Мальчики не плачут

Верхний этаж, запирается в ванной: "Мама и папа, простите, я странный, Влюбился, не было ни ночи, где не снился Тот кудрявый парень, что глумился" От его ботинка рана - Сложно любить своего хулигана. ---------------- Драко думает, что он странный, и это касается не только некоторых широко и позорно известных фактов. Он любит собирать засохшие кленовые листья в яркие пышные букеты, любит бегать по долинам и лесам, закинув на плечо потрёпанный рюкзак, любит проводить по волнистой речной ряби самыми кончиками пальцев, собирая на них опавшие берёзовые серёжки. Он любит рисовать, делать быстрые зарисовки мимолётных эмоций, любит тщательно выстроенные геометрические «города будущего», любит рисовать своих кумиров, выдуманных друзей – за неимением реальных, – любит делать наброски городских зданий, акварельных рассветов на восьмом этаже и пастельных закатных бликов на смятой простыни. А вот одноклассников Драко не любит – они какие-то озлобленные, забитые, и оттого – глумливые, нахальные и задиристые. Драко старается сливаться с толпой, но его всё равно находят, выставляют, как изуродованный музейный экспонат, на всеобщее обозрение, издеваются, смеются, презрительно фыркают. Драко не боится их, страх ушёл ещё год назад – с первым полетевшим в него кулаком, с первым ругательством, брошенным в спину на перемене, с первым радужным значком на рюкзаке, с первым гневным взглядом главного врага. Драко никогда и никому не говорит, но рисование и вся это экологично-природная чушь – не единственное, что он любит. Ещё он любит одного придурка по имени Гарри, даже если при встрече Драко, кривясь, бросает холодное, будто пощёчина «Поттер», но в голове – только так, наедине с собой – только Гарри. Такое вот простое «Гарри», на выдохе, сидя на подоконнике и пытаясь безуспешно вникнуть в картинки в учебнике, а не в голове. «Гарри», наблюдая, как с бананового тоста медленно стекает прозрачная капелька мёда, падая на тарелку и собираясь маленькой янтарной лужицей. «Гарри», пропуская сквозь пальцы тонкую осоку, оставляющую на ладонях маленькие незаметные порезы, так сильно отличающиеся от тех огромных тёмных отметин, которыми награждает его ботинок Гарри за гаражами. «Гарри», вытирая капельку крови с подбородка и стараясь не смотреть в зелёные глаза, где нет места его душевным страданиям. «Гарри», так тихо-тихо, на кончиках дрожащих от наслаждения ресниц, зажимая себе рот рукой, чтобы родители не услышали – мама и папа, простите, я странный. «Гарри», крича так отчаянно, так болезненно, разбивая в кровь костяшки о пыльную стену заброшенной стройки где-то на окраине города, крича до сорванных связок, до вспухших вен, но только не плача, ведь Гарри говорит, что мальчики не плачут. Драко не боится кулаков, он стоит спокойно, как кукла, терпит, да и терпеть-то особо не приходится – болевой порог у него, спасибо Гарри, высокий. Мальчики не плачут, говорит Гарри, и Драко верит ему, не может не верить, привык верить. Не боится Драко и ненависти Гарри: он к ней привык, Гарри к нему неравнодушен, пусть и не в том ключе, в котором ему бы хотелось, но ведь что угодно лучше безразличия, верно? Ведь верно же?.. Драко не ищет себе друзей, они ему не нужны. Он не социофоб, он работает на двух работах, пока учится, чтобы не зависеть от родителей, чтобы иметь возможность перевестись в другую школу куда-нибудь в другой город, подальше от Гарри и от своих нелепых чувств, слишком сложных для разболевшегося любовью Драко. Сложно любить своего хулигана. ---------------- В результате Драко, понятное дело, никуда не переводится. Родители слышать ничего не хотят про Гарри, почти силой заставляют найти себе девушку, на что Драко хлопает дверью первый раз за всю свою жизнь. Он отчаивается найти смысл своего существования. Истерит, кидает в стену разлетающиеся вдребезги вазы с кленовыми листьями, рвёт и режет затупившимся канцелярским ножом старые рисунки, садистски медленно проводит лезвием по акварели, разводами образующей лицо Гарри. Проводит им же по запястью – это их единственный способ соединения. Гарри бы, наверное, захотел послушать сказочку про такого вот изуродованного жизнью Драко, про такого беспомощного и больного, с криво повязанным шарфом, с расстёгнутой курткой, с алым на подбородке. Такого вот Драко, стоящего сейчас на крыше высотки с кровью на запястьях и обрывками рисунков, зажатыми в кулак. Драко наслаждается, почти наслаждается сильным, терпким ветром, раскидывает руки в стороны, и мощный ветер сбивает с них капельки крови, унося вдаль живую, тёплую частичку Драко. Он был бы счастлив полететь весь следом, распасться на маленькие частички, убить в себе эти чувства к тому, кто его ненавидит. Драко спокоен внешне, напевает фальшиво Титаник и чувствует себя долбаной Розой, только вот Джек его не утонет и, тем более, не подойдёт сейчас вот сзади, чтобы обхватить сильными руками и спрятать от всего мира. ---------------- Он подходит. Драко уже давно не в Титанике мыслями, он должен это всё закончить, чтобы не мучать себя ещё больше, чтобы не признаваться по ночам и в сумерках в любви образу в своей голове, чтобы эта его больная любовь рассеялась на ветру, как мелкий снег, как тонкие закатные лучи. Драко не страшно, у него нет страха, помните, почему? Страх ушёл с первым ударом… Крик сзади всё-таки заставляет оглянуться, Драко уверен, что сначала уведёт человека отсюда, уверит, что никакого суицида, он тут рисует вообще, видите эти клочки портрета с потёками крови на них? Это моё сердце пролилось на бумагу аляповатыми грубыми пятнами. Драко думает, что надо бы их кистью растереть, а то контуры слишком грубые. Он уведёт человека, чтобы последняя его мысль была не о психике несчастного, ненароком наткнувшегося на суицид, а о Гарри. Драко натягивает улыбку и оглядывается. - Я не собираюсь покончить с собой, я тут просто рису… Гарри. Поттер смотрит на него так жутко, что Драко сначала хочется спрыгнуть прямо вот сейчас, на его глазах, чтобы видел, что он наделал своими кулаками и хлёсткими словами. Впрочем, он это сделает, но сначала – немного пафоса, Драко всегда был склонен к такому. - О, посмотри-ка, Гарри, ты заставляешь меня прыгать с многоэтажки. Как же так, Гарри? – издевательски протягивает он, даже не пытаясь выглядеть равнодушно или раздражённо. - Что? – тупо произносит Поттер, и Драко же не дурак, ну, видит, как тот подбирается ближе, чёртов герой. - Это из-за тебя, - голос у Драко сел совсем, тут, наверху, ветер сильный. – Тебя нельзя не любить, хоть ты и придурок, хоть ты меня и бьёшь, хоть ты меня и ненавидишь. И любить тебя нельзя, потому что ты придурок, который меня бьёт и ненавидит. Знаешь к чему приводит столкновение таких вот противоположностей? К взрыву. Или, к примеру, к телу, разбитому в лепёшку с такой-то высоты! – Драко почти издевается, тон у него даже едва слышно насмешливый, но в глазах у него такая боль, что глаза режет сильнее, чем осока мелкими листиками по ладоням, сильнее старого ножика по запястьям. - Драко, послушай… - Нет уж, Гарри, я уже слушал тебя, и довольно долго. К чему это привело? Ты видишь, к чему привели твои слова, Гарри? Если хочешь посмеяться со своими друзьями, можешь всем рассказать, как сильно я в тебя влюблён… был. - Не был! – отчаянно кричит Гарри, и у него во взгляде что-то такое… ну, такое, понимаете? Странное. - Был, - спокойно возражает Драко, пока глаза щиплет. – Я, знаешь ли, хочу плакать, - выходит даже капризно, Гарри удивлённо приоткрывает рот, силясь что-то сказать, но Драко не даёт: - Но мальчики не плачут, да, Гарри? - Ты не мальчик, ты ангел. Драко застывает на миг, потому что эти слова… те, о которых он мечтает с первого класса, но они сказаны для того, чтобы на совести Гарри не было самоубийства пидорского отброса, и Драко не верит, первый раз в жизни не верит Гарри. - Не верю, Гарри, не верю. Я верю, когда ты говоришь, что ненавидишь, что мальчики не плачут, что я мерзкий и больной, я к этому привык, и я верю. А это… ты не будешь виноват в том, что я это сделаю, я могу даже… Слушай, я тебе напишу записку, что типа никого в моей… в моём суициде не винить, окей? Дай только ручку, у меня тут вот бумажка есть… Драко поднимает руку с обрывком к глазам, и вдруг, сам не ожидая, обхватывает себя руками, зажмуривается крепко-крепко, а по щекам начинают ползти тонкие струйки слёз, совсем не романтичные и не эстетичные, а какие-то больные и вымученные, почти не заметные для постороннего глаза. - Прости, Гарри, - хрипит Драко, не в силах разжать кулаки на своих плечах, не в силах разорвать окаменелые мышцы. – Прости… ты всегда говорил, что мальчики не плачут. Драко не открывает глаз, он уверен, что Гарри оставил попытки подойти, ведь Драко же сказал ему не винить себя, так что нечего и думать, что Гарри есть до него дело ещё. Он делает маленький шаг назад, нащупывая пяткой край обрыва до самой земли. Живот скручивает приступом страха, но он давит это в себе, ведь страх ушёл с первым ударом… Гарри дёргает его на себя от края, и Драко орёт так громко, что космос слышит его боль. Хоть бы на них сейчас упал метеорит. Драко больно не физически, ему больно куда сильнее, ему так больно, что, кажется, его сердце не выдержит такого шока. - Плачь, малыш, плачь… - шепчет Гарри над ухом, зарываясь одной рукой в волосы, а второй вцепляясь в спину как краб клешнёй, делая Драко неизмеримо больнее. – Плачь, хороший мой. Ты не мальчик, ты ангел. А мальчики, и правда, не плачут. Когда боль немного уходит, отпуская окаменелые намертво мышцы, Драко поднимает глаза на Гарри. Тот не плачет, хотя в его глазах и стоят слёзы. Драко парализует снова, а он не может даже рта открыть, и Гарри проводит по его скуле большим пальцем, не отпуская его лица, и Драко, кажется, лучше бы умер полчаса назад, чем вот сейчас так медленно пытать себя. Ему всё ещё больно, но это иначе. - Я люблю тебя, - говорит Гарри, и Драко – ну чёрт, он же глючный! – не верит в эту чушь. Он смеётся в лицо Гарри, и сейчас это – «Гарри», сожалея, что не покончил с собой. - Отлично, - хрипит Драко, голос он, вроде бы, сорвал. – Теперь у тебя есть ещё больше поводов смеяться с твоими друзьями, как я чуть не попался на эти твои слова. - А не дал покончить с собой я тебе тоже для того, чтобы смеяться? – чуть раздражённо и чуть более привычно говорит Гарри. - Так тебе же скучно будет, если не будет кого-то вроде меня – больного и мерзкого, кого можно бить. - Дай мне шанс доказать тебе, Драко! – слегка отчаянно шепчет Гарри. – Я… чёрт, я такой мудак, я только сегодня понял, что ты меня… я думал, что ты меня ненавидишь, потому и задирал, чтобы хоть как-то твоё внимание на себя обратить… А сегодня ты тетрадь забыл в ящике в парте, там, где рисунки, ну, со мной… я… не знал, Драко… Драко не хочется думать, что с его крышей не все в порядке, но факты говорят об обратном, а как иначе объяснить то, что он делает? Губы у Гарри мягкие, совсем не пацанские, и поцелуй не вызывает бабочек в животе или подкошенных коленей – потому что они сидят, - но он делает Драко неизмеримо лучше – он даёт, наконец-то ощущение смысла, или как там его, жизни. Он делает больно, больно в груди, потому что сердце слишком быстро бьётся, больно во рту, потому что Гарри ему, вроде бы, губу прокусил, больно там, где рука Гарри слишком сильно цепляется за волосы – чёртова клешня долбаного краба. А ещё больно глазам, потому что Драко по старой привычке пытается сдерживать слёзы. - Этому-то веришь? – отрывается от него Гарри и продолжает гладить его лицо дрожащими пальцами, а зрачки у него такие большие, что, можно подумать, глаза-то и вовсе чёрные. Драко задумчиво и рассеянно смотрит на край крыши. Он откуда-то знает, что Гарри больше нечего сказать, что он держать не станет. Драко вспоминает заманчивые ощущения расплывшейся по ветру капельки крови, нервно трёт запястья, заставляя Гарри поражённо вздохнуть от этого жутковатого зрелища, и… - Я тебе всегда верю, Гарри, - говорит он так, будто говорит это тысячу раз в день. И отворачивается от края, делая выбор в пользу Гарри. Гарри зацеловывает запястья, вымаливая прощение, проводит пальцами по солёным дорожкам, собирая их, целует дрожащие губы, от холода, а не от страха. Страх ушёл с первым касанием, с первым признанием на крыше высотки, с первым кулаком, впечатавшимся в морду нахала, который посмел обозвать Драко, с первым лучом акварельного солнца на смятых простынях их комнаты, с первым…