Еиналеж

      — Что ты в нем видишь?       Барма вздрогнул от неожиданности убрал ладонь с гладкой поверхности, нехотя отводя взгляд.       — Ты сам знаешь. То, что я желаю больше всего на свете.       — Это не ответ.       — Не тот ответ, который ты хочешь услышать.       Зарксис стоял у косяка двери, опираясь на него плечом. Тонкие, длинные руки сложены на груди, на губах — легкая, ироничная усмешка. Белая челка спадает на отсутствующий глаз. Привычный, такой близкий, что от этого немного зябко. Холодный снежный призрак несбывшегося.       Руфус снова обернулся к зеркалу и нервно выдохнул, поводя плечами. Он не мог даже и предположить, что в глубине подземелий, куда спускались только зельевары и учителя, могло быть спрятано такое сокровище. Хогвартс был поистине удивителен, и Барма не жалел, что решил приехать сюда хотя бы на год преподавателем Чар. Правда, встречаться лицом к лицу со своим прошлым было мучительно больно, пусть и ожидаемо. Но не всю же жизнь бегать от своих ошибок, разочарований и решений.       Он видел, как Зарксис подошел ближе, бесшумный, тихий, белый вестник несчастий и смерти. Красноглазый Призрак, один из боевых авроров и лучший по части защиты от Темных Искусств. Красивый, как сам дьявол, и настолько же опасный. Впрочем, Барма предпочел бы назвать его дементором, потому что все в душе леденело, когда альбинос приближался, а фантомные раны начинало слабо ныть. Он стоял так близко, что мог бы положить голову на плечо Руфусу, совсем как в старые добрые времена. И он все ещё был немного выше, пусть бы Руфус не мог пожаловаться на свой рост. Но Зарксис всегда, всегда был немножко выше. Каких-то пять сантиметров, не больше, но сейчас это слишком бросалось в глаза — когда Барма эмоционально уязвим из-за близости проклятого зеркала.       — А что в нем видишь ты?       — То, чего я желаю больше всего на свете. Ты ведь знаешь, как оно работает.       — Еиналеж. Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи, что на сердце тяготеет, ты мне честно расскажи. Коварное.       Артефакт темных времен, которому не было равных, коварный, жестокий и безжалостный, как и все темные артефакты. Зеркало, в котором, как говорил директор, можно было потерять себя, если слишком долго всматриваться в его глубину, и из этой бездны дороги уже не будет. Руфус много читал о порождениях мрачного времени, и Еиналеж был коварен тем, что дарил надежду тому, кто смотрел в него, но постепенно отбирал жизнь смотрящего. Человек, очарованный отражением своей самой сокровенной мечты, забывал о сне, о еде, об отдыхе, обо всем окружающем мире. Он хотел только непрерывно смотреть в волшебное зеркало, наслаждаясь призрачным видением, и неважно, что это было обманом, сотканным из туманов, тоски, сожалений и печали. И если никто не находил беднягу вовремя, то у холодной глади оставался окоченевший, изможденный труп, сожранный собственной слабостью.       — Очень коварное зеркало.       В голосе — только безразличие, холоднее вод озера у подножия замка. Барма был мастером Чар и восхитительным иллюзионистом, который был способен создавать самые правдоподобные обманки, от которых захватывало дух. Шерил звала его превосходным лжецом. Каллум называл его выпендрежником, но суть от этого не менялась: смотреть на цветы и бабочек, созданных при помощи магии туманов и ветра, любили все, завороженные игрой света и тени. Молчал только Зарксис. Он улыбался и играл с длинными карминовыми прядями у висков, наблюдая за движениями изящных запястий будущего чародея, палочкой левитирующего перья и волшебных бабочек над головами учеников. Брэйк, красивый молодой слизеринец, любил общество одного из самых талантливых студентов Рейвенкло, особенно он любил дремать в тени дерева на коленях у Руфуса. И Барма всегда ему это позволял, украдкой любуясь острыми чертами своего ближайшего друга и умиротворением, столь редким на лице деятельного и весьма подвижного слизеринца.       Они были практически неразлучны в годы обучения в Хогвартсе, два самых одаренных студента своего поколения, и даже то, что они были представителями разных факультетов, не мешало им проводить время вместе. Барма прекрасно помнил их первое свидание — тайком, в полночь, над озером Хогвартса при свете полной луны. Они тогда страшно замерзли на метлах и едва не рухнули в черную, холодную воду, рискуя быть утянутыми под воду огромным кальмаром, обитавшим на дне. Так что свидание продолжилось на берегу у корней огромного, древнего дуба, где они сидели в обнимку, смеясь над собственными ошибками и неловкостью. Что сказать, более неловкого свидания ни один из них не помнит. Брэйк помнил, как кололи шею кончики коротких волос Бармы, когда тот прижался ближе, спасаясь от холода. Руфус помнит, насколько горячими казались ладони Зарксиса сквозь мокрую рубашку на спине. И если бы не простуда, которую подхватил альбинос в своем холодном подземелье, можно было бы считать, что первое свидание удалось: пусть они не слишком согрелись в мокрой от озерного воздуха одежде, зато поутру Каллум долго и внимательно смотрел на слишком довольных однокурсников с опухшими, красными губами. И от взгляда его голубоватых глаз было неловко, смешно и немного стыдно.       Альбинос в отражении наклонился чуть ниже, и невольно вспомнились слова слишком впечатлительной и много себе придумывавшей Шерил, которая говорила, что белый на красном смотрелся бы прекрасно. В ответ на это Зарксис поправлял хвост длинных белых волос, горделиво улыбаясь, а Руфус краснел и ерошил свое пушистое каре в еще больший беспорядок. Шерил лишь заливисто смеялась и щурилась, с хитринкой поглядывая на парней. Они оба знали, что девушка любила их как родных братьев, но все равно было очень и очень неловко слушать о том, что милая и нежная леди считает их красивой парой. Впрочем, гриффиндорцы славились сумасшедшими идеями, и мисс Рейнсворт была воплощением изобретательности Гриффиндора. И его неуемной фантазии в том числе.       Гордый и коварный рейвенкловец с черными, как угольки, глазами, всегда себе на уме, плетущий интриги не хуже любого темного мага, и никто не может понять в его иллюзиях, что на самом деле правда. Отчаянный слизеринец, готовый дать фору по храбрости любому гриффиндорцу и дерущийся за своих друзей не хуже хаффлпафца, несгибаемый в своих принципах и вере, умело умеющий манипулировать настроения и окружающих. Самые необычные представители своих факультетов, хотя Руфус всегда утверждал, что разделение по факультетам только видимость и показатель склонности человека. Ведь и Каллум, тихий, милый студент Хаффлпафа, вполне мог драться не хуже ало-золотых львят, а очаровательная Шерил была ничуть не глупее Бармы. На этих словах Брэйк обычно лез целоваться: начинал с костяшек пальцев и обязательно касался губами шеи, даже если рыжий юноша возражал и возмущался, смущенный таким проявлением чувств.       Они помнили каждый год, который пережили вместе, все их обучение, когда они были неразлучны. Война изменила все. Изменила их.       Барма, который ушел с мятежниками Баскервилями на войну против порождений Бездны. Зарксис, оставшийся защищать Хогвартс и его обитателей и умолявший Руфуса тоже остаться. Они не хотели расставаться, но их принципы, убеждения и вера бросили их по разные стороны баррикады. И это уже было непоправимо. Они вернулись только спустя несколько лет. Постаревший на десятилетия Руфус, свидетель по делу Баскервилей, которого все считали предателем и до сих пор не доверяли этому хитрому иллюзионисту. Зарксис — в форме аврора, с готовой атаковать палочкой и одним отсутствующим глазом, потерянным в ходе войны с мятежниками, истинный мастер по защите от тёмных искусств. Руфус отпустил волосы в память о любимом им человеке. Зарксис обрезал свой роскошный белоснежный хвост. Они стали совсем чужими друг для друга.       — Что ты видишь, Зарксис?       — Что ты видишь, Руфус?       Даже сейчас, стоя перед зеркалом правды практически обнаженными в своих эмоциях и желаниях, они не могли признаться друг другу, что в зеркале просто видели себя, стоящим и рядом. Единственное отличие — в зеркале они все так же держались за руки, как и много лет назад, когда им ещё было кого терять.