occupational hazards

Кажется, Питер понимает, что Стайлзу было некомфортно встречаться с ним после работы… И теперь намеренно подкарауливает парня на каждом углу. Питер просто… Везде. Может быть, он всегда был везде, а Стайлз просто не замечал и не обращал на очередного незнакомца внимания… Но теперь-то он замечает. Мир и правда очень тесный (а еще подлый, ужасный и несправедливый). Встретить Питера в супермаркете, где Стайлз покупает еду — это уже перебор. Что ему, не есть теперь, что ли?! Когда вселенная уже смилостивится и убьет Хейла каким-нибудь изощренным (и желательно мучительным) способом? — Стайлз, — здоровается Питер, когда Стилински выбирает виноград, — Тоже сюда ходишь? Уже нет, думает Стайлз. Видимо, у него всё на лице написано, потому что Питер усмехается и подходит еще ближе. — Мне кажется, ты ко мне как-то недружелюбно относишься, — медленно говорит он, наклоняет голову и смотрит на парня, словно психотерапевт, — Почему? — Не недружелюбно, — отвечает Стайлз, — Просто… Мы работаем вместе. Мы коллеги. Это же не значит, что мы должны обниматься в магазине, правда? — Ты же понимаешь, что в нерабочее время я — не твой начальник? — А кто ты? — щурится Стайлз, — Мудак, который испортил мою рубашку? Да и вообще. Ты даже на работе мне не начальник. Ты просто консультант. Питер понимающе улыбается: — Так всё дело в рубашке. — Ага. Именно, — признаёт Стайлз, и да, это глупо и по-детски, но что уж тут поделать, — Ты даже не извинился. И повел себя как полный мудак. А это была моя любимая рубашка, чтоб ты знал. Такая мягкая… И сидела она хорошо. — Рубашка, — повторяет Питер, — Всё дело в рубашке. Ну, уже, наверное, не только в ней, а в просьбах принести кофе, дурацких поручениях и отчаянных попытках Стайлза удержать член в штанах… Но проще свалить всё на рубашку. — Да. Питер смотрит на Стайлза так, словно внезапно собирается извиниться и даже достать сто долларов из своего кошелька стоимостью минимум в тысячу, чтобы Стилински смог купить себе новую рубашку… А потом тяжело вздыхает и закатывает глаза. — Ради всего святого, — шумно выдыхает он и берёт Стайлза за руку, — Пошли. — Чего? — Пошли, — повторяет Питер и тянет Стайлза за собой, — Отвези меня к себе. — Отвезти тебя ко… — на секунду Стайлзу кажется, что ему не примерещилось, что Питер тоже его хочет, что сейчас они поедут к Стилински и… Стоп. Нет. Быть такого не может, — Зачем? — Взять рубашку, — по слогам проговаривает Питер, даже не пытаясь скрыть раздражение, — И вылечить твою израненную душу. — Чего? Не изранена у меня душа. — Ага, конечно, — фыркает Питер и тащит Стайлза за собой, словно большую упирающуюся собаку на поводке. — Ты не должен этого делать. — Если я этого не сделаю, ты не прекратишь жаловаться, так что поехали, — говорит Питер и ведет Стайлза к роскошной машине. Серебристая, без единой царапины, спортивная… Да такой штукой можно оплатить все кредиты на обучение, которые набрал Стайлз, и получить еще пару высших образований. Стайлз забирается внутрь. Кажется, он сидит на кожаном облаке. Стайлзу, конечно, нравится тот факт, что скоро его рубашка вместо грязной мятой кучи ткани снова станет нормальной одеждой и займет место в шкафу. Но вот перспектива приглашать Питера зайти… Просто… Если Питер и правда зайдет, то воображению Стайлза не составит труда дорисовать картинку и показать, как Хейл бы выглядел голым. По утрам. Готовя завтрак. Питер будет стоять в том же месте, где Стайлз бесстыдно мастурбировал на руки, плечи, грудь и шею Хейла. Какой кошмар. Они едут в относительной тишине — Стайлз рассматривает салон иномарки и даже иногда забывает, что должен объяснять, где поворачивать. Подогрев сидений. Зеркало заднего вида. Встроенный навигатор. Питер, видимо, и правда кое-что смыслит в финансах, раз уж может себе такое позволить. Странно, что подстаканники обычные, а не золотые. — Ладно, — говорит Стайлз, когда они паркуются у его дома, — Сейчас принесу. — Я с тобой, — говорит Питер, глуша мотор. — Не надо, — судорожно отвечает Стайлз, — ну, то есть… Я давно не пылесосил. Серьезно? Из всех отговорок он выбрал именно эту? — Я переживу, — Питер смотрит на Стайлза так, словно тот очень странный, — Пошли. Нет. Нет. Нет. Некоторые люди должны оставаться на своём месте: учителя — в классе, одноклассники — на фейсбуке… Это правило работает и с Питером. Он должен оставаться в офисе, а никак не заходить к Стайлзу в квартиру. Сначала бар, потом супермаркет… А теперь это. Господи, за что? Стайлз так и не может придумать другую достойную отговорку, так что Питер идёт за ним. Стайлз открывает дверь и заходит в квартиру. Питер идёт за ним. — Чего ты ждешь? — спрашивает он. — Ага, да, просто… Стой здесь, — у Стайлза язык не поворачивается предложить Питеру чувствовать себя как дома, так что не включает свет и не позволяет Питеру пройти дальше коврика у двери. Ради сохранности психики Стилински. Стайлз идёт в спальню, зажигает настольную лампу и роется в сваленной на полу куче грязного белья, пока не находит ту самую рубашку. Выглядит она всё так же плачевно, как в тот злополучный день, если не хуже. Прямо по центру огромное пятно. Просить Питера отстирать его почему-то кажется немного неуместным. Стайлз словно бы пересекает какую-то грань. Может быть, ему некомфортно потому, что Питер вдруг делает что-то… адекватное и нормальное? Может быть, потому, что испачканная рубашка — отличный повод злиться, а злость блокирует все остальные чувства? Или, может быть, потому, что стирка чужого белья — это что-то личное и даже интимное? Ну, деваться-то всё равно некуда. Стайлз возвращается в коридор и обнаруживает, что Питеру хватило наглости включить свет и взять с ближайшей полки старый фотоальбом. Да блять. — Какого черта ты делаешь? — спрашивает Стайлз, стараясь держать себя в руках. Питер что, еще и разулся? Хорошо хоть штаны не снял, — Ничего не слышал о праве на частную жизнь? — Ты был милым ребенком, — говорит Питер, — и явно не таким злым, как сейчас. — Эй, — Стайлз отбирает у Питера альбом, — Я не злой. — Конечно, — Питер смотрит на комок ткани у парня в руках, — Та самая рубашка? — Ага. Питер берет рубашку и расправляет её, а потом морщится. — Почему вот это — твоя любимая рубашка? — интересуется он, — Да тебе, можно сказать, повезло, что я спас тебя от этого кошмара. Стайлз выхватывает рубашку из его цепких пальцев: — Не все мы можем позволить себе Версаче. — Хочешь сказать, что существует только Версаче и… вот это? — вздыхает Питер, — Ладно. Пошли. *** Питер выбирает хорошую химчистку. На прилавке стоит электрический звонок, который нужно нажать, чтобы тебя обслужили, а на стенах висят черно-белые фотографии комиков прошлых лет. Последнюю прачечную, куда ходил Стайлз, закрыли из-за плесени на стенах, так что это заведение кажется ему практически элитным. — Теперь, когда я позаботился о судьбе твоей драгоценной любимой рубашки, — говорит Питер, — Ты перестанешь дуться? Стайлз прекращает рассматривать фото Джея Лено и поворачивается к Питеру. Хейл что, хочет ему понравиться? Такое чувство, что да. Бессмыслица какая-то. — Ладно, — вздыхает Стайлз, — Проблема не только в рубашке. — Да ну? — Ну да, всё началось с рубашки, но ничего бы не было, если бы ты просто извинился. А потом я понял, какой ты богатый, нахальный и наглый, и ты начал обращаться со мной как со своим личным секретарём, а еще ты очень хорошо, — выглядишь в темных футболках, — играешь в дартс. Питер молча смотрит на него, и Стайлз ожидает чего-то вроде «ну ты и дурак» или «да пошел ты», но слышит совсем другое. — Выпьем кофе? — Чего? Ты меня сейчас вообще не слушал? — Слушал, конечно. Мне просто кажется, что обсуждать такие вещи лучше за кофе. Ты согласен, — говорит Питер таким тоном, словно это не вопрос, а утверждение, и это одновременно впечатляет и злит, — Я немного проголодался. И раз уж я плачу за стирку твоей ужасающей рубашки, ты должен угостить меня хорошим кофе. — Всё это — твоя вина, — цепляется за остатки адекватности Стайлз, — А моя рубашка не была такой жуткой, пока ты не вылил на неё кофе. — Как раз наоборот. Тебе бы что-нибудь получше купить… Тебя что, не учили, как нормально одеваться? В этот момент за прилавком появляется женщина. Питер наклоняется к ней: — Да, здравствуйте, сможете сделать так, чтобы из жутчайшей эта рубашка стала просто жуткой? — он протягивает девушке рубашку, — А, и если я почувствую запах перхлорэтилена, то будете перестирывать. На самом деле, командующий Питер — это даже возбуждающе… Пока, естественно, его приказы адресованы не Стайлзу. Что-то в этой наглости и самоуверенности Хейла заставляет Стайлза хотеть прикусить загорелую кожу шеи, зализать укус, оставить метку, и… — Всё, пойдем, — говорит Питер, — Тут недалеко есть кофейня. — Не уверен, что это хорошая идея. Мы коллеги. — Какой ты наблюдательный, — фыркает Питер, — И что? Чего ты боишься? Что я тебе понравлюсь? — Ты не сможешь мне понравиться, — отвечает Стайлз, прекрасно понимая, что не особо убедительно врёт. Питер нахально улыбается и наклоняется так близко, что Стилински чувствует легкий аромат его туалетной воды: — Давай проверим. *** — Он просто противный, — говорит Стайлз, высыпая несколько пакетиков сахара в стакан кофе, — Каждый день после обеда он чистит зубы зубной нитью. Кто делает это каждый день?! Мне даже погоду с ним не хочется обсуждать, а уж относить ему документы… — То есть проблема в том, что я попросил тебя отнести документы именно Гринбергу? — Проблема в том, что меня попросил именно ты, — поясняет Стайлз, накрывая стакан крышкой. Он пьет обычный черный кофе, но жалеет, что не выбрал самый дорогой напиток в меню, раз уж в итоге за всё заплатил Питер. Надо было еще заказать печенье. И эклеры. И торт. — Потому что я тебя раздражаю, — говорит Питер так, словно ему это льстит. — Ага. Просто мне кажется, что я знаю, кто ты; вот и всё. — Кто я, — повторяет Питер. Он не злится, а жаль. Может быть, если бы он злился, то не выдержал бы и ушел, и Стайлзу больше не пришлось бы смотреть на пару расстегнутых пуговиц на чужой рубашке, — И кто же я, по-твоему? Они садятся за столик у окна в самом углу кофейни. Почему-то эта встреча похожа на свидание, и в животе Стайлза беснуются психованные бабочки. А еще его почему-то подташнивает. Не надо было соглашаться. — Можно предположить? — Давай. Стайлз подпирает подбородок ладонями и начинает: — Твои родители тебя избаловали, потому что тебе повезло и ты родился в очень богатой семье. Даже слишком богатой. Слишком много ласки, денег, мерседесов и слуг, и получился ты. Вот почему ты обращаешься со мной как с секретарём. Я угадал? — Очень интересная история. Правда, напоминает сценарий некачественного дешевого фильма. Надеюсь, ты этим не увлекаешься так, как рисованием в рабочее время. — Ты в курсе? — К слову, — очень буднично продолжает Питер, — Моя семья мертва, а я не люблю мерседесы. Стайлз собирается сделать глоток кофе, но ставит стакан обратно на стол: — Стоп, что? — Большая часть моей семьи погибла в пожаре много лет назад. — Подожди… Ты сейчас про тот самый пожар? Да про него же месяц в новостях говорили. Так это был ты? — Я. — Ого. Все об этом знали. Ходили тысячи слухов о том, почему это произошло. Учителя пытались превратить это в своеобразное назидание: дескать, кто-то курил на крыльце и не потушил сигарету. Отличный урок для третьеклассников. — Рад, что моё горе отучило кучку детей курить, — Питер пьет кофе. И как только не обжигается; у него же в чашке кипяток, — Но это был не несчастный случай, а поджог. — Серьезно? — К сожалению, да. Наш дом стоял отнюдь не в центре города, и люди судачили, почему мы поселились на окраине. Появились слухи. Дети начали на спор стучаться к нам в двери, — Питер прикрывает глаза, словно пытаясь вспомнить детали, — Кто-то распустил слух, что наш дом полон призраков, а сами мы — сверхъестественные создания. Естественно, почти никто в это не поверил, но нашлись определенные… Личности, которые решили, что нужно избавить город от мистики и проклятого дома. Стайлз не знает, что сказать. Это было давно. Дети шутили о пожаре, подростки пересказывали последние новости у костра, словно страшилку. Что самое страшное, теперь Питер кажется уже не монстром, посланным Стайлзу в наказание за грехи, а нормальным человеком. Если принять во внимание прошлое Хейла, не такой уж он и злодей. Вот черт. Стайлз начинает чувствовать себя мудаком. Питер, конечно, не эталон вежливости, но всё равно глупо было предполагать, что у него всё в шоколаде. — У меня мама умерла, если тебе от этого легче, — говорит Стайлз. — Не легче, — Питер хмурится и странно смотрит на него, — Ты что, думал, что это какое-то соревнование? — Нет, — господи, когда Стайлз уже перестанет нести чушь, — Просто… Я пытался показать, что ты не один. — Да? — Питер наклоняется ближе, мягко улыбается, накрывает ладонь Стайлза своей и сжимает, — Тогда спасибо. Он убирает руку. Ну вот и что это было? У Стайлза давно нет отношений, так что он уже не понимает, флиртуют с ним или нет. — Что случилось? — спрашивает он, — После смерти твоей семьи. После пожара. — Похороны. Боль. Выплаты по страховке. — И как-то это всё привело к… финансам? — То, в чем ты хорош, обычно приносит тебе удовольствие и помогает забыться. — А ты, получается, хорош в финансах? — Да. Я уже нашел для вашей фирмы сотни способов сэкономить, — Питер ухмыляется, — Например, ореховый сироп. — Я всё еще обижаюсь, между прочим. — А ты любишь обижаться. — Нет, — он правда не любит обижаться, но с Питером всё иначе, — Просто ты меня очень легко доводишь. — Сочту за комплимент. — Я так и думал. Питер улыбается, и Стайлз, не отдавая себе отчета, улыбается в ответ, и кажется, что они целую вечность просто смотрят друг на друга, словно парни, пришедшие на свидание и уже планирующие, к кому из них поедут этим вечером. Стайлз вдруг понимает, что сильно наклонился вперёд, резко откидывается назад и одним глотком допивает кофе. Не растворившийся сахар царапает горло. — Ну же, признай, — говорит Питер, — Я не ужасный. — Я никогда не говорил, что ты ужасный, — отвечает Стайлз, — Ну, может быть, использовал синонимы… Типа «бессердечный», «хладнокровный» и «человек-змея», гхм. — Я просто… Удивился, когда ты рассказал про семью, — Стайлз щурится, — Надеюсь, ты это всё не выдумал, чтобы мне понравиться. — Ты либо параноик, либо супер-эгоист, — говорит Питер, — Так что, я тебе теперь нравлюсь? — Присяжные еще совещаются. Посмотрим, когда заберем рубашку из химчистки. *** На следующее утро Стайлз находит на столе отглаженную, аккуратно сложенную и упакованную в подарочный пакет знакомую рубашку. Между пуговицами всунута записка: «Вот, Стайлз. Рубашка чистая и немного менее ужасная, но всё равно просто жуткая». Стайлз нежно улыбается, а потом понимает, что происходит, и отбрасывает записку, словно бы она внезапно стала тараканом. Нет. Стайлзу даже представлять это больно. Он не может влюбиться в Питера. Неужели на него действует весь этот дешевый (или как раз-таки дорогой) шарм и уловки типа купленного кофе и оплаченной химчистки? Питер — мудак. Надо вспоминать об этом каждый раз, когда идешь делать себе кофе и с тяжелым вздохом наливаешь в чашку ванильный сироп. И даже не дорогой, а самый обычный. Вот до чего Питер всех довёл. Мастурбировать на фантазию под именем Питер Хейл — это одно, а вот влюбиться — совсем другое. — Что там? Стайлз подпрыгивает от неожиданности и оборачивается к Айзеку. — Ничего, — отвечает он, хоть при этом и держит в руках рубашку, — Ну, то есть… Ничего такого. — Это что, твоя погибшая рубашка? — Э-э… Уже воскресшая. Айзек ухмыляется, и Стайлз понимает, что нужно было сразу же спрятать рубашку подальше от чужих глаз. Лейхи смотрит на чистую ткань и спрашивает: — Ага. Ну и как это случилось? Подарочный пакет вообще не спасает ситуацию. Стайлз чешет затылок и комкает записку Питера. — Да ничего особенного. Просто Питер постирал. — Правда? Айзек выглядит так, словно уже готовится разослать всему офису детальный отчет о том, как Стайлз покраснел, когда речь зашла о Питере. Нет. Айзек ошибается. Стайлзу вообще всё равно. Он просто рад, что наконец может снова носить любимую рубашку. И ни в кого он не влюбился. — Значит так, — Стайлз тыкает в Айзека пальцем, — Питер — вовсе не хороший парень. Он всё еще тот мудак, который заставляет меня носить ему кофе и закупает дешевую туалетную бумагу. Вся эта история с рубашкой… Ничего не значит. — Уверен? — Да! — на секунду Стайлзу даже хочется бросить рубашку в мусорное ведро для пущей убедительности, но он вовремя берёт себя в руки, — Это просто постиранная рубашка, а не признание в любви. — Но ты говоришь, что Питер горячий. — Да, и что? — И теперь он стирает твоё белье. — Ты переоцениваешь происходящее. Он просто вспомнил, что такое хорошие манеры. — Ты ему явно нравишься. — Нет, стоп, подожди минутку… Айзек, естественно, не ждёт: — А он явно нравится тебе. — Так, хватит. Даже если бы это было правдой… — а это правда, но Айзеку об этом знать необязательно, — то я бы всё равно не стал ничего делать. Меня за это и уволить могут. Не знаю, как ты, а я очень дорожу возможностью вовремя оплачивать счета. — Да ладно, — Айзек закатывает глаза, — Ну кто бы тебя сдал? Стайлз выбесил приличное количество коллег, удаляя важные письма, забирая последний пончик или в порыве задумчивости утаскивая к себе чужие ручки и блокноты. А если еще учесть людей, которым он просто не нравился, как, например, Джексону… Проще перечислить, кто бы Стайлза не сдал. — Не важно, — настаивает Стайлз, — Абсолютно не важно, потому что между нами ничего нет. Стайлз включает компьютер и делает вид, что очень занят. — Ты ведь самому себе обламываешь секс. Грустное зрелище. — Я не… — Стайлз прикусывает язык, чтобы не рассказать о том, как они с Питером сидели в кофейне. Нет, о таком даже упоминать нельзя, — Я собираюсь работать. Чего и тебе желаю. — Ну и ладно, сам разбирайся со своей влюбленностью, — пожимает плечами Айзек и уходит. — Ни в кого я не влюбился! — кричит Стайлз ему вслед. — Стилински! — внезапно говорит Финсток. Стайлз резко оборачивается: босс стоит сзади и хмурится. Почему все сегодня так неожиданно подкрадываются? У Стайлза что, отказало боковое зрение вместе со слухом? — Оставь свою личную жизнь за пределами офиса, ладненько? — Понял, босс, — отвечает Стайлз, которому очень хочется спрятаться под стол и обнять тёплый системный блок. Он смотрит на лежащую на столе рубашку и смятую записку. Ощущения… Странные. Стайлз запихивает рубашку в нижний ящик стола. В тот самый, который скрипит при малейшем прикосновении. А еще он слишком глубокий и покосившийся. Самое место для такого подарка. Отлично. С глаз долой, из сердца вон.