Субъекты чувств

Когда мою шею колюче охватывает строгий ошейник ветра, я даже закусываю губу, чтобы вдруг не сказать вслух. Рядом никого нет, никто бы не услышал — но, кажется, если я сейчас плюну эти слова, слепяще-яркая серость улицы проглотит их и они размажутся по всей реальности. Лягут на магистрали в лужи, которые режут колёса машин; уродливо и размашисто натянутся на провода, чернеющие на фоне рыже-розового заката; проступят на фасадах домов. Забьются в мои широко раздувающие ноздри. Я только сейчас, влетев грудью в шумящую холодную улицу в распахнутом пальто, понимаю, как же я боюсь этих слов. Минуту назад они бились у меня венкой на лбу, в теплой и разморённой духоте они были почти незаметны, горячечно-интересны, пикантны, как специя. Там, наверху, они были почти не настоящие, смешные — они усплывали куда-то вглубь, просто иногда покалывая мои молчаливо улыбающиеся, зацелованные губы и это ощущалось, как острый красный перец. В коридоре, под жёлтой тихой лампой я, шутливо отнимающая свои руки, чтобы тут же их едва заметно возвращать в чужие горячо-жадные ладони. Ускользающая, не стараясь ускользнуть всерьёз. Сейчас слова мерзкой пригоршней гальки распирают моё горло. Я, вырезаная на фоне серого своим чёрным пальто и стыдно-голыми белыми руками и шеей, стою, оглушённая то ли улицей, то ли реальной величиной слов, которые я так старательно не видела из-под непривычно трепещущих, пошло-прикрытых ресниц минуты назад. И по привычке я пытаюсь сбежать. Вверх по знакомой мне улице, жадно впитывая всё: чтобы в уши набились звуки шин об асфальт, разлетающися брызг, шагов по тонкому хрустящему льду; в глаза мелькание машин, светофоров, вывесок больших и меньше; в нос проклятая городская весна. Слова не становятся меньше, но перекатываются ближе, оставаясь во рту ноющей болью в сжатых зубах. Вместо слов в горле получается закручивающаяся тошнота. И всё тело вслед затапливает колющим отвращением, как будто если провести рукой над остывшей кожей и случайно коснуться просто стоящих дыбом волосков, кожа вспенится и стечёт. И кажется, что это необходимо. Что кожу пора снять, потому что пока она на мне, я никогда больше не почувствую себя собой, зная, что это я была в том коридоре, а до этого на кухне, и в зале, и на балконе, и в спальне. Эта мысль большая и тяжёлая, скатывается в моей голове, как будто кто-то лепит свинцового снеговика и ей даже удаётся ненадолго заглушить слова. До тех пор пока меня не пробирает крупная дрожь от холода. Тогда вдруг становится просто неприятно в животе от голода, пальто приходится запахнуть, а зубы разжать. Я вытягиваю из кармана телефон, смахнуть уведомления и проверить, не писали ли по работе. Завязываю в хвост мешающие волосы. И, снова утыкаясь в телефон, чтобы вызвать такси, всё таки озвучиваю в пустоту: — Это ведь измена.