Идти дальше

Еще даже не обед, а большой начальник Кацуки Бакуго уже почти разбил рабочий телефон. И каждый раз с губ альфы срывается одно и то же слово: «Здо́рово». Потому что из динамика летят одни и те же вопросы. Ничего страшного, он ожидал нечто подобное. Все-таки… Вот черт. Свой кабинет вовсе не означает абсолютный покой. Стоило только по офису разнестись вести о том, что Кацуки прибыл на рабочее место, как тут же в его обитель залетели Авасе и Камакири. Парочка принялась в шутку лупасить своего коллегу и бывшего соседа по кабинету, наперебой глаголя поздравления и восторгаясь своим боссом. – Ну? – хором выкрикнули парни, отходя в сторонку. – Что? – непонимающе уставился на идиотов альфа. – Кто? – Мальчик, – гордо выдохнул Бакуго, вставая с кресла. – Это мы и так уже знаем! – возмутился Тогару. Почесав затылок, Кацуки прикинул все последствия своего ответа и понял, что скрывать все равно бессмысленно. – Омега. – Есть! – Авасе упал на колено и изобразил рукой передергивание затвора. – Да! В яблочко! – Ты ставку, что ли, делал? – усмехнулся Бакуго. – Нет, но… – замешкался Йосецу. – Блин, а и правда, надо было поспорить с кем-нибудь… Но неважно уже! Омега – это же так здорово! – А ты-то чему так радуешься? – Камакири уселся на один из заваленных бумагами столов в кабинете. – Так я ж теперь с Бакуго породниться могу. У меня сын-альфа всего на два года старше.– Йосецу перевел взгляд на коллегу. – Прикинь, как будет круто, если наши дети поженятся? Мы ж одной семьей станем! – Ага, щас! – издевательски закатив глаза, запротестовал Кацуки. – Обломись, Авасе, у нас уже есть жених. – У тебя ребенок всего несколько часов назад родился. С кем обвенчать успели? – У моего лучшего друга тоже альфа родился, на минуточку. – Так он в Токио, а я здесь! – Ну, что я могу поделать, – развел руками Кацуки. – На смертном одре я обещал ему, что если у меня родится омега, то мы обязательно сведем наших детей. – Ты никогда не был на смертном одре, – Йосецу презрительно сузил глаза. – Я и не надеялся, что отмазка сработает, – покачал головой Бакуго. – Слушай, Авасе. Даже если бы я был при смерти, я не собираюсь сватать сына. – Хорош, парни, – посмеиваясь, встрял в разговор Камакири. – Лучше расскажи, Бакуго, как парнишку-то назвали? – Сугуру. – В честь тебя*? Сам придумал? – Не, Изуку. Я бы для омеги что-нибудь менее воинственное выбрал, но разве его переубедишь? – А мне нравится, – пробурчал Йосецу, поправляя повязку на лбу. – Сугуру Бакуго. Хорошо звучит. Или, – криво усмехнулся альфа, – этому омеге твоя фамилия тоже не достанется? Кацуки оставалось лишь презрительно скоситься. Ему бы жилось куда спокойнее без извечных подколов насчет их с Изуку отказа пожениться. Не нужны им кольца и корочка, что в этом такого? Почему всем обязательно надо высказаться по этому поводу? Будто от этого они будут меньше любить друг друга. Семья – она и есть семья. – Сугуру Бакуго. И точка, – подвел черту Кацуки, подталкивая товарищей к выходу. – И вообще, идите уже работать, что-то вы у меня задержались. – Постой, – уперся руками в косяк Камакири. – А как же проставиться? Такой повод! Надо в загул уйти сегодня! – Как-нибудь в другой раз! – рыкнул Кацуки, захлопывая дверь перед носами коллег. Альфы подошел к окну и уставился на поток машин, застрявших в пробке. Вот и закончилась пора бездетности. Роды, надо сказать, у Мидории прошли по-королевски. Собственно, этого и следует ожидать, когда весь процесс происходит в больнице, где главврач – бабушка ребенка. Изуку и отдельную палату выделили, и анестезиолога посреди ночи пригнали – малыш наотрез отказался появиться на свет днем. Сам Бакуго, хоть его и не пустили в палату, истоптал неровным шагом все больничные коридоры в ожидании одной простой новости: все хорошо. «Что чувствовал?». «Ну, старик, как оно?». «Каково это – стать отцом?». Вопросы подобного толка стали сыпаться на альфу еще до того, как операция закончилась. Но ни до, ни после Кацуки не нашел точного ответа. Ему и вовсе казалось, что его не самого скудного словарного запаса не хватит, чтобы описать это чувство. Вот как можно объяснить человеку, каково слетать в космос? Так и с отцовством. Впервые Бакуго увидел сынишку, когда ему вынесли завернутое в белое полотенчико трепыхающееся создание. Он сидел на полу в коридоре и старался выкинуть из головы раздавшийся с полчаса назад истошный крик Изуку, за которым последовал пронзительный детский плач. Собравшись с силами, альфа встал и подошел к медсестре. Та протянула младенца новоявленному папаше, но Кацуки даже не сообразил, что нужно подставить руки. Альфа лишь медленно наклонился к кулечку и зачем-то понюхал мальчика: ребенок пока пах ровно так же, как и Мидория – одуванчиковым вареньем, вишней и толикой больницы. Малыш зажмурился, забавно скуксился и чихнул отцу прямо в лицо. Бакуго хрипло засмеялся: в этот момент он впервые ощутил, что его ребенок существует. Девять месяцев. Девять месяцев он знал, что его мальчик появится на свет. Да какие там девять месяцев?! Он уже давно видел себя отцом, хотел семью и чувствовал, что так все и должно быть. Но в один момент вся уверенность сошла на нет. К такому он точно не был готов. Если это вообще возможно. Он и не подозревал, насколько быстро может биться сердце в тот момент, когда тебе передают из руки в руки ребенка, когда дыхание останавливается, стоит только подумать, что одно неосторожное движение – и этот беззащитный комочек упадет. Мальчик устроил головку на локте папы и вяло дергал ручками, выпутываясь из полотенца. А Бакуго даже не понимал, что именно он чувствует. Это была не радость, а облегчение. То, что так нужно было молодому отцу после месяцев тревоги и переживаний. Но не успел Кацуки опомниться, как ребеночка тут же забрали и понесли в детское отделение, посоветовав напоследок отдохнуть и прийти в себя. Вытерев рукавом рубахи блестящий лоб, альфа проводил взглядом медсестру и зашел в палату. Бледный, измученный долгими родами омега лежал на больничной койке. Из приоткрытого рта вырывались редкие тяжелые выдохи. – Мы смогли, – слабо улыбнулся Мидория, вяло поднимая руку. – Дай пять. Пять? Да тут и двадцати пальцев не хватит! Ни пальцев, ни жестов, ни слов не хватит, чтобы выразить то чувство безграничной благодарности этому хрупкому мальчику, который подарил альфе сына. Откуда в нем столько сил? Кажется, сегодня Бакуго впервые осознал, что такое омега. Падая на койку, он успел лишь невнятно хлопнуть по приподнятой ладони, прежде чем заграбастать в объятия свое чудо. – Я так тобой горжусь, Изу, – прошептал Кацуки, щекоча губами горячую шею. – Спасибо. Спасибо… Ты как? – Как будто мне все кости переломали, – выдохнул Мидория, не в силах пошевелить и пальцем. – Сними с меня эту ублюдскую шапочку, с меня пот льет. – Да-да, сейчас. – Альфа резво выполнил просьбу и бережно вытер влажную кромку волос. – После твоих криков у меня сердце до сих пор из пяток на место не вернулось. – Из меня, так, на минуточку, ребенок лез. Как тут не закричишь? – Да я понимаю, понимаю. – Бакуго вновь упал рядом с омегой, не переставая обнимать и поглаживать любимого. – Все, ребенок есть. Теперь осталось только дерево посадить и жизненный план можно считать выполненным. – А как же построить дом? – Мидория прижал колючую щеку к груди. – Дом? – На долю секунды альфа завис. – Не, на дом денег не хватит. Изуку лениво улыбнулся и, широко вдохнув, хрипло засмеялся. Так они и лежали в обнимку, пока не примчалась назойливая медсестра, чтобы измерить роженику давление. И как это все передать словами? Никак. Поэтому Бакуго только и оставалось, что натягивать глупую улыбку и выдавливать из себя одно единственное слово: «Здо́рово». *** На шестой день Мидорию выписали вместе с ребенком. Только перешагнув порог квартиры, омега принялся раздавать указания, которые Кацуки должен был сию минуту исполнить. В основном это были мелкие поручения, так как основная работа по переустройству жилища была проделана еще до госпитализации. Работа Бакуго сводилась к выполнению одной весьма незатейливой команды: «принеси, подай, иди на хер, не мешай». Но альфа даже радовался этому: у него не было ни малейшего представления о том, как заботиться о ребенке. Нет, купать, кормить, менять подгузники – это само собой разумеется, но вот как это делать? Внезапно все, что Кацуки почерпнул на курсах, улетучилось, оставив после себя лишь панику. К счастью для альфы, Изуку оказался куда более спокойным, чем обезумевший от навалившейся ответственности отец. Дирижируя нерасторопным альфой, Мидория с важным видом вышагивал по коридорам, придерживая обеими руками необъятный, перевязанный атласной лентой конверт, в недрах которого то ли посапывал, то ли натурально офигевал от происходящего Сугуру. Конечно, Кацуки не мог не похвастаться тем, какой он заботливый муж: специально встал пораньше, чтобы приготовить своему омеге его любимый кацудон – единственное блюдо в жизни альфы, которое он методом проб и ошибок научился делать безупречно, по всем стандартам Мидории. Для себя же Бакуго на скорую руку сварганил скромную порцию из пятнадцати онигири. Правда, к великому удивлению альфы, Изуку даже не посмотрел на излюбленную свинину и напускал слюней над блюдом с рисовыми треугольничками. Ну и ладно, беременным и только что родившим дозволено капризничать. Под чутким руководством омеги Бакуго «разбинтовал» и уложил малыша в кроватку, поправив расстегнувшуюся заклепку на комбинезоне. Как только Сугуру оказался вне зоны риска быть уроненным на пол, Мидория выдохнул и умчался на кухню. И тут альфа остался один на один с сыном. Вырвавшийся из пут пеленок младенец активно дрыгал ручками и ножками, время от времени робко мяукая. Заплывшие от небольшого отека изумрудные глаза безуспешно пытались сфокусироваться хоть на чем-нибудь. С любопытством кота перед окном Кацуки наблюдал за движениями ребенка, стараясь запомнить каждое мгновение. Сугуру то и дело причмокивал и вдруг особенно сладко зевнул, вывалив наружу поблескивающий слюной язык. «Лапочка моя», – промурчал про себя Бакуго, поджимая в недоулыбке губы. Удивительно, как меняют альф дети. Сегодня ты огрызаешься на коллег, строя из себя крутого отца, а завтра стоишь битый час над кроваткой, сюсюкаешься с малышом и умиляешься каждому взмаху пухлой ручки. В этот момент Кацуки радовался тому, что его не видят ни Киришима, ни парочка придурков с работы, иначе его ждала бы нескончаемая череда подколов. – А где наш самый красивый мальчик? – пропел Изуку заискивающим голоском, заходя в детскую. – Я тут, – отозвался Бакуго, не отрывая взгляда от ребенка. – Посмотри в камеру, Кацуки. – Куда? Эй! – Заметив телефон в руках омеги, парень рухнул на колени, пытаясь укрыться от слежки. – Ты же знаешь, я не люблю, когда меня снимают! – Поздоровайся с матушкой, Кацуки. – Мидория легонько пнул альфу по лодыжке. – Это видеозвонок. – Ой, – смущенно пропыхтел Бакуго и достал голову из-под кроватки, попутно ударяясь затылком об днище. – Здрасьте, Инко-сан! – И тебе привет, Кацуки-кун. – На экране высветилось лицо мамы Изуку. – Стесняюсь спросить, а что ты на полу делаешь? – А, да я тут… – Альфа принялся растерянно шарить руками перед собой. – Уронил кое-что, вот и- – Он от камеры прятался, – сдал вмиг насупившегося мужа с потрохами Мидория. – Я тебе давно говорю, мам. Кацуки – вражеский шпион, который внедрился в нашу семью для прикрытия. Спецслужбы ведут на него охоту. Так что запоминай хорошенько все случаи, когда он шарахается от объектива, тебе потом на допросе все это рассказывать придется. – Да уж, – задумчиво протянула женщина, – два сапога пара. А где мой внук? – Туточки. – Мидория подвинул телефон, чтобы Сугуру попал в объектив. – Вряд ли он скажет тебе «привет» или помашет ручкой, но он все равно тебя очень любит, мам. – Все такой же красавец, – с умилением тихо пропищала Инко. – Мне кажется, или он подрос? – Мам, ну какой там «подрос»! – осуждающе вскрикнул Изуку. – Ты его видела позавчера, как он мог за это время вырасти? – С телефона плохо видно. Но омежка у вас действительно крепенький получился. – А мне совсем наоборот кажется, – встрял в разговор Бакуго. – Особенно сейчас. Когда я его в конверте домой нес, он выглядел куда больше. – Изуку у меня вообще на месяц раньше срока родился, такой крошечный был и не весил почти ничего. А какой тихий и спокойный он..- – Так, все, минутка ностальгии окончена, – прервал мать Мидория. – Тебя если не остановить, так ты все самые постыдные истории из моего детства выложишь, как на семейном ужине в прошлом году. – А мне истории показались милыми, – погладил омегу по плечу Кацуки. – Даже не начинай. Все, мам, отключаюсь, давай в другой раз поболтаем. – Я надеюсь, что вы всем семейством навестите старушек, – испытующе посмотрела на сына Инко. – Посмотрим. И вообще, потом обсудим. Пока, мам, – помахал в объектив свободной рукой омега. – Кацуки, попрощайся с матушкой. – До свидания, Инко-сан. Вы его не слушайте, мы обязательно к вам приедем в ближайшее время. – Ох, Кацуки-кун, рассчитывать я могу только на тебя, – вздохнула женщина, подпирая ладонью щеку. – Отключаюсь! – отчеканил по буквам Мидория, завершая вызов и откладывая телефон в сторону. – Вот она умеет выбирать время для звонков! Только я онигири ко рту поднес, как тут же телефон завибрировал. Даже поесть спокойно не дают! Кстати, не хочешь присоединиться? – Я… – И тут Бакуго запнулся. Ему было немного неловко вслух признаваться, что он хочет продолжить наблюдать за сынишкой. – Сугуру же нельзя оставлять одного. – Да не переживай, никуда он из кроватки не денется, – махнул рукой Изуку. – Так ты идешь? – Нет. – Альфа повернулся к ребенку и присел на корточки. – Я пока тут останусь. – Как знаешь. – Мидория пожал плечами и направился к выходу из комнаты. – Кстати, ты забрал у Хитоши старую коляску Момо-тян? – Неа, – буркнул Бакуго, глядя на то, как Сугуру схватил просунутый через деревянные прутья палец. – Как это нет? – начал заводиться омега. – Кацуки, я ж просил! А гулять мне с ребенком как? На руках таскать? Ты с ума сошел? – Тише ты, не барагозь, – успокоил альфа. – Я новую купил. – Что ты сделал? Новую? – раздраженно потер виски Мидория. – Ты что, получил наследство недавно усопшего дальнего родственника, о котором ты до этого момента не знал? – Я знаю, к чему ты ведешь, Изу. Да, влетело в копеечку, но та коляска нам бы не подошла. – Коляска – она в Африке коляска. Хитоши ее когда-то сам выбирал и не жаловался, с чего вдруг ты повыпендриваться решил? – Я хорошую выбрал. Легкую, удобную. Без проблем помещается в мой багажник, в разложенном виде и в наш лифт заедет. А у Шинсо она не больно-то маневренная, да и с амортизацией у нее проблемы. – Зато она халявная! – возразил Изуку. – Мы и так почти все их старые детские принадлежности забрали и неплохо на этом сэкономили. Поверь, с их коляской мы бы намучились. – А ты у нас большой эксперт по коляскам? – с издевкой выгнул бровь омега. – Тебя онигири ждут. – Продолжать этот бессмысленный спор у Кацуки не было никакого желания, и он решил попросту выпроводить Мидорию из комнаты. Кисло хмыкнув, омега ушел на кухню, и до Бакуго доносились лишь недовольное ворчание об их «нерезиновом семейном бюджете» и какие-то еще колкие комментарии в его адрес. Но едва ли это волновало сейчас альфу. С сегодняшнего дня его внимание будет приковано к тому, кто больше всех на свете нуждается в его защите, его помощи. И в этот момент Кацуки не мог думать ни о ком другом. Разве только покоя ему не давала та изогнутая деталь кроватки, которую он так и не догадался, куда нужно пристроить, и потому просто закинул на шкаф. *** «Попомни мои слова, Бакуго-кун, – давал когда-то наставления начальник, – вот родится у тебя ребенок – на работу будешь ходить, как на праздник». Что за чушь! Кацуки считал минуты до окончания рабочего дня, и как только наступал этот сладкий миг, мчал домой на всех парах, чтобы поскорее увидеть главных в своей жизни омег. Редкие косяки, правда, не обходили альфу стороной. Ему безумно нравилось возиться с малышом, помогать Изуку заботиться о нем, но Кацуки как был криворуким, так им и остался. Однажды он купал Сугуру, и младенец, не удержавшись на мокрой отцовской руке, соскользнул и на мизерную долю секунды скрылся под водой. Объятый страхом Бакуго тотчас подхватил сына, и тот, даже не успев толком испугаться, одарил альфу полным недоумения наивным взглядом. Огромные зеленые глазки так и кричали: «Отец, как ты мог меня предать?!». А Кацуки лишь виновато улыбнулся, стараясь унять дрожь в руках. Кажется, только сейчас он по-настоящему ощутил, как гранитная плита ответственности за другую жизнь начала давить на плечи. Тогда он себе пообещал, что больше такой ошибки не допустит. Но время шло, и вместе с ним мимо проходила иллюзия безоблачного отцовства. Через месяц после пополнения в семье модные розовые очки альфы съехали с переносицы, а затем и вовсе слетели, открывая взору все невзгоды родительского быта. После очередного проведенного в поте и мыле буднего дня Бакуго, по-хозяйски развалившись на кровати, щелкал каналы, одной ногой лениво качая люльку. Фоном по квартире разлеталась трель карусели с барашками над головой малыша. Увлеченный выступлением в беззвучном режиме позабытой омежьей поп-группы альфа даже не заметил, как на пороге из-под земли возник чем-то недовольный Мидория. – И чем ты тут занимаешься? – сухо спросил омега. – А? – От неожиданности Кацуки выпустил изо рта прикушенный ворот майки. – Я? Ничем, телик смотрю. – А за ребенком следить уже не надо? – Да чего за ним следить? Вон, качается лежит. – Ты в люльку заглядывал? Понятия и не имеешь, что с твоим сыном происходит! Он за последние полчаса даже ни разу не пискнул! – Что с ним происходит, что? – Натянув досадливую гримасу, Бакуго встал и проверил, чем же таким увлекательным занят его малыш. – Лежит и жует попу плюшевого зайца. Что ему еще для счастья надо? – А если он подавится? – Чем? Игрушка больше его головы. – А если он откусит часть и подавится? – Изу, у него даже зубов еще нет. – Ладно, вижу, что тебе лишь бы телик посмотреть. – Я эту бандуру два часа не для красоты вешал. – Кацуки с шумом плюхнулся на подушки и демонстративно раскинул ноги, показывая, кто тут глава семьи. – Мне тридцать лет! Я имею право после работы лечь и заниматься тем, чем мне хочется. Омега покосился на экран как раз в тот момент, когда синхронно танцующие парнишки хором уселись на шпагат и игриво подмигнули публике. – Понятно, – процедил Мидория и ушел обратно на кухню. «Понятно». Как много в этом слове. Изуку умел его произносить с такой желчью, что даже самому безгрешному божьему одуванчику стало бы стыдно за свое непотребное поведение. Кацуки ненавидел это «понятно». Омега всегда его выплевывал, когда упрекнуть Бакуго было, в общем-то, и не в чем, но очень хотелось заставить его чувствовать себя непроходимым мудаком. По крупицам альфа собирал остатки терпения: Мидория вел себя куда хуже Сугуру, как минимум, потому, что умел говорить. И он говорил. Много. В основном о том, что Кацуки делает все не то. А если и то, то не так. Например, не проверяет термометром температуру молочной смеси, а просто капает себе на запястье и слизывает. Аргумент, что все так делают, – для Изуку не аргумент. И тем не менее упреки методично стукались об темечко альфы, как капли воды из китайской пытки. Кап-кап-кап. Однако не заметить, что омеге приходится несладко, Бакуго не мог. Как и не мог перестать восхищаться им. Да, пускай от Мидории слова ласкового не услышишь, но сколько он на себя взвалил! С ребенком в одной руке и ноутбуком в другой Изуку успевал не только за Сугуру следить, параллельно при этом работая, но и убираться, готовить, стирать одежду, да так, что Кацуки начал подозревать, что либо омеге по ночам помогают эльфы, либо он нанял горничную, которая втихаря разгребает домашние дела. Но нет – Мидория героически справлялся со всем сам и даже не жаловался. А когда твой омега – «суперпапа», ты готов простить ему многое. *** Нетерпеливо барабаня пальцами по крыше кузова, Кацуки всматривался в толпу выходящих из здания ребятишек и сопровождающих их взрослых, пока взгляд не зацепился за троицу, которая с высунутыми языками и широко расставленными крестом руками вышагивала по бордюру, представляя, что под ногами зияет бездонная пропасть. Особо непоседливая малявка что-то бурчала под нос, чем себя и рассмешила, и, завалившись на бок, сошла с дистанции, обиженно глядя на более удачливых подруг. Прокатившись на дверце калитки от двора до тротуара, непоседа спрыгнула на две ноги и уставилась на альфу возле автомобиля. Носик кнопкой радостно вздернулся, и девчушка, позабыв про приятельниц, помчалась к поджидавшему ее Бакуго. – Одзи-тян**! – Миччан***! Девчушка с разбегу впрыгнула в распростертые объятия дяди и повисла на нем, довольно сопя ему в ухо. – А где папа?– спросила Момо, любопытно тараща глазки. – Папа работает и попросил меня забрать тебя. – Бакуго подхватил ребенка одной рукой, а другой открыл дверцу машины, чтобы усадить девочку в салон. – Ты же соскучилась по бабушкам? – В прошлый раз оба-сан****, – Момо сконфузилась, поправляя ремень на животике, – меня отругала. – За дело? – Альфа сел спереди на водительское, пристегнулся и завел двигатель. – Неа. Я хотела помочь, а миска с тестом сама опрокинулась. – Уверен, бабушка на тебя больше не злится. – Бакуго встретился с девочкой взглядом в зеркале заднего вида. – Ты же попросила у нее прощения? – Не разговаривай со мной, как с маленькой, одзи-тян! – Момо принялась играться с кнопкой, открывая и закрывая окно. – Уж извиняться я точно умею. – Так ты извинилась? – настойчиво перепросил Кацуки. – За что? – Медовые глаза разошлись в удивлении. – Я же хотела как лучше, а оба-сан меня наказала. – Я тебя, Миччан, заставлять, конечно, не буду. – Машина тронулась, и Бакуго откинулся в кресле, выставляя локоть за окошко. – Но ты же умная девочка, сама все понимаешь. Бабушка старалась, готовила. Само собой, она была бы рада твоей помощи, но наверняка она расстроилась, когда ты уронила тесто на пол. Я бы, например, расстроился. – А она не расстроилась, она разозлилась. – Иногда это происходит одновременно. – Я вот расстраиваюсь и не злюсь, – пробурчала школьница, в раздумьях выпячивая, как ее мама, нижнюю губу. – Значит, я должна извиниться? – А вот это ты уже сама решай. Если чувствуешь себя виноватой, то, конечно, стоит попросить прощения. Если нет, то для галочки извиняться не нужно. Все равно бесполезно. – Для галочки? – переспросила Момо. – Для виду, – пояснил альфа. – Просто так. Неискренне. Как будто поставила галочку в списке дел. – А-а-а, – протянула девочка, все серьезнее и серьезнее сводя брови. – Что ж, надеюсь, ты меня услышала. Лучше расскажи, как у тебя дела в школе. – Все вы об одном и том же. Одзи-тян, – младшая Шинсо наклонилась вперед и выглянула из-за сиденья, – ты же и сам в школу ходил. Зачем тогда спрашиваешь? Кацуки тихонько посмеялся себе под нос: сознательно или нет, но Момо копировала манерой речи свою маму, и если бы не писклявый детский голосок, Бакуго без труда бы поверил, что позади него сидит Очако собственной персоной. – Прости-прости, не знал, что это такой большой секрет. – А это и не секрет. Просто начальная школа – фигня. – Кто тебе такое сказал? – серьезно спросил альфа. Вот теперь ему стало по-настоящему интересно, кто учит его очаровательную племянницу нехорошим словам. И пусть «фигня» – не самое бранное ругательство, но где одно, там и другое, похуже. – Акеми-тян. Ее старший брат уже ходит в среднюю школу и говорит, что начальная – фигня. – А ты не верь всему, что говорит ее брат. Ты права, я тоже ходил в начальную школу, и мне там было весело. А потом пошел в среднюю, и там тоже было весело. И это совсем не значит, что в начальной было хуже. – Весело? – озорно загорелись глазки. – А расскажи, одзи-тян! – Эй! Я первый тебя спросил! – шутливо возмутился Бакуго, отвлекаясь на вибрирующий в выемке рядом телефон. – Погоди минутку, Миччан, тут твой дядя звонит. – Дядя Изуку? – Девочка аж привскочила, но ремни удержали ее на месте. – А можно я с ним поговорю? Можно? Можно? – Посмотрим, – бросил через плечо альфа и принял вызов. – Алло? – Ты где? – прозвучал сухой вопрос. – Забрал Момо с танцев и везу ее к бабушкам. – А почему ты ее забираешь? – Братец твой попросил. – Кацуки вывернул руль и остановился на светофоре. – Очако как обычно работает допоздна, а у него самого встреча с подрядчиком перенеслась, поэтому- – У тебя свой сын есть, – оборвал альфу посреди предложения Мидория. – Потрудился бы ради него пораньше домой приехать. – Изу, – спокойно произнес Бакуго, – я скоро буду. – И это все, что ты можешь сказать? – Изуку, что-то случилось? – Случилось.– В трубке ненадолго воцарилось молчание, и Кацуки готов был поклясться, что слышал, как омега скрежетал зубами. – Почему ты забираешь чужого ребенка вместо того, чтобы ехать домой к собственному? – Ты сейчас сам понял, в чем меня обвиняешь? – Не разговаривай со мной так! Целый день я один с ребенком- – Изуку, я сейчас не могу и не намерен это обсуждать, – отрезал Кацуки. – Я везу Момо к твоим родителям, а потом сразу домой. – Лучше бы тебе поторопиться. – Хорошо, я тебя понял, – выдохнул альфа. – Все нормально? – Да, – прозвучал на том конце телефона сдавленный голос. – Я могу положить трубку? – Да. – Отлично. Сбросив вызов, Кацуки покрепче вцепился в руль. Черт, да что такое происходит с Мидорией? Или Бакуго показалось, и это не ему только что предъявляли за то, что он не оставил свою племянницу ждать родителей допоздна? И ведь это далеко не в первый раз! Бесит, бесит, бесит! Ситуация так вывела из себя альфу, что он совсем позабыл, что в машине он не один. Да и притихшая в одночасье Момо чуть вжалась в сиденье, устремляя взгляд в окно. Может, ей всего восемь, но это не значит, что она не слышит, что происходит вокруг. Она не могла не заметить, что дядя Изуку уже давненько не наведывался в гости ни к ним, ни к бабушкам. И ей очень не нравилось, когда мама с папой перешептывались на кухне: хоть девочка и не могла разобрать отдельные слова, а значение некоторых ей пока было неизвестно, но чувство, что родители говорят про ее дядь что-то нехорошее, ее не покидало. И сейчас – хоть Момо и рвалась поговорить с Изуку, но чуткая девичья натура подсказала девочке, что не стоит задавать дяде Кацуки ненужные вопросы. – Одзи-тян, – подала голос Момо, оторвавшись от разглядывания улиц и зданий. – К нам в класс сегодня нового мальчика перевели. До Кацуки вдруг дошло, что он напугал малышку. Его запах наверняка стал горче, а уж сдавленный рык никак не мог пройти мимо девочки. Но что его удивило, так это попытка племянницы его успокоить, увести разговор в другую сторону. Поблагодарив про себя Момо за неожиданно зрелый поступок, альфа отмер и сменил гнев на милость: – Да? И как его зовут? – Кота Изуми. Он говорит, что он альфа, но он совсем не похож ни на папу, ни на тебя. А еще он странный – на обед съел только хлеб и шоколадные чипсы. Его потом мальчишки из-за этого дразнили, мне его даже жалко стало. – Так он тебе понравился? – хитро улыбнулся Бакуго. – Почему это он мне нравиться должен? – Девочка легонько пнула сиденье перед собой. – Он катакану плохо читает. И вообще дурак. – Ну, раз дурак – то все, – вздохнул Кацуки. – Одзи-тян, а ты знаешь, какую префектуру называют журавлиной? – Нет, – слукавил альфа. – А я знаю, – Момо поймала взгляд дяди в зеркале заднего вида и показала ему язык. – Это Гумма. Она похожа на летящего журавля. – Точно! – Но упускать шанс выпендриться Бакуго был не намерен. – А ты знаешь, какая префектура похожа на медведя, который несет на спине медвежонка? – Нет, – робко произнесла девочка. – Кумамото. – Так нечестно! – снова пнула сиденье Момо. – Мы это еще не проходили! – Вот видишь, – альфа мягко затормозил на переходе, – теперь ты умнее одноклассников. Малышка довольно улыбнулась и аж подпрыгнула на месте. – Одзи-тян, а хочешь, я тебе загадку загадаю? – Почему-то девочка считала своим долгом не давать Кацуки загрустить. – Давай. – Пока не ударишь по голове, не слушается. Что это? – Дай-ка подумать… – Для приличия Бакуго выдержал недолгую паузу. – Гвоздь? – Да! А вот еще одна. Всегда обнимается. Что это? – Это твой дядя Изуку, – хихикнул Кацуки. – А вот и не угадал! – победно воскликнула Момо. – Это постель! – Дядя Изуку тоже постоянно обнимается. – Но это же неправильный ответ, – насупилась девочка. – Акеми-тян сказала, что это постель. – А что для тебя важнее: что говорю я или что говорит Акеми-тян? – бросил через плечо Бакуго. – Конечно, ты. Но это только тебя дядя Изуку обнимает. – Невольно Момо вспомнила, что их дружная семья давно не собиралась вместе, и от Кацуки не укрылся дрогнувший на одном-единственном слоге детский голос. – Не так часто, как ты думаешь. – Альфа и сам не знал, почему эти слова сорвались с губ. К счастью, дом Шинсо был уже за поворотом. – Вот мы и приехали, Миччан. Рюкзак не потеряла? – Он же тут! – надула щеки племяшка, похлопывая по слегка потрепанному ранцу слева от себя. – Как я могла его потерять? Одзи-тян, не смейся! – Прости-прости. Ну и рожицу ты скорчила! – Не прощу. – Момо скрестила руки на груди и отвернулась к окну, становясь окончательно похожей на свою мамочку. – А если я тебя на плечах до самой двери донесу? – с хитрецой поинтересовался альфа, зная, что этот способ действует безотказно. Предрекая ответ, Бакуго вышел из машины, приоткрыл дверцу малышки и галантным жестом подал ей руку. – Вы позволите? Дядя Кацуки, конечно, частенько подшучивал над Момо, но он единственный, кто относился к девочке, как к самой настоящей принцессе. И устоять перед чарами племянница никак не могла. Придерживая одной рукой ребенка за ногу, а другой неся портфель, Бакуго подошел к двери и нажал на звонок. Как и ожидалось, за срочную доставку внучки альфа получил целых три вещи: подзатыльник за то, что балует дочку Хитоши, упрек в том, что новоиспеченные родители забыли про стариков, и приглашение поужинать с назваными тещами. Альфе не оставалось ничего другого, кроме как извиниться и откланяться: чем дольше его нет дома, тем сильнее злится Мидория – проверено на личном опыте. А так как возвращаться к явно недоброжелательно настроенному омеге с пустыми руками – моветон, альфа не поленился сделать небольшую петлю по району, чтобы при встрече хоть чуть-чуть умаслить сварливого муженька. – Изуку, я дома! – Лакированные ботинки отправились в свободный полет в сторону тумбочки для обуви. – А у меня для тебя небольшой сюрприз! Заслышав шарканье босых ног, Бакуго поспешил убрать «презент» на полку и завесить его висящим на крючке блестящим омежьим плащом. Из спальни, поправляя задравшиеся до пупка шорты, как каравелла по волнам, выплыл Мидория. За резинку на поясе на манер спецснаряжения были заткнуты детская бутылочка и похожая на игрушечную рацию радионяня. – А где Сугуру? – Спит, – вполголоса произнес омега, намекая альфе, что тому тоже следует быть потише. – И что за сюрприз? Приехал домой на два часа позже положенного? Я это и без тебя знаю. – Не остри, боец невидимого фронта, – выдохнул со смешком Бакуго. – Твой единственный на всем белом свете, любящий муж- – Формально ты мне не муж. – Формально, – с выпадом ответил Кацуки, – не перебивай. Твой единственный на всем белом свете, любящий муж после изнурительного рабочего дня вернулся домой с одной целью: крепко обнять своего драгоценного омегу и порадовать его хотя бы небольшим пустячком, ведь он целыми днями сидит в четырех стенах и воспитывает сыночка. Но когда он перешагнул порог- – Божечки, – ахнул Мидория, прижимая кончики пальцев к губам, – и что было дальше? Чем закончилась эта душераздирающая история? – Когда альфа зашел в квартиру, – с выразительной трагичностью склонил голову Кацуки, – его ждал весьма холодный прием. И теперь альфа и не представляет, как и зачем ему жить дальше. – Неплохо, – омега задумчиво почесал подбородок, – но мне больше по душе другая концовка. Как насчет того, чтобы альфа перестал драматизировать и просто отдал омеге свой «пустячок»? – О, нет! – воскликнул альфа, вскидывая руки к потолку. – Награда была так близко, но, к сожалению, «Оскар» за лучший сценарий ускользает от Изуку Мидории! Как жаль! – Заметив полное равнодушие, Бакуго усмехнулся и достал с полочки в прихожей картонную подставку с бумажным стаканом, украшенным хорошо знакомыми омеге синими лепестками. – А я, между прочим, привез тебе твой любимый горячий шоколад. Правда, боюсь, он немного остыл, но, надеюсь, менее вкусным от этого не стал. Кацуки ждал, когда мышцы лица омеги дрогнут и застынут в том самом выражении. Признаться, за шесть лет совместной жизни это выражение лица уверенно держалось в топовой десятке Бакуго. Поджатые, немного скошенные набок губы, приспущенный к шее подбородок и растерянно стреляющие то в пол, то на альфу глаза так и кричали: «Я чрезвычайно зол и расстроен, а ты должен был вести себя, как мудак, чтобы не мешать мне злиться и расстраиваться, но ты сделал для меня что-то хорошее, и теперь я не могу злиться и расстраиваться на полную катушку, как это делал всего несколько секунд назад». Да, такое выражение бесценно. Вот только оно так и не появляется. Вместо этого Изуку вяло перенимает в руки подставку, заметно тускнеет, и съеженный в булавочную головку рот, из-за которого чуть пухлые щеки кажутся обиженными, робко подрагивает, сдерживая слова, звуки, эмоции. – Переодевайся пока. Я стол накрою. На кухню приходи, – пробубнил Мидория, провожая альфу взглядом. Не дождавшись элементарного «спасибо», Бакуго проследовал в спальню, на ходу расстегивая прилипающую к телу рубашку. «Хоть бы в щечку поцеловал ради приличия, – возмущенно пыхтел альфы, вслепую обшаривая верхнюю полку шкафа в поисках майки. – Это он просто не в духе или реально дуется из-за Момо? Еще и щеки, как бульдог, развесил». Не без труда подцепив пальцем футболку, которая еще года три назад считалась парадной, но позже была торжественно посвящена в домашние тряпки, Кацуки от души чихнул из-за заглянувшего в легкие «на чай» облачка пыли. Никакого «будь здоров». Ну и ладно. На кухне как всегда царил порядок. Что ж, ничего другого и не следовало ожидать от «суперпапы». Изуку подозрительно молчал и, занавесившись проросшей аж до шеи шевелюрой, испепелял – Кацуки не видел глаз омеги, но был свято уверен, что тот все еще зол за то, что альфа поздно приехал домой – взглядом несчастный бумажный стакан. И пяти секунд не потребовалось, чтобы Бакуго решил, чего ему хочется больше: промолчать и свести ситуацию на нет или предпринять попытку суицида и «обсудить» проблему. Отодвинув ногой табурет, Кацуки уселся за стол, поблагодарил Мидорию и все живое за угощение и почти успел приступить к трапезе, но тут в мозгу омеги щелкнул спусковой крючок, и раздался приглушенный всхлип. – Изуку? – Альфа отложил в сторону ложку и пристально посмотрел на выпирающие через майку крылья лопаток. – Ты плачешь? С небольшой заминкой омега отрицательно покачал головой. – Даже и не думай, Изуку, – предостерег мужчину Бакуго, хотя и прекрасно понимал, что по веснушчатым щекам уже наверняка не одна дорожка слез пробежала. – Не надо мне на ровном месте истерики устраивать. Я не сделал ничего из того, за что меня можно было бы винить. И извиняться я ни за что не буду. Мидория мягко приложился лбом об сложенные на столешнице руки и начал подвывать, окончательно развевая все сомнения альфы. – Мы семья, – продолжал доказывать свою правоту Кацуки. – Я, ты, Шинсо с девочками – мы все семья. Помогать друг другу надо. – Альфы вообще не понимал, о чем тут можно спорить. – А представь, что нам когда-нибудь их помощь понадобится? С Сугуру посидеть, например, или еще что. По твоей логике твой брат нас послать должен, потому что у него самого жена, ребенок? Уверен, окажись ты в такой ситуации, ты был бы другого мнения. Так что прекращай слезы лить, потому что я- – Да я не из-за этого, – проскулил Мидория, начиная рыдать в голос, как будто ему четыре года и он разбил коленку об асфальт. – Шокола-а-ад… – М? – Бакуго даже привстал от неожиданности. – Прости, я не ослышался? – Шокола-а-ад, – вновь взвыл омега, снимая со стакана крышку и прикладываясь к теплому напитку губами. – Что «шоколад»? Что с ним не так? – Альфа уже пристроился сбоку от Изуку и в недоумении наблюдал за тем, как омега глотал сладкую загустевшую жидкость вперемешку со слезами. – Он же из твоей любимой кофейни! Я специально крюк сделал ради него! Милый, – Бакуго аккуратно поправил прилипшую к влажной щеке темную прядь, – ну в чем дело? – Шокола-а-ад, – как заевшая пластинка, повторил Изуку, начиная икать и задыхаться. – Я… Я все утро о нем думал… А ты… Да еще и после того, как я… Пока Мидория давил из себя по полслова в минуту, Кацуки успел набрать в стакан воды и едва ли не насильно всучить его плаксе. – Пей. При других обстоятельствах Бакуго несомненно бы начал вертеться вокруг омеги, стараясь приголубить, приласкать своего мальчика, сделать все, чтобы он перестал реветь. Но после девяти месяцев беременности у альфы выработался иммунитет на подобные гормональные всплески: сегодня Изуку растрогался от того, что ему купили горячий шоколад, а месяца три назад он плакал навзрыд, потому что не мог завязать шнурки из-за разросшегося живота. В общем, за поводом для слез Мидория в карман не лез, как, кстати, и за поводами для острых вспышек гнева и неожиданных приступов радости. Ничего. Кацуки к такому был готов: ребята на форумах предупреждали, что во время беременности, родов, а иногда и какое-то время после них кровь в жилах омеги меняется на гормональный коктейль, время от времени бьющий в разные полушария и вызывающий то, что в настоящий момент уткнулось мокрым сопливым носом в широкую надежную грудь. Бакуго даже не нужно было ничего делать – лишь позволять нюхать себя и ждать, когда волна схлынет. Спустя пару минут Кацуки, устав от всхлипываний и завываний, увяз в вечерних грезах, а еще через несколько мгновений омега резко отодвинулся, выкрикнув лишь одно слово: «Вещи!». И вот уже бодрый и спокойный Мидория вышел из ванной с тазом мокрого белья наперевес и идет к сушилке, а альфа, облегченно выдохнув, вернулся за стол к тарелке с едва теплым рисом с карри. Блюдо пахло очень даже аппетитно, и Бакуго, зачерпнув еду с горкой, вместе с рисом едва не перегрыз пополам ложку – последние три часа живот жалобно и весьма болезненно рокотал. «Черт возьми!» – альфы сдавленно ойкнул, от неожиданности прикусил язык и кое-как проглотил здоровый комок твердого риса. Скрытно, лишь бы только омега не заметил, Кацуки вытряхнул из пластикового футляра зубочистку и принялся выковыривать застрявшие между зубов недоваренные зернышки, раздирая до крови десну. Странно. Изуку это сам пробовал? Хоть он и иногда лажал с едой, но опростоволоситься с каким-то рисом? Такое явно случилось впервые. – Кацуки! – рявкнул из соседней комнаты Мидория. – Киришима звонит! – А который сейчас час? – Альфа посмотрел на время, высвечивающееся ядовитым зеленым на табло микроволновки. – Блин, чуть не забыл! Без колебаний он оставил тарелку с полусырым месивом и метнулся в спальню, по пути въезжая на полном ходу в омегу, от испуга уронившего пустой тазик. Справедливо рассудив, что в квартирно-транспортном происшествии никто не пострадал, Кацуки осторожно обошел Мидорию стороной и упал в кресло, подкатываясь к столу. – Здорово! – Бакуго подвигал крышкой ноутбука в поисках наиболее удачного угла. – Звиняй, сегодня график чуть сбился, совсем забыл. – А как же ужин? – прогундосил сбоку Изуку, заправляя кровать. – Потом добью, – бросил через плечо альфа, хотя перспектива похрустеть рисом его ничуть не впечатляла. – Как у тебя дела? Что нового? – Ай-яй-яй, Бакуго, – усмехнулся Эйджиро, – кашу не доел? – Пошел на хуй, Дерьмоволосый, я… – начал было возмущаться альфа, но тут же получил по затылку. – За что?! – Я тебя просил при ребенке не выражаться?! – оскалился Мидория. – Да его тут даже нет! – Чтоб я ни одного мата больше не слышал! – Изуку мотнул челкой и удалился из комнаты. Кацуки скосил хмурый взгляд, дождался, пока за спиной хлопнет дверь, и развернулся к монитору, презрительно усмехаясь озорно сверкающему взгляду друга. – Да уж, взяли тебя в оборот. Что-то твой благоверный сегодня особенно суров. Опять накосячил? – Да хуй проссышь, – скривившись, шипел альфы, не горя желанием лишний раз злить омегу. – У него настроение как маятник. Сначала орет, что я через нос выдыхаю так, что у него кровь в жилах стынет, а через минуту я выхватываю за то, что разлюбил и мало с ним общаюсь. А я потому и помалкиваю: надоело уже крики бесконечные слушать. Гормоны, – развел руками Бакуго, – что тут поделаешь. Когда они уже, наконец, вымрут… – Ему палец в рот не клади, – с усмешкой покачал головой Киришима. – Ты как-нибудь мимоходом ему про телефон напомни. – Какой телефон? – Я к тому, чтобы он трубку брал. Денки уже который день до него дозвониться не может, а им явно есть что друг другу рассказать. – Я скажу, конечно, но ты же сам понимаешь, он с ребенком сидит, еще и работать пытается параллельно. Думаю, у него буквально рук не хватает на звонок ответить. – Он еще и работать успевает? – удивленно вытаращился Киришима. – Сомневаюсь, если честно, – вполголоса сказал Кацуки, чтобы Изуку не услышал. – Не понимаю, зачем он вообще этим занимается. Сидит в декрете и все рвется работать, хотя бы удаленно. Зачем? Лучше б уволился и жил себе спокойно. Как будто я его обеспечить не могу! – А ему-то ты об этом говорил? – Само собой. Да разве он меня послушает? – Я даже не знаю, что тут можно посоветовать. – Забей. Не то чтобы мне нужен был совет. Просто иногда забываю, что Изу у меня – суперпапа, – не удержавшись, похвалился Бакуго. – Вам-то с этим всяко проще! – фыркнул Эйджиро. – Ты на что намекаешь? – Вы с родителями в одном городе живете, всегда можно ненадолго на стариков малого спихнуть, чтобы отдохнуть. Кацуки только хотел возразить, но вовремя прикусил язык: у Киришимы и без его жалоб проблем хватает. Да и на кой черт ему сдалась наиценнейшая информация о том, что каждое предложение альфы свозить Сугуру на выходные к бабушкам Мидория неизменно встречал шипением и неодобрительным оскалом. Бакуго даже начал переживать, что Изуку потихоньку превращается в одного из этих сумасшедших папаш, которые из-за каждого дитячьего чиха выносят с ноги дверь в кабинет педиатра. Потому что от себя сына омега отказывался отпускать. Даже к родным бабушкам. Даже под предлогом, что родители тоже должны отдыхать. Чего Изуку так невообразимо боялся, Бакуго не знал. Почему-то в любой непонятной ситуации омега считал необходимым залезть в интернет, нежели набрать Инко и задать вопрос той, кто точно успешно справился с воспитанием сына. Ой. Кажется, Кацуки малость отвлекся и прослушал увлекательнейший рассказ о… Да черт знает о чем. Киришима в последнее время мог говорить только о ребенке, работе и о поселившемся над его окном шумном и очень любвеобильном голубе. Ничего страшного, всегда можно покивать и сменить тему. – А потом я в самый последний момент успел подхватить его за шлевку, – победно сжал кулак Эйджиро. – Да мне впору звание «Отец года» присвоить! – Слышь, «отец года», – Кацуки кивнул другу за спину, – у тебя сейчас малой с кровати навернется. – А? – Киришима обернулся и посмотрел на путающегося в одеяле малыша. – Это нормально. Пускай падает. – Соцработники уже выехали за тобой. – Бакуго, это же маленький альфа, ты и сам наверняка таким был, – отмахнулся от друга Эйджиро. – Бесполезно ему что-то запрещать, толку от этого ноль. А если Ацуши пару-тройку раз клюнет носом пол, то сам поймет, что так лучше не делать. Со мной так же было. – Это многое объясняет. Заслышав свое имя, малыш дернулся и уставился на отца. – Па! – гаркнул Ацуши. – Хасю фетю! – А сколько ты сегодня уже съел? – назидательным тоном спросил Эйджиро. – Ве! – Честно? – Теса! – Тогда иди спроси у папы. Если он разрешит. Аккуратно ногами вперед Ацуши сполз с кровати и, громко топоча босыми пятками, побежал на кухню к папочке выпрашивать угощение. – Ни слова не понял, – прочищая пальцем ухо, пробормотал Кацуки. – Конфеты клянчит. Поэтому у нас с Денки договоренность: сладкое выдает только он. А то этот малец уже провел меня разок. – Видимо, только родителям дано понять, о чем говорят их дети. – Не, я сам только недавно привык. Поначалу вообще думал, – Киришима хрипло засмеялся, – что он не по-японски лепечет. – Интересно, у меня так же сложно все будет? – Ты подожди о болтовне думать. Вот начнет Сугуру ползать – познаешь все прелести отцовства. Отвернулся на минутку, а ребенок уже на полном ходу головой в шкаф въехал. Доморощенная, блин, улитка на азоте. Ацуши вообще без тормозов был, а я чуть не поседел, пока за ним гонялся. – Не грузи, Дерьмоволосый, – буркнул Бакуго. – Я так до конца и не смирился с тем, что Сугуру вырастет. – Взгляни на это с другой стороны, – ободряюще подмигнул Киришима. – Он хотя бы перестанет плакать по ночам, высыпаться начнешь. – Да у меня и нет проблем с этим. Мне ж запрещено подрываться по первому вскрику. – Это как? – А вот так. Раз встал, два встал, три. Потом пришел на работу невыспавшийся, пару раз косякнул, а шеф не в настроении был, всех собак на меня спустил. Еще и штрафанул вдогонку. Решил поделиться этой историей с Изуку – понеслась пизда по кочкам. «Все, теперь по ночам ты спишь, не дай бог тебя уволят, на что нам жить», – пытался подражать высокому голосу омеги Кацуки, не замечая, как Эйджиро пучит глаза, намекая на опасность за спиной. – Упертый, как баран. Подумаешь, отчитали меня разок, а он из этого трагедию строит. Бакуго не выспался – жизнь кончена, всю одежду, вещи, квартиру продадим, а потом до скончания веков будем жить в коробке на улице и побираться. Ну не бред ли? Порой мне кажется, что вместе с ребенком Изуку из себя и мозг выдавил вдогонку. – Да ну? – саркастично вопросил омега, пихая коленом спинку стула. – Впервые об этом слышу. Поперхнувшись от неожиданности воздухом, альфа закашлялся и уставился в монитор, будто прикрывающий лицо в приступе испанского стыда Киришима одним махом решит все проблемы друга. – Изу, я… Я… – не находил слов оправдания Бакуго. – Это я так, в запале. Преувеличил чуток. Для красного словца, ты же понимаешь… Изу, я совсем не это имел в виду. Прозвучало куда хуже, чем хотелось. – Ну-ну, – снисходительно улыбнулся омега. – Не при свидетелях же. Кстати, Кацуки, ты скоро? – Мидория погладил альфу по голове, мягко сжал волосы и чуть оттянул назад. – Сугуру надо искупать. – А я думал, – заняв позицию раскаивающегося грешника, альфы отклонился и уткнулся макушкой омеге в грудь, – он еще спит. – Если бы он спал, – Изуку наклонился и поцеловал Бакуго в лоб, – я бы тебя не просил. – У меня сейчас камера от таких нежностей треснет, – умиленно сощурился Киришима, стараясь разрядить обстановку. – Тогда давай прощаться, – стрельнул глазами в экран Кацуки, подгоняемый дергающим его за рукав футболки омегой. – Долг зовет, сам понимаешь. Передавай привет Денки. – Счастливо, – кивнул парням Эйджиро, выключая диалог. А для Бакуго самое интересное впереди. И кто его за язык тянул? Сейчас у них по расписанию водные процедуры, а затем скандал, обида и, очевидно, бойкот. Катастрофа неизбежна. – Изуку, – выдохнул альфа, набирая в небольшую ванночку воду и пробуя температуру локтем, – я правда не должен был так говорить. Не знаю, что на меня- – Да забей, – безразлично пожал плечами Мидория. – Не то чтобы мне есть, что возразить. Я и сам начал замечать, что в последнее время веду себя не шибко адекватно. В этот момент Кацуки радовался, что не успел взять Сугуру на руки, иначе он бы точно его уронил, услышав, как Изуку признал, что иногда перегибает палку. Изуку! Признал! В чем подвох? Бакуго уже приевшимися движениями достал сына из кроватки, уложил его на расстеленное на стиральной машине махровое полотенце и ловко снял цветастую распашонку. Альфа не переставал подозрительно коситься на Мидорию: то ли у него с чувством юмора все совсем плохо, то ли это не розыгрыш. Пристроив малыша на руке, Кацуки осторожно опустил его в воду и будто случайно пощекотал за бочок, вызывая пока еще неудачную попытку засмеяться, больше похожую на кудахтанье. Бакуго уже не обращал внимания ни на кого, кроме Сугуру, поэтому альфа и не услышал, как застывший в дверном проеме Изуку пренебрежительно фыркнул и утопал на кухню. Крошечный лупоглазый омега сегодня разошелся не на шутку. Голову еще держать толком не научился, но едва ли это могло помешать ему хулиганить. В неописуемый восторг малыша приводило сморщенное лицо отца, когда ему в глаза попадала вода, которую Сугуру шлепками ручек и ножек разбрызгивал вокруг себя. Кацуки лишь снисходительно ухмылялся, вынашивая план мести и представляя, как на каникулы он будет сдавать Сугуру деду с бабкой в Канагаву. Так же в свое время Масару и Мицуки поступали с собственным сыном, и, как выяснилось, пара затрещин от строгого деда и работа сутками напролет в поле способны исцелить любого проказника. А пока Бакуго стянул с себя промокшую футболку и продолжил катать туда-сюда ребенка по воде, изображая гудки парохода. – Ты специально майку снял? – В дверях из-под земли снова вырос Мидория. – Учти, мне пока еще секс противопоказан. – Однажды я тебя затащил в постель в пропахшем гарью дачном комбезе. Думаешь, после такого я буду пытаться в отчаянии соблазнить тебя голым торсом? – покачал головой Бакуго. – Расслабься, я помню и зачеркиваю дни в календаре. Сугу сегодня что-то особенно активный, так выворачивался, что всего меня забрызгал. – Понятно. А что у тебя на животе делает засос? – За-… Что? – Кажется, Кацуки этой новости удивился куда больше, чем его омега. – Ты про это? – Альфы ткнул в фиолетовое пятно рядом с пупком. – Если ты забыл, как выглядит засос, посмотри нашу фотку с холодильника. – Не напоминай, – цыкнул Изуку, хотя тот ночной кошмар сразу всплыл перед глазами: лето, пляж, Хитоши, Очако, Кацуки, сам Мидория и огромный, мать его, след от поцелуя на шее. – Тогда что это? – Неудачно подавитель вколол. – Встретившись с непонимающим взглядом, альфа добавил: – Сосуд задел. – Не хочешь правду говорить – не надо, – повел плечом омега. – С кем я живу… – Изуку, да я- Кацуки успел лишь дернуться, чтобы остановить Мидорию, но тот поразительно шустро юркнул в дверную щелку и ускакал корчить из себя обиженного на кухню. Молча альфа принялся обтирать Сугуру полотенцем. Грустно как-то это все. Почему-то Бакуго был уверен, что с рождением ребенка у Изуку все-таки поменяются приоритеты, он перестанет по-детски закатывать концерты и высасывать из пальца поводы выяснить отношения. Все-таки он теперь не просто омега, он – папа, можно же отодвинуть на задний план свои ребяческие замашки, нет? Но кое-чего Мидория своим поведением добился: альфа перестал придавать значение мимолетным истерикам. Уж лучше остатки времени и сил тратить на заботу о сыне, чем на капризы своего омеги. И как права была Инко, когда убедительно просила Бакуго не потакать Изуку, не идти у него на поводу, особенно когда он ведет себя исключительно несносно. Но нет, у Кацуки же молодость, чувства и гормоны, «люблю, трамвай куплю», как тут устоишь перед жалобным личиком? А теперь он пожинает плоды в виде избалованного мальчишки и чувствует, как черствеет к проливающимся слезам. Остается только надеяться, что хотя бы сына Бакуго нормально воспитает, потому что с Мидорией этот поезд уже ушел. – Вот ответь мне, Сугу-кун, – на полном серьезе спросил у малыша альфа, натирая покрасневшую кожу кремом, – какой логикой вы, омеги, руководствуетесь? Почему твой папочка, когда я ему даю реальный повод дуться, совсем не придает этому значения, зато на пустом месте он тут же находит проблему? А я ведь и правда укол неудачно поставил, подавитель стеклом по животу разошелся. Ты же, – Бакуго склонил голову на бок и улыбнулся тому, как ребенок повторил движение отца, – таким не будешь, да? Ты же не будешь выносить своему альфе мозг почем зря? Вместо вразумительного ответа Сугуру обхватил обеими ручками грубые отцовские пальцы и потянул их себе в рот. Собственно, а чего еще можно было от него ждать? *** Бакуго проснулся посреди ночи, заслышав вой сирены. Детский плач специально такой раздражающий, чтобы родители тут же вскакивали и неслись успокаивать? Молодец, эволюция, хорошая работа! Отжавшись от кровати, Кацуки был готов сию минуту вскочить на ноги и мчаться навстречу грязным подгузникам, детским бутылочкам и всему остальному, что мешает спать его сыну, но позыв быть достойным отцом был угнетен ударившим исподтишка медово-вишневым ароматом. – Лежи-лежи, – успокаивающе зашептал ласковый голос. – Я сам. – Изуку, я- – Спи, Кацуки. Альфа упал лицом обратно в подушку, недовольно подкручивая одеяло ногами. Сквозь пелену дремоты Бакуго слышал, как возится на кухне омега, подогревая воду для смеси, как с глухим стуком упала на пол выскользнувшая из рук бутылочка и как под аккомпанемент тихих ругательств посуда отправилась обратно в кастрюлю на стерилизацию. Полчаса спустя накормленный и довольный Сугуру дал папе вольную и отпустил передохнуть на пару-тройку часов, пока не придет время следующей побудки. Уложив малыша в кроватку, Мидория осторожно прикрыл дверь, оставляя лишь малюсенькую щелку, и, шаркая ногами, зашел в спальню. Альфа все ждал, когда его плавно, скрипя пружинами, качнет матрас, но рядом так никто и не лег. Кацуки настороженно свел брови: он же явно слышал, что омега вернулся в комнату! Постреляв глазами, альфа обнаружил развалившегося в кресле Изуку. Покручивая на пальце прядь волос, Мидория одержимо таращился на стену, беспрестанно отбивая пяткой ритм секундной стрелки. – Не ляжешь? – Бакуго мягко похлопал по второй половине кровати. Безжизненные глаза скосились набок и вернулись на исходную. Омега взял ногу под контроль, и топот прекратился. – Он только этого и ждет. – А? – туго соображая спросонья, переспросил Бакуго. – Он ждет, Кацуки. – В голосе омеги слышались четкие нотки усталого безумия. – Ждет, когда я закрою глаза, чтобы снова завопить. – Не выдумывай, Изу. – Альфа вновь приглашающе похлопал по постели. – Идем. – Не вижу смысла. – Ложись, блин, Изуку! – чересчур резко вскипел альфа, не понимая, почему он каждый раз должен до турецкой пасхи упрашивать Мидорию что-либо сделать. – Я сам встану в следующий раз. – Нет, – отрезал Изуку, полизывая кончик клычка. – Тебе еще на работу утром. – Ох, ладно, – потерял веру в свою силу убеждения Бакуго. Им все-таки уже не по двадцать с хвостиком, хочет Мидория себя насиловать – вперед и с песней, а Кацуки умывает руки. – Сиди. Хоть до утра сиди. Мне все равно. Фыркнуть и накрыться с головой легко. А вот заснуть, когда твой любимый человек мучается и терпеливо дожидается рассвета, оказалось не так-то просто. Кацуки прекрасно слышал тяжелое прерывистое дыхание, и от этого у него самого на сердце было неспокойно. Из-за ребенка Изуку терпит, Бакуго за него переживает, и по иронии единственный, кто в этой квартире спит, – это причина родительской бессонницы по имени Сугуру. Ни одним лишним движением Кацуки себя не выдал, но и так было понятно: Мидория знает, что альфа притворяется. Знает и молчит. Бакуго сам тоже ничего не говорит, просто сопит и вслушивается, надеется, что омега одумается и пристроится у него под боком. Правда, Изуку – птица гордая, раз сказал, что не ляжет спать, значит, будет хоть спички в глаза вставлять, но не ляжет, даже если передумает. Может, стоит ему с этим ненавязчиво помочь? С трудом Бакуго вспомнил, какое сегодня число, загибая пальцы, высчитал, сколько недель прошло после родов, и загадочно улыбнулся собственным мыслям. Кажется, доктор Фукукадо говорила о восьми неделях, и то – это уже с перестраховкой. По факту же прошло два с лишним месяца. И как только Кацуки умудрился прохлопать этот момент? – Слушай, Изу, – с бархатной хрипотцой промурчал альфа. – Раз ты все равно не спишь, может… – Мужчина хитро сощурился и потихоньку начал выползать из-под одеяла. – М? – Не хочу, – поспешно выпалил омега, забираясь в кресло с ногами. – Да брось. – Бакуго присел на край кровати и наклонился, пытаясь привлечь к себе внимание, добиться хотя бы взгляда в свою сторону. – Два месяца прошло, уже можно. Разве ты не соскучился по?.. – Серьезно? – Изуку пренебрежительно скривился и посмотрел на мужа так, будто тот только что сморозил глупость века. – Я, блин, с утра до ночи хожу облеванный и обосранный, и у меня нет времени, чтобы элементарно в душ сходить. Последнее, чего я хочу, – это заниматься сексом. – Так давай вместе в душ сходим. Постараемся вести себя потише, чтобы не разбудить- – Кацуки, я же сказал, не сейчас! – Омега внезапно отмер и подорвался на месте. – Я не хочу! Что непонятного?! – Кажется, Мидория совсем позабыл о своей первоначальной задаче – не позволить Сугуру проснуться. Опомнившись, Изуку раздосадованно цыкнул, когда из детской раздался скрипучий плач, и бросил на альфу обреченный взгляд. – Просто ложись спать. Я со всем разберусь. – Сиди ровно, – устало просипел альфа, почесывая ногу возле паха. – Я в детскую. – Ляг и спи. – Мидория толкнул Бакуго и придавил к кровати. – Мне хватает и Сугуру. Еще одного капризного ребенка я не потяну. Хорошо, что омега не обернулся, выходя из комнаты, иначе ему пришлось бы столкнуться с взбелененным взглядом, сверкавшим из-под спадающих на лоб волос. И что это только что было? У Кацуки здоровое желание заняться любовью, на кой хрен орать-то как резаный? С Изуку ведь не угадаешь, когда «не хочу» значит «не хочу», а когда – «поуламывай меня еще, сегодня я строю из себя нецелованную недотрогу». И почему нельзя все решить спокойным тоном? Нет, надо толкаться и брыкаться, прикидываясь жертвой, над которой хочет надругаться насильник-альфа. «Да ну тебя, Изуку, на хер с такими закидонами, – рыкнул про себя Бакуго, ударившись ногой об угол кровати. – Раз противно, то и пальцем отныне тебя не трону, пока сам не попросишь». Даже сам Кацуки в это не особо верил. Сколько раз он давал себе подобные обещания, а результат один – через день-два он сорвется и жамкнет омегу за задницу, когда тот будет мимо проходить, словно специально виляя бедрами. Черт, зачем Бакуго думает про это? Ясно же дали понять, что сегодня ему ничего не светит. Сугуру тем временем все никак не унимался. С чего это Мидория взял, что если он не ляжет спать, то и малыш не проснется? Это же ребенок. Ре-бе-нок! Он и при самом удачном раскладе раз шесть за ночь вскочит, дай бог, чтобы сам заснул. Да, тяжело, но такова нелегкая родительская доля. Сугуру же не всю жизнь будет будить своих пап, несколько месяцев нужно потерпеть. Снова шлепки босых ног, и снова никто не ложится рядом. Вместо этого изношенными колесиками скрипнула дверца шкафа, и Кацуки услышал, как омега обшаривает полки. «Что еще взбрело ему в голову?» – задался вопросом альфа, через силу поднимая веки. Тем временем Мидория уже достал с самой верхотуры зачахлый пыльный плед и вытряхивал из выдвижного ящика новенькое постельное белье. – Ты что делаешь? – Бакуго приподнялся на локте, потирая слипшиеся ресницы. – Переезжаю. – В смысле? – Буду на диванчике в детской спать. – Омега скрутил все постельные принадлежности в один комок и сунул его под мышку. – Зря я надеялся, что получится обойтись без этого. – Хватит чушь пороть, Изуку. Я хочу спать вместе с тобой. Зачем сбегаешь? Из-за того, что я предложил секс? Только не впадай в крайности, я прошу тебя. – Чушь? Зачем сбегаю? Да потому что я задолбался туда-обратно бегать, как заведенный. Спальня – детская – спальня – детская, – мотал туда-сюда головой Мидория. – В километрах я уже наверняка Землю пару раз по экватору обогнул! Только спать тебе своим топотом мешаю. – Так не бегай! Сколько раз я уже тебе говорил, что сам готов подрываться посреди ночи? Первые пару недель ты особо против не был. – Тебе напомнить о том, что случилось на работе? А если ты ее потеряешь? Кацуки, – Изуку постучал пальцем по виску, – ты сначала подумай головой, на что мы жить будем, прежде чем спор затевать. И отдай подушку. – Нет. – Бакуго дернулся и всем телом упал на подушки. – Ты не переедешь. – Ладно, оставь себе. Спокойной ночи, Кацуки. Постарайся хоть немного поспать, хорошо? – Оперевшись на колено, Мидория приблизился к Бакуго и со всей заботой накрыл прижался к его губам. На поцелуй альфа ответил, но напоследок мстительно прикусил бледную веснушчатую щеку. «Ну, ничего, завтра ты не отвертишься и ляжешь со мной», – думал про себя Бакуго, прячась с головой под одеялом от пробивающихся через жалюзи проблесков рассвета. Разумеется, для «суперпапы» слово альфы – далеко не закон. Кацуки даже пытался улечься спать на полу в детской, чтобы быть ближе к омегам, но Мидория за ноги протащил его по полу и оставил валяться в коридоре, умоляя больше не чудить и потерпеть. Успокоиться альфы смог, только когда ему по просьбе Изуку позвонил Масару и рассказал, что они с Мицуки тоже первые полгода после рождения сына жили раздельно друг от друга, так как Кацуки в детстве был тем еще «подарочком». И недели не прошло, а Бакуго уже успел заметить, что переезд в другую комнату был только началом. Постепенно Изуку отдалялся от альфы, а вместе с ним из жизни уходил и Сугуру. Квартира перестала казаться местом, которое называешь домом. Кацуки чувствовал себя постояльцем гостиницы: пришел, сунули под нос тарелку, поел, поспал, ушел. Максимально допустимая доза внимания – смазанный поцелуй, а если помыл за собой посуду и сделал еще какую-нибудь мелочь по дому, то можно и объятия с парой ласковых слов в придачу заработать. Приятно? Да. Достаточно? Да хрена с два! И все это сопровождалось якобы благими намерениями. «Не хочу, чтобы ты перенапрягался». «Ты и так целый день работаешь, хоть дома отдохни». «Можешь развлекаться, а мы пока с Сугуру погулять пойдем». А если Бакуго хочет напрячься? Если ему вообще не упало отдыхать? Если он не хочет сидеть дома в гордом одиночестве? На работе Кацуки ждало радостное событие: их компания заполучила крупный контракт. Радовался, правда, альфа ровно одну минуту, пока прикидывал в уме, какую заоблачную премию он получит. Но стоило вспомнить, что ради этого лакомого кусочка придется батрачить от зари до зари, настроения тут же поубавилось. Еще больше Бакуго взбесила реакция Мидории на эту новость, а точнее ее отсутствие. Омега не разозлился, не расстроился, не обрадовался, хотя это было бы вообще за гранью, – ничего из этого. Пожал плечами, буркнул рядовое «ладно», развернулся и пошел: «Работай, Кацуки, а нам с Сугуру и без тебя хорошо». В такие минуты альфа не узнавал своего Изуку. Его Изуку никогда не отворачивался от мужа, не оставлял одного, прихватив с собой сына. А тут его будто подменили, и он совсем позабыл, что они раньше были с Бакуго не только родителями, но еще и любовниками. Хоть умом Кацуки понимал, что ребенок меняет многое, а если точнее переворачивает всю жизнь с ног на голову, но кто сказал, что альфа не имеет права обижаться и глядеть сычом, пиная за ужином пустующий стул по соседству? Теперь уже альфа не так радовался тому, что его благоверный оказался «суперпапой». Сам о помощи не просит, а от предложенной отказывается и всячески ей противится – о чем тут говорить? Повернутость Изуку на Сугуру все росла и росла, пока омега не начал смотреть на Бакуго как на австралопитека, который без жонглирований не сможет ребенка на руках удержать. Кто-нибудь наверняка возмутится, как вообще на такое можно жаловаться, мол, ты своего омегу на руках носить должен за то, что он без тебя со всем справляется. Что ж, либо Кацуки – сволочь неблагодарная, раз не ценит этого, либо остальные – дураки, которые не понимают, как важно для альфы чувствовать себя нужным. А потом ни с того ни с сего позвонил Серо и попросил взаймы пару тысяч иен до зарплаты. Один звонок плавно и непонятно как перетек во встречу друзей, не видевшихся друг с другом, страшно сказать, полгода. А потом еще одну. И еще. Затем Кацуки забежал вечерком на ужин к Масару, навестил Ран и Инко, даже сходил на встречу одногруппников, хотя еще не так давно клялся себе, что ни за какие коврижки не заявится на подобное мероприятие. Внезапно Бакуго почувствовал и вспомнил вкус жизни, текущей за пределами квартиры. Год назад он так горячо желал обменять ее на маленькую крепкую семью, на ничем не заменимый домашний уют. А теперь он не был уверен, получил ли он то, что хотел. Изуку даже не звонил, когда альфа не возвращался с работы вовремя. Сугуру захватил все его время, все его внимание, не оставив ни кусочка отцу. Больше всего Кацуки пугало, что былые чувства и эмоции уже не вернутся и что они безвозвратно потеряли то, что с таким трудом построили. Каких только «дельных замечаний» он не слышал: «заведи интрижку», «терпи, хуле ты ноешь-то», «я поэтому с первой женой и развелся». Эксперты херовы. Если бы они знали, как тепло становится внутри, когда идешь домой, поднимаешь голову и видишь горящий свет в окнах своей квартиры, то Бакуго, может, и прислушался бы к ним. Но им такое точно неведомо, они-то слаще редьки ничего не ели. Само собой Мидория устал. А кто не устал? Человеческий ресурс не вечен. Но совершенно точно это не повод устраивать своему мужу проверку на вшивость. Изуку будто нарочно выводил альфу из себя, чтобы посмотреть, сколько он продержится, сколько позволит помыкать собой. И роль домашнего громоотвода Кацуки совсем не радовала. Порой альфе казалось, что если он исчезнет, то этого никто и не заметит. Дома уж точно. Он пытался быть достойным мужем и отцом, но кроме него самого никому это не было нужно. И когда Изуку в очередной раз в привычной для себя манере увиливать от серьезного разговора закрылся с Сугуру в детской, чаша терпения наполнилась до краев. Бакуго отказывался верить, что сохранение отношений и чувств волнует только его, но от безразличных улыбок, которыми прикрывался омега, альфу выворачивало наизнанку. Для успокоения Кацуки все твердил себе одни и те же избитые слова: любые отношения – это труд, семья требует усилий. Но утешение утешением, а до смешного ребяческая обида на Мидорию за то, что тот плюнул на все и опустил руки, активно подталкивала Бакуго с вещами на выход. Последней и невероятно прочной ниточкой, удерживающей Кацуки от радикальных действий, был ребенок. Вот уж кого он никогда не сможет оставить, так это Сугуру. И если для Изуку любовь альфы в тягость, то он и не будет его лишний раз обременять, слишком это дело неблагодарное. Но это не значит, что ласки и заботы не заслужил его сын, ради которого Бакуго без шуток и прикрас был готов на что угодно, а уж забыть про зашкаливающую гордость и подавно. *** По всему подъезду эхом летал визгливый и уже давно приевшийся плач младенца. Молитвами и уговорами Бакуго пытался заставить лифт ехать хоть чуточку быстрее – что такое произошло, что Мидория не может успокоить Сугуру? Как назло, ключ застрял в замке и ни в какую не хотел проворачиваться. Альфа толкнул поддавшуюся дверь и перешагнул через порог. Молнией Кацуки метнулся в детскую. Маленький розовый комочек беспорядочно дергал ножками и истошно пищал, требуя к себе внимания. Аккуратно взяв ребенка, альфа начал плавно покачиваться из стороны в сторону. Почувствовав крепкие отцовские руки и пропитанный желанием защитить успокаивающий запах бергамота, малыш постепенно затих, а в голове Кацуки тем временем стучала всего одна мысль – где, черт возьми, Изуку?! Стоило только положить Сугуру обратно в кроватку, как тот вновь закричал. – Тихо-тихо, мой маленький, – приговаривал Бакуго, щупая крошечные пятки, – папа сейчас вернется, хорошо? И не надеясь, что ребенок понял смысл данного ему только что обещания, альфы вышел в коридор, стараясь не обращать внимания на плач. Кацуки вбежал в спальню и включил свет: ни на кровати, ни за рабочим столом омеги не было. Едва не стукнув по выключателю, альфа заслышал то ли гудение, то ли бормотание, а еще через секунду он заметил выглядывающую из-за бортика кровати взъерошенную копну. Бакуго облегченно выдохнул: слава богу, Мидория дома. Заставил же он своего мужа понервничать! Вот только какого черта он на полу валяется, вместо того чтобы своими родительскими обязанностями заниматься? Альфа плавно обогнул рабочее кресло и заглянул за кровать, надеясь получить вразумительные объяснения от омеги. – Ты чего тут расселся, Изуку? Не слышишь, что Сугу пла- От представшей перед ним картины Кацуки проглотил язык. Руки и ноги неестественно вздрагивали, а упирающаяся в стенку кровати шея выгнулась так, будто переломилась пополам. – Заткнись, заткнись, заткнись, заткнись, – исступленно сквозь стиснутые зубы шептал омега, царапая ногтями посеревшие щеки. – Заткнись, заткнись, заткнись… – Изуку? – Бакуго осторожно опустился на корточки рядом и чуть тронул омегу за плечо, но тот даже не заметил этого. – Изуку, что с тобой? – Заткнись, заткнись, заткнись… Опешив, альфа отшатнулся и растерянно прислонился спиной к столу. Он квартирой не ошибся? Не мог же его Изуку за один день из образцового мужа и отца превратиться в… Да что с ним такое?! Это даже на истерику не похоже. И кого он так отчаянно просит «заткнуться»? Бакуго вновь услышал, как истошно зовет родителей Сугуру. Черт, и что делать? Кого успокаивать сначала? Сейчас Кацуки решил довериться инстинктам: он с трудом подобрал под себя ноги, поднялся и помчался в детскую. И хотя чутье подсказывало альфе, что с Мидорией происходит что-то непонятное, что-то куда хуже заурядного детского плача, Бакуго не мог не отреагировать на этот зов. Есть инстинкты, есть логика: сначала успокаиваем наиболее беззащитного члена семьи, затем – все остальное. В этот раз Сугуру не замолк, стоило только Кацуки взять его на ручки, и альфа готов был биться об заклад, что ребенок даже не кормленый. Что и требовалось доказать! На кухне Бакуго обнаружил стоящую на огне кастрюлю с более чем наполовину выкипятившимся содержимым. Альфа прикинул в уме время и наконец-то нашел хотя бы малюсенький повод выдохнуть: сущий ад в их квартире наступил не так давно. Уложив сытого Сугуру спать, Бакуго вернулся к Мидории. Свернувшись калачиком на полу, омега кусал пальцы и судорожно всхлипывал. Кое-как отцепив покрасневшие костяшки от зубов, альфа переложил Изуку на кровать, не зная, что следует предпринять в такой ситуации. Может, где-то в аптечке завалялось успокоительное? Еще бы Кацуки разбирался в названиях этих похожих друг на друга пилюлек! Мидория уже ничего себе под нос не нашептывал, но сковавший конечности нервный тик никак не спадал. Посчитав, что омега попросту озяб от лежки на холодном полу, Бакуго укрыл дрожащего мальчика одеялом, но тот и бровью не повел. Стеклянный взор изумрудных глаз не на шутку пугал, Кацуки даже показалось, что омега и впрямь видит что-то, доступное только ему, что-то ужасающее, но одновременно завораживающее. Этот взгляд не был пустым и безжизненным, но и Мидории он не принадлежал. Неуверенность в собственных действиях охватила альфу. Не сделает ли он хуже омеге? А есть ли вообще время сомневаться, или нужно срочно действовать? Вновь Бакуго позволяет инстинктам решать за себя. Неловкими движениями соскальзывающих пальцев он выдавливает на ладонь таблетку снотворного и перекусывает ее пополам, кривясь от расплывающейся по языку горечи. Одну половину Кацуки откладывает на тумбочку, а со второй идет, как дурак, на кухню, потому что не позаботился о воде заранее. Изуку не морщится, не раскрывает губ, не размыкает зубы – вообще никак не реагирует на попытки скормить ему лекарство. Его все еще потрясывает, так что альфа не решается даже всучить омеге в руки стакан. Бакуго отставляет посуду в сторонку и почти насильно усаживает на себя обвисшую куклу, которая еще утром с улыбкой провожала его на работу. Кацуки не против побыть живым креслом, если его тепло, его запах хоть как-то помогут успокоиться. Острый нос утыкается в темные жесткие кудри, скользит по затылку до загривка и резко сворачивает за ушко, щекоча дыханием раковину. Жадно собрав по крупицам частички смешанного с вишней одуванчикового варенья, альфа потихоньку настраивается и, чуть прогнувшись в холке, дает свободу своему феромону. Медленно, постепенно, не спеша, чтобы не напугать ненароком. Вскоре заключенное в объятия тело перестает судорожно дергаться. Для затравки Кацуки еще пару раз потирается щекой о выемку между тонкой шеей и плечом и незаметно, лишь бы не нарушить воцарившийся хрупкий покой, тянется за таблеткой на тумбочке. Одним точным движением он просовывает большой палец Мидории в рот и устраивает его между зубов, зажимая верхнюю и нижнюю челюсти, а затем другой рукой кладет половинку драже на язык. И пока Изуку не успел распробовать сковывающий мышцы горький привкус, альфа тут же подносит к пересохшим губам стакан воды. Омега понятливо двигает головой, позволяя Бакуго чуть наклонить посуду. Четырех слабых глотков хватило, чтобы Мидория снова отвел лицо, и несколько капель пролилось на голубую кофту. Так они сидят, пока Изуку не начинает слабо покачиваться, проваливаясь в сон. Кацуки ловит момент и осторожно переваливает омегу набок, поплотнее прикрывая одеялом плечи. Веки устало дергаются и всячески противятся внезапному выключению организма из режима вечного бодрствования, но снотворное шаг за шагом движется к победе в этой нелегкой борьбе. А пока она не окончена, альфа ложится у Мидории за спиной, повторяя изгибами тела позу омеги. Не зная, что еще он может сделать для любимого, Бакуго прикладывает ладонь к торчащему из-под покрывала уху. Может, именно это и нужно сейчас Изуку – услышать звук тишины. Услышать и насладиться им. Когда омега бесповоротно заснул, альфа аккуратно встал с постели и, прихватив с собой радионяню, любившую будить молодых родителей посреди ночи, отправился дожидаться утра на кухню. Вряд ли ему сегодня светит спокойный сон. Если кто и заслужил его из них двоих, так это Мидория. Поэтому Бакуго плотно закрывает дверь в спальню, достает из сумки рабочий планшет и устраивается за обеденным столом. Хорошо, что аппетит пропал, не придется лишний раз шуметь, грея себе еду. Только усевшись в полной тишине на стул, Кацуки осознал, что он совершенно обессилен. Правда, это ничто по сравнению с тем, как чувствовал себя Изуку последнее время. Может, несколько дней, может, недель. Бакуго обеспокоенно перевел взгляд на циферблат и погрузился в сеть, не переставая думать о том, как он умудрился проглядеть и позволить своему омеге докатиться до такого состояния. *** Вернувшись домой из роддома, Мидория понял, что ни черта не знает, что ему делать с ребенком. Девять месяцев он от каждого встречного-поперечного выслушивал советы о том, как ему следует растить сынишку, но никто при этом не додумался по-человечески объяснить, что и как именно нужно делать. Изуку себя чувствовал так, будто он впервые сел в машину: вроде и правила дорожного движения знает, и с устройством автомобиля в общих чертах знаком, но как эту вундервафлю завести и погнать по шоссе – пойдите спросите кого-нибудь еще. Правда, Сугуру получился той еще «машинкой». Как говорится, одной рукой ведешь, а другой слезы счастья вытираешь. Первый месяц прошел относительно спокойно. Сразу после родов жизнь казалась насыщенной, интересной. Еще бы, пополнение в семействе не могло пройти бесследно! Больше всего самолюбие Изуку тешил тот факт, что у него все получается. Вот буквально все, за что бы он ни взялся. И времени на все хватало: и на ребенка, и на дела по дому, и про Бакуго омега не забывал, а в промежутках между всем этим Мидория успевал еще и рабочие статьи сочинять. Сказка, а не жизнь! Постепенно эта сказка стала превращаться в рутину. Каждый божий день одно и то же: с утра до ночи, с ночи до утра, само сочетание «время суток» стало пустым звуком. Нет больше дня или вечера – есть время кормления, время сна, причем чужого сна, время возвращения Бакуго домой. Последнее хоть немного радовало Изуку: единственный, кто был благодарен омеге за все его труды – это Кацуки, а от Сугуру вместо «спасибо» получаешь только ор и срыгивания на майку. Бакуго и обнимал, и целовал, и с неподдельной гордостью нахваливал «суперпапу», а Мидория аж млел, пока всех этих жестов перестало быть достаточно, чтобы сохранять рассудок. Эйфория закончилась внезапно. Просто в один прекрасный день Изуку открыл глаза и понял, что не хочет вставать. Не потому что он устал, а просто ему все это больше не нужно: не нужно быть омегой, папой или мужем. К тому моменту Мидория практически не спал уже шесть дней. Новоиспеченный папа смотрел на сына и не понимал, что происходит. Это же его ребенок, не чей-то там надоедливый спиногрыз, а его ненаглядная кроха! Но сказать, любит он его или нет, омега не мог. Детский плач – плач собственного чада – бесил Изуку больше, чем он мог себе вообразить. Успокаиваясь буквально на полчаса, малыш просыпался, орал до посинения, сосал от силы пару минут пустышку и вновь засыпал, чтобы вскоре повторить ритуал. И неважно, правильно ты все делаешь или нет – ребенок все равно не спит. А Мидорию уже трясло от звенящего шума в ушах. Омега серьезно боялся, что однажды не выдержит и сорвется: не дай бог переколошматит все в квартире или – еще хуже – под руку попадет Кацуки. Что угодно и кто угодно, но только не ребенок. На шестой неделе Сугуру однажды дал слабину и проспал аж три часа, не издавая ни звука, в то время как Изуку сидел на диване рядом с люлькой и пристально наблюдал за малышом, не веря в воцарившийся в кои-то веки покой. Но счастье продлилось недолго: резко дернув сжатыми в кулачки ручками во сне, ребенок сам себя разбудил и тут же заголосил. И сколько бы омега ни укачивал Сугуру, ни упрашивал, ни уговаривал его перестать плакать, малыш не унимался. Мидория разве только что с бубном не танцевал вокруг младенца, чтобы понять, почему чадо никак не хочет успокоиться. С ребенком на руках Изуку нарезал круги по квартире, как вдруг раздался щелчок замка – отец вернулся домой. Одной рукой омега достал из холодильника тарелку с едой и поставил ее в микроволновку погреться, пока Кацуки переодевался, попутно рассказывая о том, какой тяжелый выдался у него рабочий день. Но Мидория уже ничего не слышал: в ушах застыл оглушительный младенческий рев, и омега даже не понимал, плачет ли Сугуру в действительности или ему это только кажется. Видимо, все было по-настоящему, потому что Бакуго сидел и потирал виски, прогоняя головную боль. – Изуку, сколько можно? – не выдержал альфа, с грохотом приземляя палочки на стол. – Возьми его уже как-нибудь по-другому. – Как это должно помочь? – Может, ему просто неудобно? Ты нигде ему там не пережал- – Это тебе кто-то что-то пережал. Нормально я его держу. – Так почему он тогда орет? – Если б я знал почему, он бы давным-давно замолчал. – Дай его сюда. – Бакуго прохрустел пальцами и потянулся за сыном, но Изуку лишь крепче обхватил малыша и резко отвернулся. – Не трогай, – с паническим ужасом в голосе прошептал Мидория, пятясь назад. – Сдурел? – вмиг напрягся альфа, расправляя плечи. Белесые полоски бровей сдвинулись к переносице, блеск алых радужек так и припечатал омегу к полу. А Мидория, видать, и правда сдурел. Потому что сам не понял, почему так отреагировал. Омега будто стоял рядом и смотрел на себя со стороны. Что он только что сказал? Он уже и не помнит. Это вообще случилось не с ним, а с тем, на кого он смотрит. Но не с ним. – Изуку, – альфа помахал рукой перед веснушчатым носом, – ты себя хорошо чувствуешь? – Я не знаю, – ответил омега, невпопад уверенно кивая головой. – Кажется, ты совсем не выспался сегодня. – Бакуго обхватил руками лицо мужа и мягко провел большими пальцами под фиолетовыми синяками. – Иди приляг. Я справлюсь с Сугуру. Все еще плывущий в пространстве Мидория на пробу разжал руки. Вроде ничего не упало. Кацуки перехватил извивающееся тельце, поудобнее уселся на табуретку и вернулся к остывающей лапше. Война войной, а обед по расписанию, да и кто сказал, что нельзя одновременно есть и укачивать малыша? Сугуру снова вывернулся, но лишь для того, чтобы потянуться носиком к отцовской майке. Словно по мановению волшебной палочки маленький омега переключился с надрывания глотки на обнюхивание живота Бакуго. Ровно в ту секунду, когда крик прекратился, внутри Изуку что-то треснуло. Как обухом по голове. Обалделым взглядом омега уставился на милующихся отца и сына. – Либо я оглох, либо он наконец-таки замолк, – не без важничаний сострил альфа. – Сугуру, наверное, сам устал от собственного плача. От пошутеек Мидории было не легче. Он-то прекрасно понимал, что только что произошло. Быть отвергнутым собственным ребенком – это ли мечта каждого родителя? Иначе это никак не объяснить. Чувствуя себя больше ненужным этой идеальной семье из двух человек, омега прошлепал в душ – он уже сам мог унюхать исходящий от него запах пота. Изуку обнажился и едва дотронулся ногой прохладного акрила, как вдруг зацепился одним глазком за собственное отражение в зеркале. Нет, он, конечно, предполагал и даже точно знал, что после родов стал хуже выглядеть, но чтоб настолько! Его, может, и не разнесло как дутый чайник, однако картина в целом предстала ужасающая. Бедра, низ живота были испещрены мерзкими растяжками отборного малинового цвета, некогда аппетитная попа потеряла форму и обвисла, а лицо… Если бы кто-то до беременности показал Мидории фото, как он будет выглядеть после родов, он наверняка бы решил, что пожизненная бездетность – отличное стратегическое решение. И вот это тело Кацуки продолжает время от времени трогать и поглаживать? Да он же еще ни разу после рождения Сугуру своего омегу голым не видел! А если увидит? Как омегу ни люби, одного взгляда на этот кошмар хватит, чтобы ниже пояса больше никогда ничто не встало. Один вывод Изуку для себя сделал: секса ему теперь до конца жизни не видать. Да и вряд ли Бакуго настолько сумасшедший, чтобы пихать свой член туда, откуда вылез другой человек, – даже мысли об этом казались омеге мерзкими. Все это так сразу навалилось: усталость, отвращение к самому себе, совершенно не считающийся с чувствами папы Сугуру – и Изуку не выдержал. Включив воду, омега уселся в ванну, уткнулся лицом в полотенце и протяжно заскулил. Вой постепенно перерос в рыдания, рвавшиеся наружу из груди «суперпапы». «Суперпапы», который уже не нужен сыну, а скоро перестанет быть нужным и мужу. Когда от пролитых слез начала гудеть голова, Мидория встал босыми ногами на голый кафель и вновь посмотрел на себя в зеркало. «Хватит, – сказал сам себе омега, размашисто хлопнув ладонями по щекам, – ты просто себя накручиваешь. Просто накручиваешь». Изуку еще долго скребся по сусекам в поисках здравомыслия и спокойствия, даже не догадываясь, что процесс уже необратим. Другим вечером не происходило ровным счетом ничего. Кацуки вернулся, поужинал, взялся за посуду – все как обычно. Одно маленькое «но» – сегодня альфа вдруг дорвался до пива, аж целую палетку притащил. То ли на работе что произошло, то ли просто заколебался, но он жестко и безапелляционно попросил у Изуку разрешения пропустить сегодня за ужином пару баночек. А что омеге оставалось делать, кроме как пожать плечами и кивнуть? Он же альфе не папочка, чтобы что-либо запрещать. Зато у Бакуго сразу настроение приподнялось. И вот, почав вторую банку, альфа добивал остатки накопившейся за день грязной посуды, как вдруг в заднем кармане джинсов завибрировал телефон. Кацуки со скрежетом зубов вытер руку об штанину и ответил на звонок. – Что?.. – глухо прорычал альфа в трубку. – Никакого «привет», пока не объяснишь, какого черта ты звонишь мне так поздно… А? Ты еще на работе?.. И что ты предлагаешь?.. А я тут причем?.. Это не мои проблемы. Изуку пихнул альфу в бок, отодвигая от раковины, и сам взялся за посуду. Как же его бесит, что сослуживцы Бакуго не имеют ни малейшего представления о личном времени. – Хатсуме, я не помчусь из-за такого в офис! Просто возьми другой шнур и сунь его в «маму»! Омега дернулся: куда нужно сунуть шнур? Стоит Кацуки начать говорить про работу, как Изуку перестает понимать альфу, так как с японского он переходит на свой технарский язык. Но это маловажно, есть куда более интересный вопрос: Хатсуме? С чего вообще эта барышня решила, что имеет право почти ночью звонить Бакуго? – Нет, круглый – это другой, суй в соседний… Да, с тремя дырочками… Да какая разница, их там три одинаковых!.. Что значит «не суется»?.. Я же сказал, шнур поменяй, тот, что ты в руках держишь, – для ИБП… Да… Да ни за что… С дуба рухнула?.. Ладно… Безнадежная… Скинув трубку, Кацуки сунул телефон в карман, бросил жалобный взгляд на уже открытую банку пива и, обреченно качнув головой, убрал ее в холодильник. Оставшись на кухне в одиночестве, Мидория выдохнул. Нет, доставать затемно семейных альф с детьми – это просто неприемлемо. Случилось что – звони друзьям, хахалям своим, да кому хочешь, но не смей соваться к Бакуго. Работающая вместе с ним Хатсуме уж точно должна понимать, что альфа впахивает на износ, а она еще со своими дурацкими вопросами к нему лезет. От яростного натирания сковороды губкой омегу отвлек звон ключей из прихожей. – Не понял. – Изуку вышел в коридор, стряхивая на пол воду с рук. – Ты куда собрался? – До офиса и обратно. Проще самому все сделать, чем что-либо объяснять тупому человеку. – Ты сейчас серьезно? Это из-за звонка? А послать нельзя было? Ты на часы смотрел? – Да, да, можно, да, – махом ответил Кацуки на все вопросы и щелкнул замком. – И? – Мидория кинулся за альфой и ухватился за край футболки. – Позвони и скажи, что не приедешь. – Не могу, я уже пообещал. Да и там работы-то на пять минут от силы. Все здание обесточило, у Хатсуме бесперебойник навернулся. Сейчас свет вроде дали, но теперь ИБП у нее истошно пищит, даже я услышал через динамик. Бухгалтерии нет, да и помочь ей тоже некому – мало кто допоздна задержался сегодня. Так что не переживай, скоро буду. – Да можешь вообще не возвращаться, – обиженно пробурчал омега и просеменил обратно на кухню. – Как скажешь, – тут же отозвался альфа, захлопывая за собой дверь. Покончив с посудой, Изуку снова меланхолично посмотрел на часы – приближалось время кормления, значит, с минуты на минуту Сугуру проснется и настойчивым криком будет требовать положенную ему по праву рождения бутылочку. И вот спустя несколько мгновений предсказание сбылось. Движения отточены уже до автоматизма, поэтому до Мидории не сразу дошло, как он очутился на диванчике в детской с жадно поглощающим смесь сыном на руках. Щелчок – и он уже не на кухне, прямо магия какая-то. Кстати, а где Кацуки? Когда Сугуру наелся от пуза, омега прижал малыша к груди, уложив головку на плечо, и прошел в их спальню. Точно, он уехал. И сказал, что больше не вернется. Истоптав за полчаса домашние коридоры вдоль и поперек и убаюкав ребенка, Изуку вернулся в детскую и опустил причмокивающего во сне сына в кроватку. Он с неподдельным беспокойством оберегал сон малыша, хотя усыпанный веснушками нос уже покраснел и начал дергаться. И как они теперь будут справляться вдвоем? – Прости, Сугу-кун. – Две слезинки скатились по щекам и разошлись темными пятнами по мягкому бортику кроватки. – Из-за меня папа-альфа больше не хочет с нами жить. Но он все еще твой папа, поэтому постарайся на него не обижаться, хорошо? Он тебя любит и будет заботиться о тебе, – мелодичным голосом распевал Мидория, выдавая утешения за колыбельную. – Знаю, ты будешь скучать по папе, я тоже. Но мы с тобой омеги сильные, справимся со всеми трудностями, да? Изуку совершенно не верил в сказанное. Сугуру вырастет и будет еще больше ненавидеть своего нерадивого папу за то, что выгнал отца-альфу из дома. Трясущиеся коленки подкосились, и омега рухнул на пол, силясь заглушить ладонью всхлипы. Что он натворил? Почему эти слова сорвались с его губ? И ничего уже не исправить. Теперь это точно конец их отношений. Мысли так и роились в голове: Кацуки явится за вещами, придется переехать к матушкам, надо вернуться на полный рабочий день, альфа получит опеку, если продать квартиру, будут деньги на первое время… В коридоре хлопнула входная дверь. Вытирая подолом длиннющей футболки глаза, Мидория вылетел в прихожую, где, уперевшись лбом в стенку, стягивал с себя кроссовки альфа. – Кацуки? – ошеломленно прошептал Изуку, часто-часто хлопая ресницами. – Мне срочно, – Бакуго тараном двинулся на омегу и обессиленно упал тому на плечи, – нужна обнимашка. Как меня все достало. На какое-то время Изуку перестал дышать. Ему же это не мерещится? – С возвращением, – промямлил омега, поглаживая обтянутую майкой широкую спину. – А ты чего гундосишь? – Кацуки отстранился и посмотрел на опухшее розовое лицо. – Изуку, ты что, опять плакал? Что на этот раз случилось? – Я не плакал, – зачем-то брякнул Мидория. – Ага, как же. – Я… – Изуку вдруг почувствовал, как слезы вновь подступают к горлу. – Я так рад, что ты пришел домой. – А куда мне деваться? Так, – в голове альфы что-то щелкнуло, – ты о чем? – Останься, пожалуйста, – взмолился Мидория, утыкаясь носом в грудь перед собой. – Если не ради меня, то хотя бы ради Сугу-куна. Я не хочу продавать квартиру, у нас с ней столько общих воспоминаний связано. И с мамой жить не хочу. – Изуку… – Кацуки неуверенно приобнял омегу. – Тебе сон дурной приснился? Чего расклеился-то? – Я не хотел тебя прогонять, – выл в голос Мидория, пачкая чужую майку. – Я не знаю, чем думал. – Подожди-подожди. Ты насчет того, что сказал мне перед выходом? – Бакуго снова оторвал от себя мужа и внимательно посмотрел в мутные озера, омега судорожно закивал головой. – О, Изуку. – Альфа расслабленно улыбнулся в потолок. – Ну и напугал ты меня. Если бы я всерьез относился ко всем твоим словам, наши отношения дальше знакомства в баре не продвинулись бы. Ты действительно решил, что я больше не вернусь? Омега лишь растерянно пожал плечами, будто это не он только что заочно расписал свою одинокую жизнь на несколько лет вперед. Теперь ему самому реакция на произошедшее казалась чересчур глупой. Он всегда был таким параноиком, или во всем виновато паникующее сердце родителя? Кацуки надо медаль дать: он не только не обозлился на мужа – еще бы, его поставили в один ряд с альфами, которые способны оставить омегу с маленьким ребенком, – но и весь оставшийся вечер успокаивал то и дело начинающего хныкать Мидорию. Настолько нежным Бакуго не был уже довольно давно, все силы обычно уходили на работу и ребенка. А тут вдруг мужчине в голову прямо-таки ударила романтика: вот тебе чай в постель, вот массаж ног, вот ласковый и развевающий сомнения шепот на ушко вперемешку с горячими объятиями. Из-за неожиданно пробудившихся после спячки теплых чувств Изуку разморило, и он слово за слово отключился под шум телевизора. Правда, ненадолго: спустя пару часов Сугуру снова требовательным криком погнал папу за бутылочкой. После этого организм, измученный тем, что его каждый раз дергают туда-сюда, обиделся и помахал сну рукой, и до самого утра Мидория не сомкнул глаз. Стоило Бакуго уйти на работу, минувший вечер начал потихоньку меркнуть в сознании омеги, а затем и вовсе превратился в навевающую ностальгию фантазию. Очередной день, как капля воды похожий на большинство предыдущих. Непонятный импульс заставил руку открыть дверцу холодильника. Вчера Изуку лепил пельмени, и его даже не начатая готовая порция покоилась на нижней полке. Омега дотронулся до промерзшего куска теста и, недолго думая, закинул его в рот. Холодно и безвкусно. Следующий пельмень оказался таким же. Мидория протяжно выдохнул и погладил живот: и зачем он давится этой гадостью, если даже не голоден? Задвинув тарелку подальше к задней стенке, омега обратил внимание на стоящий рядом на той же полке утюг. Изуку аж зашипел. Опять Кацуки со своими дурацкими розыгрышами? Что-то в этот раз чувство юмора его подвело: утюг в холодильнике – как смешно! Конечно, по возвращении домой Бакуго категорически отрицал, что он вообще прикасался к утюгу хотя бы раз за последние полгода, но не Сугуру же это сделал, так? Часовое бесцельное хождение по квартире принесло свои плоды – убаюканный Сугуру если не заснул крепким сном, то точно задремал. В такие моменты Изуку старался не потерять ни одной секунды – у него и так лишнего времени отродясь не водилось – и принимался за работу. Хотя его продуктивность оставляла желать лучшего. Пододвинув люльку с младенцем к рабочему столу, омега устроился за ноутбуком и в который раз за последнюю неделю открыл файл с пресловутой статьей. За это время ни одной строчки из себя он так и не выдавил, но сегодня писать нужно было без вариантов. На работе ведь никто не посмотрит, что ты с ребенком сидишь, проект, будь добр, пришли в срок. Мидория печатал медленно, стараясь стуком клавиш не разбудить Сугуру, хотя казалось, что он может проснуться и от того, что кто-то уронил вату на пол. Никогда еще омега так попустительски не относился к своей работе, ему уже было плевать, что на выходе получится, лишь бы добить эту статью. Изуку даже не был уверен, что именно он пишет – экран расплывался перед глазами. Скрипучий звук из люльки не предвещал ничего хорошего. Омега боязливо скосил взгляд набок, молясь, что ему просто показалось. Затем раздалось недовольное мычание, а за ним тишину пронзил надрывный плач. Спустя пять минут надежда, что простое покачивание люльки успокоит ребенка, умерла последней. – Почему? – В отчаянии Мидория склонился над Сугуру. – Почему ты кричишь? Что не так? Мы же кушали недавно. Скажи мне, Сугу-кун, в чем дело? Я тоже орать могу, ты этого добиваешься? Изуку упал в кресло позади себя и полными слез глазами уставился в потолок. Все говорят, что первое время сложно, что дети вырастают, что скоро все это закончится. Скоро – это когда? Сколько он еще продержится? Когда, когда наступит тишина?! Ни о чем не думая, Мидория вернулся к работе. Одной рукой он катал туда-сюда люльку, другой – печатал статью, не переставая заливать слезами клавиатуру и завывать в голос, перекрикивая собственного сына. В таком странном режиме омега работал впервые. Прошло два месяца после родов. Или четыре. Какая разница, если по ощущениям дни тянутся как недели, и ничего не меняется. Без объявления войны в гости нагрянула Инко, отвечая на все возмущения Мидории одной лишь фразой: «Сам виноват, что трубку не берешь». Она зачем-то притащила белизну и перестирала с ней все чистое детское постельное белье, запеленала внука, хотя Изуку был категорически против этого, и прибралась в квартире, переставив вещи в удобные ей места. Мидория же не находил слов, чтобы матушка прекратила наводить свои порядки в их доме. После мытья полов химозной гадостью с едким запахом Инко застала сына кормящим Сугуру: Мидория лежал на кровати и вполглаза посматривал телевизор, пока младший омега увлеченно сосал бутылочку. Кто бы мог подумать, что и за это можно выхватить замечание? «Как ты можешь лежать? Изу, папа должен посвящать все свое внимание только сыну. Нечего в экран пялиться, надо на ребеночка смотреть, любоваться, родительству радоваться», – поучала сына мать. И Мидория понимал, что звучит это как полный бред, но, черт побери, какого рожна он теперь чувствует себя виноватым? Поэтому с Инко Изуку старался не общаться. Не потому что он не любит свою маму. Просто женщина заставляла его чувствовать себя абсолютно никчемным неумехой. А в жизни молодого папы таких людей предостаточно – опытные мамы, педиатры, знающие друзья вроде Денки, на звонки которого Изуку уже давно не отвечал, и даже просто прохожие. И все они на одной стороне, а против них только Мидория. Из-за бесконечных советов и упреков Изуку быстро поглотила бесконечная вина за то, что он вообще родил. За то, что мало гуляет, за то, что мало обучает и развлекает сына. За то, что перестал за собой следить, подурнел. За то, что не прыгает по квартире зайчиком, а просто пытается выжить. Кто-то учится на чужих ошибках, кто-то – на своих, а кто-то из раза в раз наступает на одни и те же грабли, надеясь на иной результат. Чаша терпения переполнилась, и от недостатка человеческого общения Изуку полез в рассадник хлама – интернет. С незнакомцами же всяко проще общаться. User46156: Всем доброго дня. Пишу сюда первый раз, потому что уже не знаю, что делать. Родил недавно, без осложнений, беременность протекала нормально. Мальчик-омега, здоровый, даже чуть крупнее среднего. Но сюда я пишу не для того, чтобы похвастаться, а потому что из моей груди рвется КРИК ДУШИ. Я больше не могу находиться с сыном в одной квартире. Мне кажется, я схожу с ума. Моя жизнь напоминает один сплошной пиздец. Уже не помню, когда нормально спал. Иногда мне вообще кажется, что терпеть не могу сына. Есть ли те, кто с этим сталкивался? Что делать-то? cruuyy0101: Знакомое состояние. К психиатру срочно, пока ребенка из окна не выкинул. Lmied: cruuyy0101, ни один родитель своего ребеночка не выкинет! как ты вообще додумалась до такого?!?!?! сама-то небось не рожала. а User46156 сам дурак сам виноват. я рожала и ничего такого не было. нечего деградировать, с ребенком это не получится. cruuyy0101: Кажется, вам, Lmied, тоже психиатр не помешает. REAL_ALPHA: ЕБАНЫЕ ОМЕГИ! ХВАТИТ БЕЗДУМНО ПЛОДИТЬСЯ! cruuyy0101: опять этот чокнутый… REAL_ALPHA: Свиноматки, садитесь на шею государству, а потом только включаете то, что у вас вместо мозга! Я БЛЯТЬ НАЛОГИ ПЛАЧУ, ЧТОБЫ ВАШИ ЛИЧИНКИ ВЫЛУПЛЯЛИСЬ! Нехуй рожать, а потом скулить, что вы детей ненавидите! Takanishi1992: REAL_ALPHA, свали отсюда, чудовище сексистское. Как тебя до сих пор не выпилили? pika_mika: Обычная хандра после родов. Скоро полегчает, у вас просто организм перестраивается. Чего трагедию из этого делать? User78927: Второй день уже на этом форуме залипаю. Это какой-то пиздец. Неужели у нас так много заебанных жизнью омег без поддержки близких? Кроме интернета и поговорить уже не с кем? Автор поста, иди альфе своему все расскажи, а не левым людям в сети. User65218: Ни за что не рассказывай об этом альфе! Или родителям! А то еще наслушаешься, что ты капризный и вообще не справляешься. По себе знаю. Уж лучше делиться с теми, кто тебя понимает. Мой муж мне вообще не помогал, и ничего, сейчас дочке уже шесть и все отлично, о втором думаем. Нет большего счастья, чем быть папочкой! Takanishi1992: User65218, бежать от такого мужа надо, раз не помогает и стыдит. Вы точно ребенка воспитывали, а не в Симс играли? Байки про радость отцовства или материнства – бред сивой кобылы. Быть родителем – это, вообще-то, тяжкий труд. Тяжкий и неблагодарный. И почему-то все считают, что раз ты омега, значит, в тебе все заложено природой. Ага, а не спать ночами, менять ребенку подгузники, кормить его за омег инстинкты должны, а? Или после родов на меня сразу должно снизойти озарение, и я такой: «О, вот как это делается!». Короче, автор, не бойтесь рассказать кому-нибудь из своего окружения о проблеме. Если ваш альфа не мудак, он вас поддержит. REAL_ALPHA: Зашибись, этот идиот залетел, а альфа теперь его дерьмо разгребать должен! Классная логика! САМ СО СВОИМ ВЫРОДКОМ ВОЗИСЬ, АЛЬФА ТУТ НИ ПРИ ЧЕМ! СУКА, МЫ И ТАК РАБОТАЕМ! А тебе сложно помыть и покормить личинку? инвалид блять безрукий cruuyy0101: Модераторы, вы спите там, что ли? Забаньте уже это недоразумение, сил нет читать бредятину! Изуку резко захлопнул крышку ноутбука и с ногами забрался на кресло, обхватывая руками острые коленки. «Не рассказывай альфе. Не справляешься. Безрукий инвалид. Не рассказывай альфе. Не справляешься. Безрукий инвалид», – крутилось в голове омеги, упрочняя уверенность в том, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Сам родил ребенка – сам теперь и барахтайся в этом болоте, нечего остальных за собой в топь тащить. Новым витком падения на дно пропасти стал переезд в детскую. Мидория искренне не понимал, почему Бакуго ходит весь такой насупленный и недовольный. «О тебе же забочусь, дурень, – поносил про себя альфу Изуку, уже в который раз выпроваживая мужа обратно в спальню. – Это не твои проблемы, не твои». Омега делал все возможное, чтобы у окружающих не возникло сомнений, что что-то тут не так. Осталось совсем чуть-чуть, надо просто умудриться не свихнуться и не удавиться в замкнутой петле из работы, уборки и кормежки. Изредка Мидория выкатывал коляску с посапывающим Сугуру на прогулку в парк неподалеку от дома. По мере того, как силы покидали тело, омеги стало хватать максимум до детской площадки во дворе. Там-то Изуку и познакомился с одной очаровательной альфой и по совместительству матерью-одиночкой, жившей через дом. Именно она однажды сказала Мидории, что самое тяжелое в одиноком родительстве – бессменность. И Изуку был полностью с ней согласен, хотя отчасти и понимал, что в состояние бессменности он загнал себя сам. Абсурдно, но запертый почти двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю в четырех стенах, как в клетке, человек рано или поздно начнет дичать. Простые жизненные удовольствия стали чужды омеге, а сам он больше походил на робота, выполняющего одну простую на слух функцию – вырастить ребенка. Изуку смирился с тем, что Сугуру его не любит, но все равно ревностно оберегал его от Кацуки, боясь, что об омеге просто забудут. Изуку по-прежнему время от времени искал утешение на форумах, но в ответ получал ушат помоев за шиворот. Изуку вновь и вновь находил спрятанные в неожиданных местах вещи и обвинял во всем альфу, который корчил удивленное лицо и всячески отнекивался. От звенящего шума в ушах не было спасения. «Мне плевать, кричи, сколько хочешь!» – скулил Изуку, затыкая уши наушниками. Ему уже все равно, что он никакой не идеальный папа, просто дайте поспать… Пожалуйста… Но высидеть с затычками дольше тридцати секунд омега не мог: на ум сразу приходили сотни образов неминуемый беды. Как только Мидория переставал слышать Сугуру, ему казалось, что его беспомощная кроха запуталась в одеяле и задохнулась, выпала из кроватки и разбилась. Обливающееся кровью родительское сердце заставляло из раза в раз вскакивать и мчаться к ребенку, чтобы убедиться, что все хорошо. А что, собственно, хорошо? Ничего, блин, хорошего. Еще и Кацуки начал задерживаться на работе. «Задерживаться на работе». Конечно, какому альфе в здравом уме захочется возвращаться домой к неугомонному сыну и страшилищу-мужу? Можно, конечно, закатить истерику, потребовать у Бакуго объяснений, поругаться, помириться. А можно сделать вид, что ничего не случилось, и избежать ненужных формальностей. Изуку не больно-то и хотелось лишний раз возмущаться, просто так вроде заведено у пар. Слывший своей твердолобостью Мидория долгое время свято верил в то, что держит ситуацию под контролем. Ну, не вышел из него ни отец, ни муж. Что поделаешь, если судьба так распорядилась. Все же в порядке, надо просто потерпеть. Но постепенно от постоянного тумана в голове мозги превратились в густую кашу. Изуку даже слышал их скрип, когда силился что-то вспомнить. Понимая, что творится неладное, омега не спешил с этим разбираться. Да и исправить уже ничего нельзя – клеймо ответственности теперь на всю жизнь, его не смоешь. Во время очередной попытки уложить Сугуру, когда тот брезгливо отворачивался от соски, мешающей ему драть глотку, Мидория чуть не ушел. Он и шага не сделал в сторону двери, но порыв собрать чемодан и убежать куда глаза глядят был настолько четким и ясным, что омега смазанно улыбнулся и задрожал. Страшно было испытывать радость от мысли о побеге, тем более о побеге от собственной семьи. И лишь бы не мучить себя притворяющимися несбыточными мечтами мыслями, Изуку отвернулся от душившей реальности и окунулся в сон. Не радужный и прекрасный, но и не кошмарный. Не справившись с навалившимся бременем, омега поддался наваждению и позволил течению нести себя дальше сквозь время и ожидание конца терзаний. Очнулся ото сна Мидория так же внезапно, как и погрузился в него. Всего за несколько мгновений до того, как случилось непоправимое, омега распахнул глаза и замер, боясь пошевелиться. На вытянутых руках покоился непонимающе хлопающий густыми ресничками Сугуру, а за ним вовсю кипела, испуская паровую завесу, вода в здоровой кастрюле. В горле резко пересохло, оно изошло трещинами, словно степная земля, истосковавшаяся по влаге. Отказываясь верить в происходящее, Изуку замотал головой: это не он, он бы ни за что не посмел! И прежде чем омега успел отойти от плиты, ослабевшие руки дрогнули и надломились. Тело само дернулось вперед, но вместо сына в цепких объятиях омеги оказались его собственные колени. Закусив помятую штанину, Мидория нервно озирался по сторонам. Омега сидел на полу спальни, прижавшись вспотевшей спиной к кровати. В комнате стояла гробовая тишина, Изуку не слышал ни дыхания, ни стука сердца, абсолютно ничего. Как же так? Он же только что своими глазами видел… Своими руками… Перед Мидорией снова всплыл Сугуру, его наивный, неосознанный взгляд. Этот маленький человечек даже и не понял, что чуть не натворил его горе-папаша. Или все же?.. Первые пару метров омега прополз на четвереньках, а когда ноги вновь стали послушными, по стеночке он добрался до кухни. Там его ждали только сверкающие в темноте голубые язычки да пыхтящая кастрюля. Смахнув непрошеные капли ледяного пота, Мидория двинулся в детскую. Сугуру увлеченно тряс огромными разноцветными ключами на кольце и изредка попискивал, то ли распеваясь, то ли разговаривая с самим собой. Вместо облегченного выдоха из груди вырвался жалкий и бессмысленный стон, омега опустился на колени, прикладываясь лицом к прутьям кроватки. Теперь это будет длиться вечно, а мучить – и того дольше. Невыносимо быть папой здорового мальчика, быть любимым своим альфой и при этом чувствовать себя никем. Это все ошибка, чудовищная ошибка. Так больше продолжаться не может. *** Разумеется, Бакуго взял отгул. В лицо своему омеге он бы это никогда не сказал, но ему было действительно страшно оставлять сына наедине с Изуку. Особенно после того, как альфа в течение нескольких часов читал статьи про тревогу, психоз, бейби-блюз и послеродовую депрессию. Последнюю точку поставили десяток историй альф, чьи омеги сводили счеты с жизнью, иногда и дети… У Кацуки по спине бежали мурашки от одной мысли об этом. Нет, он совсем не хотел об этом думать. Не хотел, но не мог. Еще раз удостоверившись, что малыш спит, Бакуго вернулся на кухню. Теперь наличие серьезной проблемы в их семье казалось ему очевидным, и он дивился, как мог не заметить, что омега всем своим видом кричит о помощи. Кацуки старался припомнить все те «мелочи», которые он списывал на гормоны и усталость: истерики, перемены настроения, частенько опухшие глаза. А когда Мидория последний раз ел? Вместе они уже давно не трапезничали. А когда спал? Господи, чем больше альфа обо всем этом думал, тем тошнее ему становилось. Он же со своей шарманкой про «суперпапу» чуть не свел своего омегу в могилу! И что теперь будет? Как им быть? Работу Бакуго бросить не может, как и позволить Мидории дальше так жить. Отправить Сугуру к бабушкам ненадолго, чтобы любимый отдохнул? Будто Изуку позволит! Утверждать Кацуки не брался, но примерно он догадывался, где свернул не туда. В лексиконе любого альфы есть такое гибкое слово «капризы», очень вместительное. Включает в себя любые нужные и важные потребности омеги, которые альфа не способен понять и принять, или они ему просто неудобны. Но стоит обозвать их капризами – все растворяется и исчезает, как что-то совершенно незначительное. Так и Бакуго: «Изуку избаловался, Изуку обнаглел, Изуку капризничает», – живи теперь с этим. Острого слуха коснулся шорох из спальни. Шумные шлепки босых ног, и на кухню заходит позевывающий и почесывающий поясницу омега. Если не считать краснючих глаз, так и не скажешь, что вчера с этим парнишкой приключился нервный срыв. – Доброе утро, – улыбнулся Мидория, целуя альфу в щеку. – А ты почему не на работе? – Отпросился, – с хрипом выдавил из себя Кацуки, внимательно наблюдая за омегой. – Да? – Изуку налил себе стакан молока. – Зачем? – Нам надо поговорить. – О чем? – Мидория недоуменно хлопал глазами. – Я о вчерашнем. – Бакуго потеребил ворот рубашки, разгоняя по телу прохладу: после того, как он вернулся домой, он так и не сменил рабочую одежду. – Не буду ходить вокруг да около. Изуку, по-моему, нам нужна помощь. – Не преувеличивай. – Омега вытер запястьем молочные усы. – У меня просто было плохое настроение. Спрятав руки под столом, альфа сжал кулаки. Мидория ведь прекрасно понимает, о чем идет речь, но продолжает прикидываться пеньком. Что, все происходящее для него – это какое-то подобие шутки, да? – Плохое настроение? – ошалело вытаращился Кацуки. – Плохое настроение, Изуку, у меня, когда в столовой закончились булочки с чар суи. А то, что было вчера… Черт, я даже не могу объяснить, что это было. – Не заморачивайся. – Мидория игриво щелкнул альфу по носу. – Хочешь, я тебе блинчиков испеку? Но Бакуго не собирался позволить омеге спустить все на тормозах. Прошлой ночью он явно был не в себе, и очень сомнительно, что это была разовая акция. Поэтому откладывать разговор никак нельзя. Осталось только подобрать нужные слова и как-нибудь помягче сообщить Мидории, что у него с головой не все в порядке. Погрузившись в думы, Кацуки чуть было не упустил момент, когда Изуку попытался по-тихому ушмыгнуть с кухни. Бакуго быстро среагировал и перекрыл омеге выход. Занавесившись волосами и потупив взгляд, Мидория пару раз впустую толкнулся лбом в жесткую грудь и, осознав, что все попытки тщетны, отодвинулся на полшага. Алые глаза блуждали по омеге с ног до головы. – Почему ты мне ничего не сказал? – Я просто устал. – Хорошо, – безысходно согласился Бакуго, – ты устал. Тогда давай с твоим отдыхом разбираться. – Каким еще отдыхом? – удивился Изуку. – Ты же устал. Значит, тебе надо отдохнуть. – Кацуки говорил медленно и с расстановкой, лишь бы не сорваться и не потащить омегу за шкирку к психотерапевту. – Давай подумаем об этом. – Я выспался, – сухо просипел Мидория. – Теперь все будет по-другому. – Ты кого в этом убедить пытаешься? Меня? Себя? Кого, Изуку? – Ты просто не понимаешь- – Да, ты прав, – перебил альфа, – я не понимаю. Я не понимаю, как, черт возьми, ты мог молчать о таком. – Если бы хотел, ты бы и сам заметил. Шах и мат. Здесь Бакуго даже не мог поспорить с Мидорией. И он не просто мог, он должен был обратить внимание на состояние омеги. А как тут дальше собственного носа заглянешь, когда тебе глаза застилает то родительское счастье, то обида неземная? Альфа пристыженно замолк. Если Изуку не хочет по-хорошему, то действовать альфа будет сам. Бакуго ушел в спальню и достал со дна шкафа дорожную сумку. – Ты что делаешь? – Вещи Сугу собираю. – Кацуки не знал, за что схватиться, и принялся складывать детские простынки. – Ран с Инко давно жалуются, что мы не разрешаем Сугуру у них гостить. Будем наверстывать упущенное. Рвано взвыв, омега подскочил к альфе и трясущимися руками достал все то немногочисленное, что Бакуго успел упаковать. – Я тебе не разрешал! – А я тебя и не спрашивал, – пыхтел альфа, поднимаясь вместе с сумкой с корточек. – Незачем тебе везти его мамам, у меня все- – Упаси тебя боже, Изуку, сказать, что ты в порядке. Если я еще раз это услышу, обещаю, я- – Что? – Омега задергал подбородком, подначивая альфу. – Что ты сделаешь? Бакуго не умел спорить с Мидорией. Потому что когда альфа заходил в тупик, он начинал угрожать, а Изуку, прекрасно понимающий, что призрачным угрозам сбыться не суждено, этим пользовался и, как назло, провоцировал зайти дальше пустых слов. Больше, чем это, Кацуки бесил Мидория, который, даже оказавшись на дне, продолжал, как попугай, твердить, что все замечательно. Хоть они оба знают и чуют, что пахнет жареным. – Я отвезу Сугуру к бабушкам, – проговаривал по слогам альфа, – а потом мы поговорим. – Не понимаю, чего ты так зациклился? Да, вчера у меня был не лучший вечер, но в остальном- – Да твою ж мать, Изуку! – сорвался Бакуго, с силой швыряя сумку об пол. – Ты реально не понимаешь, насколько все это серьезно, или прикидываешься?! – Не ори, ребенка разбудишь, – с укором прошептал омега. – Да ну? – Кацуки уже буквально видел ту черту, которую он перейдет, а потом обернется и пожалеет о сказанном. – Что-то я не заметил, чтобы вчера его истерика тебя сильно беспокоила! – Альфа выхватил белье из оцепеневших рук. – И даже не надейся, что я закрою глаза на произошедшее и хотя бы на минуту оставлю Сугу с тобой! Бакуго пытался отдышаться: эмоции бурлили, и неизвестно, чем все закончится, если они сбегут на свободу. В глазах омеги плескалось жалостное удивление, да такое чистое, что альфа в ту же секунду ощутил себя последним предателем. Но как еще он должен реагировать? Язык не поворачивался сказать, что Мидория ни в чем не виноват и ему не о чем переживать. То, что Сугуру сейчас жив-здоров, – это не заслуга Кацуки, это недоработка Изуку. А что произошло бы, если бы повязка с глаз альфы так и не слетела? Все? – Я… – Мидория запнулся, перевел дух. – Я и без тебя знаю, что родитель из меня никчемный. – А можно не прибедняться? – Кацуки свалил вещи в сумку и крепко ухватился за плечо омеги. – Если бы ты раньше сказал, что не справляешься, ничего бы этого не было. – Кривой омега тебе попался, – забормотал Изуку, тараща стеклянные глаза в сторону, сквозь альфу. – Ничего, – еле хриплый голос звучал пугающе монотонно, – в следующий раз тщательнее выбирать будешь. Почувствовав, что омега куда-то пропадает, Бакуго требовательно встряхнул того за плечи, совершенно не ожидая, что у Мидории закружится голова и он, попятившись назад, стукнется затылком об стену. Да что же они такое творят? Омега вырывался и дергался, вскидывал и тут же опускал руки, и всего пару раз сжатые кулаки стукнулись об грудь. Светлые полоски бровей поползли наверх – для полного семейного счастья им только драки не хватало. Одним легким движением Бакуго перехватил костлявые запястья и второй рукой щелкнул омеге по уху – на слова Изуку не считал нужным реагировать. Мидория схватился за обожженную мочку, по ней будто хлыстом прошлись. Попытки ударить Кацуки вмиг сошли на нет. С каждым новым взглядом, с каждым нелепым движением и рваным омежьим вдохом становилось яснее, что проблема сама собой не разрешится. Альфа не мог даже представить, что сейчас происходит в голове Изуку, насколько ситуация плоха и необратима. Казалось, что омега и вовсе не соображает, где он, что он делает и говорит. И он еще будет с пеной у рта доказывать, что все замечательно? Обидчиво поджав губы, Мидория пулей вылетел из комнаты и попытался закрыть дверь, но Кацуки в самый последний момент успел влезть в проем, и удар пришелся прямо по плечу альфы. – Не смей, – с болью и гневом прошипел Бакуго, сжимая пальцами косяк, – хлопать дверью перед моим носом. По стенам коридора пробежал дребезжащий гул удара, прокравшийся во все укромные уголки квартиры. Из детской послышалось отрывистое хныканье. Кацуки выжидающе уставился на омегу, безмолвно умоляя его не отступать, не опускать руки. Но ему было невдомек, что Изуку уже давно в себе разуверился и потерял надежду где-то в прошлом. Не спасал уже даже порядком притупившийся родительский инстинкт, и детский плач, казалось, перестал что-либо значить для молодого папы. – Иди, – удрученно вздохнул омега. – Все равно у меня на руках он не заснет. То ли случайно, то ли специально Мидория задел альфу плечом и зашел в спальню, оставляя застывшего мужа в коридоре в одного. Как выходить из ситуации, Бакуго не знал. Вся его так называемая правда в один момент оказалась химерой. Следуя чувству долга, Кацуки подошел к сыну, взял его на руки и опустился на опротивевший диван, на который Изуку променял их кровать. Почему все сложилось именно так? И мог ли Бакуго это предотвратить? Ответы на эти вопросы сейчас уже никто не даст. Кацуки, как мог, старался не винить во всем Мидорию. Они оба оказались не готовы к рождению ребенка, хотя альфа упорно уверял себя в обратном. Но если все зашло так далеко, почему Изуку не пришел к Бакуго, к своему мужу, и не разделил с ним эту нелегкую ношу? Вместо этого омега ушел в себя, замкнулся, провел между ними черту и тянул, пока не стало слишком поздно. С треском бьющегося стекла образ благополучной семьи раскрошился и исчез, вкус утраты явственно горчил на языке. Настолько разбитым Бакуго себя давненько не чувствовал. Но в такой момент жалеть себя – непозволительная роскошь для альфы. Как муж, как отец, как просто человек, которому есть что терять, он обязан прийти в себя и сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь Изуку и вернуть все на круги своя. За размышлениями Кацуки не заметил, что малыш давно затих и засопел. Уложив Сугуру в колыбель, Бакуго подошел к двери в спальню, осторожно ее приоткрыл и заглянул в щелочку. Вытянувшись по краю кровати, омега шмыгал и терся лицом об подушку, оставляя на ней влажные следы. Страшась сделать только хуже, альфа тихо присел рядом с любимым. Пальцами Кацуки нежно поглаживал иссохшие жесткие волосы, потерявшие былые цвет и блеск. – Заснул? – робко спросил Изуку, отдергивая голову. – Да, – сипло выдавил из себя альфа. Он уже не знал, как ему прикоснуться к Мидории, чтобы тот почувствовал его заботу, почувствовал, что он не один и что Кацуки его не бросит. – Но каких трудов мне стоило его уложить. Сам знаешь, Сугу-кун у нас с характером. – Он меня ненавидит. – Не говори глупостей, Изу. Конечно, он тебя любит, – поспешно принялся уверять омегу Кацуки. – Как вообще можно не любить такого папу? – Ненавидит. Иначе бы он не плакал так надрывно каждый раз, когда я беру его на руки. Успокаивать, подбирать слова, подбадривать – в этом Бакуго не мастер. Особенно, когда он уверен, что словами тут не поможешь. Изуку наверняка вбил себе в голову, что он плохо старался, оказался слабым, ни на что не годным омегой, простым «все будет хорошо» не обойтись. – Капризный он донельзя. Весь в меня. – Да он меня совсем за отца не считает! – Сорвавшийся на надрывный визг голос замер на зажатом меж зубов уголке покрывала. – Может, он и правда не мой, и ты его нагулял… – Да, Изу, ты прав. Я взял чужую яйцеклетку, оплодотворил ее и запихнул в тебя, пока ты спал. – За шесть лет совместной жизни Кацуки успел перенять у омеги привычку неудачно пошучивать в напряженные моменты. – Не смешно, да? – Совсем. – Перестань. – Альфа почувствовал, что обстановка чуть разрядилась, и сел на пол перед Мидорией. – Разве не видишь, как Сугуру на тебя похож? – Ничего подобного. – Еще как! У него милые пухлые щечки, аккуратный маленький носик, – Бакуго подался вперед, и они соприкоснулись кончиками носов, – твои изумрудные глазки. А от меня у него только светлые волосы, да и то, может, еще потемнеют со временем. Осознание внешнего сходства с сыном нисколько не улучшило настроение омеги. Кацуки хорошо чувствовал это сейчас, жаль только, что он не заметил это вовремя. Горячая кровь вскипала, бурлила, альфа был готов в любую минуту вскочить и сделать все, о чем бы омега его ни попросил. Сейчас он как никогда рассчитывал на Изуку, каждое слово, каждый жест которого могли что-то изменить. В минуты беспомощности, когда Бакуго не знал или не был уверен, как ему поступить, Мидория всегда направлял его, поддерживал. Сегодняшний день исключением не был. – Ничего не хочу. – Скрюченный, как креветка, Мидория покусывал костяшки. – Хочу, чтобы как год назад… Чтобы только мы вдвоем. И тут успокоившийся было омега по новой зашелся всхлипами. Надежда на рождение в голове светлой идеи, решившей бы разом все их проблемы, угасла окончательно. Проще звезду с неба достать, чем исполнить желание омеги. Ведь время вспять не повернешь, и как раньше уже ничего никогда не будет. *** Свежий морской воздух навевает воспоминания. Так уж вышло, что именно с морем у Кацуки с Изуку связано множество знаковых моментов. Решение жить вместе, примирение с Хитоши и Очако и даже зачатие Сугуру – пляжи южных префектур богаты на события. Покачиваясь на волнах, альфа подплыл к волнорезу. На скользких от ила камнях у самой кромки воды, демонстрируя чудеса эквилибристики, сидел Изуку. Обгоревшие на солнце носи щеки покрылись белыми хлопьями, которые омега нетерпеливо почесывал и сдирал. С блажью Мидория смотрел на линию горизонта, иногда цепляясь взглядом за мелькающие среди водных просторов рыбацкие лодки. Кацуки потерся холодной щекой об свисающую с камня лодыжку, и Изуку тут же отдернул ногу, не отвлекаясь от созерцания. Альфа был рад и такой реакции: охваченный чувством ностальгии Мидория размышлял о чем-то своем и изредка поджимал губы, пытаясь сдержать невольно навеянную улыбку. Хотя, может, дело не в ностальгии, а в антидепрессантах, в целительную силу которых Бакуго не верил, но впервые за долгое время его омега выглядел посвежевшим и хоть сколько-нибудь отдохнувшим. – Окунешься? – щурясь от слепящих солнечных лучей, спросил альфа. – Неохота. – Мидория ссутулился и обнял колени. – Да и я без плавок. – Зря ты так. Вода чудесная. – Кацуки нырнул, оттолкнулся ногами от валуна и, проплыв с десяток метров, обернулся. – Было б кого стесняться. Народу на пляже негусто. – Я пас, – виновато улыбнулся омега. – Мне и так хорошо. Настаивать Бакуго не стал. Нельзя. Альфа знал, что набеги сюда хоть Вудсток и МардиГра вместе взятые, Изуку без капли смущения скинул бы с себя тряпки и сиганул щучкой аккурат под очередную волну. Но так уж вышло, что единственным человеком, в присутствии которого Мидория не был готов раздеться, – это сам Бакуго. Кацуки категорически не понимал, как Изуку может его стесняться, но всего за пару бесед врач смог вдолбить в непробиваемую альфью башку, что неуверенность омеги в собственном теле – это не очередной каприз, а самый настоящий кризис, который им обоим предстоит преодолеть. Послеродовая депрессия – именно такой диагноз поставили Мидории, когда он спустя несколько дней уговоров все же одумался и обратился к специалисту. И если сам омега воспринял сию новость равнодушно, то о Кацуки такого сказать нельзя: альфа до последнего верил, что стоит Изуку проветриться и он тут же придет в норму. Но это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. В сущности, для Бакуго мало что изменилось. Разве только теперь он куда чаще задумывался о том, что в его отсутствие дома что-то случилось. Изуку, может, и говорит, что осознает всю серьезность ситуации, однако это нисколько не мешает ему выйти, например, в окно. После таких мыслей альфа сразу подсаживался на измену. Отпрашивался на часок с работы, бежал домой, чтобы убедиться, что Мидория преспокойно сидит на кровати и через не хочу вливает в себя наваристый бульон. От раздумий альфу отвлекла случайно задетая рукой медуза. И если Кацуки брезгливо дернулся, то самой медузе проплывающий рядом человек был глубоко безразличен: виляя краями юбочки, она лениво развернулась и позволила волнам продолжить качать ее из стороны в сторону. Неспешным кролем Бакуго направился к берегу. Прицениваясь, он дождался наиболее высокого гребня, который и вынес его на валуны волнореза. Полотенца, само собой, у них не было. Откуда ему взяться, если поход на пляж даже близко не входил в их планы? Но альфу совершенно заклинило на мысли искупаться, как только он сошел с поезда и учуял солоноватый прибрежный ветерок. На предложение угоститься мороженым, такояки или сладким блинчиком омега с прохладцей качал головой. А жаль – Кацуки сейчас бы не отказался пробежаться до тележки и обратно, авось и высох бы быстрее. Но Изуку ничего не было нужно. Бакуго даже не был уверен, нужен ли омеге этот их совместный отпуск. Благодаря лекарствам из живого трупа Изуку вновь стал человеком, а вот былые эмоции пока так и не вернулись. Альфа никак не мог уловить настроение Мидории, а уж выпытать, чего же именно хочется мужу, и подавно. Не покидали Бакуго сомнения, что Изуку просто надеется дожить эти две недели, отчитаться перед врачом, что он еще на шаг ближе к выздоровлению, и вернуться к прежнему существованию. Кое-как обмотавшись майкой, Бакуго стянул уже успевшие подсохнуть, но все еще влажные трусы и вместо них надел шорты прямо на голое тело. В два захода альфа перенес вещи, а следом и Мидорию на берег. – Прогуляемся? – спросил Бакуго, закидывая на плечо рюкзак омеги. – Давай сразу в гостиницу. Иначе ужин пропустим. – Тогда поспешим. – Альфа вскинул часы на руке. – Если на ближайший поезд не успеем, следующий еще час ждать будем. Прикрывая омегу от забежавшей на одной станции с ними толпы, Кацуки сто раз пожалел о том, что он не арендовал машину в гостинице. Они же не какие-то зажравшиеся туристы, а самые настоящие гордые отдыхающие, которым не лень час топать пешком до станции, чтобы потом еще столько же трястись в жаре и духоте. Но жадность альфу сгубила. Размашистый отпуск влетел ему в такую копеечку, что Бакуго мысленно готовился к тому, что теперь ему придется жить на пресном рисе и воде. Курортный город с постоянно вызывающим улыбку названием Киришима привлек Кацуки, как только он наткнулся на него на сайте известной турфирмы. Альфа терпеть не мог что-то организовывать и планировать, но не когда вопрос касался здоровья Изуку. Парень пыжился и старался угадать, что порадует его омегу, потому что сам Мидория помочь с выбором не рвался: на все вопросы он виновато улыбался, чесал затылок и говорил, что ему без разницы где, лишь бы отдохнуть. Так они и оказались на горячих источниках вдали от Киото и повседневной суеты. Зачем они торопились в гостиницу на ужин, если у обоих нет аппетита? Обойдя просторный светлый зал вдоль и поперек, пара встретилась лицом к лицу у ряда кулеров с соком. Кацуки уж было собрался предъявить омеге по поводу полупустой тарелки, но ему самому гордиться было нечем – из тучи лакомств, предложенных шведским столом, Бакуго остановился на жалком куске жареной рыбы. Молниеносно проглотив скромный ужин, Мидория и Бакуго закрылись в номере. Омега как обычно упал на футон и уткнулся в телефон, не утруждая себя даже сменой одежды. – А как же искупаться? – Мы и так почти каждый вечер варимся. У меня ужин еще не улегся. Мне лень, – выдал сразу несколько несвязанных причин Изуку. – Мы сюда для того и приехали, чтобы вариться и расслабляться. – Кацуки погладил торчащую наружу щиколотку. – Смотри, домой вернемся – будешь жалеть, что в номере целыми днями сидел. – Что мне сказать, чтобы ты оставил меня в покое? – резко оборвал шутливый тон альфы Мидория. Бакуго, может, не самый чуткий муж, но и не полный чурбан. Он еще днем заметил, что Изуку сегодня не в настроении. Если то, что было до этого, можно условно считать за «в настроении». – Позвони матери. – Альфа бережно похлопал мужа по бедру через одеяло, игнорируя последний не самый вежливый и, в общем-то, риторический вопрос, и вышел из номера, закинув полотенце на шею. С прохладной белой тряпицей на лбу Бакуго нежился в купальне, удачно устроившись между камнями и скрывшись от чужих глаз. Психотерапевт целыми днями твердит, что они должным быть честными друг с другом, говорить прямо, что нравится, что не нравится, не глотать обиды. Кацуки искренне не понимал, что значит «быть честным». Говорить правду? Говорить всю правду? Говорить всю правду, даже если сделаешь этим только хуже? Что ж, если докторишка имел в виду последний вариант, то у Бакуго за пару месяцев как раз поднакопилось. Будь альфа помоложе и существенно поглупее, он бы выдал Изуку пару терзающих душу мыслишек, вот только тогда паре светил бы не совместный отпуск, а гарантированное расставание и развал семьи. Хотя удалось ли им избежать последнего – это с какой стороны посмотреть. Вот хоть бы раз за всю неделю омега вспомнил о сыне, поинтересовался, как у него дела, да хоть имя его назвал! Да, ограничить общение с ребенком было советом врача, но Мидория чересчур старательно ему следовал. Кацуки каждое утро начинал со звонка Инко, и только услышав, что Сугуру в порядке, мог спокойно начать день. Частенько украдкой альфа посматривал видео с малышом в главной роли, которые по его же просьбе присылала Ран. На фоне этого Бакуго искренне не понимал, как Изуку может не чувствовать ничего. Совсем. Разве не естественно любить своего ребенка? Это ж биология, инстинкты, да по-другому просто не может быть. Неуживчивость Мидории вышла на новый уровень: теперь он шел наперекор не только чужому мнению, но и законам природы. Шутки шутками, а ведь осталась всего неделя покоя, совсем скоро они вернутся в Киото, в свою квартирку, к своим привычным обязанностям. Что тогда будет с Изуку, альфа даже не мог представить. Черт, Кацуки все понимал, понимал, что им через многое еще предстоит пройти, понимал, что у депрессии нет переключателя, не будет магического «пуф!», а потом все сразу станет радужным и прекрасным с музыкальными вставками, понимал, что Мидория – не первый и не последний омега, который не любит своего ребенка, но принять это никак не мог. Это было слишком. И больше всего Бакуго злился не из-за того, что все складывается не так, как ему хочется, а из-за того, что он ничего не может с этим сделать. В номер альфа вернулся, когда сумерки канули в лету и укрывающаяся между ветвистых лесных деревьев темнота если не пугала, то заставляла чувствовать себя неуютно. Выпив залпом бутылку ледяной минералки, Бакуго покосился на свернутый на полу одеяльный кокон, который за все это время так и не сдвинулся с места. – Матери позвонил? – спросил альфы, хотя ответ ему уже был известен. – Ты же утром с ней говорил. – Я-то да. Но она тебя услышать хочет. – Уже поздно, – полушепотом констатировал омега. – Завтра позвоню. – Ты то же самое вчера обещал, – укорительно просипел Кацуки, вешая полотенце на спинку стула. Изуку отложил телефон в сторону и резко приподнялся на локте, прожигая взглядом дыру в полу. У омеги только надписи на лбу не хватало, куда Бакуго следует пойти, захватив с собой свои претензии. И альфа был искренне рад, когда Мидория зажмурился и упал лицом в подушку, отступая от бессмысленного сражения. Значит, что-то в нем все-таки меняется. Еще недавно он бы и пытаться не стал держать язык за зубами. Припоминая советы лечащего врача, Кацуки надумал как-нибудь приободрить омегу и чуть сбавить обороты. – Не хочешь – не звони. Я тебя не заставляю. – Альфа выключил свет, сел на футон рядом и, чуть выждав, добавил: – Инко сказала, что соскучилась. Кацуки не стал заканчивать мысль, ведь за Мидорию переживала не только его матушка, но и Ран, Хитоши, вся семья. И кажется, никто из них уже не верил Бакуго, когда он с проскальзывающей даже в голосе улыбкой уверял родственников, что Изуку медленно, но верно идет на поправку, что ему уже гораздо лучше. Сам Кацуки, к слову, тоже пока не понимал, когда Мидория окончательно придет в норму и придет ли вообще. Глядя на омегу, делать хотя бы приблизительные прогнозы на будущее было как никогда затруднительно. Придвинувшись к омеге вплотную, Бакуго закинул руку тому на пояс и чуть потянул парня на себя. После того как молодому родителю поставили мрачный диагноз, Кацуки неоднократно ловил себя на мысли, что ему тяжело засыпать, не касаясь Изуку. Хотя бы ногой, хотя бы кончиком пальца. Не ощущая тепло кожи, не слыша сладкий аромат, альфа не находил себе места. То ли его мучил страх, что ничто не становится лучше и с Мидорией может что-то случиться, то ли он успел изголодаться по простым прикосновениям, объятиям, которые они с Изуку так давно друг другу не дарили. Но сегодня покоя альфе не давал сам Мидория, который никак не мог угомониться и неумно вертелся вокруг своей оси. – В чем дело? – уже проваливаясь в сон, спросил Бакуго, ненароком закусывая прядь темных волос. – Заснуть не могу, – буркнул омега, выдергивая из-под покрывала ногу. – Душно. – Давай я кондёр включу. – Замерзнем. – Я дождусь, пока ты заснешь, а потом выключу его. Тогда не замерзнешь. – Сам раньше меня отрубишься. – Нет. – Ты выключишь кондёр, а мне потом станет нечем дышать, и я снова проснусь. – Хватит, – раздосадованно прорычал Кацуки, выворачиваясь из одеяла. Возвышаясь над омегой, Бакуго хмыкнул, что-то прикинул в уме и ущипнул мужа за бок пальцами ног. – Подъем. Иначе до самого утра ворочаться и бубнить будешь. Мидория недоуменно уставился на нервно отбивающего пол ступней альфу. Кацуки для приличия пару раз кивнул в сторону, но, видя отсутствие какой-либо реакции, шумно выдохнул, подхватил все еще удивленно хлопающего глазами Изуку на руки и, как куколку, пересадил его на пол. Скрутив широкий футон в колбаску, альфа ногой отодвинул ведущую на улицу дверцу и, повозившись пару минут, устроил спальное место на пустой террасе. Затем столь же рутинно Бакуго вынес вслед за футоном и Мидорию, понимая, что если омега и сейчас начнет бухтеть и капризничать, то фантазии альфы уже не хватит на что-то другое. Но Изуку на удивление послушно зарылся лицом в подушку, а затем и вовсе улегся на плечо Бакуго, вверяя под охрану альфе свой сон. Мидория еще долго пристраивался, изворачиваясь то так, то эдак, пока не нашел свою идеальную позу. Вот только теперь неудобно стало уже Кацуки: жесткие разросшиеся кудри щекотали шею, от сдавливающих всеми конечностями объятий было невыносимо жарко, а проклятая похожая на мяч для регби луна светила точно в глаза. Еще и сверчки стрекотали так, что уши закладывало. И это Изуку страдал бессонницей? Убедившись, что жаркий и насыщенный день окончательно сморил омегу, Бакуго позволил расслабиться и себе и, время от времени недовольно щурясь от случайных шорохов, вскоре задремал. Необъяснимая сила, возникшая ниоткуда посреди ночи, заставила альфу повернуться и понять, что он уже не спит. Цепляясь за остатки сна, который вот-вот норовил сбежать, Кацуки вытянул руку, ощупывая воздух. Брови беспокойно сдвинулись, и альфа пару раз вслепую стукнул по пустой подушке рядом. Не обнаружив подле себя маленького паршивца, Бакуго вылез из-под одеяла, тут же покрываясь мурашками от свежего воздуха, и легким движением открыл дверь. Омега сидел на полу за столом и дремал, подперев кулаком щеку. Номер насквозь промерз от кондиционера, но Бакуго куда больше напрягся, когда учуял едва уловимый запах спирта. В темноте альфа куда больше доверял своему обонянию, нежели зрению: мужчина прошел по стенке до комода, на котором одиноко покоился бокал с эмблемой отеля. – Блять, Изуку! – зашипел альфа, поднося к носу стакан с остатками то ли виски, то ли бренди. – Совсем крыша поехала. – Кацуки бухтел себе под нос, выдергивая шнур кондиционера из розетки и оценивая, насколько пострадал мини-бар в их номере. – Повезло тебе, что спишь, иначе- – Я не сплю, – внезапно выдал Мидория, не поднимая головы. Бакуго застыл и осторожно обернулся. Секунду назад ему показалось, будто Изуку что-то пробубнил, но омега не шевелился. Видать, почудилось. На всякий случай Кацуки наклонился и пристально вгляделся в лицо мужа: на альфу таращились два изуродованных ночным мраком глаза. На мгновение растерявшись, Бакуго отшатнулся, пока его в чувства не привел вновь ударивший по носу специфичный запах. – С ума сошел? Алкоголь? С твоими-то таблетками? – Всего один бутылек, делов-то. – Нельзя мешать антидепрессанты с алкоголем. «Нельзя» – знаешь такое слово? «Нельзя», блять, Изуку, ты понимаешь, что это значит? – Речь становилась все быстрее и быстрее, Бакуго еле держался, чтобы не вцепиться в омегу и не вытрясти из него ответ вместе с душой. – Нельзя, чтоб меня, то и значит! Запрещено, недопустимо, невозможно. Как тебе еще объяснить?! – Я не тупой, – глухо огрызнулся Мидория. – Я тоже так думал. А потом стакан понюхал, и меня начали терзать смутные сомнения. – Если собираешься читать нотации, то не напрягай связки. Я и так прекрасно знаю, что ты мне скажешь. – Изуку небрежно отмахнулся и ткнулся лбом в стол. – Просто оставь меня. Едва различимым шепотом альфа молился и матерился – если кто сейчас и мог даровать ему спокойствие, то только всевышние силы. Ну же, глас разума, если ты для чего-то и нужен, то не дай Бакуго в сотый раз все испортить. Изуку категорически нельзя пить, но он выпил – черт, что за идиот, если о себе не думает, то почему бы не вспомнить про тех, кто места себе не находит, переживая за его здоровье. Нет, так не пойдет. Выпил и выпил – это уже произошло, ничего с этим не поделаешь. Какие бы ни были причины, но разбираться нужно именно с ними, а не с последствиями омежьей безответственности. С колоссальным трудом переступив через себя, Кацуки опустил взгляд, криво улыбнулся и сел рядышком, тесно прижимаясь к омеге. – Опять бессонница? – Все нормально, я привык не спать. – Это не повод для гордости, Изу, – строго отметил Бакуго. – Давай ляжем? Как знать, может, потихоньку провалишься в сон. Сидя, наверное, не очень удобно. – Я пока тут побуду, – голос у омеги был совсем вялый. – А ты иди. – Ну уж нет. Без тебя я тоже не засну. – Кацуки был настроен решительно – либо они будут спать вместе, либо не будут вообще. – Не время упираться, Изуку. Иначе завтра в парке будем носом клевать. – Да какая разница. Я вообще не больно хочу туда ехать. – Вот так новости, – чуть помедлив, выдохнул Бакуго, проводя ладонью по лицу. – Тогда чем завтра займемся? – Мне и в номере неплохо сидится. – А как же остальные наши планы? Сакураяма? Цурумару? Мидория только неуверенно покачал головой, пока не выдал очередную честную мысль: – Я вообще никуда не хочу. – Ве-ли-ко-леп-но. С раскачки альфа поднялся и вышел на террасу, спотыкаясь об раскинувшийся не там, где надо, футон. Конечно, ему было обидно. Не один час он потратил, чтобы придумать насыщенный план отпуска, чтобы его омега получил заряд новых впечатлений. И зачем это было нужно? Очередная пустая трата сил и очередное доказательство того, что усердие и работа не окупаются. Успокоив себя несколькими жадными глотками воздуха, Кацуки зашел обратно в номер. – И что? Теперь до самого конца отпуска из отеля не выйдем? Тогда уж сразу домой поехали, там тоже можно в квартире запереться и из кровати не вылезать. – Домой я тоже не хочу. В комнате повисла немая неловкость, и вся она исходила от Мидории, съежившегося в ожидании приговора. Омега до мозга костей был уверен, что скинул гору с плеч, что он наконец произнес вслух то, в чем боялся признаться своему альфе, даже не подозревая, что для Бакуго это душеизлияние – далеко не новость. После мучительной для омеги паузы Кацуки сипло выдавил из себя всего два слова: – Я знаю. Изуку перестал пялиться в одну точку и поднял взгляд на альфу. Блеск кроваво-красных глаз не выражал того, чего омега боялся и не желал видеть. Гнев, разочарование, обида – ничего этого не было. Голос Бакуго был насквозь пропитан пониманием, которое Мидория и не надеялся почувствовать в такой момент. – Прости, Кацуки. – Не извиняйся. – Альфа вновь упал рядом с Изуку, услышав, как вздрогнул шепчущий голос. – Ты не представляешь, – продолжил оправдываться Мидория, – как я хочу захотеть вернуться. Но не знаю, как себя заставить. После всего, что я натворил. – Это не ты натворил. Мы, – поправил омегу Бакуго. – Как? – Мидория не слушал альфу, продолжая гнуть свою линию. – Как мне в глаза ему смотреть? Я не смогу. – Кому в глаза смотреть? – Ему, Кацуки, кому же еще, – прохныкал Изуку, пряча лицо в вороте майки. – Сугу? – аккуратно предположил альфа. – Я его так подвел, – вяло кивая, запричитал омега. – Так подвел… С промедлением, но Бакуго все же сообразил, что не стоит мешать Мидории выпускать пар. Пускай лучше плачет, чем ходит со стальной парализованной мордой. У альфы даже пропал запал ругать Изуку за то, что тот вопреки здравому смыслу принял на грудь. Зато Кацуки неожиданно для себя осознал, что знает своего омегу не так хорошо, как думал, несмотря на то, что трется с ним бок о бок уже шесть лет, а если вспомнить, с чего они начинали, так и того больше выйдет. Приобняв парня за плечо, Бакуго чуть потянул его на себя, и Мидория, как сломанная неваляшка, упал на мужа, так и не вытащив голову из ворота футболки. «Век живи – век учись», – думал альфа, втихомолку коря себя за то, что недооценил Изуку. – Не переживай насчет Сугуру. – Большим пальцем Кацуки залез под рукав и поглаживал плечико омеги. – Все у вас с ним будет хорошо. – Он мне этого никогда не забудет. И не простит. – Спешу развеять твои сомнения, – прыснул в кулак альфа. – Клянусь, что Сугуру ничего не запомнит. Подавленный Изуку не слышит никого и ничего, если только в копилку самобичевания не подбрасывают новую критику и ругань. Весь негатив омега вмиг проглатывал за милую душу и впитывал, как губка, загоняя себя на дно. Успокаивать забитого Мидорию сродни битью головой об лед, Бакуго знал способы и поэффективнее. Разумные слова омега, может, и не воспринимает, зато он чувствует тепло и запах кожи, чувствует крепкую руку под боком и доверительно укладывает пальчики в подставленную ладонь. – Я так хочу его увидеть. Хоть одним глазком. Как же Бакуго был рад, что ошибся. Потому что он не имел ни малейшего представления, что бы он сделал, если бы его опасения подтвердились. И пускай пока Мидория ищет в себе смелость вернуться домой, одно его желание воссоединиться с сыном невероятно осчастливило альфу. Неожиданно шмыганье и всхлипы прервал тихий скулеж: – А ты простишь меня? – Есть за что? – Ты ведь так хотел семью, а я с твоей мечтой обошелся наплевательски. – Омега наконец вытащил нос наружу и вытер подолом майки мокрое лицо. – Старался стать лучшим папой, а вышло сам видишь что. – Лучшим? Сугу не нужен лучший папа, – уверенно сказал Бакуго. – Как и мне, в общем-то. Ему нужен самый обычный папа. Чтобы заботился, чтобы защищал, чтобы рядом был. – Говоришь прямо как Такеяма-сан, – улыбнулся-таки омега. – Она тоже с самого начала сеансов твердит мне, чтобы я сдался и признал, что ошибки – это нормально. – И правильно говорит. – Кацуки одобрительно кивнул. – Я же тоже неидеальный. – Это точно, – быстро согласился Мидория. – Признаться, своими насупленными взглядами ты меня сильно изводил. А у меня ни рук, ни сил не хватало на все это. Отведя взгляд, Бакуго досадливо вздохнул. Отлично. Оказывается, в их семье не один, а целых два ребенка. Причем один из них уже разменял четвертый десяток и гордо называет себя альфой, даже понятия не имея, что происходит у него под носом. Но сегодня вопреки его недальновидности случилось необыкновенное: они сумели сделать первые шаги навстречу друг другу и начать говорить. С этого момента они больше не будут молчать, им столько всего предстоит рассказать и выслушать, чтобы преодолеть все накопившиеся недопонимания. А пока у Кацуки назрела одна главная мысль: – Я могу обменять билеты, если хочешь, и хоть завтра домой вернемся. – Меняй, – чуть подумав, ответил Мидория. – Только, – он закусил губу, – давай еще на денек задержимся? Хочу последний раз на источники сходить до отъезда. – Как скажешь, – усмехнулся Бакуго, целуя омегу в висок. Да, Изуку не лучший в мире папа. И даже не лучший в мире омега. Только Кацуки все равно его любит. Кошмар как любит. Не так страстно, как шесть лет назад, и не так сильно, как будет любить его завтра, но с каждым днем это чувство все крепчает, и предела ему нет. С этим неподдельным чувством Бакуго открывает утром глаза и засыпает вечером, именно оно наполняет смыслом жизнь. Почему он считает, что испортил мечту альфы? Ведь именно он, Изуку Мидория, в итоге стал тем, кто воплотил ее в жизнь. Да, они не женаты, но Изуку все равно его муж, даже если это не написано на бумаге. Уму непостижимо, но за шесть лет они не успели друг другу надоесть, хотя перед глазами частенько мелькали пары с гораздо меньшим стажем, чьи отношения изжили себя на ранних порах. А для Бакуго и шесть лет за плечами – совсем не срок. Это так, только начало их совместного пути, конец которого лежит настолько далеко, что и вовсе кажется неправдой. Если Кацуки дать ручку и бумагу и попросить его составить список причин, почему он любит Мидорию, то он не попросит второй лист, потому что предыдущий закончился, – он и на первом ни единой закорючки не поставит. Ведь любит он своего омегу не «почему» и не «за что», и может быть омега тут и вовсе ни при чем. Скорее, дело в самом альфе. Он просто испытывает эти чувства, и с этим ничего не поделаешь. Да и почему бы Кацуки не любить Мидорию? Всем, что Бакуго имеет, что он ценит и оберегает, он обязан Изуку. Своей обычной, иногда довольно скучной, самой простой, но оттого и удивительной жизнью он обязан Изуку Мидории, и очень хочется надеяться, что так будет всегда.