарил судьбу, что наши тёплые вещи оказались с нами; госпожа же выглядела безучастной и немного расстроенной, но на уговоры не поддавалась. Пошёл снег…≫ — Что ты там всё время пишешь? Я есть уже хочу. Я поспешно отложил перо и спрятал блокнот во внутренний карман, подальше от Фарнезы. Она была всё ещё злой, но заметно меньше хмурилась и изредка пинала камни и коряги. Это хороший знак. — Попробую что-нибудь поймать. Пожалуйста, разведите костёр и никуда не уходите. Чудом вспомнив навыки охоты, соорудил силок, провозившись с ним добрых полчаса; отмучившись, сумел выудить из него облезлую куропатку и пожарил, иллюзорно питая надежды, что она ничем не больна. Госпожа, казалось, осталась довольна и теперь грела озябшие ладони у костра, аккуратно обгрызая птичью кость. Пока что ничего дурного не случилось. В конце концов, за последнюю неделю столько всего произошло, что я уже не знал, к чему готовиться и чего опасаться. Кроме того, было удивительно неприятно следовать за Гатсом, будто он не человеком являлся, а абстрактным понятием, описывающим неизвестные мне вещи и явления. Его сущность совсем не соотносилась с безопасностью, которой я намеревался окружить госпожу. Надеялся только на удачу — удачу, что наши дороги не пересекутся вновь, а Фарнеза всё же изменит решение. Но прошло в итоге несколько недель, а она всё ещё верила в успех. — Что ты там уселся вдалеке? Иди поближе к огню. — Нет-нет, я покараулю ночью, отдыхайте. — Нет уж, иди сюда. Если ты заболеешь, мы останемся без еды. — Это звучало скорее эгоистично, чем заботливо, но всё равно развеселило, и я послушно пересел поближе, чтобы не злить госпожу. Веки её смежились, и она задремала, а я достал блокнот и пролистал его, освежая в памяти воспоминания. На самом деле это было лишним — любую, даже незначительную мелочь я помнил в мельчайших красках, а страницы дневника всего лишь навязались привычкой. Мне казалось, забудь я хоть самую несущественную условность из сотен условностей наших отношений, как образ Фарнезы начнёт разрушаться в памяти, а вместе с ним и всё, что мне дорого. Иногда я не мог определить, люблю я её или всё же гамму эмоций, рождаемых ею — я никогда не разделял две эти сущности, связанные с трепетом, они всегда шли бок о бок и теснили собственные мысли. Подбросив в огонь сырой обломок, я прикрыл Фарнезу парусиной; искры взвились вверх и посыпались блестящими угольками на снег. Ночь вышла звёздная и густая, и я скрасил время, разглядывая светлеющий небесный подол, обдумывая, что госпожа станет делать дальше, если не найдёт мечника, но в голову ничего не лезло. Под утро я и сам задремал, не дотянув до рассвета всего час. Проснулся от шума и чужого голоса — Фарнеза уже не спала; первым делом коснулся груди и нащупал в кармане блокнот. На месте. Сестра почему-то суетилась, костёр уже погас… Тут я уставился на мальчишку, копающегося в нашей поклаже. — Госпожа, что вы делаете? Малец, рыжий, вихрастый, припустил с сумкой, едва заслышав меня; Фарнеза в удивлении застыла, потом закричала, потом начала тормошить меня, тут я уже вскочил и окончательно проснулся. — Он нанялся нести наши вещи… Я дала ему немного денег… И вот. Она выглядела виноватой, и мне расхотелось отпускать упреки. — Не переживайте, догоним. С утра весна снова вступила в свои права, снег начал таять, и чем дальше мы шли, тем суше становилась дорога. На холме я влез на дерево, и госпожа нетерпеливо спрашивала одно и то же, пока глаза искали что-нибудь приметное на горизонте: — Видишь его? А теперь? Мне очень хотелось ответить «нет». «Нет, не вижу, и дальше только бесконечная равнина, и делать нечего в этом богом забытом краю…» Но я слез, отряхнул ободранные ладони и указал в сторону тропинки, теряющейся в жухлой прошлогодней траве. — Пойдёмте, вы были правы. Честно говоря, не верилось, что Фарнеза действительно смогла нагнать Чёрного мечника, и когда я сказал ей, что мальчишка привёл нас к её цели, госпожа почему-то загрустила и еле поплелась следом. — Что-то не так? — Нет, но… Что мне ему сказать? Её вдруг ставшее таким зависимым от меня положение придало сил, и я улыбнулся, стараясь ободрить: — Что хотите, госпожа. Зачем-то вы же шли за ним.***
— Гатс, гляди, дворяне припёрлись! Мечник сидел, привалившись спиной к дереву, рядом с ним, связанная, его спутница. Мальчишка, окликнувший нас, отдышавшись и потерев ушибленную ногу — догоняя, я швырнул в него палкой — раскладывал наши пожитки перед собой. Я узнал его — вспомнил повадки мартышки и лохматые рыжие вихры. Три взгляда сошлись на госпоже. Гатс встал, смерил Фарнезу глазами: — Опять ты? Что надо? — Мечник… Гатс. Разрешите мне путешествовать с вами. — Что? — мальчишка прыснул со смеха, — Монашка в отряде? Думаешь, мы тебе поверим вот так после всего? Дай тебе волю, ты б полмидланда пожгла! Все знают, дворяне — те ещё лгуны! Сестра покраснела и поджала губы. Очевидно, её это задело. Тут она к моему изумлению опустилась на колено и потребовала того же от меня: — Я прошу прощения. Пожалуйста. Когда она достала нож, удивились уже все — одно движение, и срезала свои косы. Когда они упали в грязь, светлые и блестящие, я ощутил странную грусть. С неровно обрезанными прядями, растрепанная и уставшая, грозной она совсем не выглядела, и Гатс махнул рукой: — Делай, что хочешь. Только не мешайся. Фарнеза вздохнула, малой с неохотой вернул мне вещи — тут я познакомился с Паком. Эльф был совсем крошечный, с ладошку госпожи, сидел на краю котелка и болтал ногами. Он единственный проявил чувство, похожее на радость, и пересел на плечо ребёнку, помахав мне рукой. — А, и вот ещё, — Гатс обратился к Фарнезе, вздрогнувшей от голоса, — Последи за Каской. Его спутница, немая, и, кажется, и впрямь сумасшедшая, нашла госпожу симпатичной себе и не стала сопротивляться, когда Фарнеза платком растерла ей лицо. Никто не задавал вопросов, и первый вечер вместе мы провели в недоверчивой тишине. Листая блокнот, я снова погружался в воспоминания о той ночи, искал в ней подсказки, приходил к одним выводам и менял их на другие; Гатс недружелюбно смотрел на меня одним своим глазом, но молчал. Где-то на задворках сознания я уже догадался, чем он покорил Фарнезу, но отказывался верить, что мечник всему виной. Госпожа ведь пошла за ним сама, не по принуждению или приказу. У меня наконец-то появилось время, которое я мог израсходовать на анализ эмоций и слов, и верная догадка родилась сама собой. Гатс был другим — ни я, ни отец, ни братья, ни Азан, ни Мозгус, ни любые другие мужчины в жизни госпожи не обладали тем свойством, какое приписывала она ему: он не вдавливал её глубже в созданный ею же мир, не оставлял быть пленницей страстей, религии, семьи. Он был первым и единственным человеком, проломившим глухую стену сознания, он показал ей мир, сражаясь с которым, не склонился перед судьбой, а противопоставил ей свой меч. Фарнеза очаровалась им и разом забыла про все условности жизни: и про дом, и про религию, и про долг Святого Престола. Меня она всё же оставила рядом, и оттого стало горько и обидно: я всё равно не мог ни на что повлиять. Когда луна скрылась в чернилах сумерек, Гатс поднялся и взялся за меч: — Вам лучше уйти прямо сейчас. Не гарантирую, что переживете и эту ночь. Я кивнул и начал собирать вещи, но госпожа остановила рукой, обратилась к Гатсу: — Почему? — Если не свалишь сейчас, сама увидишь. И такова каждая моя ночь, понравится тебе это или нет. — Я останусь! — Как знаешь. Сиди с Каской и смотри за костром. Тени закружились, быстрые, воющие, и как только сипло и глухо заухала полевая сова, обратились в призраков. Гатс размахнулся, воздух наполнился стеклянным воем кричащих голосов, и вихрь от меча пригнул пламя костра. Фарнеза вцепилась в Каску, ребёнок подобрался к ним вплотную, эльф улетел к мечнику. Сражаться с этими существами оказалось настоящей проверкой реакции — считать их приходилось десятками, и как только погибали одни, тут же появлялись другие. Рапира проходила насквозь, даже казалось, что она не причиняет никакого вреда, но я старался изо всех сил, задавшись целью не подпускать никого к госпоже. Гатс расправлялся с монстрами играючи и без особого труда. Пока сражались, я размышлял и сопоставлял факты событиям и подбирался ближе к истине, и мечник кивал, подтверждая догадки — собаки, призраки, произошедшее в башне — всему виной была его близость, и мне это очень не понравилось, но мы пережили и эту ночь. Под утро Фарнеза твёрдо решила остаться — про возвращение домой пришлось забыть.