Еиналеж

      — Итак, сегодня у нас особый урок, — Брейк влетел в кабинет, похожий в своем белом плаще на ворона-альбиноса или привидение. Он явно был сегодня не в духе, и старшекурсники прекрасно понимали, почему: их ссору с профессором Бармой не видел и не слышал только глухой и слепой. За те несколько месяцев, что два когда-то ближайших друга и непримиримые враги в годы войны сталкивались, они соблюдали странный нейтралитет, хрупкий, но пока еще прочный. Зарксис задирал рыжеволосого холодного мужчину, постоянно пытался вызвать его эмоции из глубины, в которой они были похоронены. Руфус успешно или не очень уходил от раздражителя, скрывался и только порой отвечал в острой, едкой манере. Иногда они даже могли общаться нормально, как обычные люди, которых просто связывало общее прошлое… Однако не сегодня. Сегодняшний день стал совершенной катастрофой, которая ощущалась средним между ментальным Глацио с его вымораживающим все эффектом и тотальным Инферно, который выжигал все в пепел.       — Какие вы знаете Непростительные заклинания? И почему они называются Непростительными? — альбинос развернулся к ученикам, прожигая их внимательным, холодным взглядом единственного глаза. Сейчас он как никогда был похож на опытного, хладнокровного аврора, который, казалось, в мирные годы был похоронен за маской доброго раздолбая, наверстывавшего то, чего был лишен как подросток. Ученики от неожиданности вздрогнули, и в кабинете впервые повисла тишина, не прерываемая даже лишним шорохом. Возможно, уроки профессора Брейка не всегда были образцом послушания, но теперь вполне можно было услышать, как сонные пикси едва шевелят крылышками в специальной клетке, подвешенной под потолком.       — Потому что… их нельзя простить? — неловко пошутил один из учеников, пытаясь разрядить атмосферу, и тут же стушевался, наткнувшись на снисходительную усмешку профессора. Тепла и поощрения в ней было ничуть не больше, чем у дементора. Хотя и тот сейчас казался бы дружелюбнее.       — Ответ, достойный будущего выпускника. За логику хвалю, но неверно, — с едким сарказмом протянул учитель, склонив набок голову и прищурившись с откровенной насмешкой над подобным высказыванием. Брейк явно не был настроен шутливо и не поддерживал легкость, обычно царившую на уроках. Ученики неловко переглянулись: смельчаков взаимодействовать с таким профессором не находилось.       — Сэр, позволите? — робкая ученица с рыжеватыми волосами приподняла руку, сглатывая, и продолжила после кивка. — Это заклинания, которые работают только тогда, когда человека обуревает отрицательное и негативное.       — Уже ближе к истине, — одобрительно кивнул Зарксис и чуть улыбнулся самыми уголками губ, вызывая легкие вздохи облегчения по кабинету. — Скажете, что это за заклинания и чем они… непростительны?       — Круциатус — заклинание, которое питается желанием причинить боль человеку. Оно… крайне мучительно. Настолько, что человек может сойти с ума от боли, если долго воздействовать на него. Это заклинание-пытка, которая срабатывает тогда, когда тебя обуревают ярость, гнев и злоба, — тихонько произнесла девушка, принимаясь теребить кончик длинной косы. Казалось, для нее это заклинание было совершенно особенным. Как и для самого Зарксиса. Седовласый преподаватель кивнул, несколько отрывисто, принимая ответ ученицы.       — Круциатус опасен, и в годы Войны за Бездну им пользовались направо и налево в попытках вызнать информацию о Вратах. После него процент магов и магглов с ПТСР, а также различными психологическим заболеваниями катастрофический. Оно не оставляет ран на коже или в организме в целом, а терзает саму душу, потихоньку разрывая на части. Только настоящие садисты и психопаты могут использовать его на полную мощность, — усмехнулся Брэйк, сверкнув мрачно своим единственным глазом. — И как вы понимаете, чем более сильное заклинание применяется к жертве, тем сильнее ненавидит сам применяющий. Если это обычная обида, то заклинание даже не сработает или будет на уровне укуса комара. Хотя я бы очень хотел увидеть того, кто применит заклинание пытки из-за какой-то там обиды, — хмыкнул альбинос, вертя в руках палочку. — В отдельных случаях самоконтроля Круциатус вполне может быть применен к чему или кому угодно, если мышление человека мага достаточно извращено или подконтрольно, чтобы искусственно вызывать ненависть к предмету.       — Авроров обучают подобному? — раздался голос с задних парт от одного из учеников, тут же спрятавшегося за коллегу.       — К сожалению, в годы Войны для нас это было необходимостью. Но в мирное время таким занимаются специально обученные люди. И все мы стремимся не давать им больше работы, — скривил губы Зарксис в едком, холодном выражении.       У девочки были фиолетовые глаза. Брейк до сих пор помнил, как выглядел ребенок, практически растерзанный Цепями, и оттого палочка в его руке танцевала алыми вспышками едва ли не ежесекундно. Девочка, чьего имени он даже не запомнил, была далеко не первой жертвой. И увы — последней она не будет. Выпущенные из Бездны Цепи были безжалостны. Они не выбирали, кого убивать, просто проносились по городам, подобно Дикой Охоте из книг.       Он действительно ненавидел каждого, кто был хоть как-то причастен к Разрывам Бездны. Пусть он с каждым примененным заклинанием ощущал, что собственная душа становится более хрупкой, а на плечи ложится груз из чужих страданий. Пусть он сам не мог смотреть спокойно на чужие страдания. Пусть ему не нравилось… это все. Кто-то должен был продолжать и докопаться до правды, до ядра этой чертовой организации ублюдков, которые подвергли всех немыслимой опасности.       Перед глазами все так же было тело маленькой девочки с фиолетовыми, почти фиалковыми глазами и темно-каштановыми волосами, одетой в черное платьице. Девочке было не больше тринадцати. У нее рядом валялась игрушка черного кролика. И чьи-то ножницы. Говорят, ее сестра сошла с ума, когда узнала, что стало с ее близняшкой, и от ужаса ее волосы стали белыми, как только выпавший снег. Брейк очень старался не думать, что однажды на месте хрупкой девочки может оказаться изломанное худощавое тело с алыми, как кровь, волосами и черными глазами. И что в этих глазах никогда не будет солнца.       Поэтому когда пришел его черед допрашивать одного из Баскервилей, его подопытные выдавали все, прежде чем сходили с ума от боли под заклинаниями Красноглазого Призрака. На его счету — 116 успешных допросов. У его противников, когда он по неосторожности попал к ним, — его левый глаз.       — Молитесь, чтобы ни разу в жизни не попасть под Круциатус. И тем более — под второе непростительное заклинание. Империо. Отвратительная и страшная штука. Кто может сказать, что это за заклинание? — цепкий взгляд алого глаза обвел притихшую аудиторию. На удивление Зарксиса, руку понял неприметный парнишка с круглыми очками.       — Заклинание полного контроля и подавления воли. Полная власть над человеком.       — И при этом он будет вести себя как обычно, — хмыкнул одобрительно Брейк. — Это заклинание подпортило немало крови. Простое в освоении, питается желанием власти, гордыней, в какой-то степени даже презрением к человеку, которого ты подчиняешь. И оно не оставляет следов. До сих пор неизвестно, кто на самом деле был под этим заклинанием. Одни помнят, что делали, другие утверждают, что все это время были словно в коме. Некоторые ухитрились таким образом избежать наказания, — скривился Зарксис презрительно. — Однако из всех трёх заклинаний оно одновременно самое коварное… и ему можно противостоять.       Ученики зашевелились заинтересованно, даже подались вперёд, вслушиваясь в слова преподавателя, отчего тот усмехнулся чуть шире.       — Предвосхищая вопрос, да. Авроров учат сопротивляться Империусу. Для этого нужна стальная воля и феерическая выдержка. Представьте, что ваше сознание рпдирпют на клочки, если вы не хотите подчиниться. Как если бы части вашего тела отгрызали и отрывали. Или вы бы тонули, а русалки тянули бы вас вниз. Куда проще сдаться и захлебнуться, чем сопротивляться, правда? — змеиная улыбка мелькнула на губах мужчины.       — Я не хотел этого, я не знал, я был под заклятием! — сколько раз он уже слышал такие слова? Зарксис сбился со счета, наверное, на пятидесятом. Сейчас он был больше известен под именем Кевина Регнарда, его боевой псевдоним, который дали ему в качестве «второго имени». Отчего-то их командир был очень суеверен, и потому якобы поддельные имена должны были взять на себя все грехи их владельцев. Зарксис так не считал, но на Кевина отзывался: обижать хорошего, пусть и суеверного мужчину на хотелось.       Впрочем, каким-то шестым чувством он действительно распознавал жертв Империо. Они были совершенно потеряны, неподдельно испуганы и часто обладали повышенными проблемами с доверием, какие свойственны жертвам насилия. Ведь Империо действительно очень похоже. Лишение воли, сопротивления, разума, превращение в объект, даже предмет, который без воли и чувств, просто обязан исполнять выданный приказ без ропота и без лишнего звука. И если они действительно понимали все, но были лишь пленникам в собственном теле… Что ж. Брейк совершенно не хотел трогать таких людей. Зато тех, кто прикидывался, будто находился под действием Империуса, он раскалывал очень быстро.       Брейк видео тех, кто был под Империусом слишком долго. Марионетки, которых уже не спасти. Сломанные, превращенные в подобия самих себя. Когда они возвращались к своей собственной воле, то были ничуть не лучше детей. Казалось, длительное воздействие этого заклятия лишало их малейшего проявления непокорства. Навеки чужие куклы. Будь это заклинание чуть менее сложным и тяжким для самого мага — и кто-то наверняка уже рискнул бы создать целую армию живых кукол. Брейк не хотел бы дожить до того момента, когда появится колдун, способный на такое преступление против природы.              Ему вполне хватало больниц для душевнобольных, переполненных теми, кто очнулся от контроля с кровью на руках — и хорошо, если не своих близких. Те, кто ничего не помнил, ещё могли хоть как-то вернуться в общество. Особенно если они не были замешаны ни в чем слишком противозаконном. Однако те, что творили зверства от имени Баскервилей, убивали и уничтожали… Их жертвы, помнившие кровь на руках, ее тепло, запах, а порой и вкус, цвет заклятия смерти перед глазами и количество убитых и искалеченных… Такие пополняли стены психбольниц. Для них внешний мир был навеки потерян.       Зарксис не мог смотреть на стены темного, серого здания, наполненного скорбью и болью, воем тех, чьи жизни прихотью какого-то больного ублюдка разрушены вместе с душой и разумом. От этого его ненависть ко всем причастным становилась лишь сильнее.       — И, наконец, венец этого трио. Авада Кедавра, — в кабинете словно стало темнее и холоднее, под кожей словно жидким азотом выморозило не хуже присутствия дементоров. Многие ученики отводили взгляды: в их семьях были погибшие друзья и родственники, и если с первыми двумя заклинаниями сталкивались немногие, то великая и ужасная Авада изумрудным сиянием врывалась в их миры и потрошила их, равнодушная и всесильная.       — Заклинание, питающееся желанием убить. Направленное и концентрированное намерение лишить жизни. Убийца должен всем сердцем желать смерти тому, кого проклинает. Это главное и единственное условие. Считай, ты Жнеца призываешь. От него нельзя защититься, кроме как очень древними ритуалами, способными так же поглощать человеческие эмоции. От него можно уклониться, оно может попасть в другого человека и забрать уже его жизнь. Перекрестный огонь. И это заклинание раскалывает душу каждый раз, измельчает ее, ослабляет. Я очень не советую вам его разбрасывать направо и налево под влиянием обиды и эмоций. Смерть равнодушна. Ей все равно, чью жизнь она прервет. А вам потом жить — с расколотой душой и отнятой жизнью, — мрачно и тихо закончил Зарксис, отворачиваясь от учеников. Перед глазами абсентом и зелёным пламенем танцевали вспышки от смертельного проклятия, когда он вспоминал поле боя. Это было уничтожение.       Однако перед глазами все ещё было бледное тонкое лицо с запавшими черными глазами и отросшей почти до лопаток спутанной грязно-рыжей шевелюрой. И шевелившиеся беззвучно белые губы.       Зарксис поверить не мог, что перед ним на полу сидит предатель. Тот самый рыжий герцог с провалами глазниц, ободранный, раненный, испуганный. Но все ещё гордый до последней искры в глазах. За окном шумела гроза, разрываясь громом и сполохами над самым домом, и беглец явно не ожидал, что именно здесь будет укрытие молодого аврора.       — Просто подарок судьбы, — тонкая палочка направлена на Барму так твердо, словно перед ним сам Глен стоял, главарь отступников. Но Руфус не шевелился, только смотрел внимательно и горько. Он крепко обнимаю себя руками, замёрзший, продрогший и беззащитный, и от этого вида внутри альбиноса поднимало голову нечто темное, желавшие сломать противника и уничтожить. Совершенная противоположность тому, что он бережно хранил в глубинах памяти об улыбающемся рыжем парне с искрами света в глазах. Того юношу он хотел сберечь. Этого — сломать окончательно.       — Не заставляй меня отвоевывать себе право… Мы оба слишком устали, да и не вижу я смысла, — бесцветно произнёс этот знакомый незнакомец и скривил губы в болезненной усмешке. Брейк сжал пальцы плотнее вокруг палочки. Тёмная его часть требовала крови, мести за свои чувства, истерзанные и выброшенные. Особенно из-за того, что на пальце Бармы все ещё отчётливо был виден черный ободок кольца. Будто насмешка. Извращённая шутка, от которой хотелось кричать в ярости и гневе.       — Ты меня ненавидишь? — спросил он внезапно, хотя с его губ должны были сорваться ругательства в адрес бывшего любовника, обвинения. — Ты поэтому примкнул к этим отбросам и предал меня?       — Что?.. Я не… О чем ты вообще? — волосы герцога ударили того по щекам от движения головы, а на лице отчётливо проступило непонимание. Почти паучьи тонкие пальцы — как же он исхудал за это время! — плотнее сжали ткань уже давно не греющей и тяжёлой от воды мантии. Однако альбинос уже был охвачен своим гневом, словно дерево — пламенем. Он отбросил свою палочку и практически вцепился в рыжего, поднимая того с пола, несмотря на слабость, явную у обоих. Руфус только и успел, что выхватить из рукава потрёпанной мантии свою палочку в попытке защититься или хотя бы припугнуть взбесившегося бывшего друга.       — Давай! Если ты меня ненавидишь, сделай это! Произнеси заклинание! — Зарксис встряхнул рыжего так, что волосы взметнулись, будто сполохи пламени. Кончик черной, лакированной палочки уперся под подбородком альбиноса, заставляя того на мгновение замереть — инстинктивно перед опасной вещью. Губы герцога слабо дрогнули, словно тот всеми силами старался не разрыдаться, но выдержка и умение контролировать себя брали верх над глупыми человеческими эмоциями.       — Авада… — чуть слышно начал Руфус, на мгновение потянувшись, чтобы в последний раз поцеловать того, кого любил всем сердцем, и конец поглотил оглушительный гром, будто над самой головой.       Зарксис знал, что Барма до конца произнес заклинание. Но он жив. И сейчас, практически ночью, пьет прямо из горла маггловский виски, даже не морщась. Сегодня годовщина того, как их с Руфусом пути разошлись, и молодой аврор Зарксис начал охоту на предателя, помогающего открыть путь в Бездну. Годовщина с момента, как он узнал, что герцог Барма переметнулся на сторону Баскервилей по неизвестной причине. И годовщина с момента, когда кольцо магического брака на его пальце практически перестало быть видным, будто бы сам альбинос разрывал связь между ними.