Нефтяные фракции

      Несколько секунд они стояли перед дверью Олли переводя дыхание и переглядываясь. Быстрый, неожиданный подъем, поездка и марш-бросок по лестнице на четвертый этаж не способствовали приведению мыслей в порядок и хотя бы какому-то разбору событий прошедшего дня, поэтому Пауль был изрядно растерянным. Риха наоборот был собран и готов к любому повороту событий.       За дверью послышались шаги, затем щелкнул замок и они увидели Оливера.       — Привет, — Ларс открыл дверь шире, приглашая жестом обоих. — Быстро вы. Заходите.       — Привет, — гитаристы, увидев Риделя, переглянулись между собой, — Ты что… Как с креста снятый? — Рихард не нашел другого слова, чтобы описать внешний вид Олли.       — Ничего, пройдет. Заходите, давайте, холодно же.       — А! Ой, извини, — Круспе шагнул в квартиру мимо Ларса, придерживающего дверь, Поль юркнул следом. Оба они были тепло одетые, в то время как Оливер стоял босой, в тонких шароварах и майке.       — О, Риха, Пауль. Привет! — Шнайдер выполз из кухни в общую комнату — прелестью квартиры Олли было то, что она была по-настоящему разделена на отдельные комнаты, а не с помощью мебели. — Вы чего такие перепуганные?       — Да… Вы сами не лучше. Что с вами случилось? Вы чего, грим новый пробовали… — Рихард, не скрывая предельного удивления, смотрел то на Оливера, то на Шнайдера. Они оба выглядели как зомби: землисто-бледные, с красной кожей вокруг глаз и осунувшимися лицами.       — Рих, эт не грим… — тихо отозвался сбоку Пауль. — Они сами по себе.       Круспе глянул на Ландерса, потом снова на Олли и Шная — тот выглядел совсем странно, и Свен, наконец, понял, почему. Одежда Крису была больше на пару размеров: рукава тонкого светлого джемпера болтались кто знает где, широкие штаны едва держались на заднице — похоже, Ларс поделился.       «А где его собственная?» — мелькнула мысль, но додумать он ее не успел.       — Ну, чего вы вытаращились, будто привидение увидели? Заходите, — Дум растерялся от такого пристального взгляда, смущенно улыбнулся и глянул на Оливера — тот тоже, казалось, внимательно изучал Риху с Паулем.       — Подожди, Шнай, — Ларс подошел ближе к Рихарду, помог ему снять куртяк, на что лид-гитарист обалдело, но все-таки согласился, потом переместился к Паулю, который сам уже справился с курткой и привычно пытался запихать ее в предназначенный для этих целей шкаф.       — Поль, — Ларс тронул ритмача за плечо, тот вздрогнул и обернулся.       — А? Олли? Ты чего? — реакция у него была еще немного замедленной, он не сразу понял, что басист осторожно провел у него рукой перед лицом и, обойдя вокруг, проделал тот же странный жест сверху вниз по груди и спине. Будто сканируя.       — Ты… Ты пока Шнайдера не трогай, — попросил тихо, почти на ухо, но Рихард услышал.       — Что, Олли? Ты расскажешь нам, что все-таки, мать-перемать, с нами происходит? — он вроде бы и не злился, но его разбирало любопытство пополам с еще недоосознанной радостью. Шнайдер живой.       — Расскажем, Рих. Только пусть все соберутся, чтобы не быть попугаями. Мы Тиллю позвонили уже.       — Да? — Свен обернулся к отозвавшемуся Шнаю. — Нашел он свою малую?       — Да, с Флаке почти двое суток промотались, но нашли, — драммер снова сдержанно улыбнулся, прямо и открыто глядя в лицо гитаристу. У того что-то оборвалось внутри от вида теплых серебристых искр, блеснувших в светлых глазах Дума, от мягкого движения рукой, которым тот попытался поддернуть рукав, но только сжал собственное запястье.       — Шнайдер, в рот тебе ноги! Как же ты нас напугал! — Рихард не выдержал, одним рывком приблизился и сгреб Кристофа в объятия, сжал так, что тот охнул, но тут же отпустил, ощутив неожиданную хрупкость тела.       — А-ай, пусти, задушишь в порыве страсти, — дурашливо стал отбиваться Шнай, когда Риха все-таки отстранился от него, но не выпустил совсем. Держал за плечи и разглядывал, будто не видел много лет. — Не поверишь, Риха, мы тоже тут чуть не поседели с Оливером.       Риха обернулся, глянул на Ларса и Полика, наблюдающих за их действиями.       — Ну, чего стоите? Пойдемте, я вас хоть… Чаем угощу, пока все соберутся, — басист немного растерянно оглядел всех и неуютно пожал плечами.       Ему было не по себе от Пауля. Взгляд у того был жутким, продирающим болью до костей. Взгляд умирающей с голоду собаки на своего детеныша, сожрать которого не дает материнский инстинкт.       — Пойдемте, — снова повторил, хотя Шнай и Риха уже сдвинулись с мертвой точки и пошли вперед, в зал, к большому дивану, отгораживающему его от прихожей и повернутому к огромному окну во всю стену. Пауль же стоял, не шевелясь. Смотрел в спины друзьям, топтался на месте, не решаясь идти.       — Пауль, не бойся, — Оливер понял его состояние, тихо подошел и мягко положил руку на плечо. — Он жив, видишь. Нормальный, живой, худой только, но это исправимо. Ты не виноват в своем состоянии, это тяжело описать, но я понимаю тебя. Ты не мог себя контролировать, потому что без обучения это никто не может, — тихий бархатный голос басиста вкрадывался в сознание, теплая рука на плече давала ощущение незаброшенности. Но все равно жжется.       — Он боится меня, Ларс, — Ландерс поднял голову и вцепился пристальным взглядом в лицо Оливера. — Ты глаза его видел? Он улыбается, но ему страшно.       — Ты бы тоже боялся того, кто причинил тебе боль, — Ридель чуть сильнее сжал его плечо, как-то по особому сложив пальцы, стал легко массировать окаменевшие мышцы.       — Даже если бы этот человек сделал это против своей воли или нечаянно. Это естественная реакция. Он отойдет, нужно немного времени и все будет как раньше, — теплые сильные пальцы Олли не спеша переместились от плеча по шее на затылок, нажимая какие-то точки, отчего по спине толпой вниз сбегали мурашки, и нервы, накрученные, как струны на колки, казалось, немного успокаиваются.       — Ты говоришь не трогать его… Да он меня на пушечный выстрел теперь не подпустит, — пробормотал Ландерс, чувствуя, что совсем поплыл от мануального колдовства басиста и готов растечься по полу лужей восторженного киселя.       «Вот же ведьмачина двухметровый, как он это делает? Он мысли читать умеет?», — мысль пришла совсем неподходящая.       Но Ридель не умел читать мыслей. Он просто понимал, что Паулю нужна поддержка. Сам он не справится с этим. Как и всем кинестетикам, ему нужно чувствовать. Чувствовать чье-то прикосновение, чтобы знать, что не один, чувствовать движение, чтобы знать, что он живой, чувствовать удовольствие, чтобы пережить периоды боли. Зная эту особенность, Олли сделал самое малое, что мог.       — Пауль, я… Постараюсь помочь. Теперь, хотите или нет, вы все посвящены в это и нам придется всем учиться жить по-новому. Я постараюсь рассказать все, что знаю, и помочь.       — Олли, я не хочу. Я хочу как раньше, обычным…       — Это невозможно, Поль, — Ларс уже осторожно массировал ему шею у основания черепа сзади, отчего бедолага чуть запрокинул голову и страдальчески приоткрыл рот, наслаждаясь той тихой болью, которая бывает, когда тебе умело разминают перенапряженные мышцы. — Это твое свойство. Как цвет глаз и отпечатки пальцев. Его нельзя отменить.       — Эй, вы там чего, заснули? — послышался окрик Рихарда. — Олли, ты чего там с Поликом делаешь? Мстить надумал, что ли? — в его голосе за подколом слышалось волнение.       Ландерс вздрогнул, обернулся и увидел, как Олли улыбнулся уголками губ.       — Пойдем, а то тут нас уже подозревают.       В итоге они собрались на длиннющем диване («По себе подбирал, что ли?» — подумал Риха) за чаем, огромный заварник которого принес Олли с кухни и поставил на маленьком столике перед диваном. Когда разливал его по чашкам — красочный, фруктовый аромат заполнил комнату, вытесняя горьковато-сладкие нотки тяжелого, тревожного запаха, до этого витавшие в воздухе.       «Что это?» — Риха не понимал, но почему-то ему было беспокойно от него. А еще он заметил, как испуганно метнулся взгляд Кристофа к черно-красной пиале, которую Олли оставил себе, а затем к его лицу. Тревожно-вопросительно. Заметил, как Оливер ответил неуловимым движением опущенных ресниц, и Шнай успокоился. Сцапал темно-зеленую кружку с ароматным варевом и осторожно присёрбнул.       — Вкусно, Риха, пробуй, — глянул на Круспе, который сидел рядом и с невозмутимым видом делал вид, что грызет фисташку, вытащенную из пачки, что Ларс принес вместе с чаем.       — Угу, хорошо. Пусть остынет, я не умею пить горячее, — он улыбнулся, а сам глянул на Пауля — тот, казалось, немного расслабился. Откинулся на спинку дивана и, натянув рукава на ладони, грел руки о чашку с чаем, осторожно вдыхал исходящий от него аромат.       — Долго они будут добираться? — чтобы не казаться подозрительным, обратился не то к Шнаю, не то к Олли.       — Нет, скоро. Минут десять, может, — Шнай. Снова сёрбнул чаю, довольно прижмурился. Действительно, вполне обычный, если не считать их с Ларсом невербального общения и испуганно расширившихся глаз, когда одновременно с Паулем они чуть не сунулись рукой в пачку за фисташками. Шнайдер уступил и отвел руку, Поль выцепил орехов, но глаза его помрачнели.       «Что ему там нашептал в ухо Ридель?» — наблюдая за их поведением думал Риха, приглядывался к каждому, пытаясь понять, о чем они говорят с басистом. Каждый по-своему. Шнай — взглядами, Пауль — едва уловимыми жестами.       Вслух они говорили о постороннем: кому сколько раз, оказывается, звонил Фиалик, о том, что он с ними сделает, и кто будет оправдываться, о том, какие способы наказания их менеджер придумает для каждого из них — пытались шутить, и даже, вроде бы, получалось, но немое, едва уловимое общение не прекращалось.       «Олли, Паулю плохо», — настороженный взгляд Шная метнулся от Хайко к Ларсу.       «Как ты, Полик?» — тут же спрашивает тот ритмача коротким движением головы снизу вверх и чуть вздернутыми бровями.       «Ничего, жить буду» — опущенный взгляд и неловкое почесывание шеи, — «Спасибо».       И уже Рихард чувствует себя лишним в этой компашке эмпатов-телепатов.       — Блин, ну где они, а? Меня уже честно, нетерплячка разбирает! — не выдержав, он пытается через очередной прикол выпустить свое раздражение.       — Так не терпи, вон, толчок свободен, сходи, чего ты? — Пауль. Родная зараза-заноза снова стебается.       — Та мне вроде не надо, это ты весь чай выхлебал. Так что скоро побежишь, — попытался отразить. И было чем — действительно, под разговор Пауль вылакал почти три чашки на редкость вкусного настоя. Обычно Олли пил какое-то несусветно воняющее ракетное топливо, но в этот раз был настоящий экзотически-вкусный чай, который был приятным даже без сахара.       — Хотя, — ритмач завозился, вставая с места. — Ты таки прав. Твою мать, — подпрыгивая на одной ноге и пытаясь попасть другой в тапок, Полик встал, и, держась за живот, поковылял в сторону туалета.       Шнайдер рассмеялся привычно-заразно и Рихард поддался этому смеху. Заметил, что у Ларса бледные губы тоже сложились в осторожную улыбку.       Мелодично тренькнул дверной звонок.       — О, это Тииль наверное! — Ридель вскочил с места и пошлепал босыми ногами в коридор открывать.       — Хорошо. Так, я пока уберу все это дело, — Шнайдер тоже встал и взял со стола чайник и тарелку с скорлупками от фисташек, собрал чашки и, непонятно как удерживая все это в руках, пошел в сторону кухни. Риха остался один.       К удивлению Ларса за дверью оказались не Тилль с Лоренцом, а его сосед по квартире — Олаф. Здоровый бородач с глазами разного цвета. Один синий, другой — карий. Еще один экзот.       — Здоров, Олли, ты в порядке? — в лоб, ни с того ни с сего спросил он, едва Ларс открыл дверь.       — А… Э-э-э… — тот подзавис от такого дела, но сориентировался (крик Шнайдера ночью. Вот почему спрашивает). — Да, все хорошо. Извини за неудобство. Просто паук. Паук, видимо из квартиры сверху, залез по вентиляции в комнату и упал мне в постель. Я их очень боюсь, — нещадно врал, выдумывая отмазку на ходу. Хотя паук имел место быть.       Соседскому мальчишке на день рождения дядька привез откуда-то настоящего тарантула, и эта тварь уже несколько раз путешествовала по вентиляции к соседям.       — А-а, и к тебе эта ебанина наведалась, — Олаф понимающе хохотнул. — Ты тоже вернул его обратно?       — Н-нет. Убил, — Ридель сделал вид, что опечален и расстроен своим поступком.       — О, ну слава небесным инженерам, хоть кто-то избавил нас от этой срани, — улыбка парня стала еще шире. — Но ты так больше не ори, а то я сам чуть не всрался. Думал, тебя там уже маньяки живьем режут.       — Какие, нафиг, маньяки? У нас их отродясь не было, — Олли уже сам улыбнулся от жуткого выражения лица, которое состроил Олаф, но тут же обернулся на крик из комнаты и грохот посуды.       — Эй, да что там у тебя? — сосед удивленно вскинул брови, подался вперед, но Ридель быстро бросив «Извини», закрыл дверь и ринулся в комнату.       В коридорчике между кухней и залом на полу в окружении черепков от разбитых чашек лежал Кристоф, рядом на коленях, скуля и закрывая лицо руками, скорчился Пауль, Риха влетел чуть позже…       Все случилось глупо. Шнайдер, нахватавшись посуды, шел на кухню, а Пауль выходил из туалета. Полик, стоя спиной к коридору, пытался закрыть заклинившую дверь, а Крис просто не успел отклониться.       Услышав шаги за спиной, Ландерс обернулся и чиркнул Кристофа рукой по боку. Тот не успел ничего понять, споткнулся и раскрыл рот для вскрика, и из его тела будто выплеснулась сверхновая. Невероятно яркая, слепящая вспышка на миг осветила маленькое пространство между ними, и, направленная практически в упор на Пауля, обожгла ему глаза. Он закричал.       Услышал, как Шнай упал, как загремели разбивающиеся кружки, хлопнула дверь, и тут же со рвущим отчаяньем застонал Олли.       — Кри-ис!       — Пауль! Ларс? — Рихард. Выскочил из зала на шум. — Что случилось?       — Шнайдер, ну? Очнись! Очнись же… Он только задел тебя, чего ты, Кристоф? — Олли. Он, похоже, шлепал драммера по щекам, пытаясь привести в себя, но вдруг тихо, на одной ноте завыл. — Кри-и-ис…       Затихающий стон.       — Олли? Что с ним? — тишина. — Олли!       Снова нечленораздельный стон в ответ.       — Пауль, что с тобой? Глянь на меня, — крепкие, горячие ладони Рихарда — и так сильная восприимчивость к движению и прикосновениям обострилась до предела, Круспе приподнял его лицо за подбородок. — Пауль, ты чего? Я тут, куда ты смотришь?       — Я… Не вижу. Не вижу тебя, Рих. Ничего не вижу, — не веря, что говорит это, произнес ритмач немеющими губами. Перед глазами в густой черноте плавали разноцветные черви и кольца.       Рихард бросился на крик Пауля. Выбежав в коридор, увидел распростертого на полу Шная, которого тряс Ларс, и Ландерса, который скорчился рядом с ними на коленях и закрывал лицо руками.       — Олли, что с ним? — лид-гитарист прощемился к басисту, дернул его за плечо, разворачивая к себе, и столкнулся с загнанным взглядом огромных глаз, наполненных страхом. — Олли!       Тот не ответил, осторожно поднял Шная, прижал к себе и застонал. Тихонько, но с такой болью, что у Рихи сжалось сердце.       Все рухнуло. Результаты его старания, надрыва себя самого ради спасения Шная, их хрупкого совместного балансирования на грани жизни и смерти и сплавляющего воедино возвращения к той самой жизни.       Все вспыхнуло и развеялось в одну секунду от соприкосновения с живой, очеловеченной энергией Пауля. Он как острая игла проколол тоненькую оболочку ауры, которую сплел Оливер и успел нарастить Шнай, и вся та нейтральная, чистая энергия, которую тот только-только начал упорядочивать и приживлять себе, вырвалась на свободу в одной невыносимо-яркой вспышке.       А то, что осталось, теперь осыпалось лохмотьями пепла от ауры. Обугленными хрупкими проволочками-арматурами обкрашивались ниточки, которыми Олли заплетал в ней дыры.       «Кристоф-Кристоф-Кристоф…» — хотелось звать, кричать, но не осталось сил даже на шепот, их словно вырвали из него одним махом, будто была эта жизненная эссенция одна на двоих у них с Крисом. «Дыхание жизни одно на двоих теперь» — всплыла мысль и приветствие маори.       Его собственный запах с одежды мешался с запахом чая и чистого тела Шная, перед глазами плыло, он чувствовал, что Рихард трясет его, что-то спрашивает, но говорить больше не хотелось. Все равно. Все равно, что будет дальше. Группы не будет. Шная не будет. И его самого тоже не будет. Все равно.       Поняв, что Ларса тормошить бесполезно, Рихард бросился к Паулю. Тот уже развернулся из позы ежа и теперь сидел, лихорадочно вертя головой во все стороны, прислушиваясь и не отнимая рук от лица. Тер глаза.       — Пауль, что с тобой? — лид-гитарист отвел его руки в стороны, приподнял за подбородок лицо — белки глаз у того были неестественно-красными, светлые, зеленовато-голубые радужки подернулись дымчатой мутью. — Глянь на меня. Ты чего? Куда ты смотришь?       Взгляд Поля метался в пространстве ни на чем не задерживаясь.       — Я… Не вижу. Не вижу тебя, Рих. Ничего не вижу, — как обухом по голове. У Рихарда обмякли ноги, он беспомощно плюхнулся на задницу напротив Ландерса, не зная, что дальше делать и не в силах ответить хоть что-нибудь.       «Вот он и пиздец» — как неоновая вывеска в темноте в голове повисла единственная мысль.       — Рих… Риха, что со Шнаем? Чего Олли кричал? — голос ритмача пинком вывел его из ступора, заставил дернуться и переползти к драммеру. Тот лежал на коленях у Олли, который сидел, все так же сгорбившись, не шевелясь и, казалось, даже дышать перестал.       — Он… Он вроде живой. Сердце… Бьется, — Рихард сделал самое простое — прижался ухом к груди Дума. Сердце его и вправду билось. Слабо и затихающе — ритм урежался.       — Олли! Олли, сделай хоть что-нибудь, он живой еще! — Круспе схватил басиста за плечи, встряхнул так, что у того голова мотнулась, отвесил пощечину, но тот даже не дернулся. Так и смотрел сквозь него широко распахнутыми прозрачными глазами.       Следующие полчаса он чувствовал себя санитаром на поле боя. Растаскивал пораженных, пытался как-то помочь. На кухне схватил чистое полотенце, намочил и отжал, встряхнул, чтобы вернуть холод, сунул Паулю в руки.       — Прижми к глазам, это немного облегчит боль, — Ландерс отнял руки от мокрых глаз — добавилось сверху слезотечение, схватил полотенце и прижал к лицу, придерживая у висков. — Теперь пойдем.       Он взял друга за локоть и повел в зал, к дивану, но Полик, похоже, наугад или по памяти свернул к креслу и бухнулся в него.       — Ты бы лег, — Круспе попытался сманить его на диван, но тот отказался.       — Там лучше Шная оставь. Если разнимешь их.       В этом Ландерс оказался прав. Едва Риха попытался забрать Кристофа, поднять его — Ларс схватил того за руку и почти сразу же обвил всем телом. Обнял странно, как ящерица камень.       — Олли, отпусти его, — понимая, что криком может сделать только хуже, лид-гитарист стал уговаривать друга.       Как сумасшедшего, как психа с гранатой без чеки в руках, он упрашивал его отпустить Шная, чтобы перенести в зал.       — Пойдем. Пойдем с нами, — он пытался поднять и Риделя за руку, но тот сопротивлялся. Как огромный капризный ребенок мычал и мотал головой, тянул Рихарда обратно на пол.       «Господи, дай мне сил, иначе я тоже тут рехнусь!» — мысленно кричал гитарист, уже не зная, как забрать их обоих из коридора.       Но в какой-то момент Ларс неожиданно поддался. Встал, сам осторожно поднял на руки Шнайдера и пошел к Паулю. Не говоря ни слова, осторожно уложил Криса на пол возле дивана, потом сел сам, подтащил того себе на колени и снова затих, уставившись в одну точку.       «Что дальше? Что дальше, твою мать?! Что я должен делать?!» — Рихард сам забрался на диван, сложив ноги по-турецки и, не замечая того, стал раскачиваться, кусая сжатый кулак.       Звук открываемой двери вырвал его из этого состояния, не дал скатиться следом за Олли.       — Э-эй, банда? Чего у вас так тихо? — раздался голос Линдеманна и шаги еще двоих людей. С кем это он? Флаке? А второй кто? Неужели Эммануэль?       — Что вы тут-ка на… — Тилль вошел первым, за ним — девчонка (Нелле? Господи, зачем он ее сюда притащил?), а следом — Флаке       — …поминках — выдохнул вокалист, ошарашенно оглядывая картину.       — Тилль? Это ты? — услышав его, Пауль подал голос.       — Да, Пауль. Тилль и я. И Нелле, — ответил за Тилля Лоренц.       — Флаке? Нелле? Вы ее нашли? — лицо ритмача как-то просветлело, он даже попытался улыбнуться, но получился болезненный оскал.       — Ну да, Полик, ты чего? Разве не… — Линдеманн попытался спросить, но Риха не выдержал.       — Да, Тилль, он не видит вас. Ничего не видит! И я тоже так хочу — ничего не видеть больше! Осточертела мне эта ебаная мистика!       — Риха, тут же… — вокалист попытался его остановить, но у Круспе сорвало последние барьеры.       — Знаю. Знаю я все, но не хочу знать. И видеть не хочу. Если есть у кого пистолет — дайте мне его, я застрелюсь. Может, тогда все это кончится. По крайней мере, для меня. Сил моих больше нет видеть это!       — Риха, — окликнул его Пауль. — Не говори так! Ты сам говорил, что вместе все вывезем, теперь мы вместе.       — Да и хера с того толку?! — лид-гитарист вскочил со своего места и бросился к Тиллю. — Что мы знаем из того, что произошло? Здесь никто не поможет, даже я, непосвященный, это понимаю! Как лечить то, что случилось? Вы знаете? — он почти выкрикнул это в лицо Флаке и Тиллю, тот тоже взорвался. Рванулся вперед и схватил Риху за воротник.       — Да захлопнись ты и не истери! — дикая, едко-алая мешанина эмоций: физической боли и граничащей с помешательством надежды Пауля, рожденной страхом злости Рихарда и тонким тянущимся воем скорби Оливера обрушилась на него кипящим напалмом, сминая, выжигая нервы, но он во время успел закрыться от всего представляемой стеной воды. Ледяной, арктической воды, которая обратит в пар любое пламя.       — Ты пытался что-то сделать?       — А что я могу? Тут только Олли знал, что делать! — Рихард еще рыпнулся в руках Тилля, но вяло. Понимал, что смысла все равно нет.       Флаке тихо пробрался мимо них двоих к Риделю, присел рядом с ним. Нелле осталась одна, непонимающе глядя то на отца, то на остальных музыкантов по очереди.       — Пап, что случилось с ними? — тоненький голос девочки прозвучал неожиданным серебряным колокольчиком, но никто на него не отреагировал.       Флаке осторожно тряс Олли за плечо и пытался что-то выспросить, но тот молчал, все так же глядя перед собой.       «Взгляд на сотни миль» — подумал Линдеманн, подойдя и тоже заглядывая в отрешенное лицо басиста.       — Да ты хоть душу из него вытряси, Флаке, он не ответит. В шоке, — Тилль осторожно отстранил клавишника и отошел, увлекая его за собой. Тот сокрушенно вздохнул и растерянно оглянулся.       Ни он, ни Тилль не понимали, что произошло. Выглядело все так, будто в жилище Ларса взорвалась нейтронная бомба, которая поразила только людей и почти не затронула предметов окружения.       — Пап, что с ними? — Нелле подошла к Шнайдеру с Ларсом.       — Я… Я не знаю, правда, — Тилль, ожидавший какого-то мистического, но упорядочивающего, положительного действа, приятного, предвкушающего волнения, неожиданно окунулся в густо замешанный омут боли и почти траурной скорби, и теперь его самого будто затягивало непроглядно-серое, мутное облако грязного тумана. Лишало сил. — Олли знает, но он не ответит.       — Ответит. Нужно только правильно просить, — тихонько ответила она. Поль резко обернулся на голос, но не увидел ничего.       Как Нелле осторожно опустилась на колени рядом с лежащим без движения Шнайдером.       — Крис, ты знаешь, как с ним общаться, — тихонько, будто сама с собой, заговорила. Погладила Шная по голове. Ласково, как родного, приложила руку к груди, и вдруг наклонилась к самому его лицу. — Скажи. Он твой друг, ты его знаешь. Помоги нам. И вдруг осторожно прижалась губами к его прохладным сомкнутым губам.       — Нелле! — тихо охнули Тилль и Флаке одновременно, но девочка не отреагировала. Задержалась на миг у лица Кристофа, будто прислушиваясь, и тут же быстро перебралась к Оливеру.       Стоя на коленях, она внимательно вгляделась ему в лицо. Тонкие, красивые черты застыли, будто окаменелые, в широко открытых зеленых глазах отражались блики заходящего солнца, падающие в огромное окно.       — Олли, он сказал, что нужно тебя спросить. Ты знаешь все. Расскажи, — она медленно потянулась к басисту и тоже поцеловала его. Губы у того были теплыми и чуть влажными, хранили какой-то необычный фруктовый привкус.       На этот раз уж обернулся и Рихард, а Нелле, будто не замечая их взглядов, быстро подошла к Паулю, который сидел, внимательно прислушиваясь к происходящему.       — Поль, тебе в детстве рассказывали сказки? — он вздрогнул, ощутив, как маленькая, теплая ладошка сжала его пальцы.       — Да, Нелле. А что?       Она не ответила: вместо этого Пауль ощутил, как все та же теплая ладошка скользнула ему по шее на затылок, мягко потянула вперед, и тут же его губ коснулись нежные, неумелые губы девочки. Задержались чуть дольше, чем в дружеском привычном чмоке — в голове что-то тоненько тренькнуло — и отстранились.       — Спасибо, Полик, — даже не видя ее лица, он понял, что та улыбается.       — Нелле, что ты делаешь? — Тилль попытался остановить ее, когда она мимо них с Лоренцом прошла к Рихе.       — Шнай так сказал, — ответила. Но от этого ответа у него сердце оборвалось, он пошатнулся и стал опускаться на колени. Только не это. Не мог Шнайдер ничего сказать, а она, пережив нервное потрясение ночи, и еще попав в такую ситуацию, могла… Повредиться рассудком.       Рихард пытался отстранить девчонку, но она посмотрела ему в глаза совсем жалобно:       — Рихард, ты же не откажешь мне. Ради Шнайдера. И Олли.       И Круспе не отказал. Крепко зажмурил глаза, боясь встретиться взглядом с Тиллем (матери тебе было мало?) и все равно вздрогнул, когда она его поцеловала. У него на губах был тот же вкус, что и у Ларса.       — Пап, теперь ты, — легко и уже совсем уверенно, она подошла к Линдеманну. Тот, упираясь ладонями в колени, тоже крепко зажмурил глаза и подался лицом вперед.       — Не плачь, пап, пожалуйста, — тонкие пальчики девочки смахнули мокрое от внешнего уголка глаза сразу же, как только она оторвалась от его губ.       — И ты, Кристиан. Ты вовсе не некрасивый. Ты хороший, но никто этого не хочет видеть. И ты хорошо прячешься, — она подошла к Флаке и взяла его тонкую руку. Потянула к себе.       — Ну, Нелле, не надо, — он попытался отвертеться, говоря, что он обычный человек, но девочка не отпустила.       — Это благодарность за спасение. Ты меня спас от маньяка, я хочу отблагодарить. Сработало. Флаке наклонился и позволил себя поцеловать.       — Ты тоже фракция нефти, — тихонько сказала Нелле и подмигнула Кристиану. Оглядела всех каким-то долгим и очень спокойным взглядом и пошла в сторону кухни.       Когда вышла — обалделые до онемения Тилль, Флаке и Рихард переглянулись. Поль спросил:       — Где она? Что она делает?       Но ответить никто не успел. Она быстро вернулась в комнату ко всем, держа в руке тонкий длинный нож, которым Олли обычно разделывал рыбу, если готовил есть.       — Нелле, ты что?! — Линдеман сорвался с места, но ему не хватило ловкости вскочить с колен нормально, девочка увернулась и быстрой ящерицей юркнула к лежащему у дивана Шнайдеру.       Рихард в каком-то интуитивном порыве бросился к ней, попытался отнять нож, но Нелле неожиданно и легко ударила его свободной рукой в глаза, заставляя отшатнуться.       — Не мешай, Рих, — сказала не по-детски твердо, потянулась к Кристофу.       Тилль и Флаке смотрели, как завороженные, Рихард тер слезящиеся глаза, Пауль поднявшись со своего места, топтался на месте, не решаясь двинуться куда-нибудь.       Нелле взяла Криса за руку, повернула ее ладонью вверх и резко полоснула по ней ножом. Острое лезвие легко рассекло кожу, в ране тут же расцвела россыпь кровавых бусин. Осторожно положив раненую кисть ему же на живот, девочка проделала то же самое со своей рукой. Посмотрела несколько секунд, как набухает красным тонкий порез и вдруг сжала раненой рукой руку Шная. Подняла и крепко сжала, глядя, как побежали вниз, перемешиваясь, тонкие красные струйки.       — Святые отцы, вы руду видали? По жилам ее кидали? Как она шла? Как она бежала? Душа человека, не страдала? Ты, мать-руда, жильная, телесная, подкожная — грей, согревай, стареть не давай. Будьте вы мои слова крепки, до руды-матери цепки. И до веки и век по веку, от сырой земли, до гробовой доски, чтобы руда-мать играла, стареть Кристофу не давала!       Никто не разобрал странной скороговорки, которую Нелле произнесла на непонятном языке, только Пауль тихо охнул, расслышав запомнившийся по сказке из далекого детства заговор на русском языке.       А затем в Нелле родилось Солнце. Самое настоящее, золотое и горячее, оно осветило яркими лучами всю комнату и вдруг резко сжалось до размеров маленького сияющего шарика, зажатого в их с Шнайдером ладонях.       Только открывшие глаза после яркой, но не сжигающей вспышки Тилль и Риха снова охнули. Вторая волна, уже не такая яркая, но видимая и ощутимая, как порыв горячего ветра, ударила каждого. Быстро вплелась золотыми вьющимися лучиками в каждого, распространяясь, заполняя и исцеляя то, что нанесено неосторожным словом или действием, болью скорби или страхом…       «Солнечный ветер», — почему-то пришла Тиллю единственная мысль в тот момент. Он стоял, крепко зажмурившись и закусив губу, потому что в груди у него невыносимо свербело, как когда быстро начинает заживать рана…       Сколько прошло времени — никто не понял.       — Э-эй, мужики, вы чего? Нелле? Ты уже тут? — всех из своего личного солнечного катарсиса вывел голос Кристофа. Ударник полулежал на полу, удивленно оглядываясь, рядом с ним на коленях сидела дочь Тилля, сияющая и будто похорошевшая. Если, придя к Олли домой она выглядела замученной, то сейчас с личика ее слетела печать страха и усталости, прошел горячечный блеск и краснота в глазах.       — Нет, ну так не честно, я что, заснул? Нелле, хоть ты скажи? — он дернул рукой, которую та все еще держала. — Ой, блин! Кровь. Кто поранился, ты или я? Только не говори, что я шлепнулся в обморок от вида крови.       Она засмеялась звонким серебряным колокольчиком.       — Нет, Крис, ты не упал в обморок, — она-таки отпустила его руку, глянула на свою ладонь — раны не было. Шнай глянул на свою. Кровь текла у него.       — Ну е-мое! Как так? Я же не боюсь крови, Олли, скажи им! — он ткнул сидевшего рядом басиста, тот испуганно вздрогнул и, не веря себе, перевел взгляд на Дума.       — Кристоф… — судорожный выдох, а не обращение. — Не может быть.       Такой бури эмоций в зеленом океане его глаз не видел никто ни разу. Неописуемая радость пополам с сомнением, замешанные на рвущей боли и горечи потери. Каждый потихоньку отмирал от накатившего оцепенения, и каждый чувствовал, что в нем что-то изменилось. Не встало на прежнее место, но упорядочилось, поэтому, поглощенные этим ощущением, они сразу не обратили внимания на то, что Ларс, как-то задушено всхлипнув, быстро спрятал лицо в ладони, свернулся комком, утыкаясь головой в колени, и разрыдался. Тихо, почти беззвучно, вздрагивая всем телом и задыхаясь.       — О-олли, ты чего?! — Шнайдер неловко поднялся и попытался обнять того за плечи.       — Да ну вашу ж эльфийскую мать, что здесь случилось?! — его собственная растерянность, реакция Оливера и непонимание ситуации доводили до паники, полнейшее обалдение на лицах друзей подливали масла в огонь.       — Я вижу, ты совсем ничего не помнишь? — Пауль заговорил первым.       — А что я должен помнить? — Шнай нервно обернулся в его сторону, не убирая руки со склоненной шеи Ларса. Тот, кажется, успокаивался. Не дергался больше, только мелко дрожал и прерывисто дышал.       — Мы тебе сейчас все расскажем, — в один голос ответили Тилль и Рихард.       А вечером случилась какая-то авария, и город на несколько часов остался без электроснабжения. Но их это ничуть не расстроило.       Оливер достал семь больших белых свечей, при которых иногда медитировал, и зажег их. Шесть оставил группе и дочке Тилля, а седьмую забрал себе и ушел на кухню, попросив, чтобы пару часов ему никто не мешал.       Все гадали сначала, что он там делал, но потом, когда по комнате поплыли вкусные запахи — поняли, что тот точно не медитирует. А еще спустя полчаса он вернулся, держа в одной руке свечу, а в другой — огромную круглую тарелку, на которой красовалась порядочная гора ароматного темного риса.       — О, еда! Настоящая! — неожиданно вскрикнула Нелле и помогла басисту поставить тарелку на столик. Она здорово соскучилась по горячей пище, сидя на одних батончиках и печенье, поэтому сунулась в тарелку первой.       — Ну, Нелле, кто руками ест? — попытался ее остановить Тилль, но Оливер положил ему руку на плечо и негромко сказал:       — Это кус-кус. Его так и едят. Руками. Налетайте, не стесняйтесь, — он сел вместе с ними на пол возле стола, между Кристофом и Паулем. Парни загалдели и потянулись к экзотической необычной пище, стали пробовать.       — О, вкусно! А что это?       — Это, Шнай, тот самый стремный рис, который ты видел у меня в холодильнике.       — Ого! А на вкус это куда лучше, чем на вид! — он засмеялся и заразил остальных, но только Нелле, несмотря на смех, заметила в качающемся свете свечей, что у Ларса глаза до сих пор красные, хотя на губах тоже дрожит улыбка.       — А знаете, на кого мы похожи? — когда уже был съеден весь пряный рис, вдруг неожиданно спросила она, прервав молчание, которое хранила во время разговора взрослых.       — На кого? — Тилль мягко обнял дочку и прижал к себе.       — На морских пехотинцев и маленькую девочку с планеты ЛВ-426, которые прятались в обесточенной станции переработки атмосферы от чужих. Помнишь, пап? — она говорила о каком-то фантастическом ужастике, который они вместе смотрели когда-то.       — Нет здесь чужих. Только свои, — как-то задумчиво ответил Пауль, и отправил в рот последнюю щепотку риса, которая оставалась на тарелке.       — Даже больше. Все здесь родные, — вздохнул Лоренц и все снова замолчали. Каждый по-своему осваивал то, что несколько минут назад рассказал им Оливер. Каждый, кроме Шная и Флаке, пытался уложить в голове для себя то, что он обладает особым даром. Нелле, вынув из памяти Шная последовательность действий, Олли — способ их выполнения, Пауля — нужную формулу, а у Рихи, отца и Флаке зачерпнув сил, как маленький, но мощный трансформатор преобразовала это все в нужную Шнайдеру форму и наполнила его. Она успела схватиться за крохи его распадающейся ауры и с помощью заговора и памяти крови восстановила из частиц по хранимому образу внешнюю канву. Только в ней самой энергии оказалось настолько много, что ее сбросом получилось исцелить и остальных. Она стабилизировала разболтанные слои ауры и заполнила прорехи.       Кристоф удивлялся этому безмерно, но Ларс ответил, что женщины изначально сильнее мужчин. Мужчина — сосуд, который наполняется энергией при рождении, а женщина — тот источник, который его наполняет. Поэтому в ней всегда немного с избытком.       И, хотя все были живы и здоровы — Тилль мог все зубы отдать, но Нелле, явно заболевавшая еще в середине дня, была здорова. Жар спал и она больше не кашляла. За Поля можно было вообще не говорить ничего — работы им предстояло много. По познанию самих себя новых и овладению новыми возможностями. И было боязно после всего пережитого, но чувствовалась уже какая-то хрупкая, неровная почва под ногами, на которой уже можно было делать первые шаги. Олли, их странненький-тихенький Олли объяснил им то, что сами они не могли понять.       — Слу-ушай, Шнайдер, а причем к этому всему нефть? — Рихард вдруг вспомнил вопрос, мучивший его буквально день назад.       — Какая нефть? — тот непонимающе глянул на лид-гитариста.       — Ну, фракции нефти. Ты нас с ними сравнивал, в чем тут заморочка? Шесть пар глаз уставились на Шнайдера. Тот растерянно пожал плечами, поджал нижнюю губу, повертел головой.       — Не знаю, Рих. Просто мы похожи на нефть. Каждый отдельная фракция, но каждый на своем месте.       Ожидавший чего-то большего Пауль задрал нос и фыркнул.       — Ну и диво. А вот то, что я вам скажу, так это точно диво.       Взгляды переместились к нему, Тилль насмешливо потер кулак.       — А ну ляпни. Только учти, если что — далеко убежать не успеешь.       — Ты, помнится, хотел себе еще и сына, Тилль? — лицо ритмача расползлось в довольной лыбе. Линдеманн вскинул брови, оглянулся.       — Ну да, а причем здесь это?       — Ну так вот! Обними своего малыша, — он показал пальцем на Шнайдера и тут же отскочил в сторону от того. На всякий случай.       — В смысле? — Крис и Тилль протянули в один голос. — Что ты мочишь, Полик?       — Да ну блин! Нелле и Шнай смешали свою кровь и побратались! Так что теперь Крис тебе как родной сын! Это ритуал такой был у древних славян, да и не только у них.       На секунду повисло молчание. Олли переглянулся со Шнаем, Шнай — с Рихой, Риха — с Флаке, и так по цепочке.       — Ну, с прибавлением тебя, Тилль! — уже давясь смехом, проговорил лид-гитарист.       От взрыва дружного смеха задрожало огромное, почти во всю стену, окно в комнате Риделя, из которого открывался вид на город, который как раз в тот момент озарился миллионом огней от вернувшейся электрической энергии… Если выжил герой, Всему вопреки И с победой пришел В родительский дом — Это просто, чтоб мы Не сдохли с тоски. Это светлая сказка Со счастливым концом!.. Мария Семенова."Волкодав. Право на поединок»