Ученик чародея

      Бокуто был из знатного самурайского рода. С самого детства он не расставался с мечом, познавая искусство ближнего боя. Рос он хорошим мальчиком, улыбчивым, но взгляд враз становился хищным, острым, серьезным, стоило вступить в битву. Все любили Бокуто. Нарадоваться на него не могли ни родители, ни соседские мальчишки, прибегающие в додзе семьи Бокуто, чтобы посмотреть, как тренируется Котаро, а потом и побегать с ним по просторному саду.       Отец воспитывал мальчика строго, но не ограничивал его общение с простым людом, видя, что это не портит его наследника. Наоборот, сын его был справедливым, всегда заступался за слабых, помогал нуждающимся. Это были отличные качества для самурая, в чьих руках было грозное оружие — меч, которым он мог отнять чью-то жизнь.       Казалось, что жил Котаро безоблачной жизнью. Так оно и было, пока в восемнадцать лет мать не завела разговор о невесте для сына. Только тогда юный Бокуто понял, что не милы ему девушки, не вызывают у него никаких чувств. Другое дело, когда он дурачился с соседскими мальчишками в додзе. Тогда в теле разливалось тепло, а низ живота обласкивало щекочущее возбуждение. Не придавал тогда Бокуто этому значения, считал, что радость в крови пузырится. Но после слов матери задумался. Неглупым был, смекнул, что к чему, и ужаснулся.       Все нутро противилось искать невесту. Но не мог он подвести родных. Путь самурая опасен. Жизнь его может оборваться в любой момент. Нужно было славный род Бокуто продолжить.       Бокуто смог отсрочить женитьбу, устроившись на службу к Императору. Отец одобрил, сам в юности служил при дворце. Отпустил сына на пять лет, взяв обещание, что вернется Котаро в дом родной и сразу женится, детей заведет. Плакала мать, отпуская единственного сына в дальний город, но против воли мужа не пошла.       Жизнь в столице била полным ключом. Служба Бокуто нравилась. Он завел много новых друзей, стараясь не заглядываться на них в общих онсенах. Так и не излечился он от болезни, со временем узнав, что пришла она с запада, как и все плохое, что изничтожало Японию. Живя бок о бок с вояками, чего только юный Бокуто не наслушался. Однажды по рукам иллюстрации однополой любви ходили, самураи кто смеялся, кто кривился. Бокуто же в жар бросило от подробных картинок. Он тогда тоже смеялся, мысленно проклиная себя и свою нездоровую тягу.       Иногда так хотелось рассказать обо всем Куроо, самому близкому человеку в столице, который тоже служил при дворце. Но тот был знатным повесой. Водил постоянно Бокуто по борделям. Не мог Бокуто поведать другу о своей проблеме, не мог на свою семью клеймо позора повесить. Мучился в одиночку, ходил с Куроо по увеселительным заведениям, но дальше поцелуев с продажными девушками не заходил. Как бы ни обхаживали его, как бы ни услаждали слух лестными словами, Бокуто всем говорил, что в родной деревне невеста ждет. А потом до утра байки травил, оставляя по уходу щедрую оплату.       В столице Бокуто узнал, что в лесах, у подножия горы, живет старец, способный излечить от любого недуга. Какие только слухи не ходили о нем: что ему больше двухсот лет, что он мудрее всех живущих на земле, что в дракона он обратиться может и спалить одним выдохом деревню небольшую. Бокуто слушал, смеялся вместе со всеми, но отчаянно хотел верить, что есть хоть одно существо, способное ему помочь.       Когда служба к концу подошла, в груди печаль поселилась. Куроо уговаривал остаться в столице, но Бокуто обещание дал, которое не мог нарушить. Простившись с товарищами, он отдельно ото всех пошел в последний раз увидеть Акааши Кейджи, детишек мелких грамоте обучающего. Этот парень являлся в его сны, дарящие удовольствие, не испытанное ни разу наяву. Бокуто даже коснуться не смог Акааши, о котором грезил. Широко ему улыбнулся, выражая надежду на встречу в будущем, и ушел, понуро опустив голову.       Дома его встречали со всеми почестями и с невестой, которую подобрали родители. Девушка красивой была, скромной, кроткой, но тошнота подкатывала от одной мысли, что придется к ней прикоснуться. Не пристали такие мысли самураю, как и чувства, направленные на другого мужчину, но ломало Бокуто, выкручивало. Не было ему покоя. И чем меньше времени оставалось до церемонии, тем беспокойнее становился самурай. Дрался агрессивнее, громче смеялся, больше пил сакэ. В один из вечеров, находясь под дурманом алкогольным, он и вспомнил о мудром старце. Утром Бокуто к отцу пошел, прося разрешения сделать невесте лучший подарок — оберег от всех ненастий в виде чешуи дракона. Сказав отцу, что раздобыв такую редкость, он будет чувствовать себя настоящим мужчиной, свершившим подвиг ради своей женщины, он добился одобрения.       Бокуто решил — он или излечится, или же сгинет в лесу, если старец откажется ему помочь. Мать снова плакала, пускать не хотела, но вновь подчинилась воле мужа, что стал на сторону Котаро. Бокуто и с невестой простился, в глаза ее темные смотря и надеясь, что при их следующей встрече страсть в крови забурлит, чувства проснутся.       На телеге с добрыми попутчиками добрался Бокуто до леса густого, окружающего гору величавую. Не пугали его опасности, таящиеся под зелеными кронами. Меч его верный с ним был, бок грел. Отчаяние все другие чувства вытеснило, и уверенно шел самурай по лесной чаще, вслушиваясь в пение птиц. Несколько дней он до горы добирался, а потом еще блуждал у подножия, выискивая жилье мудрого старца. Ел по лепешке в день, в сумку матерью положенным, пил из рек горных, там же и усталость смывал. Но не спал почти, все искал старца могучего, да от зверья дикого отбивался.       На исходе десятого дня Бокуто темный провал у подножия горы увидел. За меч схватился, ближе подобрался. Пещера. Улыбнулся счастливо самурай, еле клич победный сдержал. Не раздумывая, шагнул он вовнутрь. Узкий, но высокий проход, хоть и слабо, но освещен был, каменья красивые, в породу вросшие, свет давали — чудо. Долго ли, коротко ли шел Бокуто, но вышел к просторному помещению, где камней волшебных еще больше было. В дальней стене Бокуто очаг приметил, у которого ворох тканей разноцветных и подушек лежал. Пройдя глубже в необычайную комнату в самом сердце горы, только тогда самурай заметил, что на полу у стен книги стопками стоят, свитки, письмена какие-то. Радостью затопило изнутри. Нашел. Он нашел мудреца, что излечит его, от позора спасет. За долгое время впервые Бокуто широко, искренне улыбнулся. И глупо заморгал, заметив, как от стены отделяется тень. Человек не шел, будто плыл над землей. Замер, заметив чужака, но через пару секунд возобновил движение, направляясь уже в сторону Бокуто.       Самурай во все глаза смотрел на мудреца, думая, что от усталости у него помутнел рассудок. Не стар тот был. Выглядел даже младше Бокуто. Высоким был, худощавым, темноволосым. Глаза раскосые, направленные на самурая, — поблескивали. Губы тонкие в улыбке изогнуты, но не теплом от нее веяло — опасностью. Только Бокуто никак взгляда отвести не мог. Парень лишь в одно кимоно был одет. Шелковое, почти до оби распахнутое. А при шаге каждом тонкие ступни и щиколотки видны были. Как зачарованный Бокуто смотрел на мудреца, бесстыдно изучая узоры на лице и ключицах. Когда парень ближе пошел, то охнул самурай, понимая, что на коже не рисунок вовсе — чешуя. Переливающаяся от света камней, она украшала виски парня, чуть переходя под глаза, и на ключицах поблескивала, не скрываемых темным шелком.       Парень руку поднял, прикрывая губы тонкими пальцами с длинными ногтями, и шелестяще засмеялся. Глаза, цвет которых не разглядеть было, ярче заблестели, Бокуто интерес в них чудился. Точно спит. Ущипнул себя самурай за бедро, чем сильнее рассмешил мудреца. Не проснулся.       — Кем будешь, самурай-сама? И зачем пожаловал сюда?       Голос лился, как мед, но не услащал, обволакивал, в пучину утягивал. Вздрогнул Бокуто, поклонился парню, мысленно обругав себя, что повел себя грубо. Не представился, рассматривал откровенно.       — Имя мое Бокуто Котаро. Из рода самураев я, — еще раз поклонившись, Бокуто выпрямился, плечи расправил широкие, одну руку положил на напоясный мешочек, наполненный монетами. — Болен я. Помощь мне нужна. Говорили, что ты, мудрец, от любой хвори излечить можешь.       Парень прищурился, пытливо смотря, а после снова тихо засмеялся, не скрывая тонких губ. Вспыхнул самурай лицом, не привык, чтобы осмеивали его.       — Золотом оплачу услугу твою.       Перестал мудрец смеяться, скользнул чуть ближе, облизывая губы быстрым движением раздвоенного языка. Склонился он в низком поклоне, открывая взору тело в глубоком вырезе плохо запахнутого кимоно. Сглотнул нервно самурай, глаза отводя от юношеского тела.       — Сугуру я. Ученик Могура-самы. Улетел сенсей за океан, дело у него там, — по шороху шелка Бокуто понял, что парень выпрямился, и вновь глянул на него. Кимоно сползло, обнажая руку левую и торс, где в три ряда по ребрам чешуйки цветные раскинулись. Смеялись чужие глаза, когда самурай посмотреть в них решился. Глупо себя Бокуто чувствовал, растерянно, не пристало это мужчине испытывать, но Сугуру в смятение его приводил, как и все услышанное.       — Улетел? — сипло проговорив, он как зачарованный смотрел на парня, плавно возвращающего скользкую ткань на место.       — Конечно, самурай-сама. Разве, глядя на меня, ты не веришь, что Могура-сама может летать? — не дождавшись ответа, Сугуру подошел почти вплотную, проводя носом в опасной близости от шеи, шумно вдыхая и заглядывая в глаза. Бокуто покрылся горячечным румянцем, чувствуя по венам потекшее тепло. Слишком близко Сугуру стоял, слишком необычным был, что притягивало взгляд и пробуждало голод тела. Усмехнулся ученик чародея недобро, заблестел глазами колдовскими, то зеленым отсвечивая, то теплым золотом. — Чую твою болезнь, знаю ее. И помочь смогу, Бокуто-сама.       Отступив на шаг, юный чародей задумчиво по губам своим острым ногтем провел, улыбнулся тонко и глаза прикрыл. Ждал Бокуто, пытаясь подавить вспыхнувшую радость и неуместное сейчас возбуждение, пах облизывающее. Вся надежда была на парня, что Сугуру назвался.       — Есть обряд один, самурай-сама. Он поможет тебе.       Бокуто кивнул, ведь изначально на все готов был, лишь бы зажить жизнью нормальной. Сугуру поклонился, прикрывая рот широким рукавом, а второй рукой указал в сторону, откуда сам недавно пришел.       — Прошу, Бокуто-сама. Для обряда место есть священное, где вода смоет болезнь твою.       — Веди, ученик Сугуру.       Парень выпрямился и пошел к стене, где Бокуто только сейчас увидел еще один проход. Шел он позади Сугуру, что смехом тихим шелестел, и глазами в его сторону поблескивал. Самурай инстинктивно меча касался, чувствуя себя более уверенно, и за парнем ступал по темным переходам, блекло подсвечиваемым каменьями. Прохладный ночной воздух обласкал кожу, и через пару метров они вышли под открытое небо, усеянное звездами. Выступ в горе был небольшой, занимал его природный источник. Пар поднимался над водой, отражающей небосвод. Красоты такой самурай еще не видел. Волшебно это было, как и сам Сугуру, подозвавший его ближе к онсену. Ступал парень бесшумно, бесстрашно прохаживаясь по краю выступа. Бокуто и не помнил, чтобы они вверх поднимались, но находились они вровень с верхушками деревьев.       — Раздевайся, самурай-сама, — замерев напротив, Сугуру смотрел на него, когтистыми пальцами касаясь улыбающихся губ.       Кивнув, Бокуто снял меч с пояса, бережно укладывая его на краю онсена. Сердце екнуло, когда пришлось расстаться с оружием, но отступать он не собирался. Избавился от мешочка с монетами и от сумки с остатками провианта. Развязав пояс, он распахнул темное кимоно из простой ткани, обнажая широкие плечи и грудь могучую. Сугуру не смотрел на него — прожигал взглядом.       — Хакама и обувь тоже снимай, самурай-сама, — Бокуто замешкался всего на секунду, но, уложив кимоно поверх меча, он избавился от обуви и снял хакама, оставаясь полностью обнаженным.       Сугуру приблизился к нему одним слитным движением, коснулся холодными ладонями живота, плавно ведя вверх, пока не замер на плечах. Бокуто не дышал, впитывая касания. Ученик чародея засмеялся тихо и легко толкнул его. Бокуто рухнул в горячую воду, ягодицами ударившись о дно, и резко вынырнул, жадно втягивая ночной воздух, с лица убирая влажные пряди. Сугуру смеялся, закрываясь рукавом шелковым. Почему-то не получалось разозлиться на него. Бокуто лишь смотрел неотрывно и от жара сгорал.       — Устраивайся удобнее, самурай-сама. Скоро начнется обряд.       Самурай был непривычно молчаливый. Он будто в сказку попал, в которой его от проклятия спасал юный, но талантливый колдун. Бокуто отполз от края онсена, опираясь спиной о гладкие камни, и вытянул ноги. Вода скрывала его по грудь, обласкивая уставшее тело.       Сугуру тоже ласкал его — взглядом. Не смеялся больше. Опустил руки, медленно развязал слабый узел на поясе, поддерживающий кимоно. Повел узкими плечами, и шелк медленно заскользил по телу, обнажая его. Бокуто снова забыл, как дышать, смотря на полностью обнаженного парня. Чешуя была не только на лице, ключицах и ребрах. Жесткие наросты украшали тонкой полосой руки от плеч к локтям. Как и бедра, но более широкими полосами. Смотрел Бокуто, как зачарованный. Очарованный. Сугуру к краю приблизился и ступил в воду, в пару шагов оказываясь рядом и присаживаясь на колени.       — Молчаливый ты, самурай-сама. Доверчивый или же обреченным себя считаешь, — тихо шепча, Сугуру не дал ответить, выбив из легких весь воздух, коснувшись прохладной рукой внутренней стороны бедра, плавно поведя вверх. Не касался так Бокуто еще никто. Жаром закололо под кожей. Холодные пальцы гладили опасно близко к паху, а вскоре и вовсе на члене сомкнулись.       Сугуру изогнул губы в улыбке, медленно водя рукой по налившейся кровью плоти. Бокуто так поглотила атмосфера, действия парня, его вид необычный, что он даже не заметил, как возбудился. Сугуру острым ногтем чуть царапнул кожу члена, и дрожью пробрало все тело, а тот лишь засмеялся.       — Вижу, что готов ты уже к обряду, самурай-сама. Болезнь твоя проявилась, — медленно лаская его член, то сильно сжимая ствол, то почти невесомо задевая ногтями, юный чародей в глаза ему смотрел, заманивая, завлекая.       Плавно переместившись, Сугуру навис над ним, опираясь на каменное дно с двух сторон бедер Бокуто. Самурай же взгляда отвести не мог, как под дурманом в глаза смотря, где полыхнуло красное пламя. Парень по плечам его гладить начал, по груди и торсу, тренированные мышцы оглаживая. И лишь жарче становилось, хоть руки чужие холодом обдавали. Напряжение в паху нестерпимым было, но не делал Бокуто ничего, не шевелился, ритуалу не мешая.       Сугуру снова начал член его гладить, заставляя невольно бедра вскидывать. И это нравилось тому, Бокуто по улыбке видел, по взгляду, искрящемуся зеленым. Плавился самурай под лаской, с трудом взгляд отводя и скользя им по худому, но гибкому телу. Манящим Сугуру был, коснуться его хотелось, чтоб удовлетворить одно из желаний, за всю жизнь не исполненных.       Бокуто шумно выдохнул, когда парень начал насаживаться на член горячий, пульсирующий. Чувствовал он прохладу чужого тела, гладкость его и тесноту, в огне дурмана и похоти сгорая. Вжался всем телом ученик чародея, сладко сжимаясь на плоти, подрагивая и шелестя тихим смехом. Удовольствие, ранее не испытываемое, потекло по венам. Бокуто взглядом золотистым на парня смотрел, дурея от желания двигаться, вбиваться, вжиматься, но бездействие его сковало. Сугуру сам начал двигаться, плавно раскачиваясь, почти снимаясь с члена и снова вбирая его по основание. Изгибался так красиво и дышал чуть слышно. Никогда никого самурай не хотел так сильно, как того, кто уже был с ним, но будто в руки не давался. Кривовато улыбнувшись, парень руки его безвольные за запястья перехватил и на грудь себе положил. Бокуто, ведомый, гладил большими, горячими ладонями по груди, задевая напряженные соски, проскальзывал по жесткой чешуе и касался плоского живота. Сугуру тихо постанывал, все так же медленно двигаясь, но мало этого было, так мало. С Бокуто будто оковы спали, сжал он руками сильными тонкое тело и сам толкаться начал, вскидывая бедра и с силой вбиваясь в тугое нутро.       Удивление лишь скользнуло в чужих глазах, засмеялся юный чародей, до боли впиваясь ногтями в плечи, отдаваясь. Бокуто, власть почуяв, как с цепи сорвался. Быстро двигал бедрами, жестко, держал за упругие ягодицы крепко и на себя насаживал. Сугуру до крови его грудь драл когтями, но смывала все вода, на сплетенные тела накатываясь при каждом движении. Так хорошо Бокуто никогда еще не было. Сладкой дрожью в паху облизывало, напряжение усиливалось, как и желание сбросить его. Сугуру вскрикнул, затрясся на очередном мощном толчке и так сильно сжался, что наслаждением обласкало все тело Бокуто.       Медленно Бокуто приходил в себя. Еще обнимал гибкое тело, чувствуя дыхание Сугуру у себя на шее. Обжигающее, в отличие от рук его, по спине скользящих. Отдышавшись немного, прохрипел Бокуто чуть слышно, от волнения изводясь:       — Я излечился?       Зашелестело снова. Сугуру губами уха его коснулся, потерся чуть, после отвечая:       — У проблемы твоей нет решения. Не болезнь это, а сущность твоя. А вот с глупостью и доверчивостью, самурай-сама, нужно что-то делать.