Пожары и дожди

Антон не успевает толком проснуться, когда раздается резкий стук в дверь. Шаст сидит на полу, привычно укутавшись в плед и поглаживая ладонью небольшой пушистый коврик, который Дима купил якобы для уюта. Вообще, вся их комната теперь завалена безделушками: начиная от статуэтки в виде футбольного мяча и заканчивая кактусом, который Шаст решил завести «в качестве домашнего животного». Отчаянные попытки создать уют там, где его отродясь не было — но и это успокаивает Антона, даря ощущение защищенности. Когда Позов распахивает дверь и впускает незваного гостя, Шастун морщится, будто от зубной боли. Пытается улыбнуться — но улыбка сходит с его лица, едва Антон узнает в пришедшем своего старого знакомого. — О, Матвиенко, — кивает Дима, словно в появлении Сережи на их пороге нет ничего необычного. — Познакомься, это мой сосед, Антон. Шаст, не удержавшись, в очередной раз закатывает глаза. А как иначе, когда этот гребаный Позов ведет себя, словно британская королева? Слишком чопорно для студенческого общежития. Антон косится на Сережу, взглядом умоляя не показывать, что они знакомы, но парень его не понимает. — Да, я знаю, — кивает он, и Дима мгновенно поворачивается к Антону с немым вопросом в глазах. Шастун читает по его губам «Поговорим позже» и почему-то боится так, словно сам комендант решил заглянуть к ним с внеплановой проверкой. Конечно, в его знакомстве с Сережей нет никакого секрета — вот только как объяснить Диме, почему не рассказал сразу? Посчитал слишком незначительным? Ага, первое новое знакомство за год. Забыл? Ну да, забыл два часа жизни. Старческая амнезия, в восемнадцать-то лет. — Антон, ты с нами? — Поз наклоняется и машет ладонью перед лицом Антона, заставляя того вынырнуть из собственных невеселых мыслей. — Поехали? — Куда? — по-детски хлопает глазами Шаст. Он понимает, что ведет себя очень невежливо, даже глупо. Наверняка парни только что обсуждали то, куда теперь зовут и его, Антона. Но соглашаться составить компанию в место, о котором он ничего не знает, тоже нельзя, и приходится переспрашивать. Даже если выглядишь при этом полным идиотом. — Сегодня, оказывается, посвят, — ухмыляется Дима. — Ну не прям так… Неофициально, короче, — добавляет Матвиенко. Антон смотрит на них, не понимая, когда эти двое успели так спеться, что заканчивают друг за друга фразы? Он внезапно косится на Сережу с некоторым раздражением — какое право он имеет забирать его последнего друга? — но быстро берет себя в руки. — Что? На что-то более осмысленное Шастуна еще не хватает. Сказывается недостаток сна — верный признак нервного напряжения, — и перепады погоды, от которых у него с утра раскалывается голова. Он делает глоток горького черного кофе, ожидая, когда кто-то из этих двоих пояснит, о чем идет речь. — Ну, считай, вечеринка. Тусовка такая, — терпеливо поясняет Сережа. Антон хочет уже отказаться, но Позов лезет вперед. — Мы согласны, — громко говорит Дима, не давая Шасту и шанса на сомнения. Он мог бы возмутиться. Мог бы сказать, что никуда не поедет — но вспоминает вдруг, как тоскливо сидеть одному в этой гребаной комнате, и осторожно кивает. В конце концов, если он устанет от переизбытка общения, всегда можно будет вернуться в свою нелюдимую нору. Не в глухой лес же их отвезут, в самом деле? — Кстати, палатки, я так понимаю, у вас нет? — спрашивает Матвиенко, заставляя Антона вздрогнуть от неожиданности. — И достать уже, видимо, негде… Впрочем, ладно, поместимся как-нибудь. Шастун зачем-то выдавливает из себя улыбку, хотя внутри у него что-то взрывается. Непонимание, растерянность, раздражение, надежда, страх… Эмоции накатывают на него, затрудняя дыхание, и Антон в какой-то момент начинает злиться на собственную психику. С какого хрена нужно закатывать такую истерику из-за какой-то вечеринки? Антон, между прочим, нормальный парень. И вполне может завести друзей в этом гребаном универе. — Окей, — кивает он, поднимаясь на ноги. — Кому скидываться на бухло и когда выезд?

✗✗✗

В машину их набивается шестеро. Позов, которого Антон мысленно называет предателем, занимает переднее сиденье, а Антон садится сзади. Впрочем, когда к ним присоединяются остальные ребята, набиваясь на крохотный диванчик аж вчетвером, Шаст готов уже ехать хоть в багажнике — кажется, даже там у него было бы больше личного пространства. Но багажник уже забит палатками, пищей и звенящими бутылками алкоголя. А еще лучше — вообще не ехать. Плюнуть на эту гребаную социализацию, остаться дома, зависнуть на весь день в интернете. Что угодно, кроме реальной жизни, в которой не остается ничего хорошего. Рядом с ним сидит парень, представившийся Витей. На его коленях — девушка, чьи босоножки то и дело проходятся по джинсам Антона, оставляя грязные разводы. Шаст молчит. И где-то там, за этой гребаной человеческой многоножкой — парень, который вчера прилепил бумажку ему на лоб. Антон с удивлением наблюдает, как парень, представившийся коротко — «Арс», достает из кармана стикеры и быстро пишет на них очередные имена. Они что, везде в это играют? Когда рука Арса тянется вперед, к водительскому сиденью, и на лбу у Сережи появляется бумажка с надписью «Кот Базилио», Шастун закатывает глаза и молится всем богам, чтобы они добрались до места без приключений. А после — наплевав на все меры предосторожности, достает телефон и открывает любимый блог. Камера выхватывает в зеркале заднего вида улыбающегося Матвиенко. Шастун быстро подписывает: «Еще четыре дня до начала учебы, а я уже ничего не понимаю» — и отправляет сторис в сеть. Пусть подписчики гадают, куда исчез их любимый блогер и чем занимается. — Слушайте, а первокурсники-то там еще будут? — неожиданно для самого себя спрашивает Антон. Арс смеется так громко, что хочется закрыть уши ладонями. Сережа коротко усмехается. Девица без имени бросает на Антона короткий взгляд, но тут же отворачивается к окну. — А какая разница? — наконец-то отвечает Матвиенко. — Кого найдем, привезем… Шаст замолкает. Насколько это возможно, разворачивается спиной к окну и открывает Инстаграм, решив, что пора бы разобрать сообщения. Директ завален вопросами: куда поступил? А поступил ли? С кем живет? Почему удалил половину постов? Антон, вообще-то, не удаляет посты. Но в какой-то он момент снес подчистую все фотографии, на которых видно его лицо — и записи под этими фото удалились тоже. Публикации ему, откровенно говоря, жаль, но спокойствие — бесценно, а спокойно ему только в тени. Теперь он отделывается фотографиями рук, ног и окружающей обстановки. В рекламных макетах мелькают фразы вроде «Самый загадочный блогер», а кольца, которыми прежде были усыпаны длинные пальцы, пришлось снять — слишком приметно. Антону иногда кажется, что весь он — сплошная серая масса. Счастье, что блог можно продвигать даже на сплошном нытье, лишь бы читатель мог узнать в нем себя. Дорога занимает неожиданно много времени. Сережа напевает себе под нос дурацкие попсовые песни, а девчонка, сидящая на коленях у Вити, качает ногой в такт, отчего джинсам Антона окончательно приходит конец. Шаст копается в рекламном аккаунте, забитом, как и всегда, безграмотными сообщениями юных блогеров. Обычно эту мусорку разгребает Поз, но в последние дни он слишком занят, и отдуваться приходится Шастуну. «Справишься уж, не звезда какая-нибудь», — звучит у Антона в голове голос матери, и он мысленно усмехается. Шаст набирает ответ одной из понравившихся блогерш, когда машина резко поворачивает и едва ли не наклоняется вправо. Телефон вылетает из его рук, скатываясь под соседнее сиденье, и Антон едва сдерживает себя от панического вопля. Он не знает, что именно хочет сказать: «Подними, пожалуйста, мой телефон» или «Убери нахрен руки», но Арс уже успевает наклониться и выцепить мобильник из дальнего угла. Антон наблюдает, как цепкие пальцы сжимают его сокровище, и молится всем богам, чтобы Арс не заглянул в открытый на весь экран диалог. Или хотя бы — чтобы он ничего там не понял. Но Арсения, кажется, не волнуют такие мелочи. — На, держи, — говорит он. Шастун с облегчением вздыхает в момент, когда Арс протягивает ему телефон. В этой «глупой железке» — весь его мир, друзья, работа, перспективы лучшего будущего. Арсений косится на него с любопытством, но молчит, и Антон отводит взгляд. По ту сторону экрана — интереснее. Живее. Он пролистывает директ, неожиданно учтиво отвечая даже на сообщения хейтеров, и щедро рассыпает туманные намеки о своем будущем и будущем блога. Улыбается «старичкам», которые больше других знают о его жизни. Благодарит тех, кто подкидывает идеи для новых постов и рубрик. Общается, ненавидит, дружит. — Шаст! Эй, Шаст! Антон нехотя отрывается от очередной переписки и поднимает взгляд на Позова. Тот сидит, закинув ноги на переднюю панель и нахмурившись, словно недовольный родитель. — У тебя опять включился режим мамочки, — усмехается Шастун. — Прекращай, Поз. — А у тебя — режим долбоеба, — парирует Дима. 1:1. — Хорош залипать в своем… Этом, — Фраза обрывается на середине. — Мы почти приехали уже. — Замечательно! Шастун произносит это таким тоном, что всем становится очевидно — он самый несчастный человек на свете. У него нет сил скрывать раздражение. Пейзаж за окном — чистое поле, уходящее в хилое подобие леса. Несколько машин уже припаркованы вдоль узкой песчаной дороги, и Матвиенко тоже съезжает с колеи, уступая дорогу тем, кто подъедет позже. Антон надеется только, что раздолбанная машина не встрянет на выезде, и они смогут убраться отсюда без особых проблем. — Супер! А речка есть? — нарочито кукольным голосом пищит девица. — Есть, Марин, есть, — незамедлительно отвечает ее кавалер. Оба выглядят так, будто спешат выйти из машины. Антон выбирается тоже, освобождая путь — и тут же жалеет о своем решении. Под его ногами расползается грязная лужа. — Да ну… — начинает он, но замолкает под пристальным взглядом Позова. Повторяет привычную мантру: «Нечего ныть, нечего ныть…» — и тут же фотографирует грязные ноги, чтобы опубликовать в сторис. Вот только сигнала здесь нет — на месте привычной антенны в углу экрана мигает крестик. Шастун чувствует себя голым. Выпотрошенным. Вывернутым наизнанку. Одиноким до боли в сердце. Пусть даже позади него находится целая компания, и ребята уже начинают собирать палатки и складывать из камней кострище. Ощущения такие, будто ему снова семь лет, и родители выпихивают его в деревню к бабушке. Из всех развлечений — шумящая за поворотом река, пара потрепанных книг и люди, с которыми не хочется общаться. Антон оглядывается в поисках спасения, но вернуться домой из этой глуши кажется нереальным. Он обещает себе наблюдать за уезжающими, чтобы сорваться в город с первыми же попутчиками, и кивает в ответ на предложение Арса помочь разобрать вещи. — Умеешь ставить палатку? — спрашивает Арсений. Шаст по-дурацки хихикает, подавляя желание глупо пошутить. Новый знакомый выглядит как гребаный граф, и, конечно, ничего такого он не умеет. Откуда? Особам царских кровей не пристало заниматься физическим трудом. Так думает Антон, пока парень ловко вытаскивает палатку из потрепанного чехла и аккуратно вбивает в землю первый колышек. — Научить? — спрашивает Арс, заставляя Шастуна все-таки зайтись в приступе неконтролируемого смеха. Дружеское напоминание — не стоит судить людей по внешности. — Давай помогу. Палатка кажется не такой уж маленькой на вид, но Антон помнит, что Матвиенко собирался помочь им с жильем. При мысли о том, что все четверо окажутся в одном помещении, у Шаста сдавливает горло, и дышать становится тяжелее. Он никогда не замечал за собой приступов клаустрофобии, но сейчас… Он наклоняется и заглядывает внутрь, словно надеясь, что палатка, точно в сказке, окажется больше внутри, чем снаружи. Но чудес, как известно, не бывает. — Мы все будем спать здесь? — спрашивает Антон, покосившись на Арса, который таскает многочисленные пакеты с вином и пивом, и тут же получает в ответ изумленное: — А ты собираешься спать? Шастун не отвечает. Отходит к машине, чтобы захватить очередную порцию вещей — на этот раз это тяжелый рюкзак Позова. Сам Дима уже исчез куда-то, растворился в толпе, бросив Антона в одиночестве. Хотя… Лучше бы бросил в одиночестве, но вокруг собирается все больше людей, и Шастуну хочется бежать. Не зная, что делать, он кидает рюкзак рядом с палаткой и отходит в сторону. Багажник остается пустым, и теперь ему совершенно нечем заняться. Сколько здесь первокурсников, Антон не знает. Для того, чтобы это выяснить, нужно общаться с людьми, спрашивать, находиться в центре внимания… Это не то чтобы пугает, но и не вызывает особого интереса. Шастун — не социофоб, но и не звезда любой вечеринки. Люди постепенно расползаются по компаниям, и на широкой поляне образуются несколько широких кругов. Парень замечает Поза и Матвиенко, встает рядом, обозначив свою принадлежность к этой группе людей. За его спиной раздаются радостные вопли. Слышится плеск воды — должно быть, какой-то сумасшедший решился нырнуть в реку. Сам Антон мерзнет, укутавшись в надутую куртку, и может лишь недоуменно оглядываться на девушек в тонких майках. С определенного момента слово «отличаться» для него — ругательное, и Шаст отчаянно пытается понять, кто именно здесь не такой, как все. Как будто его могут загнобить даже за восприимчивость к холоду. Интерес появляется, когда Шастун понимает — все собираются не только пить. Нет, конечно, звон пивных бутылок то и дело доносится до него с разных концов поляны, но люди вокруг него не пьяны. Те, кто за рулем, ожидаемо воздерживаются от выпивки. Многие делают два-три глотка из пластиковых стаканов, которые передают по кругу, не заботясь о гигиене, но откровенно неадекватных алкоголиков поблизости не видно. Подобие культурной программы — нелепые игры, которые Антон никак не ожидал увидеть. И теперь, наблюдая, как какой-то парень расстилает поле для Твистера, ему хочется засмеяться в голос. Что за детский сад? Какое-то время Антон старательно изображает сноба. Стоит с бутылкой светлого нефильтрованного, косится на этих придурков, изгибающихся на земле в немыслимых позах, и сохраняет невозмутимое выражение лица. Но солнце светит удивительно ярко, а толпа за спиной Шастуна становится все больше. Игроки поделились на команды, и многим хочется понаблюдать за тем, кто выиграет — тем более, что проигравшие обещают выполнить любое желание. Антону кажется, что именно на части с желанием начнется невыносимый ад, но первую тройку проигравших отправляют искупаться в реке, а вторую — хором спеть дурацкую детскую песенку. Шаст не то чтобы разочарован, но остается в недоумении. Он почему-то считал студентов либо серьезными взрослыми людьми, либо пьяницами и наркоманами, и ожидал увидеть здесь какую-нибудь массовую оргию. Меж тем, это собрание напоминает ему скорее поход в детском лагере — шутки, игры, запеченная на огне картошка… Антон думает, что, возможно, даже сможет вписаться в эту компанию. Когда очередная девчонка, не удержав равновесия, валится на бок, он уже смеется вместе со всеми — и тут же подает пострадавшей руку. — Ну как ты? Он вздрагивает от голоса Димы, который, подкравшись сзади, шутливо пихает его локтем в бок. Антон мог бы даже разозлиться — какого черта Позов бросил его так надолго? — но только улыбается и кивает. — Нормально. Лучше, чем я думал, — и, подумав, спрашивает: — А ты куда пропал? Антону впервые кажется, что он не имеет права задавать такие вопросы. Они же не парочка, которая приехала вместе, а часть компании, где каждый вполне может заняться своими делами. И ему не хочется выглядеть ревнивым придурком. — Да так, заболтался о жизни с одним пареньком. Представляешь, сюда и аспирантов приглашают, — усмехается Дима. — Интересно, а симпатичных первокурсниц здесь не водится? Шаст, не удержавшись, закатывает глаза. Он только теперь замечает, что Дима, кажется, слегка выпил — его выдают и дрожащие колени, и нелепый игривый тон. Впрочем, Антон не собирается читать другу нотации. Он картинно обводит рукой вокруг: — Выбирай. Недостатка нет. Позов хихикает, как пьяная девица, отчаянно пытающаяся скрыть свое состояние от строгих родителей. — А ты как? Нашел себе какого-нибудь… Антону кажется, что он чувствует на себе десяток заинтересованных взглядов, но это, если оценить ситуацию объективно — ложь. Их разговор тонет в окружающем шуме и уж точно не интересует тех, кто стоит рядом, но Шаст все равно шипит и показательно закрывает другу рот ладонью. — Давай не сейчас, ладно? Оба молчат. Шаст воровато оглядывается, тщетно пытаясь выцепить из толпы хоть одно знакомое лицо, но даже те, кого он видел мельком, куда-то запропастились. Тем не менее, впервые за последний год Антон думает, что у него, возможно, что-то получится. Он уже оставил позади школу, где на него раз за разом обрушивались катастрофы, и семью, с которой не хочет иметь ничего общего. И теперь впереди маячит что-то, отдаленно похожее на радость. Во всяком случае, у него появилась надежда. Антон не умеет вливаться в коллектив. Но очень хочет этому научиться. Поэтому, когда позади них появляется Матвиенко, хватает Диму с Антоном за руки и тащит на поле для Твистера, Шаст не сопротивляется. Только трясет головой, словно сбрасывая привычное оцепенение, и по команде Арсения ставит левую ногу на красное. — Я не понимаю, это ведущий нам попался не очень, или просто рандом такая сука? — кряхтит через несколько минут Дима. Он стоит, изогнувшись в немыслимой позе, и, судя по вспотевшему лбу, отчаянно пытается не упасть. Антону не лучше — он почти встал на мостик, и у него чертовски сильно кружится голова. То ли от единственной выпитой бутылки пива, то ли от прилива крови — не важно. Поле, размеченное цветными кружками, заполнено народом и кажется слишком маленьким для шестерых человек. Вопреки правилам, они начинают ставить ноги и руки на уже занятые круги, потому что иначе просто невозможно. Поверх ноги Антона ложится ладонь очередного незнакомца, и внезапно такой контакт кажется ему слишком интимным, несмотря даже на массивные кроссовки. — А что сразу ведущий? — смеется Арсений. — Это все… Вот! — Он тычет пальцем в картонку с крутящейся стрелкой. — Антон, правую руку на желтое, пожалуйста. Шаст, все еще перевернутый буквально вверх ногами, отрывает правую руку от поля и пытается разглядеть, где здесь вообще находятся желтый цвет — но, не удержавшись, падает на спину, успевая выдавить из себя только емкое «Блять». Он бы разорался матом на всю эту гребаную поляну — но воздуха в легких отчаянно не хватает даже на шепот. Он чувствует, как где-то под задницей у него копошится чужая ладонь, и из последних сил приподнимается, освобождая невольного пленника. — Проиграли? — Позов косится на Арсения так, словно от него зависит вся их дальнейшая судьба, и тот только пожимает плечами в ответ. — Ну блин! Ребята со смехом разбредаются. Парень из команды соперников ободряюще хлопает Шастуна по колену, прежде чем скрыться из виду. Антон видит над собой лица: солнечная улыбка Арса убийственно контрастирует с нахмурившимся выражением лица Димы. Шаст хватает за руку каждого — и с кряхтением поднимается на ноги. — Какой гад меня сюда затащил? — стонет он, хотя всерьез рассердиться на Матвиенко, конечно, не может. — Я слишком стар для этого дерьма! Антон отшучивается, вот только спина все еще болит, а поясницу простреливает резкой болью при каждом неосторожном движении. Он отходит в сторону, чтобы дать дорогу новым игрокам, и улыбается в ответ на громкий выкрик Арсения: — Ну, кто станет моей следующей жертвой? Арсу он, пожалуй, даже немного завидует. Этот парень всегда выглядит так, будто находится на вершине волны — не хмурится, не грустит. Улыбка не сходит с его лица, и Шастуну кажется, что Арсений в принципе не знает слова «печаль». Будто этот парнишка — само воплощение радости. Светит так, что хочется зажмуриться, и все вокруг чувствуют его бешеную энергетику, тянутся, хотят быть ближе. А он щедро раздает эмоции в ответ. «Счастье для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженным…» К Арсению тянет, словно магнитом. И дело даже не в модельной внешности, не в шутках, которые, если честно, удаются далеко не всегда. Просто… Это такой тип людей. Антон — другой. Во всяком случае, сейчас. Его лимит социальных взаимодействий уже исчерпан, и он отходит в сторону, не желая демонстрировать всем вокруг свою кислую физиономию. Он не хочет дурацких вопросов в стиле «А что случилось?» и предложений повеселиться. Нет. Просто Шастун чувствует, что его собственная энергия кончается, и мечтает хоть минуту побыть в тишине, чтобы ее восполнить. Отсутствие интернета в этот момент ощущается особенно остро, потому что сбежать — некуда. Антон пропускает момент, когда людей становится настолько много, и теперь от них не скрыться. Не остается темных углов и неизведанных троп. Вздохнув, он прислоняется спиной к дереву, издалека наблюдая за тем, как Арсений ведет игру с очередной партией самоубийц — несмотря на нередкие травмы, желающих попробовать свои силы не становится меньше. И чем больше проходит времени, тем более пьяные игроки выходят на поле — и жалобные стоны раздаются все чаще. Антон достает телефон скорее по привычке. Открывает камеру, делает несколько фото окружающей обстановки. Не для блога — он не готов искушать судьбу, сообщая всему Инстаграму, что был здесь, — а для себя самого. Чтобы помнить, что бывает если не стопроцентно хорошо, то хотя бы не совсем плохо. Матвиенко и Позов снова исчезают из его поля зрения, но Антона это не так уж и сильно волнует. Он же не какая-нибудь истеричная девица, чтоб обижаться на то, что у Поза есть еще друзья. К тому же, типичное Димино «А че ты такой грустный?» с дальнейшей неприглядной рифмой — тоже диалог, который нужно поддерживать. Сумерки наступают незаметно. Солнечное небо становится серым и пасмурным, а потом — синеет, становясь все темнее. Ребята суетятся, расставляя по импровизированному лагерю небольшие электрические фонари. В их рассеянном свете банальная попойка на природе превращается в гребаную сказочную страну. В противоположных углах поляны вспыхивают два ярких всполоха — с одной стороны выставляют мангал и достают откуда-то маринованное мясо, с другой — подтягивают к кострищу огромные камни. Народ рассаживается на булыжники, а наиболее сообразительные тащат к костру привезенные с собой складные стулья. И образуется круг. Антон не выдерживает и присаживается на один из широких валунов, из-за которых, очевидно, и выбрали место для костра. Не потому, что хочет со всеми — просто ноги затекли, а в машину ему не попасть, ведь ключи остались у неуловимого Сережи. Ведь если бы можно было выбирать, Антон наверняка бы предпочел одиночество. Разве не так? Шастун замечает Арсения не сразу. Да, в общем-то, вообще не замечает — до тех пор, пока над поляной не разносятся первые аккорды. Тогда Шаст оборачивается — и с удивлением смотрит, как Арс лениво проводит ладонью по гитарным струнам. Ему кажется, что все присутствующие смотрят в одну точку — на лохматого паренька, который, глубоко вздохнув, начинает петь. Антон знает мелодию. Антон знает текст. Антон мог бы начать подпевать, как делает, в сущности, почти каждый. Ребята вопят во всю глотку, не стеснясь, даже если у кого-то нет ни слуха, ни голоса. Это не так уж и важно. Главное — ощущение единства, в котором в этот момент растворяются все собравшиеся. Ну точно гребаный детский лагерь. Шаст терпит еще какое-то время — а потом, когда Арсений затягивает «Би-2», не выдерживает и начинает вместе со всеми: — Я не вернусь… Так говорил когда-то… В горле зарождается приступ нервного смеха. Антон никак не может решить — насколько глупо видеть знак судьбы в банальной, но вовремя спетой песне? Ему кажется, что обращать внимание на такие вещи — удел наивных дурачков, но… Поверить все-таки хочется. Он ловит себя на мысли, что, несмотря на всю откровенность, не хочет написать об этом в блог. Он знает: хейтеры налетят, точно стервятники, и сожрут его приятные воспоминания с потрохами. Казалось бы, давно уже должен привыкнуть к чужому хамству и злости — но любить эту часть своей работы не получается. Когда вся толпа завывает очередной шедевр, на этот раз, кажется, Агаты Кристи, Антон замечает вдалеке невысокую фигуру Позова. Он идет к костру, спотыкаясь о корни, выступающие из земли на границе с лесной чащей. Дима держит за руку такую же миниатюрную девчонку и о чем-то мило болтает с парнем, который идет с ним буквально бок о бок. Шаст пытается нащупать внутри себя хоть какой-то негатив, инфантильную детскую ревность или обиду — но, на удивление, ситуация его не обижает. А если еще честнее — такого комфорта, как сейчас, он не испытывал довольно давно. Позов молча садится рядом, и Антон тоже не хочет начинать диалог. Только стучит ногой по земле, отбивая тяжелый ритм. Его руки сами собой ложатся на камень, а пальцы так и скачут, безуспешно пытаясь повторить движения рук Арса. Но парень явно творит какую-то магию, и Антон не может за ним уследить. — Наша палатка, если что, зеленая, — шепчет Дима в перерыве между песнями. Шастун улыбается. — Знаю. Это же я корячился и ее ставил, — беззлобно отвечает он, умолчав, что большую часть работы сделал Арсений. — Ну вдруг ты забыл… — Позов пожимает плечами, давая понять, что это не повод для конфликта. — Я ж о тебе забочусь, дурак. — Хорошо, мамочка. Антон кривит губы в неестественной улыбке, но оба знают, что он ценит эту заботу. Пусть даже Дима постоянно слышит в свой адрес глупые шутки, а сам Шаст ведет себя, как капризный ребенок, отказываясь признавать очевидное — но все-таки дружеское плечо, которое то и дело подставляет ему Дима, переоценить сложно. Это не просто школьный друг, сосед или менеджер по рекламе — это настоящая родственная душа. Если только такие существуют. — Вот был бы ты бабой, я бы на тебе женился, — усмехается Шастун. И в этой идиотской реплике — неумелое выражение признательности. — Серьезно, на собственной-то матери? Вообще совести нет?! — картинно ужасается в ответ Позов. И в этом идиотском ответе — ответная благодарность и желание поддержать. Оба все знают. Оба не привыкли лить сопли. Оба, пожалуй, друг друга любят, пусть даже исключительно по-дружески. — Я сейчас уже спать пойду, — произносит Дима. Антон сдерживается, чтоб не ответить едкое «Давно пора». — Надеюсь, не потеряешься. Хотя… — он на мгновение замолкает, как бы задумавшись. — Может, хоть так окажешься в постели с какой-нибудь знойной красоткой. — Придурок ты, Поз. Антон строит из себя обиженную принцессу, глупо шутит и отмахивается от намеков на его ориентацию, и внешне все выглядит как обычно. Но кажется, будто что-то изменилось — на другом конце планеты взмахнула крылом бабочка, а на его хрупкий, тщательно выстроенный мир, уже несется настоящее цунами. Должно быть, это обычные опасения вчерашнего школьника, вынужденного переехать в другой город, самостоятельно жить и обеспечивать себя. Но все нормально. Нормально. Да? Шаст пока что не находит ответа. Когда он в следующий раз достает телефон из кармана, время уже почти перевалило за полночь. Антон, пожалуй, даже удивлен — казалось бы, совсем недавно приехали, и вот уже промчался мимо целый день. Большинство ребят уже разбрелись по своим машинам или палаткам, а те, кто остались, делятся на небольшие группы и тихо переговариваются между собой. Шастун до боли, до ужаса одинок — и осознание этого бьет камнем по голове. Он, по сути, давно уже свыкся с этой мыслью — но теперь, когда у него есть шанс почувствовать себя частью чего-то, вновь оказаться в информационном вакууме очень… Пусто. Антон бредет куда-то, не разбирая дороги, и подсвечивает узкую тропинку под ногами экраном телефона, когда слышит где-то неподалеку робкий отзвук гитарных струн. — Тебе не говорили, что подсвечивать дорогу айфоном в криминальном районе — это плохая примета? Шаст понимает, что к нему обращается Арсений, за мгновение до того, как оборачивается и встречается с его хитрым взглядом. Арс как всегда улыбчив и весел, вот только не ясно, почему местная знаменитость и душа компании сидит, забившись в какие-то заросли, и караулит первокурсников по кустам. — А здесь разве криминальный район? Шаст тоже улыбается, неожиданно для себя. Он с трудом находит подходящее для своих чувств слово, и слово это — недоумение. Он, черт возьми, не понимает, как это возможно: Арсению стоит только раз улыбнуться, и вот уже чужая печаль исчезает без следа. А ведь фактически ничего не изменилось, и проблем меньше не стало, вот только… На душе как-то фантастически легко. Что за магия? — Ты знаешь район криминальнее подмосковного леса? Арс хлопает ладонью по месту рядом с собой, и Антон подходит ближе, не выпуская телефон из рук. Нащупав лежащее на земле бревно, садится на самый край и поворачивается к собеседнику. — Я вырос в Воронеже, салага. Что мне твой лес? — Ох, ну извините, пожалуйста. Для нас, петербуржцев, нет ничего хуже Подмосковья. Антону хочется спросить очень многое. Например, как так вышло, что Арс переехал из Питера в Москву? Как у него получается светить ярче гребаной лампочки? Не устает ли он от толпы, которую неизменно собирает вокруг себя? Да что уж там, Шастуна мучают и более тривиальные вопросы. Он даже не знает, сколько Арсению лет и на каком именно факультете он учится. Антон с удивлением нащупывает в глубине своей зачерствевшей души интерес. Банальный интерес к личности другого человека. Как же давно с ним этого не случалось! Антон, вообще-то, зарекся верить людям и впускает новичков в свою жизнь осторожно и нехотя. Но теперь хочет вывалить всю свою биографию на почти незнакомого человека. Почему так? Его инстинкта самосохранения хватает на то, чтобы держать этот интерес при себе. Он ничем не выдает своих чувств. Милашка Антон, который не умеет врать и на чьем лице написаны все эмоции до последнего — устаревшая модель, сломанная и выброшенная на свалку. Новая версия Антона замечательно умеет притворяться, это и спасает. Тем не менее, что-то мешает ему встать и уйти, оставив Арсения наедине со своими мыслями. На секунду он думает, что Арс в глубине души чертовски одинок. А еще через мгновение — что не стоит поддаваться лирике, даже если ситуация располагает. Они сидят вместе какое-то время, не соприкасаясь и кончиками пальцев, и смотрят в одном направлении — вдаль, где на поверхности воды плавает отражение почти полной луны. А потом Арсений встает и, неуклюже размявшись, уходит в сторону лагеря, не сказав ни слова.