глинтвейн и приставучки

За окном ветер разгуливал по безлюдному двору, прихватив с собой за компанию моросящий дождь, а листья пританцовывали незамысловатый вальс, то взлетая, то опускаясь на землю, слетая с веток деревьев и беспомощно кружась в воздухе. Погода не удосужилась подготовить человечество к своей резкой смене, и рубанула прямо с локтя, заменив теплое солнышко на дожди и ветры, такие характерные для типичной осени. Какая осень без хандры? Правильно, никакая. А какая осень в лагерях? Арсений сидел в кресле возле окна, спрятав холодный нос в плед, и вспоминал строки песни, изредка бросая взгляды за окно и тяжело вздыхая. Тоскливо и грустно, прямо-таки на улице реин, а на душе — пеин. Попов выдохнул резко, непроизвольно застонав от безысходности и желания убежать в какую-нибудь тёплую страну, что сейчас не представлялось возможным, и уплыл под плед с головой, плотно зажав его в руках и устранив малейшие лучики света, но так он просидел недолго — стало душно, пришлось оставить маленькую щёлочку аккурат возле носа, чтобы не помереть, и сейчас мужчина выглядел довольно комично — весь под пледом, только один смешной нос торчит, прямо как полярная звезда на мрачном ночном небе. Щелчки замка оповестили о скором нарушении его одиночества, и Арсений навострил уши, но из-под укрытия высовываться не спешил — он успел согреть свое тельце и знакомить его с комнатной прохладной мужчину совсем не привлекало. Шарканье в прихожей, глухой звук удара и последующее за ним шуршание курток вместе с негромкими матами, давали понять, что дьявол принес в его обитель именно Антона — только он со своей неуклюжестью может найти проблемы на пустом месте. — туки-туки, есть кто дома? — послышался звук костяшек о косяк. Арсений меланхолично вздохнул. — э, шалопай. Арсению прилетает щелбан прямо в нос, и он, весь хмурый и обозленный на мир, вылезает из укрытия, мечтая о встроенном в глаза лазере, который смог бы прямо сейчас сжечь этого придурошного. Шастун, начав по-доброму смеяться, вскидывает руки в защитном жесте, извиваясь ужом и явно требуя опоры — Антон всегда, когда смеется, похож на человека без мозжечка. — видел бы ты себя! — ухахатываясь, выдавливает из себя Шастун. Мужчина хмурится еще пуще, ища где-то под задницей мобильный, и, нашарив гаджет, открывает фронтальную камеру, разглядывая свои торчащие во все стороны волосы и недовольную мину, что была ничем не лучше, чем у ребенка, у которого отобрали конфету. — дурачина, — фыркнув, пробубнил Арсений, принявшись приглаживать пальцами пряди. — если я по пьяни дал тебе ключи, это не значит, что ты можешь заваливаться ко мне когда тебе вздумается. А что, если я тут с дамой? Или… Но договорить Арсению не дают: Антон прыгает к нему на колени, в процессе чего мужчина чудом успел разогнуть ноги, но вот руки отреагировали запоздало, и несносный юноша приземлился прямо на ни в чем неповинную ладошку Попова. — блять, Тох, ну…? — кряхтя под чужим телом, говорит Арсений, пытаясь высвободить руку. — не смеши мои браслеты, Попов, я больше в смену президента поверю, чем в твою гетеросексуальность, — на серьёзных щах говорит Антон, обнимая мужчину за шею и тыкаясь носом в висок. — когда ты уже повзрослеешь… — вопрос, конечно, риторический, ведь Антон — большой ребенок, и плевать, что ему двадцать четыре. — ты взрослый за двоих, — хрипло отзывается Шастун, делая голос сексуальным, на что Арсений хмыкает. Они молчали десяток секунд, пока Антон щекотал дыханием чужой висок. — у тебя есть вафельница? — ну и что ты придумал? — поглаживая бедро сквозь ткань джинсов, спрашивает Арсений, повернув голову и нырнув под чужой подбородок, уткнувшись носом в ложбинку меж ключицами. — вафельки с глинтвейном, — Антон зарылся пальцами в темные пряди, делая лёгкий массаж кожи головы. — глинтвейн? На вине? Ты же знаешь, я не любитель, — говорит тихо, размеренно вдыхая чужой запах. — я тоже не фанат. Хотел пива взять, но на нем, увы, не варят, да и не романтично как-то, а глинтвейн на вине — по-осеннему как-то, уютно, что ли, — вздохнул Шастун и обхватил руками арсовы щёки, услышав смешки и отрывая его от себя, разгядывая улыбающееся лицо с морщинами-лучиками у глаз. — водки бы взял с малосольными огурчиками, — посмеивается Арсений, пытаясь отстраниться, но хватка у Антона цепкая. — ты у меня такой романтичный, — саркастически заявляет Шастун, целуя мужчину в нос и наблюдая, как его глаза сощуриваются, а нос морщится. — жмурик такой, — хихикает юноша, оставляя еще пару невесомых поцелуев на носу, и только после выпуская Арсения из рук и спрыгивая с его колен. Шастун шаркает в прихожую, где, вероятно, ждали его пакеты с ингредиентами. То, что этот бездельник пришел к Попову готовить, да еще и не яичницу или пельмени, а вафли, еще и с глинтвейном, — очень и очень странно! И какая муха его укусила? Арсений, кряхтя, поднимается с дивана, разминая затекшие конечности и скуля от внезапно щёлкнувшей коленки. Он хочет лечь обратно и укутаться в плед, чтобы никто его не тревожил и чтобы не болели коленки, но вместо этого он плетется на кухню, где уже во всю разбирает пакеты Шастун, зажевывая свою губу и рассматривая купленные продукты с умным видом. Попов встает в дверном проеме, в ожидании пялясь на замершего юношу. — А-АРС! — оглушающе кричит Антон, поворачиваясь к скривившемуся Арсению. — ой, ты здесь! Привет, э, то есть… в общем, нам нужны свитера! — наконец сформулировавшись, выдает Антон, невинно улыбаясь. — ты замёрз? — вскидывает бровь Арсений, получая от Антона отрицательный ответ. — тогда зачем тебе свитер? — да бог ты мой, Арс, ты никогда эти дебильные подборки с фотографиями осеннего уюта не видел? — надвигается Шастун, отодвигая мужчину от косяка и направляясь в спальню. — я бы сейчас с радостью завалился б с пивасом и сухариками смотреть футбик, но променял его на тебя и на всю эту хуйню милую, так что хорош ворчать, помоги мне лучше. Арсений порывается высказать свое недовольство визиту Антона в принципе, не говоря уже о каких-то осенних атмосферах, которые юноша решил создать, даже не посоветовавшись, но, как и обычно, Попову это сделать не удается: Антон, давеча перерывавший арсов шкаф, выудил из него старый свитер, залегший там с довоенных времен — Арсений его не помнил от слова совсем, и, повернувшись на все сто восемьдесят, со скоростью Флеша преодолел те пару метров, что их отделяли. Шастун накинул на мужчину свитер, продев его голову через ворот, а руки оставив по швам, — теперь Арсений похож на гусеницу. Попов снова попробовал вылить все свои негативные мысли, да еще и матами приправить, ибо этот умалишённый совсем совесть потерял, но «умалишённый» хватает рукава свитера, притягивая мужчину к себе и заменяя слова, чуть не сорвавшиеся с губ, своими губами. Арсений сопротивлялся, уворачивался, смыкал губы и не давал себя целовать, но, поняв, что Шастун так просто не отвяжется, да и, если честно, целоваться хотелось, — открылся и расслабился, понемногу начиная сыпаться и плавиться в чужих руках. Антон отстраняется первый, но не отходит — смотрит в блестящие глаза, на порозовевшие щёки, раскрасневшиеся губы, лохматые волосы, и улыбается слабо-слабо, абсолютно влюбленно и как-то неверяще. Попов тупит взгляд, бегает им где-то под чужим подбородком, и не знает, куда себя деть — руки все еще во власти свитера, а весь он — во власти Антона. Шастун еще разок пробует чужие губы, не включая на этот раз язык, и только в конце, почти отстранившись, мимолетно мажет им по верхней губе Арсения, успевает чмокнуть в нос-кнопку и усмехнуться с того, как мужчина привычно морщится с улыбкой на лице. Очаровательный. — так у тебя есть вафельница? — оставив мужчину в покое и меняя толстовку на свитер, спрашивает Антон. — нужно в кладовой посмотреть, — всовывая руки в рукава, ответил Арсений. — иди тесто пока делай, кухарочка, а я на поиски отправлюсь. Не успев выслушать тираду Антона о том, что он собирался готовить вместе, Арсений скрылся за дверью спальной комнаты, а юноша, тем временем, решил не тянуть кота за то-самое-ну-вы-поняли, и заняться приготовлением теста. Окей, гугл… Шастун чувствует себя победителем, ведь он смог по-человечески разбить яйцо, и ни одна скорлупка не попала в будущее тесто! Следующие по списку ингредиенты отправились в миску тоже без происшествий, что не могло не радовать, и Антон вдруг понял, что был рожден для кулинарии. Смешав уже все продукты, юноша вдруг вспомнил, что находится в квартире не один, и не то, чтобы он прям заволновался и понесся проверять, жив ли там Арсений, но да, он чуть не снёс на пути абсолютно все. — А-А-Арс? — спрашивает Антон, резко дергая дверь кладовой на себя. — зырь-зырь! — с ребяческим интересом и глупой улыбкой подзывает ладошкой к себе Попов, сидя на полу и копаясь в… пластинках?! — я нашел патефон! — едрёна мать… — удивленно выдает Шастун, падая рядом и разглядывая настоящий раритет. Перед Арсением лежала целая стопка из пластинок в картонных упаковках, мужчина заботливо протирал пыльные картонки влажной тряпкой, задерживаясь взглядом на обложке и задумчиво улыбаясь. Пыль попадала в нос и он смешно шмыгал, морщился и проходился тыльной стороной ладони. Они молчали. Попов кинул взгляд из-за плеча, зачем-то фыркнув, и, придвинувшись ближе, пристроился к чужому бочку. Шастун зацепил пальцами одну из пластинок, читая исполнителя. — Битлзы… — тихо говорит Антон, не решаясь притрагиваться к патефону. — включишь? Не знаю, как этой штукой пользоваться. Арсений по-графски, с оттопыренными мизинцами, принимает пластинку из рук юноши, аккуратно вставляя её в устройство и включая. В первые секунды заместо музыки слышались лишь помехи, но после заиграло всем известное «Let it be», и Попов распустил вокруг глаз морщинки, радуясь маленькой победе, ведь он до последнего не верил, что устройство рабочее. Шастун обнял мужчину за плечи, покачиваясь из стороны в сторону и подвывая Джону Леннону, естественно, не попадая в слова, а Арсений сжимал чужое предплечье, позволяя делать с собой что вздумается — хоть качать, хоть ронять, что и сделал вскоре Антон — они повалились на пол и юноша навис над Арсением, смотря в упор и беззвучно шевеля губами в такт песне. — ты, — Шастун наклоняется, оставляя поцелуй на скуле. — нашёл, — след на излюбленной кнопке, что принято называть носом. — вафельницу? — и смотрит неотрывно, а в глазах чертята танцуют макарену. — я думал ты мне в любви признаться хочешь, — фыркнул Арсений, вскидывая руки и пытаясь оттолкнуть от себя юношу, чтобы встать, но тот упертый и так просто не выпустит. — признаюсь обязательно, только давай для начала приготовим эти чёртовы вафли и пойло. — не люблю вафли, — ворчит Арсений, складывая руки на груди, и больше не пытаясь принять сидячее положение. — а меня любишь? — юноша по-лисьи улыбается. — тебя — да. — ну вот и решили, — он вскакивает, наблюдая за тем, как то же делает и Арс, только кряхтя, словно ему восемьдесят, и Шастуну пришлось подать ему руку, чтобы, не дай боже, не повалился назад. — я тебя тоже да. Попов вскинул на юношу ошалелый взгляд, пялясь десяток секунд и так и удерживая чужую ладонь в своей. Шастун неловко давил лыбу, пытаясь устранить паузу короткими покашливаниями. Мужчина, наконец, заморгал, поднёс антонову пятёрню к губам и оставил невесомый поцелуй. Теперь ошалело глядел Антон. Они возвращаются на кухню, держась те недолгие секунды пути за руки, и нехотя расплетая пальцы по прибытии. Арсений оглядел беспорядок и кинул на стушевавшегося Шастуна насмешливый взгляд, сказав, что юноша сам будет все это прибирать, а тот и не против вовсе. Странная эта штука — влюбленность, — раньше, если бы Антону в приказном тоне сказали об уборке, он бы обязательно встал в позу и начал бы отнекиваться, а мужчине он отказать попросту не может, и, если совсем честно, он бы и без просьб Арсения сам все разгреб. Приняв общее решение, что тесто должно настояться, — ну, так написано в рецепте, — они принялись искать инструкцию к приготовлению напитка, что особого труда не составило. Арсений зачитал вслух все эти бадьяны с кардамонами, пошутив, что это не что иное, как призыв дьявола, на что Антон привычно заливисто рассмеялся — иначе он не может, ведь это же Арсений, а все его шутки достойны отдельной премии. Готовить вдвоем весело, романтично и как-то по-домашнему или даже семейному. Антон без конца лез со своими нежностями, мешая сосредоточенному Арсению варить глинтвейн. Попов ругался, отмахивался и даже пихался, но по итогу отдавался и оба утопали в тягучих поцелуях, прямо как цветочки бадьяна и ломтики апельсина в кипящей воде. За окном по-прежнему не утихал дождь, тарабаня каплями по подоконнику и добавляя в атмосферу свой шарм. Холод больше не чувствовался, а хандра — подавно. Арсений приоткрыл окно, вдыхая свежесть улицы и еще с минуту глупо тыкаясь носом в щель, из которой его лицо щекотала приятная прохлада. Антон же, вспомнив о неприготовленных вафлях, покрыл Арсения добрыми ругательствами, отправляясь на поиски самостоятельно и отыскав нужный предмет за минуту. На её установку ушло еще полминуты, а после комнату постепенно начал заполнять не только пьянящий запах вина, но и свежей выпечки. Шастун за готовкой выглядел забавно: обжигался о вафельницу, шипел и хмурился, засовывая в рот пострадавшие пальцы, следил за вафлями неотрывно, будто боясь, что, если он отведет взгляд на секунду или хотя бы просто моргнет, то все вспыхнет ярким пламенем и сгорит. Попов подошёл к нему со спины, просунув руки через кольца из чужих рук, что упирались в бока, и обвил антонову талию, зарывшись носом в пропахшие выпечкой волосы на загривке, где остались отголоски холодящего нос шампуня. — бля, Арс, подгорит же, ну, чего пристал? — ведет плечом Шастун, пытаясь отстраниться, но в ответ чувствует мокрый поцелуй в шею. — ты такой красивый, — шепчет Арсений, блаженно прикрывая глаза и тыкаясь носом куда придётся. — ага, и вообще самый лучший. Что за телячьи нежности? Блять, Арс, гарью, кажется, несет, свали! — он пихается локтями, но мужчина не отступает — ловит зубами ухо, больно прикусывая. — Арсений, су-ука! — верещит Антон, резко поворачиваясь лицом к обидчику. Попов глупо улыбается и смотрит с вызовом в глазах. Антон это увидел, а поиграть он никогда не против, потому с фразой «сам напросился» кусает мужчину за нос, оставляя на коже впадинки от зубов. Арсений ругается, вытягивает голову вперед, будто голубь, и щелкает зубами, не попав по чужому носу, ибо у Антона инстинкты самосохранения не отключились — он успел увернуться. Теперь из объятий не выпускает Шастун — держит крепко, прижимая ближе, мужественно терпя арсовы толчки и извивания, словно его в жопу ужалили. Антон сравнивает мужчину с петухом на поле боя, озвучивая свои мысли и ловя от Арсения болючие щипки в бока, а после прижимает мужчину к стенке, остервенело впиваясь в его губы и кусая, но тут же заботливо зализывая места укусов. — блядский боже! — вскрикивает Антон, резко оторвавшись от Арсения. — вафли! Попов наблюдает за торопливым Шастуном, вытирая мокрые от слюны губы тыльной стороной ладони и посмеиваясь над юношей, идет к воде, что паром пошла и пузырями, и вливает туда бутылку красного вина. — она закосплеила уголёк… — страдальчески говорит Антон, разглядывая сгоревшую вафлю. — её звали Ирина, она была славной малой, и пусть прожила она совсем короткую жизнь, но в моём сердце она займет самое почетное место… — Антон шмыгает носом, смахивает выдавленные слёзы и аккуратно берёт вафлю в руки, проходя мимо Арсения и открывая дверцу, за которой скрывалось мусорное ведро. — прощай, Ир… Антон, стряхнув с рук крошки от вафли в раковину, как ни в чем не бывало вернулся к вафельнице, вкладывая в нее новую порцию теста и опуская крышку. — иди патефон выключи, че он там один орет, — говорит Антон, буравя взглядом вафельницу. — и как я с тобой общаюсь… — задумчиво бубнит Арсений, покидая кухню. Антон допекает вафли без происшествий, отыскивает в навесном ящике нераспечатанную банку мёда, какого-то варенья и сгущенку, в качестве украшения планирует использовать замороженную ягоду, но ничего, кроме пельменей и каких-то овощей, в морозильной камере не оказалось. По возвращении из кладовой, Арсений доварил глинтвейн, и, вытащив прозрачные бокалы, разлил напиток, украсив его дольками апельсина, палочками корицы и бадьяном. После двухминутных уговоров Антона забраться под плед в гостиной, и там в уюте и тепле поедать вафли, распивая напитки, и столько-же-минутных отказов и отнекиваний Арсения вместе с руганью аля «ты — свинья, и крошки за тобой пылесосить мне не в радость», они перебираются в гостевую комнату, где надутый Арсений плюхается на диван и отказывается делать что-либо еще, только с графским видом втягивает тёплый алкоголь, что, на удивление, получился вполне приятным. Шастун же, корячась с подносом, куда он накидал банки с мёдом и вареньем, тарелку с вафлями и собственный стакан с алкоголем, еле как доковылял до журнального столика, на который поднос перешел с рук юноши без жертв. Поворчав на Арсения-истеричку, он укутал его пледом и включил телевизор, попав на СТС, где крутили «Зверополис». — открой окно, иначе я растекусь желешкой, — говорит Арсений, скидывая с плеч плед. — мне та-ак впадлу, — тяжело вздыхает Антон, работая шестеренками, и хитро улыбается. — раздевайся. — чего? — брови Арсения летят вверх и чуть не стукаются о потолок. Антон цокает, стягивая с себя тёплый свитер и без слов поясняя, что он имел в виду. Пока расплавленный мозг Попова соображал, как снимается одежда, Антон притянул мужчину к себе за грудки, подхватив подол и потянув его вверх. Голова Арсения застряла в вороте, продержав его в заточении около пяти секунд, а наворчался он там так, словно провел в свитере без воздуха и света пару лет точно. Как только Антон высвободил своего деда, последний начал тереть нос и морщиться, словно кот, которого стукнули по носику. Юношу эта картина позабавила и умилила, и тот без всякого чувства такта перелез на чужие коленки, лицом к лицу к Арсению. — я такой пьяный, — шепчет Антон, помечая кожу на лице Попова своими горячими губами. — ты тяжелый, — беззлобно отвечает Арсений, подставляясь, и сжимает чужие бедра. — а ты такой охеренный, — он поймал ладонями щёки мужчины, стукаясь носами и смотря в упор. — весь невероятно красивый, — Антон продолжает говорить, а Арсений даже не дышит. — ты необыкновенный, Арс. Арсению подобное слышать в свой адрес не в новинку — многие девушки, влюблённые и восхищенные его оболочкой, не скупились на красивые слова, что должны в сердце проникать, но их голосами они не такие какие-то, совсем ничего в нем не откликалось, а то, с каким трепетом хрипловатый голос озвучивал такие нелепые комплименты, выбило из него весь чёртов воздух. И Арсений понимает, что да, вот оно — то, что ему было необходимо, вот оно — сидит с душой нараспашку, нелепый весь, худощавый, курящий, ругающийся матом и не знающий о таком понятии, как «личное пространство», вот оно — его зеленоглазое безобразие, — наивное, с юношеским максимализмом и с раздутым синдромом собственника, граничащее с эгоизмом. Вот он — Антон — спонтанный и живущий моментами, которые сам и создает, — ведь только в его дурную головушку могла взбрести мысль понестись в супермаркет в ужасный ветродуй, чтобы приготовить вместе с Арсением глинтвейн и вафли, а после сидеть на диване и смотреть детский мультик, целуясь до красноты губ и проливая на себя выпивку. С таким Антоном хочется, чтобы весь мир бесконечно замкнулся на коротком «мы». С таким Антоном хочется существовать в каждой параллельной вселенной, и проживать ее каждый раз так, как сейчас. С таким Антоном хочется любить даже грёбаную осень, послав к чёрту хандру. С таким Антоном хочется л ю б и т ь. — Тош, — поглаживая мягкие волосы, окликает его Попов. Антон поднимает голову с груди Арсения, смотря с насмешкой. — Тош? А че не Тошенька? — вскидывает брови, растягивая на губах улыбку. Попов хватает его за подбородок, подаваясь вперёд и сцеловывая чужую улыбку, но та снова прилипла к губам, только уже к обеим. Арсений, уловив краем уха происходящее на телевизоре, оторвал взгляд от Антона, переместив его на экран, где по-прежнему шёл мультфильм. За ним повторил и Шастун. — хитрый кролик, — улыбаясь, повторяет за героем Арсений. — глупый лис, — подыгрывает Антон. — да брось, ты же любишь меня! — а я и не скрываю, — Шастун ловит чужую пятёрню, переплетая пальцы. — я и правда люблю тебя, Арс. Юноша смотрит в горящие щемящей любовью голубые глаза долю секунды, а Арсений порывается ответить, но Антон, не стерпев, ловит чужие, как раз очень кстати открывшиеся, губы, утапливая в поцелуе арсово «я тебя тоже». На столе остывший глинтвейн, засохшие вафли и незакрытые баночки с джемом, на экране на чёрном фоне под весёлую музыку пролетают титры, а мир Антона и Арсения бесконечно замкнулся на этом «мы».