Это был провал. Позор. Поражение.
— Действительно, молодой бизнесмен подаёт отличные надежды, — почтительно отозвался один из инвесторов, слегка склоняя голову набок. Контроль над ситуации делал его голос более уверенным и решающим для присутствующих. — Но компания Шигараки имеет гораздо большую деловую репутацию и оборот, множество клиентов. И, несомненно, даже по фактической стоимости это предприятие продать будет гораздо выгоднее, чем ваше… Что вы на это ответите, господин Куроно? Серьёзный мужчина в ослепительно-белом костюме поднимается из-за стола и оглядывает зал собрания внимательным, хоть и бездушным взглядом. Казалось, что эмоции давным-давно покинули это сильное тело. И узорчатая метка, показывающаяся на голой шее, тусклая, еле видная, подтверждала его жизненные страдания и опыт. В тихом зале раздаётся его звучный глас: — Так называемый гудвилл, то есть деловая репутация, была приобретена не самим господином Шигараки, но его отцом, находящегося ныне в вынужденной отставке после ужаснейшей аварии. Поэтому я выражаю своё объективное мнение: эта деловая репутация далеко не вечна, как активы и пассивы предприятия «Лига». Скоро компанию Шигараки ждёт очевидный крах, связанный с задержкой поставок, увеличением дебиторской задолженности и прочими факторами, которые я уже перечислил в своей презентации. Уважаемые инвесторы! — он повысил голос, но не в ярости, а скорее в торжественности. — Мы намереваемся расширяться и зарабатывать собственным трудом. Шигараки же — пользоваться, деградировать и уменьшаться. Прошу вынести своё объективное мнение. «Лига» уже как месяц лишилась своего истинного хозяина. Огромное спасибо за ваше внимание. Мы готовы к любому вашему решению. И он, не меняя своего спокойного выражения лица, опускается обратно на стул.Это был последний смертоносный удар…
Совещание длилось полчаса. И каждая секунда, раздающаяся тихим скрипом чёрных часов на запястье Шигараки, била ему по лицу раскаленной плетью. Это был молодой человек со светлыми волосами, более напоминающие грязную седину, алыми глазами, похожими на кровавую вишню, и худым телом, на котором, по мнению многих, дорогой костюм смотрелся очень даже жалко, словно на чучеле. Он производил не самое лучшее впечатление в «высшем обществе», где многие считали его лишним конкурентом. Сильные редко кому-то нравятся. Единственное, что его держало в царстве капитала и обязательств, — желание угодить своему великому отцу, хоть и не родному, но любимому. Но с каждым днём его руки начинали судорожно сжиматься, а следы от чесотки — умножаться. Природное нетерпение часто играло с ним злую шутку. Нет, читатель, он отнюдь не глуп! Он всё знал, что ему нужно знать, всё видел, что нужно было видеть, всё имел для успеха. Но юность, ах, юность, огонь, неопытность и порою излишняя спешка делали своё дело. Собрание подошло к концу с бурными восклицаниями и аплодисментами. И Шигараки проснулся, подняв усталые глаза на гордо встающих конкурентов, к которым спешили обсудить нюансы инвесторы. Оба они, чистые, строгие, светлые, деловые, в общем, идеальные бизнесмены, получили абсолютно все лавры, признание и уважение непосильным трудом, ценою крови, пота и слёз. Томура встаёт из-за стола и собирает вещи в чёрную сумку, стараясь держать себя в руках. Злобная дрожь прошлась по всему телу, завладевала сердцем, которое было готово выпрыгнуть из груди вон. Лучше бы оно выпрыгнуло, лучше бы эмоции ушли навсегда… — Твой бизнес-план тоже был довольно неплох, Шигараки Томура, — вдруг услышал рядом с собой он. Томура поднимает взгляд слишком резко и не без дерзости. Ему не хватало терпения и хладнокровия порою. Этому ему только нужно было учиться… Когда же он видит протянутую руку в белой перчатке, сердце вздрогнуло в ярости, забилось сильнее и дерзко бросило кровь к лицу. Томура делает над собой великое усилие, чтобы не вспылить. Руку он так и не пожал. — Я ненавижу двуличия, в отличие от тебя, Чисаки, — зашипел Томура, неаккуратно скинув вещи в свою сумку. Он показательно отвёл от себя эту чистую и ухоженную руку, глядя в равнодушные янтарные глаза конкурента. Тот печально качает головой, словно вправду чувствуя сожаление. — Шигараки, — со вздохом начинает он, складывая руки на широкой груди. Этому человеку строгий костюм подходил изумительно, он словно сошел со страницы журнала, где часто выстраивали стереотип идеального бизнесмена. — Я уже много раз повторял вам, что между нами выгодно лишь сотрудничество. И это не двуличие. Это вежливость. И да. Может, вы всё же рассмотрите моё предложение об объединении наших компаний и… — Ха, — Шигараки криво улыбается, закидывая на плечо сумку. Взгляд его, скрытый под густой чёлкой, сочится презрением. — Мне не нужна твоя второсортная компашка. Как-нибудь уж сам, Чисаки. — Как знаете, — спокойно говорит мужчина, выпрямляясь довольно гордо. — Зависть только мешает. Но когда-нибудь вы всё же придёте ко мне. Я знаю. — Какая зависть? Не тешь своё самолюбие! Я приду только для того, чтобы бросить тебе что-то мерзкое в лицо, Чисаки, — Томура разворачивается на носках, задев плечо конкурента сумкой. — Удачи побазарить с этими баранами, ублюдок. Последнее он говорит так тихо, что только Чисаки мог его услышать. Лицемерие, двуличие, подобострастность, перешагивание через свои принципы и поиск выгоды сугубо для себя — вот что больше всего раздражало Шигараки в этом огромном обществе. Он вышел из зала собрания, напоследок громко хлопнув дверью. Практически никто не обратил на него внимание. Может, оно и к лучшему.***
Поход домой оказался гораздо дольше, чем рассчитывал Томура. Он шёл не так быстро, задумчиво, совсем не замечая окружение, кипящее жизнью большого города. Шигараки смотрел вперёд, но ничего не видел, ничего не слышал. Ему не хотелось возвращаться домой, но он возвращался. А ведь там его ждал только стыд и срам. Да, его отец скажет, что всё хорошо, что это только первый опыт, что Шигараки только учится, что просто юн, всё впереди. Но Томура был слишком горячий человек в этом плане. И неудачи он переживал излишне тяжело… «Нужно было ехать на машине, пожалуй», — где-то на периферии сознания подумалось ему. Но он не понял своей мысли, словно не услышал. Он был слишком сильно поглощён своими мыслями о том, что произошло полчаса назад в зале собрания. Это был очередной промах. Он вновь проиграл и остался ни с чем, совсем как в покере, но только хуже. Ибо здесь он проиграл не только свою репутацию, но и безупречную репутацию компании своего отца. Он старался изо всех сил с самого детства. Он работал над собой упорно, он продолжает учиться до сих пор. Он жертвовал, анализировал, шёл вперёд, глядел на отца как на пример, но… Этого было недостаточно, чтобы обойти Чисаки — местную выскочку, поднявшую старую компанию с колен. Кто знает, может, Шигараки и вправду завидовал его удаче и славе, которая так быстро ускользнула из рук и которой он так и не смог насладиться… Он вынырнул из океана тяжёлых размышлений только благодаря громкому лаю за спиной. Повернув голову назад, Томура замечает, как к нему, перебирая короткими ножками, бежит маленький корги с голубым ошейником. Наверное, это единственное существо на земле, которому было абсолютно наплевать на его финансовое положение… — Мон-чан, это ты, — с едва заметной улыбкой говорит Шигараки, опускаясь на корточки перед любимым щенком. А тот, искренне радуясь приходу хозяина, только бросается в его сторону, лая, облизывая руки, махая хвостиком, ластясь… Томура берёт его на руки. Открыв огромные ворота пультом, он проходит по дорогому двору с фонтаном и аккуратной дорожкой из белого камня, идёт прямиком к огромному современному дому десятью этажами высотой (на некоторых он даже и не был за всю свою жизнь). Всё блистало роскошью, красовалось пред ним, манило к себе. Но Томура давным-давно привык этим прелестям жизни. Сейчас его волновало совсем другое… Когда он прикрывает за собой дверь, тихо и незаметно, в надежде тут же удалиться к себе, корги, бегая вокруг него, тявкает только приветливее. — Мон-чан, тихо… — шепчет ему Томура, проходя вглубь дома. — Я не хочу, чтобы Курогири… — Шигараки Томура! Это вы! Уже бегу! Томура вздыхает и обращает взор на лестницу, с которой уже спешно спускался высокий мужчина в белой рубашке и брюках, но вдобавок ещё с таким забавным розовым фартучком, что Шигараки в очередной впадает в смущение за мужчину. Это был Курогири, можно сказать, «личная няня» Шигараки. Точнее, его воспитатель когда-то в детстве, в итоге ставший прислугой. И Томура до сих пор не понимал, зачем этот мужчина, который в прошлом имел довольно прибыльный доход, был оставлен в их доме с такой низкой должностью… — Шигараки Томура! Вы уже здесь! — воскликнул тот, появляясь перед Шигараки в мгновение ока. Его озабоченный вид всегда смущал парня. — Как всё прошло? Чаю? Нет, верно, голодны… — Где отец, Курогири? Мужчина останавливает свою заботливую речь посередине. И медленно кивает, понимая все чувства бывшего воспитанника. — Он у себя. Что они сказали, Шигараки?.. — Приготовь чай, а лучше что-то крепче. Я буду через десять минут, — Томура игнорирует слова Курогири и идёт мимо него, бросив сумку и куртку прямо на полу. Курогири берёт в руки вещи и с отцовской нежностью наблюдает за удаляющимся парнем. Но тот не замечал этой немой поддержки… В голове Шигараки играл всеми красками лишь тот момент, когда Чисаки вновь опередил его. Его торжество, гордость, притворство. Всё в нём раздражало. Их связывала ужасающая ненависть друг к другу. Иногда метка, маковые лепестки на ключице Шигараки, невыносимо ныла, когда он слишком волновался или ходил на заседания. И особенно при виде Чисаки, от которого ему хотелось любым способом избавиться. Он чесал метку так, словно хотел стереть со своего тела напрочь. Может, это и была истинная причина его ненависти к отношениям. Он никогда не верил, что там, где-то в огромном мире, есть человек, заведомо предназначенный для него… Но мысли снова приземлились, когда перед Шигараки оказалась тёмная дверь, ведущая в комнату его отца. Томура прикрывает глаза и медленно дышит, чтобы успокоиться. «Ты сможешь сказать это ему… Конечно, сможешь… Я смогу стать достойным преемником, а пока я…» Но дверь открывается сама, не давая возможности прийти в себя. — Проходи, Шигараки Томура, — приветливо говорит мужчина, глядя на Шигараки снизу вверх. Томура слегка отводит взгляд с его инвалидной коляски куда-то в сторону, кусая губы. Его тело опять покрывается мурашками, странное тошнотворное чувство заседает у него в горле. — Я ждал тебя. Уже готов кофе. Присаживайся, — мужчина отъезжает немного в сторону, пропуская внутрь парня. Томура идёт, но медленно, словно боясь сделать лишний шаг. Он ещё не мог привыкнуть видеть своего отца таким… Слабым. — Тебе нужно сменить костюм. Этот слишком велик, — неожиданно говорит ему мужчина, подъезжая на коляске к Шигараки. Он провел его к небольшому кофейному столику, на котором уже возносился поднос с горячим кофе и миской для угощения. Томура опускается на стул, глядя на то, как его отец бросает в кофе небольшие зефирки. — Охаги? — мягко спросил его мужчина, слегка улыбаясь широкой, но довольно странной улыбкой. Томура улыбается точно так же в ответ. Под слоем старания личного визажиста Шигараки выступили тусклые шрамы на губе и глазу. — Не откажусь, — не без усталости отвечает Томура, приняв угощение. Он чувствовал, что от него ждут рассказа, но он медлил, отпивая кофе короткими глотками. Но это не могло продолжаться вечно. Он ставит кружку на поднос и опускает глаза на свои туфли. — Я провалился. Опять. Шигараки не решается поднять взгляда несколько секунд, хотя и понимал, что на него смотрят пристально. Томура с усилием переводит взгляд на мужчину, который сидел в инвалидном кресле напротив него. И видит нечитаемую улыбку. — Это всё-таки опыт, Шигараки Томура, — он берёт свою чашку и отпивает немного кофе. — Скоро ты уловишь суть и всё пойдёт гладко. Начало пути никогда не может быть гладким… — Сэнсэй, — Томура резко отворачивает голову к стене, словно не в силах глядеть на отца. Его пальцы опять прижались к шее, потом — к ключице, сильно расчёсывая раздражённую кожу, почти в кровь. — Я уже потерял достаточно… Почему вы не злитесь? Это же ужасно, что я теряю ваши связи, это скажется на прибыли и, и… — Шигараки Томура! Парень замирает, а его рука останавливается. Он глядит в глаза мужчины, который по-прежнему улыбался непонятной улыбкой. — Приди в себя. Ты занимаешься моими обязанностями не больше недели. Не стоит воспринимать всё именно так. Мой бизнес тоже начинался не так уж и гладко. Поэтому, — он положил руку на плечо Шигараки, улыбаясь только шире. — Поэтому я терпеливо жду. Я знаю, управление огромным бизнесом — это не то, что нужно ребёнку в свои двадцать лет. Но так уж получилось. Ты сильный парень, поэтому я не боюсь. Нужно только время и отличная команда. Томура едва заметно улыбается, хотя в его душе затаилось нечто колющее грудь. — Ты говорил, что охаги поднимают тебе настроение. Так что давай забудем о сегодняшней небольшой неприятности и выпьем кофе. Томура кивнул, приняв очередное угощение. На том разговор о бизнесе прекратился.***
Вечер проходил в тихой компании с самим собой. Проходясь по зеленому саду, расположенному около дома, Томура задумчиво глядел в далекое небо, медленно ступая по знакомой тропинке. Его душа, в существовании которой он иногда сомневался, продолжала болеть на продолжении всего дня. Он точно не понимал, почему она ныла, почему метка так невыносимо чешется, почему хочется опуститься на траву, вот так, протянуть ноги, улечься на изумрудный ковёр и глядеть в тёмное небо без звёзд. А тело знало ответ. Оно устало. Томура устал за эту бурную неделю без выходных. Быть учредителем и одновременно руководителем организации оказалось непросто. Он знал всю компанию почти с пелёнок, но сейчас реально начал понимать, что знал её недостаточно. На него навалилась огромная куча дел вкупе с потрясением — недавней аварией бизнесмена. Который стал его отцом и учителем. Теперь к Шигараки обращались за советом, но он чувствовал, что его совершенно не уважают и не ставят в счёт. Чаще всего к нему приходили узнать о самочувствии отца, а также о том, когда тот выйдет вместо Шигараки. Томура прикрывает глаза. В груди нарастает ярость, которая сопровождала его всю жизнь. Он старается её подавить, но понимает, что она срослась с ним воедино. — А чего я хотел?.. — тихо говорит он только самому себе. — Кто будет слушать сопляка? Даже я не слушал бы… Он ненадолго умолкает. Мысли возвращаются к сегодняшнему собранию, где Чисаки набрал более всего почёта и признания. Томура даже не остался узнать, готов ли кто-то вложиться в его новые идеи. — Я опять вёл себя по-идиотски, — Шигараки обводит взглядом чёрный небосвод, слегка задирая голову. — И этот Чисаки… По сути, не он победил, а его уборщица! Томура сел на траве, опять погружённый в обиду и ненависть. Он чисто физически не переносил этого ублюдка и всё то, что тот делал. Может, он даже не понимал до конца, почему. — Ходит тут весь из себя… — Томура рычит себе под нос, зажмурив глаза. — Бесит. Ненавижу его! Шигараки сжимает в ладони клочок травы и бросает в небольшой пруд. Прижав колени к груди, он долго смотрит на круги, расходящиеся по воде. — Будь моя воля… — Томура берёт в руку небольшую палочку от сакуры, что сейчас казалась довольно мрачной, возвышаясь над ним и прудом. — Я бы всё сделал по-другому. Кончик веточки окунается в холодную воду, покрытую мелкими лепестками розового цвета. Томура кладет подбородок на колени, чувствуя холод всем телом. Рядом — звуки машин, бетонных джунглей. Далеко — мысли. Тявканье. Томура лениво глядит через плечо, видя, что Мон-чан несётся к нему. Метка внезапно стала чесаться. — Мне вообще кажется… — тихо сказал Томура. — Что не бывает такого… Словно мы предназначены для кого-то, — он провёл пальцами по алым узорам мака на ключице. — Может, Мон-чан, моя пара вообще сдохла? Или её вообще никогда не было… Корги, плюхнувшись на спину, подставил своё светлое пузико. Томура кладет на него ладонь, едва почесывая. — Хотя, Мон-чан, — вдруг заговорил Томура. — Тогда зачем этот закон? Ну, про то, что нельзя жениться кроме как на своём соулмейте? И какой-то там срок… Знаешь, я слышал, как один парень обошёл этот закон… В ответ — довольное тявканье. Томура усмехается. — Ты прав, это слишком скучно. И вообще! — парень вдруг с воодушевлением кивнул. — Мне не нужны отношения. И я ничего не теряю! Мон-чан, ведь это такой плюс! Представь, больше свободного времени, не надо думать о чём-то кроме работы, можно делать, что хочется! Мон-чан только тявкает в ответ. Но Шигараки достаточно и этого. — Да, завтра будет намного лучше, — Томура встаёт с травы. — Ты прав! В ответ — опять лай. Искренний, громкий. Такой, какой нужен был Шигараки в тот миг. Когда он ложился спать, пока его метка опять адски горела, он поклялся себе выполнить весь завтрашний план. «Всё получится! Да, нужно только время!» Он закрыл глаза и улыбнулся, повернувшись к стене, где сопел маленький комочек Мон-чан. — Спокойной ночи, Мон… чан… Шигараки тут же заснул. И даже не заметил промелькнувшую по стене тень, из-за которой корги крупно вздрогнул, во сне отползая к стене…***
Следующая неделя стала ещё отвратительнее. С того самого дня, когда Томура поклялся вложить в бизнес отца все свои ресурсы, он начал усиленную работу как над организацией, так и над собой. Но этого было вновь недостаточно. Нужно было слишком много успеть, слишком много проконтролировать, узнать, пощупать, посмотреть, проверить… Это был бюрократический ад на земле. Но это ещё не всё. В среду вечером Шигараки узнал от отца ещё то, что скоро сбор бизнесменов в Токио. — Что это значит, сэнсэй? — спросил Томура своего отца в тот вечер. — Всё очень просто. Наш, так скажем, сбор всегда начинался с того, что владелец самой крупной организации должен говорить публичную речь, — просто говорил мужчина, улыбаясь Шигараки. — Это повод показать себя. В этом ничего сложного нет. Да, может, в этом действительно не было ничего сложного. Но Шигараки совершенно не знал, о чём ему говорить целых семь минут, развлекая толпу… Тем не менее он начал готовиться к речи. Это было первое его выступление перед огромной толпой. Но наставления отца вселили в него уверенность. Наконец, вечер пятницы наступил. Это мероприятие проходило по традиции в одном из особняков. И внутри собрались самые значимые «сливки» общества. Шигараки, оказавшись в огромном доме с толпами гостей, чувствовал себя, однако, слишком неуютно. Все сливки разделились на большие группы. Те группы разделились на дочерние группы, а дочерние — на внучатые. И ни в одной группе Томура не мог найти места. Кругом раздавался рой голосов. Кто-то обсуждал насущные темы и политику, другие — экономику и свои дела, иные говорили о вине, а уже остатки говорили ни о чём. Шигараки ходил между компаниями, без интереса оглядывая столы, около которых находились самые пышные сливки (с брюшком). Здесь было чертовски скучно. Томура даже стал думать, что выступать перед огромной толпой — не так уж и плохо. После этого можно даже уехать домой. Но мечты его за бокалом шампанского длились недолго… — Шигараки, вот ты где. Томура оборачивается на ровный голос, тут же встречаясь с бездушным взглядом. Тело вновь наполнила неприязнь. — Что тебе надо, белобрысый? — Томура отворачивается обратно к столу, совершенно не желая есть. — Для тебя я Куроно. Кай хочет поговорить. Идём, — Хари разворачивается на носочках и идёт вперёд, даже до конца не зная, идёт ли за ним вообще Шигараки или нет. Честно сказать, ему было наплевать. «Странный тип», — только подумал Томура, но поставил бокал на стол, следуя за Куроно. Через минуту они приблизились к плотной ораве. Хари проходил сквозь неё, собрав белые волосы в пучок, а вид лица, с которым он шёл, теперь точно не нравился Шигараки. Теперь он видел эти мёртвые рыбьи глаза вблизи; глаза человека, который слепо исполнял приказы. Это заставило Шигараки с отвращением отвести взгляд, но метка, на которую он случайно наткнулся, заставила его задуматься. На шее Хари виднелась совсем тусклая печать — из изящных узоров собирались воедино бледные часы. — Интересная метка, — сказал вслух Томура, слегка криво улыбаясь. — Только слишком тусклая… Вот у меня прям чёрного цвета, как чернилами, а у тебя… — Мой соулмейт умер, — сурово сказал Хари, даже не моргнув. — Несчастный случай. Практиковался в стрельбе и выстрелил себе в ногу. Скончался. Томура сначала замер, но после поморщился, продолжая идти сквозь толпу. «Как он спокойно об этом говорит…» — Я привёл его, Кай, — коротко сказал Хари, остановившись рядом с Чисаки. Последний оторвался от разговора и взглянул на Шигараки через плечо. — О. Благодарю, Куроно, — учтиво отозвался Кай, выпивая остатки шампанского. Поставив бокал на место, он перевёл взгляд на Шигараки. — Куроно, оставь нас. Однако Хари резко взглянул на Шигараки, на миг сверкнув мертвыми глазами. — Куроно, не заставляй меня ждать. И только после этой угрозы Хари нехотя кивнул, поклонившись так, что белые волосы прикрыли его лицо. Он быстро удалился. Кай же спокойно обратился к Шигараки. — Здесь довольно людно для нашего разговора. Пройдём в соседний зал. Там людей на порядок меньше. — У меня скоро речь, — лениво отозвался Шигараки, почёсывая ключицу. Кай странно проследил за этим движением. — Тогда поторопимся, — резко сказал он, взяв Шигараки под руку. — Вы всё равно здесь в полном одиночестве. Томура фыркнул на него, по пути в соседний зал взяв у официанта бокал вина, стараясь отвлечься от мужчины и настроиться перед речью. Вскоре они вышли в небольшой зал с несколькими диванами. Людей здесь было порядочно, однако не таких шумных. Кажется, здесь как раз-таки собирались для тихих бесед. — Я нашёл нам диван, — сказал Кай спокойным голосом. Томура не хотел даже смотреть в его стеклянные глаза. — Мило, — Шигараки вырвал свою руку из хватки Чисаки и сел на диванчик. — Говори быстрее: я должен быть готов, когда меня объявят, — Томура залпом осушил бокал вина и с вызовом взглянул на Чисаки, который мягко сел рядом. — Это довольно интимный вопрос, Шигараки, — сказал Кай, глядя в алые глаза безотрывно. — Поэтому я буду говорить тихо. Несомненно. — Рожай быстрее, — Томура закатил глаза, откинувшись на спинку дивана. Он уже хотел уйти в соседний зал и оказаться вновь в полном одиночестве в толпе людей. — Недавно я понял нечто важное. Это напрямую касается нас двоих. — Если это про… — Томура хотел встать, но его остановили за руку. Он вопросительно перевёл взгляд на Чисаки. — Шигараки Томура, — торжественно обратился к нему мужчина, — что ты чувствуешь по отношению ко мне? — Ничего, — с лёгкостью фыркнул Томура, дернув рукой. — Ты меня просто бесишь. Я ненавижу с тобой общаться и даже находиться рядом. Меня тошнит от твоего вида. — Шигараки, это аналогично, — Кай достаёт из кармана чехол. — И недавно я подумал, что это и есть наша связь. Он протягивает Шигараки телефон и указывает пальцем на изображение на экране. Томура, закатив глаза на секунду, глядит на экран и… Краска от алкоголя на лице его сошла на нет; он побледнел. — Откуда у тебя моё фото?.. — шепнул он, сжав подушку дивана. — Это не твоё фото, — сказал Чисаки, глядя внимательно в глаза Томуры. — Это фото моей ключицы. Это моя метка. Ты понимаешь, Томура, что значит, если у нас у обоих одна и та же метка? — Нет! — Томура встаёт на ноги, с бешенством глядя на Чисаки. — Нет и нет! — Да, — Чисаки кивает головой, выглядя холодно и жестоко. — На этом основании я хочу закрепить наши отношения. — Только попробуй кому-нибудь об этом сказать, ублюдок, — Томура отступает на шаг. — Вертел я это правило! — Ты знаешь ряд исключений, — спокойно сказал Кай. — И ты под них не попадаешь. — Чисаки, — Томура глядит на мужчину тяжёлым взглядом. — Если ты этим тупым правилом хочешь воспользоваться именно так… — Вот увидишь, мы будем отличными партнёрами, — невозмутимо продолжал Кай. — Я не принуждаю тебя строить романтические отношения. Потому я предлагаю завтра прийти ко мне и обсудить все тонкости. — Обсуждай свои тонкости со своей уборщицей, а меня не трогай, — Томура развернулся на носках и пошёл вон от Чисаки. — От этого закона не сбежишь! Однако Томура уже не слушал его. Он скрылся в толпе, нашёл первую попавшуюся дверь и закрылся. Это был мужской туалет. Томура опускается на пол по стене и закрывает лицо рукой. — Какого… чёрта? — он сжимает волосы двумя ладонями, подрагивает от злобы. Он не ожидал услышать это. Тем более от Чисаки. То есть… серьёзно? Человек, которого он ужасно ненавидит, его конкурент — его истинный соулмейт? И он хочет об этом заявить публично? Что это значило? Это значило то, что у Шигараки появилось новое бремя. Теперь он может стать привязанным по закону к Чисаки, будет обязан вступить в отношения, ибо государство (заботливое и предусмотрительное) решило, что соулмейты должны, когда найдут друг друга, заключить отношения и зарегистрироваться для статистики. Срок даётся на шесть месяцев, чтобы узнать друг друга и отказаться или продолжить отношения. Однако вступать с другими в романтические отношения не желательно, а где-то даже жестоко осуждается обществом. Исключение: доказанная смерть твоей пары. Но Шигараки не попадал под исключения. Это значило, что полной свободе Шигараки приходил конец. Томура бьёт кулаком по полу, на котором сидел, закрывает глаза и шипит от боли. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу! — Шигараки рычит это в колени, царапая ногтями пол. — Если он вправду пойдёт в статистику или кому-нибудь ещё… Я убью его. Последнее вырывается с уст почти случайно. Томура округляет глаза, глядя в пол. Он не ожидал услышать от себя такого. — Да… Если бы я мог что-нибудь изменить… — он поднял взгляд на красивую лампу. — Я бы всё изменил. Шигараки опять откинулся на стену, не отрывая взгляда от потолка. — Ненавижу… — шепнул он себе и встал на ноги. Вымыв руки, он быстро вышел из туалета, видя, что за ним оказалась внушительная очередь. Он хотел пройти в зал, но его остановили за плечо. — О, Шигараки, — обратился к нему один из мужчин, который прошёл в туалет. — Там вашу речь украли. — В каком смысле? — Томура слегка прищурился. Его сердце сжалось, затаившись. — Ну, — мужчина развёл руками. — Вас объявили, только найти не смогли. Вот и господин Чисаки согласился провести речь за вас. Великодушный юноша, не правда ли? Но Томура, только услышав имя, тут же пошёл вон от мужчины. Он пробрался сквозь толпу, обратил взор на импровизируемую сцену и ясно узрел, что Чисаки вправду говорил речь. Речь, которую должен был произносить он. Томура закусил губу. — Ненавижу…***
Есть таков закон: недостатки в любимом человеке кажутся невинными, но достоинства в ненавистном — отвратительными. Почти все люди охвачены своими проекциями, мечтами, фантазиями… И Томура тоже не видел многочисленные достоинства Чисаки. Да, Шигараки после выступления всё же произнёс свою речь. Но это было совершенно не то, чего он желал. Да, Томура выступил отлично, но событие, произошедшее за пару минут до его выступления, очернило весь его вечер. Томура отправился домой через полчаса. Он, проходя мимо людей в задумчивости, глядел себе под ноги. Когда он коснулся рукою двери машины, его окликнули. Томура не обернулся. Более того, он спешно сел за руль, завёл машину и надавил на газ. Он слышал голос Чисаки. «Ненавижу, ненавижу, ненавижу…» — повторял себе под нос Шигараки, быстро рассекая воздух дорог. Он не знал, правильно ли он делает, что раздражается, уместно ли то, что он ненавидит этого человека, даже не зная до последнего момента, что они родились друг для друга, что имеют одинаковые метки на ключице. — Я ненавижу его, ненавижу людей, они осуждают, чёрт, всё, я ненавижу всё… — продолжал плеваться ядом Шигараки, глядя на дорогу слегка мутным взглядом. Он не понимал, отчего так трудно видно всё вокруг: от алкоголя, сонного состояния или же слез… Но он не верил в последнее. Потому что он не плачет… Шигараки вытирает лицо рукой, продолжая тяжело дышать. Всё внутри горело злобой. За последнюю неделю он не мог здраво мыслить: новые и новые испытания выжимали из него все соки, подавляли его, управляли им, а он злился, пытался всё исправить, стать лучшим для своего сэнсэя… — Чёрт! — вскрикнул он, заметив движение на дороге. Дернув руль вправо, Томура развернул машину, чуть не угодив за пределы моста. Выйдя из авто, он крикнул вслед машине, что подрезала его: — Конченный ублюдок! — Томура ударил в сердцах свою машину по капоту, что аж загудела ладонь в унисон сигнализации. — Чтоб ты провалился! Шигараки садится в машину и берет себя в руки. «Успокойся, Тенко, — говорит он сам себе, закрывая глаза. — Ты просто перенервничал. Может, отец прав? Мне нужна команда… Да… Один я ничего не добьюсь… Завтра голова станет яснее, пойму, что нужно делать и…» Впереди раздаётся грохот, прерывая мысли. Томура лениво раскрывает глаза и слегка щурится, глядя вперед. Странно, но машина куда-то исчезла, а ведь мост был очень даже длинный… Но не столь важно. Томура зевает, кладя руки на руль. Нужно было отправляться домой, поэтому он, заведя авто, двинулся вперед, думая теперь о чем-то тихо-тихо. «Шесть месяцев… Это не так много. Я сделаю эти шесть месяцев адом для Чисаки, что он сам первый попросит жить отдельно и вообще со мной не контактировать. Ха! Да он просто использует меня! Нашу связь, чтобы просто срубить бабла, которое… Впрочем, может, у него и не было и нет такой метки? Чёрт, я идиот! Возможно, он просто подтрунивает, пошутил, милок… Нет, я никогда не смогу с ним ладить, я просто физически не переношу его». Томура был охвачен своими проекциями… — Осторожно! Томура резко тормозит, заметив перед ним бледную девушку, что выбежала на середину его полосы. Её губы дрожали, взгляд метался. Она застучала по лобовому стеклу. — Помогите, человек упал! Господин, помогите… — Мне какое дело? — Томура даже не открыл окно машины, в которое постучалась девушка, чуть ли не падая в обморок. — Я спешу домой… — Помогите! Вызовите кого-нибудь! Томура закатил глаза, однако, вышел из машины, прихватив телефон. Голова немного кружилась от алкоголя. — Кому звонить-то? — Не знаю, не знаю я! — светлая девушка с жёлтыми очами взорвалась, указывая куда-то в сторону. — Мужчина, я не знаю, куда звонить, когда люди под мост проваливаются! Помогите мне! Томура, наконец, заметил, что перед ним: прямо посередине моста распростёрлась гигантская дыра, в которой могли поместиться три машины, а он, охваченный злобой, чуть не упал в неё. Шигараки опустился на колено и поглядел вниз. Его тело покрыли мурашки, ведь там, в воде, спокойно расходившуюся небольшими волнами, мог быть он. — Что же вы сидите?! — девушка опять замахала руками. — Надо звонить, говорить, может, они ещё живы! Шигараки набирает несколько номеров, чтобы угодить женщине. Однако до конца этого переполоха он чувствовал странную щекотку в груди… Вернулся домой он через два часа. Дом полностью спал. Томура, как призрачный вор в чужом жилище, вышагивал по ковру так, чтобы его поступь не услышал даже Курогири, что преданно ждал его за столом на кухне, где расходился приятный запах ужина. Томура тихо вздыхает, проходя мимо двери на кухню, прямиком к своей комнате. Усталость, пустота и печаль. Всё дрожало в его сердце. «Утром я всё пойму…» — с надеждой подумал Томура, на ощупь находя свою кровать. — Спокойной ночи, Мон-чан… — шепнул Томура комку в игрушечной люльке около кровати. Закрыв глаза, он тут же проваливается в спасительный сон. Охваченный волшебством Морфея, он не смог заметить, как одеяло само по себе накрывает его продрогшее тело. — Спи спокойно, — слышится из ниоткуда… Это была особенная ночь…