Фатум

Говорят, когда отец видит – или прикасается, тем паче – своего первенца, он плачет навзрыд. Когда князь Василий впервые взял на руки своего старшего сына (тогда ещё не решив, что он будет Ипполитом, как сын царя Тесея и амазонки Ипполиты), вместо торжественного, радостного чувства в нём начало совершаться раздражение: малыш громко кричал, пинался и, кажется, разделял с отцом чувство неприязни. Тогда он ещё не оправдывал своего будущего прозвища, которое даст ему papá, – «покойный дурак». Вместо беспрекословной любви в груди князя Василия разверзалось чувство долга – того самого, который он был вынужден испытывать от начала рождения сына и до самой своей смерти: он глубоко сомневался в том, что дитя его умрёт раньше его. Трудно было признаться, но на одно – короткое, призрачное, едва уловимое – мгновение он возжелал этого и с горестью и стыдом попытался отогнать эту мысль от себя. Во второй раз – когда родился Анатоль – он насилу заставил себя испытывать радость: улыбался лучшей из жеманных улыбок, которым он выучился в свете, и почти плакал. Всё, что угодно, лишь бы не смотреть на жену – располневшую за время беременности, злую, недовольную княгиню, глядя на которую стыдно было бы сказать, что она мать твоих детей. В третий (данный Богом то ли в подарок, то ли в наказание) раз сердце князя Василия всё-таки сжалось: глаза маленькой Лёли были совсем, как у него. Она смеялась, сжимая его палец в своих маленьких ручонках, и льнула к нему, как бы чувствуя, что он – её, родное, что он её отец и что он её в обиду не даст. Но так же скоро, как он стал наслаждаться этим чувством, оно наскучило ему – и Лёле тоже. Она зевнула и, недолго думая, стала капризничать, что было у них семейное. С чувством удовлетворения князь Василий отдал её в руки няне, и теперь уже молодая гувернантка, не так давно служившая в доме Курагиных, стала для Лёли кем-то родным и тем, кто не даст в обиду на ближайшие два часа перед обедом. Князь Василий понял, что, как ни старался, а главное испытание в своей жизни он так и не прошёл, пускай высшее общество и твердило обратное.