Пожары и дожди

— Ты прям уверен, что не хочешь выйти из зоны комфорта? Антон косится на друга так, словно тот сказал полную глупость. Морщится так очаровательно, как умеет только он один, на мгновение становясь похожим на подслеповатого котенка — но тут же закатывает глаза, словно надевая привычную непроницаемую маску, и вновь становится собой. Вот только Позов, конечно, видит его насквозь — разве может быть иначе после стольких лет дружбы? — А что, вот это, по-твоему, недостаточный выход из зоны комфорта? Шастун усмехается, взмахивает рукой в сторону грязно-серого здания, перед дверью которого они топчутся вот уже минут десять. Он, конечно, отлично понял, на что намекает Дима, вот только спорить и доказывать свою точку зрения ему не хочется. В его картине мира они с Позовым идут рука об руку, вместе, как гребаные мушкетеры, и Шастун не планирует этого менять. — Ты же понимаешь, о чем я говорю. Новая жизнь, новые знакомства? Антон кривится в неясной улыбке, снова закатывает глаза — в последнее время это хочется делать все чаще, — и резко открывает тяжелую железную дверь. Он словно желает сбежать от неприятного разговора, но, едва переступив порог, попадает в эпицентр своего ночного кошмара. Холл гудит, точно растревоженный осиный улей, а длинная очередь из первокурсников начинается еще здесь, у самого входа, и расползается вглубь темного коридора. — Это на заселение? — спрашивает Позов, и тут же получает быстрый кивок от стоящей перед ними девушки. Антон тоже видит друга насквозь. Замечает, как тот едва заметно хмурит брови — Поз в этот момент похож на строгого доктора, перебирающего в голове все возможные варианты диагнозов. Наверняка гадает, когда шумный, неугомонный, чуть ли не искрящийся Шастун успел стать таким прилипчивым и инфантильным? Антон замечает в его глазах немой вопрос и, кажется, нотку беспокойства. Впрочем, парни не произносят ни слова вслух. Даже не потому, что очередь в общежитии — не самое подходящее место для разговора по душам, просто ни у кого нет желания вновь повторять то, что оба уже слышали десятки раз. Антон готов поклясться, что выучил наизусть душеспасительную речь Позова — от первой до последней буквы, от робкого «Ну Шаст!» до отчаянного «Прекращай». Антон и сам все знает, вот только сил на то, чтобы жить правильно, не хватает, и взять их неоткуда. Полнейший вакуум. Он встает в угол, сливаясь со стеной, как чертов хамелеон, привычным жестом достает из кармана мобильник и стучит длинными пальцами по экрану. Воровато оглядывается, вжимая голову в плечи, прежде чем открыть Инстаграм. «Только бы не узнали». Шастун и сам знает, что это странно. Большинство блогеров визжат от восторга, когда их узнают на улицах, с радостью фотографируются с фанатами, скалят в улыбке неестественно белые зубы, сыплют направо и налево несмешными шутками. Это как бы подразумевается, читается между строк — блогерами становятся из-за любви к популярности и банального эгоизма. Разве бывает иначе? Но Антон знает — бывает. Он не хочет быть на виду. Не может примерить на себя ярлык публичной личности, вот только зачем-то продолжает изливать душу в этот нелепый блог. То, что начиналось как шутка, разрослось, вышло из-под контроля, и Антон понимает — опасно. Сотня тысяч подписчиков — не так уж и много по меркам Инстаграма, но вполне достаточно для его усиливающейся паранойи. Он потирает шею ладонью — скорее на автомате, и лениво листает комментарии под последним постом о переезде. Наблюдать за тем, как читатели спорят, куда именно подался воронежский мальчишка, даже забавно, но Антон не собирается озвучивать ни точный адрес, ни название университета. Зато с чрезмерной откровенностью пишет о прошлых отношениях, о своем бывшем парне и о том, что случилось, когда об этом узнали другие. Смешной мальчишка. Позов не теряет времени зря: к тому моменту, как очередь доползает до поворота, он уже по-дружески обнимается со стоящей напротив девицей. Антон тенью перемещается за другом — не вмешивается, но то и дело кидает взгляды, точно змея, выслеживающая мышь-полевку. Время тянется медленно, словно каждая секунда поделилась еще на десять таких же, а отвлечься не помогает даже бесконечная лента Инстаграма, где друзья-блогеры один за другим выкладывают отфотошопленные снимки. К тому моменту, когда очередь рассасывается, Антон, кажется, сходит с ума от беспокойства. — Как думаешь, здесь остался хоть один свободный угол? — усмехается Дима, оглядываясь по сторонам. — А то кажется, что детишек прибыло явно больше, чем… Антон косится на друга — и тот почему-то замолкает на полуслове. Шастун давит из себя улыбку, но получается натужно, не по-настоящему. Не так, как могло бы. Ловит себя на мысли, что теперь, после слов Позова, и сам переживает, достанется ли им свободная комната на двоих. — Войдите, — раздается откуда-то из-за стены сиплый голос. Шаст подрывается первым, оставляя позади удивленное Димино «Ну куда ты…». Заходит в кабинет, садится на покосившийся стул и неуклюже задевает коленями угол стола. Дышит отчего-то тяжело, так, словно только что пробежал как минимум половину марафона. Потому что это, черт возьми, слишком важно. — Можно нас вместе?.. — выдыхает Шастун. Краем глаза он замечает Диму, который скромно прислонился спиной к стене, словно копируя самого Антона двадцатиминутной давности. Не хватает самой малости — притаившейся в глубине глаз паники, бешеного сердцебиения, дрожащих рук. Позов, в отличие от него, не похож на ожившего зомби — и Антон по-доброму ему завидует. — Можно, можно, —кивает сидящий напротив мужчина. Его имя наверняка было написано на табличке при входе, вот только Шаст даже не обратил на него внимания. — Ваши документы? Парни синхронно, точно по команде, опускают на стол тяжелые стопки бумажек. Мужчина-без-имени, которого Антон про себя называет почему-то начальником, выуживает из обширного набора несколько листов. Флюорография, копии паспорта, фотографии 3×4, которых у каждого абитуриента скапливается столько, что можно вымостить ими всю квартиру, и зачем-то — Антон не решается спросить, зачем, — копия аттестата. Поэтому он сидит, слегка покачивая ногами и выбивая кончиками пальцев рваный ритм. Ждет. Как всегда. До момента, когда мужчина наконец-то выдает им два криво распечатанных пропуска и ключ от комнаты, проходит еще несколько вечностей. Антон устал, выдохся, разлился по неудобному стулу безвольной лужицей. Ему бы расплакаться, точно капризному младенцу — но он только встает, на ходу разминая затекшие ноги, и облегченно вздыхает. Ключ — один, и это почти наверняка значит, что… — Копию сделаете… Ну, как решите, — смазано говорит незнакомец, сидящий по ту сторону стола. Шастун кивает, разворачивается, выходит… Дима, словно чувствуя настроение друга, молча идет за ним. — Триста двенадцать, — будто невзначай сообщает Антон, прежде чем бросить взгляд на обратную сторону двери. «Иванов А.Б., комендант». Шастун думает, что эта фамилия очень даже подходит своему невзрачному владельцу, и отчего-то эта мысль его даже веселит. Парни молча поднимаются по узкой лестнице, неуклюже волокут за собой посеревшие от пыли дорожные сумки. Молча находят нужную дверь. Шастун на мгновение замирает, оборачивается на шумную компанию, сидящую в общей комнате — и быстро переводит взгляд на пол. Чужое веселье ему ни к чему — бесполезно, бессмысленно, даже вредно. Потому что напоминает, что кто-то в этом гребаном мире еще может чему-то радоваться. — Ну, что там у тебя? — наконец спрашивает Дима, когда парни, запыхавшись, вваливаются в комнату. Прежде, чем упасть на одну из узких общажных коек, Антон закрывает дверь на тяжелую щеколду. Вот так — хорошо, в безопасности. Только он и его верный друг — одни во всей гребаной вселенной. — Где? — он лениво, словно без интереса, поднимает взгляд на Позова. — В параллельном мире. Антон замечает в голосе Поза привычное раздражение, но позволяет себе не обращать на это внимания. Так всегда — Димка ворчит, ругается, точно заботливая мамочка, угрожает отобрать телефон, выгнать Антона жить на улицу… А после — сидит с ним до поздней ночи, помогая искать профили для рекламы, выбирает между двумя почти одинаковыми фильтрами для фото и вычитывает посты на предмет грамматических ошибок. — Все как обычно, — криво усмехается Шастун. — Отправляют к психологу, пишут, что я больной… Угадывают, куда мы уехали. Представляешь, кто-то думает, что мы полетели в Европу, чтобы узаконить отношения. Позов хмурится, всем своим видом выражая недовольство, но Антон знает — ему тоже смешно. И от всей этой ситуации, и от дебильной мысли о том, что они могут быть парой. Оба знают, что это полный бред, но читатели не отстают — раз за разом вкидывают самые безумные предположения о личности Димы, о его роли в жизни Антона и о том, в каких позах они занимаются сексом. Потому что у гея не может быть друга-натурала, разве это не очевидно? А Шастун — отшучивается, разговаривает полунамеками, то и дело вбрасывает двусмысленные сторис. В такие дни охваты растут, как на дрожжах, а особо верные подписчицы делают репосты и пишут, как они за него рады. Вот и сейчас он фотографирует ладонь на фоне цветастого ковра и выкладывает с подписью: «Мы живем вместе», намеренно не обрезая ногу Позова, попавшую в кадр. Не соврал ведь. И директ взрывается от переизбытка радостных смайликов. — Шаст… — начинает Дима. Антон поднимает на друга вопросительный взгляд — но уже через секунду вновь утыкается в экран телефона. Не потому, что там происходит что-то интересное, не потому, что так и тянет ответить на сообщения и комментарии. Просто он иногда чертовски устает от Позова. Словно прочитав его мысли, Дима хмурится, аккуратно укладывает сумки на кровать и выходит из комнаты. Прямо так, в грязной футболке и мятой рубашке, небрежно накинутой сверху. В серых от грязи кедах. И, оглянувшись на Шаста, бросает будто бы невзначай: — Если решишь выбраться из своей волшебной страны в реальный мир, я уже там. Антон не отвечает. Во-первых, незачем — этот спор начинается уже не в первый раз, и все, что хотелось сказать, давно уже прозвучало. Во-вторых, некому — комната уже пуста. Оставшись один, он проходит пару кругов по своему новому жилищу, ощущая себя загнанным в ловушку зверем, а после, успокоившись, распахивает дверцы шкафа и неторопливо раскладывает по полочкам одинаковые черные футболки. Брошенный на кровати мобильник изредка вибрирует. Дружба с Димкой — пожалуй, самое ценное, что есть у Антона. Он несет эту истину с шести лет, когда они, два будущих первоклассника, впервые встречаются в пыльном воронежском подъезде. Шаст знает это, как дважды два, и никогда не позволяет себе усомниться в важности этой дружбы. Они учатся в одном классе, воспитываются бок о бок, но все равно умудряются вырасти совершенно разными — Антона это удивляет до дрожи. И даже теперь, спустя столько лет, парни не всегда находят общий язык. История с блогом — Шастун понимает, — отдельный вопрос. Обособленный с двух сторон запятыми. Дима раз за разом повторяет, что именно с гребаного Инстаграма начались все неприятности, как будто интернет виноват в том, насколько глупыми и озлобленными оказались воронежские подростки. А еще… Антону все чаще кажется, что друг просто ревнует — ведь раньше он был единственным хранителем секретов Антона, а теперь делит эту участь с сотней тысяч человек. Шастун, вообще-то, ведомый. Он с детства живет с шилом в известном месте, не знает берегов и с радостью бросается в любую авантюру, а Поз — уравновешивает его, становясь этаким голосом разума. И теперь друг действует по привычному, сто раз испытанному алгоритму. Переживает. Вот только Шастун, даже понимая безумие его затеи, не готов отступить. Его блог — то, чем он горит. То, что дарит ему периодически огромную боль, но куда чаще — помощь, поддержку, тепло. Это его друзья, его армия, его возможность быть услышанным. И Дима — Шаст знает наверняка, — видит это тоже. Пусть даже ругается похлеще самой заботливой мамаши, но все-таки понимает. К моменту, когда весь нехитрый гардероб Антона перенесен в шкаф, мысленный сеанс психотерапии уже закончен. Он и сам не знает, когда стал таким замороченным, предпочитая беседовать с самим собой, а не находиться в веселой тусовке таких же зеленых первокурсников. Наверное, в тот день, когда понял — каждый может предать. А с таким настроением заводить новых друзей отчаянно тяжело. Шастун переносит свою жизнь в онлайн. Безопасное место — теперь, когда никто не видит его лица, не знает точного местоположения. Он фотографирует аккуратную стопку одежды, подписывает: «Делаем ставки, как скоро это превратится в бардак?» — и отправляет в сторис, сопроводив веселым стикером. Еще недавно он и подумать не мог, что кому-то будет это интересно — вот только подписчики сами пишут, что хотят видеть его настоящую жизнь, и начинают паниковать, если Антон не постит ничего хотя бы один день. Ему быстро становится холодно. А еще… Неожиданно для себя, впервые за долгое время Антон чувствует что-то, похожее на тоску. Казалось бы, он давно забыл об этом неприятном чувстве. Смартфон с безлимитным интернетом, чаты с подписчиками, возможность получить буквально любую информацию — действенное противоядие. Стоит лишь разблокировать экран — и он пропадает, с головой уходя в виртуальный мир. А сейчас он сидит один в комнате, забравшись с ногами на узкую кровать с неприлично жестким матрасом, неловко кутается в привезенный из дома серый плед и слушает доносящийся снаружи шум. Там, кажется, начинается настоящий цирк. Приезжают в общежитие первокурсники, возвращаются из родных городов старшие студенты. Хлопают двери, смеются люди, неприятно скрипят потертые колесики чемоданов. Судя по всему, народ собирается в ближайшем холле. До Антона доносятся обрывки чужих разговоров, и он гадает, не туда ли отправился Позов? Его хватает ненадолго. Шастун поднимается, впихивает телефон в карман узких джинсов и выходит в коридор, так и не сняв с себя плед. Он кутается в ткань, словно надеясь, что это гребаная мантия-невидимка, за которой никто его не заметит, а уж тем более — не узнает. Проходит мимо шумной компании, не оглядываясь, и только теперь понимает, что не надел обувь, и белоснежные носки успели посереть от общажной грязи. — Не взял посуду? — усмехается кто-то позади Шастуна, когда он замирает, уставившись на полку с чужими кружками. Антону кажется, что он вот-вот расплачется. Он и сам не понимает, почему, и, конечно, не позволяет себе пустить слезу на кухне общежития. Осознание того, что здесь теперь — его дом, рушится ему на голову неподъемным камнем. Он сменил квартиру в Воронеже на это чертово общежитие, где у него есть лишь крошечная (даже не отдельная!) комната, и не найдется ни чашки, ни банального пакетика, чтобы хотя бы заварить чай. Шастун вздыхает и уже готовится вернуться в свою нору, но незнакомый парнишка все еще стоит в дверном проеме. — Тебе помочь? Антон скептически оглядывает невысокого парня с нелепым хвостиком. Рост шестиклассника, хитрая улыбка воспитанника детского сада — и грубая черная щетина вкупе с низким голосом. Шаст не может соотнести этого человека ни с одним из своих стереотипов, и это, кажется, раздражает. Он делает шаг вперед, стараясь сохранить максимально снобистское выражение лица, но получается, видимо, из рук вон плохо. — Да ладно тебе, — усмехается парень, протягивая ему ладонь. — Меньше недоверия. Просто хотел предложить чая, заблудшее ты дитя. Шаст смотрит на собеседника, едва не взрываясь от возмущения, но разозлиться по-настоящему не выходит. Наверное, потому, что этот странный тип попал в самую точку — Антон действительно ощущает себя заблудившимся в лесу ребенком, которого срочно нужно спасать. Он, пожалуй, даже рад, что рядом нет Позова — тот не преминул бы пошутить про беспомощных блогеров, которые и чаю налить не могут без посторонней помощи. — Из нас двоих ты больше похож на ребенка, — парирует Шастун. Пытается сохранить на лице остатки суровости, но все-таки расплывается в неожиданной для себя улыбке. — Но от помощи не откажусь. Даже замалчивает язвительное: «…просто потому, что очень хочу чая». На выходе из кухни Антон снимает носки и шлепает босиком по липкому линолеуму. Он мог бы зайти в комнату, взять дешевые резиновые тапки — уж на это-то у него хватило ума, — но боится, что уже не сможет вернуться назад. Застрянет в этом своем интернете, как говорит Позов, и останется без обжигающе-горячего чая. Антон убеждает себя, что всего-навсего хочет согреться, и только поэтому согласился на предложение этого странного парня. А его задорная, заряжающая оптимизмом улыбка, тут вовсе не причем. Антон слегка разучился верить людям и дружить с кем-то, кто видит его лицо. Живое общение — не для него, это устоявшийся непреложный факт. И даже переезд в другой город ничего уже не изменит. И тем не менее, он робко кивает, когда парень с хвостиком насмешливо спрашивает: — Зайдешь? Чужая комната отличается от его собственной, хотя исходные данные похожи донельзя. Такая же скудная планировка: две кровати, шкаф и — почему-то один на двоих — стол со стулом. Такие же тонкие стены, через которые слышно даже, что происходит на улице, единственное окно и дурацкий огрызок стены прямо у входа. Вот только это помещение, в отличие от бесцветной комнатушки Антона с Димой, действительно похоже на дом. Все — от широкого, во всю стену, зеркала, до дурацких пушистых тапочек, выглядит обжитым. Шаст косится на дальнюю кровать, над которой постеры с оперными певцами соседствуют с The Beatles, и хмурит брови, пытаясь угадать всех, кто изображен на плакатах. — Только не садись туда, — быстро говорит парень, хотя Антон, конечно, и не собирался этого делать. — Сосед не любит. Шастун наблюдает за тем, как новый знакомый достает из шкафа какую-то груду хлама, которая оказывается раскладным стулом, и, дождавшись разрешения, опускается на него. — Меня, кстати, Антон зовут, — произносит он, осознав вдруг, что так и не познакомился с этим странным парнишкой. — Сережа, — кивает тот, на ходу включая дешевый электрический чайник и доставая из ящика стола простые белые кружки. — Третий курс, менеджер. В параллельной реальности совершенно другая версия Шастуна могла бы улыбнуться и продолжить диалог, рассказав, что тоже поступил на менеджмент. Он бы заручился поддержкой Сережи, таскал бы у него прошлогодние конспекты, они бы ходили друг к другу в гости и смотрели дурацкие боевики. Как друзья. Но настоящий Антон почему-то молчит, уставившись в пол, и нервно теребит край любимого серого пледа. — А ты чего замотался в эту тряпку? Холодно, или?.. — спрашивает парень. Шаст наблюдает, как чайник закипает, и подставляет ладони над поднимающимся вверх паром. Он весь — ходячая иллюстрация слова «холодно», и Сережа, видимо, тоже это понимает, потому что, быстро улыбнувшись, говорит: — А, понятно. И тишина воцаряется вновь. Антон знает, что нужно быть вежливым. В детстве его учила этому мама, потом — воспитатели и педагоги, а после, уже в старших классах — старательно воспитывал Позов. И он хотел бы поддержать разговор, вот только слова застревают в горле, и получается только пить этот чертов чай, сладкий настолько, что сводит челюсти, осматривать комнату и наблюдать. Ему хотелось бы сфотографировать что-нибудь. Запечатлеть в памяти телефона криво нарисованный на окне витраж — лимонно-желтое солнышко с улыбкой-скобочкой, похожее на иллюстрацию детской сказки. Строгий костюм, висящий на дверце шкафа. Себя самого, смотрящегося в зеркало — миловидного мальчишку с испуганным взглядом, укутанного в мягкую ткань. Не потому, что Антону нравится этот момент, не потому, что даже молчание кажется каким-то уютным. Исключительно для контента. Он же блогер, да? — Ну что? — спрашивает Сережа, когда чай заканчивается. Антон поднимает на него вопросительный взгляд. Не знает, о чем идет речь — с ним хотят еще пообщаться или поскорее выгнать? Учитывая, какой из Шастуна собеседник, он поставил бы на второй вариант. — Что? — Шаст хлопает глазами, как советская кукла-младенец, только без пушистых пластиковых ресниц. — Пойдем? Будем знакомиться с соседями. Антон хочет возмутиться. Сказать, что даже друг детства не смог вытащить его из уютной берлоги, а значит, и какой-то я-знаю-тебя-две-минуты парень не сможет этого сделать. Но почему-то встает и послушно выходит из комнаты вслед за Сережей. Наверное, как раз потому, что его, в отличие от Димки, нельзя просто послать нахрен и знать, что он поймет правильно — это привилегия настоящей дружбы. Когда Сережа приводит его в холл, где не меньше десятка человек сидят на полу, наклеив на лоб бумажки с именами знаменитостей, Антон подавляет в себе желание достать телефон. Ему хочется сбежать. Отдаляться от мира — выработанная линия защиты, и сейчас не время ее менять. Но вот он чувствует на плече Сережину ладонь — и вздрагивает от неожиданности. — Смотрите, я вам мелкого привел, — усмехается парень, и Шаст не может сдержать улыбки. — Кто тут еще мелкий? — парирует он, и ребята сдержанно хихикают. — Всем привет, — неловко машет он, оглядывая ребят, и почему-то сам садится на пол. — Меня Антон зовут. Шастун повторяет эту фразу второй раз за день, и теперь она звучит как-то совершенно по-детски. Он чувствует себя пятилеткой, которого привели в новую группу в детском саду. А главное, все уже познакомились до него и весело играют, пока он пялится на незнакомые лица и гадает, что делать дальше. — Правила знаешь, Антон? — раздается откуда-то сбоку. Сил хватает только на то, чтобы кивнуть, не оборачиваясь. Шаст подтягивает колени под себя, накрывает голову пледом, становясь похожим на насупившегося ежонка. На секунду ему кажется, что мир вокруг замолкает, а после — чьи-то холодные пальцы касаются его лба. Антон не успевает возразить. Очередной незнакомец улыбается так ярко, что хочется зажмуриться, и сразу же исчезает из его поля зрения. У Шаста на лбу остается липкий стикер, и острые уголки слегка перекрывают обзор. — Ну, угадывай тогда, новенький, — смеется Сережа. — Не смотри на меня так, все по-божески загадали. Шастун вздыхает — и, не давая себе шанса подумать, мгновенно выпаливает первый вопрос. Антон, конечно, не какой-нибудь Маугли. Он вырос в обычной панельной пятиэтажке, так же, как и все, ходил в детский сад и школу, а по выходным папа водил его в секцию по футболу. У Антона есть — или, во всяком случае, были — друзья, даже компании друзей, и в целом он умеет общаться с людьми. Но сейчас почему-то этот навык дает сбой, и он вздрагивает каждый раз, когда рядом раздается чей-то звонкий смех. Шаст не убегает с криком «Оставьте меня в покое!». Он послушно задает вопросы, пытается шутить, подсказывает другим — и ни разу не достает телефон. Руки чешутся, конечно, если не зайти в Инстаграм, то хотя бы узнать, куда подевался Позов, но Антон заставляет себя не думать об этом. Когда Сережа приносит две огромные бутылки пива, Антон с улыбкой принимает из его рук знакомую кружку и улыбается, делая первый глоток. Притворяться нормальным — легко. Легко даже считать себя нормальным. В самом деле, кого теперь волнуют эти школьные разборки, нелепые интриги заигравшихся в детство выпускников? Небольшой конфликт с одноклассниками — не повод закрываться в себе на всю оставшуюся жизнь. Так думает Шаст — и потирает пальцами почти незаметный шрам под левым ухом. Автоматически. Кого это, в самом деле, волнует? А еще через мгновение ему на плечо кладет голову девушка, чьего имени Антон не помнит — но неожиданно для самого себя он не отодвигается. Только вливает в себя остатки пива, слушает чье-то обсуждение предстоящего учебного года и пытается ни о чем не думать. Кто-то достает мобильник, и из динамиков с хрипотцой раздается знакомая песня. Шасту нравится, что это не какой-нибудь Крид или Мот, а до ужаса банальная Батарейка. Сидящий справа Сережа начинает подпевать, и ребята потихоньку подхватывают знакомый мотив. Антон ощущает себя, как в гребаном детском лагере — только почему-то с алкоголем. Он вместе со всеми завывает про холодный ветер с дождем и представляет себя полноправным участником этой компании. Как если бы у него на самом деле были друзья, с которыми можно играть в эти глупые игры, петь песни и говорить по душам. Шаст уже подзабыл, как это бывает, но вдруг чувствует, что совершенно не прочь вспомнить. Вот только врать придется напропалую — и про блог, и про… Вспоминать об этом совершенно не хочется. Оповещение о входящем смс выглядит как насмешка. Шаст достает телефон, вздрагивая от сообщения Позова: «ТЫ ГДЕ?». Следом приходит еще одно: «ЖДУ ТЕБЯ ДОМА». Заглавные буквы выглядят как крик. Антон поднимается на ноги удивительно резво — он выпил недостаточно много, чтобы почувствовать хотя бы головокружение, — и, отдав кружку Сереже, оглядывается в сторону коридора. — Мне пора, — шепчет он, не желая мешать чужим разговорам. — Спасибо, что пригласил. Антон хочет добавить, что не знает, встретятся ли они еще когда-нибудь, но вовремя останавливает себя. Сложно не встретиться с человеком, который живет с тобой на одном этаже. Хотя Шаст при желании может вообще не выбираться из комнаты. — Уже? — только и спрашивает Сережа. Парень пожимает плечами, робко улыбается тем, кто обратил внимание на его уход. Ребята сбились в кучу, обсуждая что-то интересное, и Антон почти жалеет, что приходится прощаться сейчас. Он мог бы остаться — но почему-то не хочет рассказывать Диме, что начал общаться с людьми. Слишком противное у него получается «Я же говорил». Поэтому Антон заходит в комнату, изобразив максимально скучающее выражение лица, и надеется, что Позов возвращался домой по другой лестнице. — Привет. — Он чешет в затылке, отчего плед почти падает на пол, и Антону снова становится холодно. — Тут какая-то беда с отоплением, что думаешь? — О, Золушка вернулась, — хмурится Дима. Шаст отчаянно пытается угадать настроение друга, но, кажется, выработанная годами эмпатия дает сбой. — Где ты был? И почему без обуви? Антон переводит взгляд на кеды, оставленные у кровати, и замирает. Вранье про то, что он ходил в магазин или еще куда-то, так и остается невысказанным, и в голове так и вертятся самые глупые варианты. Ходил покурить? Ага, без сигарет. Искал еду? А почему босиком? Наконец он останавливается на версии, в которую Позов, скорее всего, поверит. — Я искал, что бы такое в сторис выложить, — выдает Антон. — Не все ж комнату фоткать. Он надеется только, что Дима прямо сейчас не полезет проверять его Инстаграм. Шаст чувствует себя вором, на котором горит шапка — нервный смех так и рвется из горла, замирая на губах глупой улыбкой. Он и сам не понимает, почему, но отчего-то эпизод, произошедший в холле, он намерен держать в секрете — даже от Димы. Просто не хочется давать другу лишние надежды и делать вид, что он так и останется веселой и общительной версией себя самого. — Ясно, — кивает Позов, у которого, судя по всему, не возникает вопросов. — Как думаешь, сгоняем в ближайшее время в магазин? У нас же, блин, даже чайника нет. Шаст смеется, отводит взгляд. Говорит только: — Я, блин, заметил уже, — и добавляет через небольшую паузу: — Сходим, конечно. Завтра с утра, как тебе? Где тут ближайший Ашан? Позов кидает короткое, но емкое «Щас», и достает из кармана мобильник. Шаст падает на кровать, вздрагивая, когда ударяется шеей о железное изголовье. У него есть призрачная надежда на то, что, наполнив невзрачную комнату всяким мусором, он сможет почувствовать себя как дома — но что, если все-таки нет?