Чёрная жажда

— Это было глупо. В такие мгновения — неуместного осуждения, не приправленного разве что цоканьем, хотелось вырвать Саурон язык. Но боль режет Мелькора на части, расходится лоскутами на изувеченном лице, пока Саурон стоит над ним, концентрируя силы. Мелькор и сам знает, что это было наивысшей глупостью — повестись на собственную гордыню, задетую проклятым нолдор. Он, растративший все свои силы на создание несокрушимого войска, мог лишиться обретённого тела. И чудом, что до сих пор дышит и чувствует, пусть и всё, что осталось — это боль и досада. От равнодушия в глазах Саурон хочется до смещающихся в сломанной ноге костей хочется схватиться за Гронд и раскрошить эту златовласую голову, вытрясти бессмертный дух. Она не имеет права так смотреть. Только не на него, давшего власть и силу, открывшего глаза и накормившего своей тьмой. — Я знал, на что иду. — Чушь, — Саурон говорит и лишь немногим срывается на шипение. Её руки, колдующие над лицом Мелькора, замирают выгнутыми, словно бы в агонии, пальцами. Глупым было не принять тот бой, а после подпустить Саурон к себе — уязвимо-слабому и раненому, чтобы верная, но своенравная майар как следует надавила на его увечья. Те, что болят куда сильнее всех полученных увечий от павшего Финголфина. — Ты повёлся как мальчишка, — Саурон и шагу назад не делает, стоит Мелькору подняться на ноги и нависнуть над ней штормовой грозой. Не вздрагивает, когда он за руки её хватает и встряхивает. — Не забывай, где твоё место. Саурон щурит карминовые глаза, пока сверхновые взрываются вокруг вытянутых зрачков. — Я знаю своё место. Из хватки запястья выворачивает мягко, утекая водой сквозь трещины в камне. Мелькор не сразу чувствует прохладу её прикосновения к своему лицу. Тонкие пальцы скользят вдоль рубцов, по слишком чувствительной коже. Они — высшие существа, не должны чувствовать, но расплавленная сталь стекает под разбитым доспехом, когда Саурон смотрит так, будто вся Арда сошлась в одном его лице; когда Саурон приподнимается на мыски да тянется, чтобы мазнуть губами по рассечённой, изуродованной орлиными когтями щёке. когда Саурон, наконец, говорит: — Сколько бы ты ни ошибался, оно рядом с тобой.