Aimer

      Каждый в своей жизни переживает хотя бы один момент, когда совесть ведёт борьбу с желаниями. Когда изнутри скребёт что-то мерзкое, проходясь своими когтями по всем больным точкам, оставляя в смятении и полной прострации. В голове роем множество «а если?», но ты понимаешь, что ни одно из «если» не пройдёт бесследно. Кому-нибудь всё равно будет больно.       Можно находить себе сотни оправданий, чем и занимается сейчас Намджун, сидя в своём кабинете и обхватив руками голову. Сколько бы он ни отбивался этим утром от навязчивых мыслей, всё равно в памяти всплывал образ омеги с соблазнительной улыбкой и не менее соблазнительной фигурой.       Намджун за годы брака ни разу не испытывал интерес к другим омегам, из-за чего сейчас чувствует диссонанс. Он пытается представить, что чувствуют альфы, изменяющие своим мужьям на постоянной основе, и не может уложить это в голове. Что движет ими? Простая похоть, недовольство браком или, может быть, просто гулящая натура? В его семье всегда были уют и стабильность. Намджун никогда не испытывал ничего даже отдалённо напоминающего неудовлетворенность в семейной жизни. Никогда он не мог представить для себя лучшего омегу, чем Сокджин. Они знакомы почти всю жизнь, и Намджун вряд ли мог бы подумать о ком-то ещё, когда есть он, родной, преданный, любящий и заботливый, подаривший ему замечательного сына.       Только почему тогда сейчас перед глазами другой омега? Снова ослепительно улыбается, готовит ему кофе, и в этот раз Намджун не отказывается от свежей сдобы, занимая столик в пустом кафе.       Из-за сильной непогоды, которая задержалась в Сеуле на всю рабочую неделю, поток посетителей в пекарне уменьшился. Офисные работники предпочитают не покидать рабочих мест даже в обеденный перерыв, пользуясь доставкой. Чимин по этому поводу не расстраивается, занимаясь другими делами кофейни, которые обычно брал на дом или делал на скорую руку между обслуживанием покупателей. Сегодня же день тянулся неторопливо. Чимин, надев под фирменный фартук свитер потеплее, устроился за прилавком на своём высоком стуле, попивая горячий какао, который сварил сам себе, и считал смету. У Чонгука сегодня тренировка допоздна, поэтому сына в кафе он не ждёт, да и работы для него сегодня почти нет. В пекарню за первую половину дня заглянуло едва ли человек пятнадцать. Однако, когда обеденное время подходит к концу, в пекарню заходит альфа, с которым Чимин познакомился в начале недели. Намджун улыбается, заказывает кофе и пирог, и Чимин обещает принести ему заказ прямо за столик. Намджун усаживается у окна.       Чимин, словно заведённый, крутится между кофе-машиной, кассой и витриной, собирая заказ на поднос. Всё это занимает у него минимум времени, и Намджун не успевает вдоволь насладиться наблюдением за ним.       — Может, составите мне компанию? Посетителей всё равно нет, — предлагает Намджун.       — Я с удовольствием, — кивает Чимин. — Сейчас только заберу свою кружку.       Чимин уходит снова к стойке, забирает с неё недопитый какао, который уже слегка поостыл, кладёт на блюдце тарталетку и возвращается к альфе, усаживаясь напротив.       — Можем перейти на «ты», если нет возражений, — Намджун отпивает горячий кофе и вдыхает насыщенный аромат. С запахом Чимина он сочетается идеально.       — Не против, — опускает взгляд в кружку Чимин, пряча улыбку. — Ты работаешь где-то рядом, да?       — Да, буквально через квартал, в офисе телеканала.       Чимин не уточняет, кем работает альфа, хотя и без этого понимает, что далеко не рядовым сотрудником. Дорогие часы, костюм и обувь явно указывают на достаток куда выше среднего. Но Чимина его финансовое положение мало интересует, он никогда не брал у своих мужчин денег (не считая бывшего мужа, но то был семейный бюджет) и никогда не был нахлебником. Сейчас он видит перед собой интересного альфу: уверенного в себе, статного, сексуального в своей зрелости, но при этом есть в нём какая-то мягкость. Чимин прикидывает, что Намджуну ближе к сорока. Скорее всего, он старше омеги года на три-четыре, и его это устраивает. Давно прошёл возраст, когда его привлекали мальчики помоложе, которыми он увлекался после развода. Но тогда ему и самому было немного за двадцать, и когда же ещё вкушать молодые горячие тела? Сейчас он сам воспитывает парня, альфу, и в качестве любовников предпочитает ровесников или мужчин старше. Молодых людей до тридцати он и вовсе теперь воспринимает как детей. Интересно, есть ли у Намджуна дети?       — И никогда раньше у нас не бывал! Многие сотрудники канала к нам заходят!       — Теперь буду ходить только к тебе, — обещает альфа. — У тебя есть сменщик? По каким дням ты работаешь?       — Я без сменщика работаю. По выходным и иногда по вечерам сын помогает.       — Значит, у тебя есть семья? Ты замужем?       — У меня только сын. Я в разводе, — улыбается Чимин. — А у тебя?       — Муж и взрослый сын.       — М-м… — протягивает Чимин и допивает свой какао.       С женатыми мужчинами Чимин не встречается из принципа. Он против измен и всегда за честность. Гулящий альфа не может называться альфой. Так считает омега. Обманывать низко, аморально и отвратительно.       — Твой сын, значит, тоже уже взрослый, если помогает тебе с кафе?       — Ему пятнадцать, он у меня самостоятельный альфа. А сколько лет твоему?       — Мой постарше, ему скоро двадцать один. Омега.       У Намджуна звонит мобильный, и он извиняется перед Чимином, отвечая на звонок. Чимин в это время убирает посуду со стола.       — Да?       — Джун, ну где тебя носит? — интересуется Юнги на другом конце.       — Уже иду. Что случилось?       — Акционеры уже в конференц-зале, только тебя ждём.       — Иду. Раздай им папки пока.       Юнги ещё раз напоминает, чтобы тот поторопился, и Намджун скидывает звонок. Сунув телефон в карман, альфа идёт к стойке, за которую снова ушёл Чимин, и вынимает портмоне. Отсчитав купюры, он кладёт их на стойку.       — Спасибо за компанию, Чимин. Увидимся на следующей неделе, — улыбается он, и Чимин невольно тоже отвечает улыбкой, хоть и не собирался кокетничать с женатым альфой. Когда Намджун выходит из пекарни, Чимин пересчитывает оставленные Намджуном деньги. Их оказывается достаточно, чтобы заплатить за двоих. Это, видимо, Намджун и сделал.

***

      Субботним вечером к Кимам на ужин, как и договаривались, приезжает Юнги. Тэхён встречает крёстного на крыльце, пока Намджун помогает Сокджину накрыть стол.       — В одной футболке под дождём! — ругает Тэхёна Юнги, выходя из такси и в несколько шагов преодолевая расстояние до крыльца, пока не успел промокнуть.       — Тут козырёк! — улыбается Тэхён, обнимая крёстного за шею. — Привет!       — Привет, — целует его в висок Юнги. — Как будто сто лет не виделись.       — Да я так устаю на этих съёмках, что даже нет сил к тебе подняться! Этих накрась, этим подправь… столько беготни по павильону!       — Да знаю я, рассказываешь, — смеётся Юнги, скидывая кроссовки и вешая пальто на вешалку.       Из кухни выходит Сокджин, счастливо улыбаясь. С Юнги им видеться удаётся не так часто, и омега скучает, ведь Юнги для него такой же близкий друг, каким был Намджун, пока они не стали парой. С Юнги он точно так же вместе с самого первого класса школы, и с тех пор они не разлучались. Вместе закончили школу, потом университет, хоть и на разных факультетах, потом вместе работали, пока Сокджин не сменил деятельность.       — Юнги! — Сокджин крепко обнимает друга, кутаясь в уютном аромате имбиря и мёда. — Тебя пока не позовёшь, сам ни за что не придёшь!       — Ну, что я тут вам мешать буду, — улыбается Юнги, пока Тэхён тянет его за руку на кухню.       — Шутник, — криво улыбается ему Джин.       — О, я смотрю, меня ждали, — облизывается Юнги, замечая на столе свои любимые блюда.       — Я, между прочим, помогал! — доводит до сведения крёстного Тэхён и усаживается рядом.       Сокджин всё ещё суетится между столом и рабочей частью кухни, будто они зарубежного посла принимают, а не Юнги, который в их доме уже давно не гость, а член семьи. Намджун слегка хмурится, прося Джина успокоиться и присоединиться ко всем за столом. По бокалам уже разлито вино, все ждут только омегу, а он всё крутится.       — Джин, — настойчивее зовёт Намджун.       — Сейчас, забыл салфетки поставить! Куда же я их убрал?       Дотошный Джин принимается рыться по шкафчикам, ища новую упаковку с салфетками. Намджун начинает раздражаться, усиленно стараясь скрыть сменившееся настроение.       — Сокджин, пожалуйста, сядь за стол, — немного резче, чем хотел, говорит Намджун. — Черт с ними, с салфетками.       Юнги и Тэхён переглядываются.       — Нашёл! — виновато улыбается Джин, ставя на стол подставку с салфетками и занимая стул рядом с мужем.       — Давайте уже поужинаем, — Намджун поднимает бокал вина, делая глоток, и Юнги завязывает непринуждённую беседу.       Крёстный Тэхёна нахваливает их с Сокджином стряпню, обещает забегать почаще, и разговор постепенно сводится к телеканалу и работе. Сокджин слушает с удовольствием, Тэхён успевает вставлять своё слово, смеша Юнги и папу. Намджун снова уходит в свои мысли, разглядывая мужа, сына, друга.       История этих субботних вечеров тянется ещё из их юности. На первом таком вечере Намджун с Сокджином после нескольких месяцев брака объявили Юнги, что ждут пополнение. На следующем Юнги показали чёрно-белый снимок будущего крестника. Потом были ужины по поводу рождения Тэхёна, покупки акций тогда ещё совсем маленького канала, первые успехи, выкуп остальных долей бизнеса… Последние же годы они собирались просто так, без поводов. Субботние вечера сводились к обсуждению последних новостей, стали обыденными и начинали надоедать. Намджун больше не чувствовал никакого нежного трепета, находясь в компании самых близких людей. Суета Сокджина стала раздражать. Омега всегда был ответственным и дотошным, возможно, иногда слишком, но раньше Намджун не обращал на это внимания. Это его Сокджин, он всегда был таким, таким и останется: замороченным, обо всём переживающим, но при этом спокойным и размеренным, немного флегматичным. Но сейчас это всё кажется таким опостылевшим. Из года в год в их доме происходит одно и то же. Семейные завтраки, субботние ужины. Отпуск раз в год на морском побережье. Секс дважды в неделю (а то и реже) в одних и тех же позах. Короткий неглубокий поцелуй перед сном. Единственное, что меняется, вернее, кто — это Тэхён. Сын расцветает, по-прежнему наполняя их дом солнцем и лёгким нежным ароматом роз, миндаля и молока. Но Тэхён, вероятно, не долго ещё будет с ними жить. Не за горами момент, когда ребёнок окончательно сепарируется, став совсем самостоятельным и независимым, и покинет родительский дом. Намджун и Сокджин увязнут в рутине, каждодневно терпя старые привычки и уставшие лица друг друга. Быть может, хорошо, что они не родили ещё одного ребёнка. Намджуну было бы сейчас сложнее.       Но, может, этот ребёнок спас бы их брак? Не позволил бы Намджуну задуматься об уходе?       За этими думами проходит весь ужин, во время которого Намджун непривычно молчалив, хотя обычно разговаривает едва ли меньше Тэхёна. Сокджин с сыном убирают со стола. Альфы, перейдя на виски со льдом, удаляются на крытую террасу. Дождь немного успокоился, позволяя подышать свежим влажным воздухом и выкурить по сигарете.       Курит Намджун так же задумчиво. Размышляет, стоит ли завтра заглянуть в пекарню, ведь всё равно будет заезжать на работу во второй половине дня. Увидеть Чимина ужасно хочется. Ещё больше хочется пригласить его на свидание, поцеловать. Губы омеги из пекарни ему скоро во снах сниться будут, и Намджун вряд ли успокоится, пока не попробует их на вкус.       — У вас с Джином всё хорошо? — тихо спрашивает Юнги.       Он никогда раньше не видел, чтобы Намджун разговаривал с Сокджином, повышая голос, тем более, по такой ерунде. Тем более, не наедине. У них, конечно, были и кризисы, и ссоры, как у любой женатой пары. Но никогда ещё Юнги не видел в Намджуне раздражения.       Намджун молчит, делая ещё затяжку. Друг, слишком хорошо знающий и его, и Сокджина, слишком проницателен. Да наверное и у Намджуна всё на лице написано. Недельные размышления о другом омеге не прошли бесследно, оставили свои грязные следы и пустили корни.       — Я кое-кого встретил, — как обухом по голове. — Омегу.       Юнги распахивает глаза, поворачиваясь к Намджуну и вынимая сигарету изо рта. Намджун молчит, смотря прямо в глаза, ожидая реакции, но у Юнги словно все мысли стёрлись. Хочется думать, что друг шутит, но тот абсолютно серьёзен.       — Я сделаю вид, что этого не слышал. А ты выбрось дерьмо из башки, — Юнги сплёвывает, тушит сигарету и, выбросив окурок, уходит обратно в дом.       Более отвратительного вечера Юнги отродясь не помнит. Паршиво настолько, что даже смотреть в глаза Сокджину нет сил. Он вызывает себе такси, спешно прощается, целует растерянного Тэхёна в лоб и уходит. Уже в машине он устало трёт лицо, не понимая, что с этим миром не так.       Отношения Намджуна и Сокджина развивались у него на глазах, ведь их всегда было трое, трое лучших друзей. Он помнит всё: и как воодушевлённо маленький Намджун сказал, что Сокджин, их одноклассник — его омега. И как довольно похвастался первым поцелуем, и смущённо поведал о проведённой вместе течке. Помнит, как тщательно они с Намджуном планировали предложение и как смеялся он сам, когда Сокджин расплакался, стоя посреди их университетских друзей с новеньким кольцом на пальце. Помнит, как Намджун завязывал Сокджину шнурки, когда живот вырос совсем большим и омеге сложнее стало справляться с обычными каждодневными делами. Помнит, как Джун заботливо кутал мужа в тёплый пуховик, когда они втроём шли смотреть на рождественскую ель, на улице снегопад, они юные и счастливые, а Сокджину со дня на день рожать.       А Намджун всё это помнит? Юнги кажется, что нет. Иначе как можно закрыть глаза на всё, что их с Джином связывает? Как можно наплевать, предать воспоминания, предать любимого человека? Ведь это даже не двадцать два года брака, это почти вся жизнь! Долгая, счастливая жизнь! Или, быть может, только Юнги их жизнь казалась счастливой? Может, всё было вовсе не так? Юнги чего-то не знает? Не знает того, что происходило за закрытыми дверьми их дома? Иначе он не может объяснить поведение друга.       Иногда он думает, как сложилась бы его жизнь, если бы он не лишился своего омеги в раннем возрасте. Какую семью они бы создали, какой бы купили дом, завели бы собаку или кота, сколько детей бы родили? Юнги не знает ответы на эти вопросы, но знает точно, что это было бы навсегда. Со своим омегой он бы всё что угодно преодолел. Как жаль, что он его почти не помнит.       После мыслей об истинности Юнги становится ещё гаже. Появляется злость. Юнги злится. На Намджуна, на себя, на жизнь. Ему совершенно не нравится то положение, в которое ставит его Намджун своим признанием. Как теперь ему общаться с Сокджином? Общаться, зная что-то, что разбило бы его сердце, раздавило его. Но и молчать — разве это не предательство тоже?       А Тэхён? Как ему улыбаться крестнику, утаивая то, что касается его родителей, его семьи? Улыбаться, зная, что хрупкое счастье и спокойствие ребёнка пошатнётся в любой момент. Юнги заранее знает, как болезненно воспримет всё Тэхён, если раскроется то, что пока ещё скрывает Намджун.       Юнги пытается прикинуть, как давно всё это продолжается. От Намджуна никогда не пахнет посторонними омегами, да и с работы он едет всегда домой. Сокджин никогда не выглядит несчастным, а значит точно ни о чём не догадывается. Это Юнги знает наверняка, ведь знает Джина как облупленного, и притворяться омега совершенно не умеет, все чувства наружу. Когда же Намджун успел кого-то «повстречать»? Юнги пытается перебрать в голове всех омег, которые появлялись рядом с Джуном, но ни одного из них заподозрить не может. Стало быть, это кто-то не из компании?

***

      Намджун заходит в спальню, когда Джин уже в постели, читает книгу, надвинув на переносицу очки и подложив подушку под спину. Свет от ночника мягко ложится на его чуть загорелую кожу и тускло освещает книгу.       — И так уже совсем зрение испортил, — причитает альфа, ложась рядом.       — Не бурчи, — улыбается Сокджин, откладывая книгу.       Выключив торшер, омега двигается к Намджуну поближе и забирается ладонью под футболку, оглаживая подтянутый живот и скользя вверх, желая избавить мужа от одежды и заняться чем-то интереснее, нежели чтение книги на ночь.       Секс при выключенном свете, разумеется.       Когда пальцы Джина, огладив грудь и живот, спускаются ниже, к резинке пижамных штанов, Намджун его останавливает.       — Давай спать?       — Спать? — немного удивлённо повторяет омега.       Получив отказ, Джин чувствует растерянность. Ещё ни разу Намджун вот так, без причины, не отказывался от секса. Обычно инициатором выступал как раз альфа, и это Джин мог отказаться, сославшись на усталость, отсутствие настроения или плохое самочувствие. Намджун не раз говорил ему, что хотел бы, чтобы омега проявлял инициативу, был смелее. И вот он, Сокджин, настроенный на секс, ласкает мужа тёплыми пальцами под футболкой, но тот не разделяет его желания.       Джин смущённо убирает руку, словно отказ он получил не от любимого, с которым больше двадцати лет делит постель, а от незнакомца.       — Спи, — небрежно бросает Намджун, поворачиваясь спиной.       Да, Намджун не хочет мужа, не хочет этого секса на ощупь под одеялом, не хочет сдерживаться и слушать такие же сдержанные стоны («тише, сын спит в соседней комнате»), не хочет засыпать, сменив три заезженные позы и подождав, когда спадёт бесполезный узел, который кроме ещё парочки оргазмов больше ничего не способен им подарить. Намджун не хочет.       Намджун хочет Чимина.