Всё это и даже больше

Сегодня она раздражала Дэвида больше, чем обычно, хоть в это поверить трудно. Сперва Эмма опоздала. Она ворвалась на съёмочную площадку и тут же начала строить из себя невинную жертву: "Простите, мистер Тарино", "В городе пробки, мистер Тарино", "Я застряла в лифте, мистер Тарино". Дэвид закатывает глаза. Единственное, чего он хочет — чтобы она заткнулась и начала выполнять свою работу. Но Эмма не собирается молчать: она извивается перед ним и лепечет извинения, будто это могло бы что-то исправить. — Марш одеваться, чёртова идиотка. Дэвид скрипит зубами, пока она рассыпается в благодарностях и вдруг хватает его за руку — взгляд режиссёра такой холодный, что Эмма решает мигом исчезнуть. Почему Тарино ещё терпит её вместо того, чтобы просто её придушить? Он не знает. Затем Эмма начала забывать текст. В первый раз она пытается импровизировать: Рэй подыгрывает ей изо всех сил, а режиссёр только угрюмо вздыхает, останавливая камеры. Во второй раз Дэвид рявкнул: "Стоп!" и скривил такое лицо, что у забывчивой актрисы от страха задрожали коленки. В третий раз он швырнул в Эмму сценарием и закричал: "Ты что, издеваешься?". И этого оказалось недостаточно. Когда Эмма пролила на себя кофе, Дэвид был слишком зол, чтобы кричать. Он сжал губы и смотрел на неё не отрываясь, как змея смотрит на свою жертву — Эмма чувствовала, как под его взглядом разрастается жгущая кожу дыра. Ещё чуть-чуть, и она воспламенится. — На сегодня все свободны. — Тарино встал со своего кресла.— Ты, — он показал на актрису пальцем, — переоденься и в мой кабинет. Что-то в Эмме оборвалось. Она была готова спорить на деньги, что сейчас этот злобный зануда её уволит, и ей придётся побираться на улице — это будет уже не актёрское задание, нет. Разве Эмма виновата в том, что у неё всё валится из рук? Разве может этот заносчивый мудак винить её в том, что её квартира сгорела, Лаки потерялся, а капитан полиции угрожает засадить за решетку? Она устало падает на кушетку в гримерке: если бы она могла сделать так, чтобы всё это прекратилось, она бы не раздумывая пожертвовала чем угодно. Когда актриса, переодевшись в черное платье, выходит в коридор, она обнаруживает, что осталась совсем одна. Только из-под двери кабинета Дэвида виднелась полоска желтого света. Кажется, что сейчас она войдёт в дверь, и режиссёр набросится на неё, чтобы сомкнуть свои огромные ладони на её тонкой шее. Или скажет, что она никчемная актриса и не имеет права играть в его картинах. Или снова швырнет в неё сценарий. Эмма ещё не знает, что из этого хуже. Сперва она отправилась к автомату в коридоре и купила большой стакан сладкого рафа — просто для перестраховки, ведь дрессировщик никогда не зайдёт в клетку тигра с пустыми руками. К кабинету режиссёра она буквально крадется, попутно обдумывая в голове возможные варианты диалога: это не поможет, но хоть немного отвлекает от липкого страха, схватившего её за позвоночник. Пересилив себя, Эмма открывает дверь — её взгляд сталкивается с леденящим душу взглядом Дэвида. — Проходи, садись, — он указывает на кресло перед собой. Эмма садится. Режиссёр молчит, черкая что-то в бумажках, валяющихся на столе. Он нахмурен и сосредоточен, будто вовсе не замечает этой дрожащей от страха актрисы. — Это вам, мистер Тарино, — Эмма ставит на стол стакан и толкает его вперёд, — сладкий раф, как вы любите. — Решила меня задобрить? — Дэвид усмехается. — Если ты и его разольёшь — будешь бедная. Он отрывается от бумаг, хватает стакан и делает несколько глотков, а потом невзначай облизывает губы. Эмма почти не дышит, наблюдая за ним: она смотрит, как он касается острого подбородка пальцами, и на его лице мелькает незаметная тень улыбки. — Что ты делаешь? — Что? — Эмма шумно вдыхает, будто мужчина застал её за чем-то неприличным. — Сегодня. Что ты устроила сегодня, Эмма? — Тарино откинулся в кресле и чуть склонил голову. — Ты думаешь, что я буду терпеть твои выходки? — Простите, мистер Та... — Хватит, я это уже слышал, — Дэвид прерывает её, небрежно махнув рукой. — Я тут не в игры играю, Эмма. Серьёзно. Ты сорвала съёмочный день и всё испортила. Актрису захлёстывает обида. Этот заносчивый ублюдок ничего про неё не знает, ничего. Он только вечно ей недоволен. Сидит в своем чертовом кресле и говорит ей гадости. Эмма сдерживает подступающий к горлу комок горьких рыданий, готовый вырваться и обрушиться прямо на Дэвида. Она вскакивает с кресла и собирает всю свою жёсткость, спрятанную где-то внутри: — Не говорите так! — она вдруг повысила голос. — Я стараюсь изо всех сил, и вы ни черта не знаете! — Эмма выплевывает эти слова ему в лицо, горько усмехаясь, словно не осознавая, что только что вырыла себе могилу. Дэвид молча поставил стакан и встал. Он обходит стол и приближается к Эмме вплотную — она кажется ему ещё меньше и ещё беззащитнее. Её сердце уходит в пятки — он смотрит прямо ей в глаза, и она не может прочитать не единой его эмоции. Она никогда не была так близко к нему. Он такой большой, широкоплечий и недоступный. Суровый. Эмма готова провалиться сквозь землю, лишь бы он перестал её мучать. — Не вздумай меня выводить, Эмма, — Тарино хватает её за плечи и слегка сжимает, отчего актриса удивленно вздыхает, — ты сегодня достаточно потрудилась. Я и так делаю тебе много поблажек. — Каких ещё поблажек?! — девушка возмущённо фыркает. — Ооо, моя дорогая, — Дэвид наклоняется прямо к неё лицу и шипит.— Ты хочешь послушать? Что ж, давай! Не выдерживая его издевательской гримасы, Эмма оседает на кресло. Трепет перед режиссёром сильнее, чем обида, и она чувствует, как дрожат её колени — она хочет прижаться к нему со всей силы, чтобы он наконец замолчал. Тарино склоняется над ней, опираясь на подлокотники кресла — он так близко, что она может почувствовать запах его одеколона и сигарет. Он усмехается ей в лицо: — Я почти всегда делаю вид, что не замечаю твоих опозданий. — Эмма хочет что-то возразить, но он перебивает и загибает пальцы на руке. — Я ничего тебе не сказал, когда ты испачкала мой сценарий. Я молчал, когда ты притащила собаку на площадку. Я подвозил тебя до дома, когда было поздно. — Дэвид оскалился. — Я делаю вид, что не замечаю, как ты флиртуешь с Рэем, и ты строишь из себя обиженную. — Но я не флиртую с Рэем, — возмущенно лепечет Эмма. — Конечно, будто я не вижу, — режиссёр прорычал эти слова, будто вытаскивая их откуда-то изнутри. Он смотрит на эту маленькую актрису снизу вверх: кажется, он слышит биение собственного сердца. Она так близко, что он чувствует её дыхание на своём лице — он знает, что не должен. Конечно, Дэвид всё это знает. Его не должно выводить из себя то, как Эмма улыбается мужчинам и заливисто хохочет над чужими шутками. Его не должно беспокоить то, как она крутит своим чертовым хвостом и кокетливо поправляет волосы. Он бы очень хотел не сидеть по вечерам над сценарием и не вычёркивать из него сцены, где она целуется с Рэем. Дэвид бы очень хотел, чтобы всё в его жизни было как раньше. Он знает, что это невозможно. — О Боже, вы что, ревнуете? — Эмма шепчет куда-то в его губы. — С чего ты это взяла? — он усмехается Осознание всего за секунду приходит к ней яркой вспышкой. Эмма помнит, как режиссёр ругал её, что сцены с поцелуями выходят слишком театральными, а сама она должна быть сдержаннее. На вечеринке Дэвид влез в её разговор c Энтони Вудом и перетянул всё внимание на себя. Неделю назад мужчина сжимал кулаки, когда, по его мнению, декольте на её платье было слишком откровенным. Ей больше не нужны его глупые слова. Она отталкивает его, заставляя распрямиться, и встаёт сама. — Поцелуйте меня. В глазах Тарино мелькает недоверие. Эмма насмешливо смотрит на него и упирается руками в его грудь, заставляя сердце остановится. Её ладони очень тёплые, и это единственное, что он чувствует. — Я не буду вас уговаривать... И он целует. Дэвид хватает её за талию, прижимая к себе так крепко, чтобы она поняла. Эмма улыбается ему в губы и зарывается пальцами в черные волосы — он целует ещё и ещё, стараясь запомнить это ощущение, её запах и то, как она прижимается к нему сама. Он целует напористо, но осторожно, словно боясь, что это закончится. Эмма утыкается щекой в его грудь, и он крепко обнимает её за плечи. Наконец он сломал то, что так болело в его сердце — Дэвид думал об этом каждый чёртов день и ругал себя. Боже, как он себя ругал. Но на смену бесконечной агонии пришла удивительная легкость — он не ощущал этого уже очень давно, и сейчас все эти немыслимые чувства заставляли голову кружиться. — Мистер Та... — Дэвид, — мужчина целует её в макушку и шепчет. — Меня зовут Дэвид. — Дэвид, — так же тихо повторила Эмма, — я больше тебя не боюсь. Тарино тихо рассмеялся. Сегодня Эмма раздражала его больше обычного. Да, в это поверить трудно. Она и не верила.