своими веснушками маня, не раз(очаруй) меня.
Машину занесло по мокрой дороге — бентли никогда его не подводила, и Кроули осознал, что проблема была в нем. Никогда не в машине. Его тяжелое дыхание и взмокшая шея. Его тело не должно реагировать. Проблема не в теле, проблема была в нём. Его учащенное дыхание и опущенная голова, плотно сцепленные пальцы на руле. Он вздернул голову, натыкаясь взглядом лишь на черное неясное пятно в свете фар и моросящий дождь. Дорога была скользкой. Он должен был быть аккуратнее. Верить лучше. Кроули ни во что не верил. Его напряженные плечи и болезненно-сильно сжатые на руле пальцы. Он глянул через плечо — как далеко он был от Лондона? Куда он хотел приехать? И хотел ли вообще? Кроули не знал. Он откинулся на сиденье, смотря на эту бесконечность перед его глазами. Светлое пятно из-за света фар. Он щелкнул, и они в тот же миг погасли. Весь мир будто погрузился во тьму. Он устраивал это — отключал Лондон от света. Это была его работа. Он всегда выполнял её отлично. Но сейчас весь мир замолчал, и остался только Кроули и его шумное дыхание. Тьма, дождь и сырость. Он упал лицом в свои ладони и тяжело выдохнул. Всё было не так. Его плечи опустились вслед за этим выдохом. Он хотел быть подальше от людей, подальше от места, где есть чувства, где душам (или их отсутствию) знакомо родство чужого существа. Это было неправильно для демона. Думать так или чувствовать это — неправильно. Кроули демон. Он был им всю историю существования людей — даже чуть больше. Не было момента, когда он бы действительно убивался по тому, что пал, по тому, что не имел связи с небом, что он больше в принципе не был чем-то. Проблема была не в этом. Проблема была в нём. В Аду не было понятия «близость». Не было дружбы. Там вообще ничего не было кроме нескончаемой тьмы, холода и сырости. Это подвал вселенной. Будто бы у пространства мог быть предел — нет, его не было, Кроули это знал. Как далеко не раскидывай звезды, как не сыпь бисер созвездий, ты никогда не услышишь стук от того, как они достигают конца. Потому что его нет. Поэтому звезды никуда не падали. Им некуда падать. Они сгорают. Что-то такое происходит с отступниками, если дело касается ада. Падать больше некуда. Ты сгоришь. Найдешь конец своего существа. Кроули нравилось параллели ангелов (в том числе и падших) со звездными телами. Бесконечность никогда не была для них таковой. Рано или поздно они найдут свой конец. Сгорят. Кроули был в числе первых, кто пал. Знаете ли, немного обидно, когда вся вечеринка только начинается, а ты внезапно оказываешься валяющимся внизу. И когда ты спрашиваешь «кто выключил свет?», ты понимаешь, что его никто и не включал. Света не было. Нечего тут было выключать. Изначально. Не было света. Не было никого. Кроули был одинок. Давайте начнем сначала.________________________
Это было задолго до Эдемского сада. Или нет? Кроули не знал. Понятия времени тогда не существовало. Время придумали смертные. До этого времени не было. Было пространство. Бесконечное и нескончаемое. Было полотно. Черное — так могло показаться издалека. Кроули знал его глубже. Сильнее. Он разглядел каждый оттенок синевы и фиолетового на безграничном космическом пространстве (точнее, конкретно космическое пространство очень даже ограничено, но вот что там, за ним, знать было вовсе не обязательно). Всё началось тогда, когда ещё не было имен и обозначений. Кроули даже с трудом помнил, было ли у него тогда тело. Было ли? Скорее всего, да. Более эфемерное и менее четкое, чем сейчас, но что-то подобное ему явно было. Не было падших, не было Сатаны, не было людей. Была прекрасная палитра темных оттенков. Синий, фиолетовый, розовый, красный, оранжевый — бесконечное множества. Разной глубины и насыщенности. Это черное полотно было прекрасным. Поэтому Кроули обожал проводить время там. Поэтому такое большое количество звезд и туманностей были сделаны с его руки. Его руки — которые сейчас имели длинные цепкие пальцы — сотворили много, очень много звездных тел. Туманностей. Созвездий. В космосе не было дорог и машин, на тот момент и не было космоса в привычном его понимании. Пространство, где ты творишь. Самое большое отличие демонов от ангелов в том, что рука ангелов всегда причастна к чему-то великому и прекрасному. Но мы сейчас, в любом случае, не об этом. Об этом Кроули вспомнит многим позже. Пространство, полное невероятного цветового спектра, Кроули и желание стремиться к большему. Дать больше. Самоотдача и жертвенность всегда было чем-то основным в существе ангелов. — Выглядит неплохо. Волосы Кроули — длинные и ярко-рыжие, цвета красного карлика — могли путаться в ногах, если бы тогда была хоть какая-то почва. Её не было. Был невероятный цветовой спектр пространства. Кроули глянул через плечо. Ангелы всегда выделялись на фоне этого пространства. Не сказать, что здесь часто можно было кого-нибудь увидеть, но если кто-то и был, то не заметить было сложно. Крылья — яркие и белоснежные — всегда освещали все в радиусе несколько метров, а особенно, когда этих крыльев шесть штук. — Мг. Кроули отвернулся. Его руки, из которых лучились звезды, создавали созвездие. — У них есть название? Нет звука шагов и шума дыхание. Только ощущение присутствия. Чужая сила и энергия. Он не был сильнее. Или был? Кроули не знал. Он головой и сердцем, насколько такие слова вообще применимы к подобным существам, был отдан процессу. — Это имеет смысл? — Кроули взмахнул рукой. Мелкий бисер рассыпался вокруг одной большой звезды. Горячей и яркой. Такой, что она могла бы слепить глаза, если бы их глаза были бы восприимчивы к подобному. — М, наверное? — ещё ближе. Он выровнялся с Кроули. Его взгляд, изучавший сотни оттенков в этом черном. Черный, который являлся центром. Обнулением. Россыпь бисеринок-звезд — таких же, что и на коже Кроули. Ярких и золотых. На Кроули много золотых созвездий. — Меня называют Гавриилом. — А меня никак. Гавриил повернулся к безызвестному ангелу. У Кроули тогда и впрямь не было имени. Он не видел в этом смысла, дело не в названиях, дело в том, как это работает. Дело в том, как кожа Кроули светилась изнутри. — Ммм, вот оно как, — назвавшийся Гавриил кивнул, склоняя голову на бок. Его взгляд перемещался то с лица безызвестного ангела, то к звездам. Бисеру, жемчужинам, кристаллам. Драгоценные камни бесконечного пространства. Кроули делал красивые вещи. Он никогда в этом не сомневался. — Думаю, тебе нужно название. — Зачем? — он повернулся к нему, опустив руки, и Гавриил видел, как от них шла линия переламывающегося света. Мягкое золотое свечение. Кроули будто был золотом литый. Он был прекрасен. — Так легче. Если ты кому-нибудь понадобишься, никто не захочет кричать "эй ты, с шестью крыльями, пятью глазами и золотыми звездами на теле, иди сюда". — Странно, но я никому еще не понадобился. Так что это лишнее. Гавриил улыбнулся. Его лицо и глаза. Кроули все никак тогда понять не мог, что они ему напоминали. Такого оттенка фиолетового он не видел в космосе. Слишком... холодный. Не живой. Конечно же, они и не были живыми, но цвет... цвет был странным. Что-то в нем было, куда глубже и сильнее, чем Кроули мог думать о нем. Хотя тогда он и не думал. — Потому что тебя неудобно звать. Как насчет, — он повернулся к недавно созданному созвездию. Яркому, витиеватому. Это прямые линии, которые ты невольно вырисовываешь. От звезды до звезды. От пункта а, до пункта в. — Кроли. — Кроли? — Да, знаешь, от тебя мурашки по коже, поэтому Кроли. Названный Кроли вздернул брови и моргнул. Цвет его глаз тогда — золотой. Сияющий, яркий и блестящий. Чистое жидкое золотое. Россыпь золотых веснушек на висках, острых скулах и носу. У Гавриила цвет глаз — ледянисто-фиолетовый. И его кожа идеально чистая. Не было там никаких веснушек. Не было вообще ничего. Идеальное полотно. Такое, каким однажды было пространство до космоса. Ещё тогда, когда оно вовсе не было никаким космосом. От тебя мурашки по коже — он так и не понял, что это значило.________________________
Есть правила, которые работают. На которых держится устройство этого мира. Рука Кроули была приложена к некоторым из них. Ужасным или нет — не имело смысла. Он не был причастен к правилам работы Ада. Он оказался там одним из первых, и все случилось само собой. Нет друзей, нет поддержки, нет рядом никого. Когда ты оказываешься на земле — первым делом стремишься к контакту. Хоть к кому-то. Найти, нащупать — увидь меня. Конечно же, у него был Азирафель. Был, есть, будет — он не думал об этом. Это всё равно было издевательством. Их общение не заладилось. Не могло заладиться. Кроули не помнил, как надо было общаться, чтобы рассчитывать на дружбу. Понимаете ли, он провел неопределенный промежуток в Аду, шляясь меж холодных темных стен с опущенными вниз глазами, напарываясь на каких-то отдаленных личностей. Он знал их имена. Он знал старожил. Он даже помнил Сатану до падения. Он был с ним знаком. Кроули любили там, внизу. Любили по-демонически, отдавая лучшее земле, чтобы сеять злобу, ненависть и хаос. Кроули любили, но об этом никогда не говорили. Никакой дружбы и признания. Ад был создан не для этого. В Аду всегда холодно и зябко, и когда ты выходишь на свет, просто не понимаешь, как тут теперь надо жить. Как сделать так, чтобы глаза приспособились к свету. Кроули не знал, что нужно было делать для Азирафеля. Первые шаги, первые слова, в итоге он не может рассчитывать ни на что, кроме приятельства. Раз в сто лет или реже. Сколько прошло с их последний встречи? Кроули не помнил. Кроули хотелось скулить. Ему всегда холодно, страшно, плохо. Он всегда ощущал голод и странную боль в груди. Потому что он был одним из первых. Они все такие. Они все болезненные. Он мог ощутить, как что-то драло его горло. Это не было рыданиями (рыдания всегда болят у глазниц). Это было крики. Слова, которые он не смог сказать. Его взгляд — болезненный и несчастный — пялился в пространство перед ним. Он был великолепен, как демон. Его руки, его тело и энергия — он делал все превосходно. Как амбассадор лично от Ада — он был превосходен. Но все это по-прежнему было молча. Тебя в любом случае презирают. Так это работало. Озноб, слабость и боль — Кроули из этого сшит. Он вышел из машины на подкосившихся ногах, желая вдохнуть воздуха. Желая ощутить себя частью мира. Стоя в черном костюме под дождем, он откинул голову назад. Волосы начали намокать. На стекла черных очков упали пару капель дождя. Он огляделся. Одинокая тихая дорога. Карьер, огороженный деревянным заборчиком. Достаточно хилым, чтобы при столкновении машина скинулась вниз. Это тоже его рук дела. Это он придумал. Он подошел к нему, касаясь ладонями старого, местами прогнившего дерева. Оно было мягким и мокрым. Внизу, у самого подножья, можно было рассмотреть пару машин. Сломанных и проржавевших. Возможно, там можно найти пару костей, которые чудом не сгнили или не были съедены зверями. Мокрые пряди упали на лоб. С кончика носа упала капля. Кроули быстро продрог. Большую часть времени ему было зябко, а под дождем — тем более. Огонь в венах давно его не грел. Отопление или камин, кофе или алкоголь — ничего уже не работало. Как и любое обезболивающее, он привыкал к нему и спустя время не было ничего, кроме странного тупого чувства в груди. Кроме желания скулить. Так неблагодарно для демонов. Для демонов типа него. — Ох, Кроули, давно не виделись. Кроули с трудом выпрямился и повернул голову так механически, что рядом стоящему могло показаться, что он услышал скрип. Кроули оглядел Азирафеля. Под зонтом, в своем этом тепло-ванильном костюме. Одежда Азирафеля всегда была теплых оттенков. Кроули до сих пор помнится цвет одеяния Гавриила. Он был холодным. Этот белый — был холодным. Как и цвет его глаз. Кроули не знал, почему помнил его. Он бы предпочитал никогда более его не вспоминать. Это просто его ошибка. О таком не хотелось говорить. — Мг, — неясно промычал Кроули и снова отвернулся. Густой темный лес. Ночной сумрак и затянутое и так черное небо свинцовыми тучами. Казалось, сегодня ночь была намного чернее и холоднее, чем обычно. — Что ты делаешь тут? Кажется, это довольно пустынная местность? — Азирафель подошел ближе, неуверенно нависая частью своего зонта над Кроули. Энтони вздрогнул. Проблема не в зонтике. Проблема в том, что Азирафель, как и любой другой ангел, теплый. Это тепло всегда ощущается для Кроули. Но это не то, что грело его. Это то, что напомнило ему о том, что сам он не согреется больше никогда. Только вечный холод и изморозь. Поэтому он только сильнее съежился, пытаясь спрятаться от столь болезненного тепла. Согревание всегда начинается болью. Болезненным покалыванием по всему телу. Кроули не хотел это терпеть. Он не хотел себя обнадеживать. — Это больше касается тебя. Что ты, черт возьми, делаешь тут без транспорта? Я просто катался, а ты? Что ты тут делаешь? — голос Кроули был лающий и злой. Его глаза мерцали из-под очков. Некогда золото сейчас лишь напоминало о былом превосходстве и благородности. Это было золото, пораженное коррозией. Его зелено-золотые глаза, напомнившие Азирафелю о том, что Кроули не всегда был таким. Азирафель улыбнулся — неоднозначно и тепло. Он чуть подался рукой в сторону Кроули, сильнее закрывая его зонтом. До того, что дождь стал попадать на его пальто и мягкие белые волосы. Как одуванчик. Подобное сравнение в голове Кроули заставил его обозлиться на самого себя. Он скрипнул зубами. — Тебе не стоит настораживаться раньше, чем ты почуял опасность, — он продолжал улыбаться. Его мягкий взгляд заставлял Кроули хотеть своей смерти. Азирафель всегда напоминал ему о лучших временах. О временах, когда он создавал звезды, а сейчас они мерцали с этого неба, едва протягивающиеся сквозь тучи, и будто бы смеялись над ним. Над своим создателем, который ныне не более, чем мусор. Кроули ошибался, позволяя о себе такие мысли, но не было никого, кто смог бы показать ему правильный вариант. — Я грублю, потому что я грубый, черт возьми, Азирафель, хватит, блять, хватит сглаживать углы, это не так работает, — пальцы Кроули вцепились в деревянную перегородку до того, что пару щепок отломалось и полетели вниз, вместе с каплями дождя, чтобы разбиться там — у самого подножья. — Ох, не обманывай, — то, что проделывает рот Азирафеля: улыбка, попытка скрыть её и снова — улыбка. Его взгляд — теплый и светлый — поднялся к небу. Цвет его глаз — нежно-голубой. Такого цвета весеннее небо в середине апреля. Тоже — теплый. Но немного туманный. — Ты не грубый, ты просто хочешь, чтобы... — Заткнись, блять, Азирафель, заткнись, — он стиснул зубы. Его нижняя челюсть напряглась, брови сдвинулись к переносице. Плечи обдало бессилие. О последнем Азирафель не знал. Такое он не мог заметить. Даже если бы и хотел. — Об этом я и говорю, милый. — Я не милый, — процедил сквозь зубы Кроули. Внутри его мелко трясло и он ощущал острое желание побиться головой о стену и что-нибудь сгрызть, чтобы сбавить зудящее ощущение чего-то неправильного (непривычного) по всему телу. Чувство бессилия и слабости. — Какая ужасная погода, — проигнорировав слова Кроули, сказал Азирафель, глядя на небо, слабо покачав головой. — Мы давно не виделись, столько произошло. — Я знаю обо всем, что произошло, Азирафель. И ты знаешь. Это наша работа. Вот в чем была проблема Кроули. Он не знал, как надо идти на контакт. Понятия не имел, что делать. Он даже не знал, как реагировать на Азирафеля — на его слова. Что-то в нем отозвалось на него. Желало услышать похвалу. Назови меня хорошим, скажи мне, что всё, что я делал — правильно, дай мне ощутить свою важность. Он хотел, но больше — боялся. Больше шести тысяч лет, проведенных в отрешенности, одиночестве и боли, из любого сделают злого, холодного, толстокожего циника. Кроули не знал, как надо обращаться с добрыми словами. Ему было страшно от того, что ему было приятно их слышать. Это ведь было неправильно, оно не должно было так работать. Никогда. Кроули был в растерянности и сомнениях. — Тебе бы согреться, ты весь продрог, — Азирафель посмотрел куда-то вдаль. Так, что Кроули видел лишь его профиль. Его спокойствие. В горле застревали слова о том, что он никогда не согреется. Ничего его не согреет. Он способен ощущать тепло, но согреться — никогда. — Подбросишь? Кроули кивнул. Заторможено и тяжело, плотно сжав губы в одну сплошную линию. Его пальцы были по-прежнему вдавлены в мягкое дерево. — Пойдем, здесь может быть опасно. Азирафель аккуратно взял его за руку, кивнув в сторону одиноко стоящей машины. Темной и мокрой. Фары загорелись после слабого щелчка. Взгляд Кроули, спрятанный под очками, был направлен на то, как Азирафель держал его за руку. Азирафель не видел, не знал, не чувствовал, но взгляд Кроули был растерянный и испуганный. Он ощутил себя внезапно так правильно, так тепло, так странно... Так, что внутри все заныло, заболело. Так, что ему захотелось зарыдать и извиниться за то, о чем он сам не знал или не делал. Это было желанием к прощению и пониманию. Это было чем-то, чего не должно было быть в демоне. Азирафель не видел этого всего. Все, что было понапихано в него. Он видел лишь плотно сжатые губы, нахмуренные брови, морщины на лбу и напряженные плечи. Кроули выглядел одиноким, но очень сильным и волевым. Азирафель не знал, что внутри Кроули дрожал как осиновый лист. больше всего он хотел бы прощения. — Подброшу, — буркнул Кроули, вырывая свою руку и, засунув ее в карман, пошел вперед. Его походка — распущенная, немного блядская и свободная — могла показать Азирафелю лишь то, что Кроули было насрать на все, что его окружало. Она не могла показать то, как внутри Кроули все ныло, болело и выворачивалось. Не могла показать того, что Кроули хотелось рыдать. Азирафель не видел ничего из этого. Не догадывался даже. Но что-то в нем светлое, исконно-ангельское, доброе — чувствовало, что что-то было абсолютно не так. И несмотря на все поведение Кроули, на все его отталкивающее, злое, электризованное, Азирафель больше всего хотел бы ему помочь. Он хотел его изучить. — Эй, ангел, быстрее, а? Азирафель опомнился и спешно, шлепая своими туфлями, которые абсолютно не промокали, по бесконечным лужам на мокром асфальте. Ночь обещала быть длинной и, может, даже немного приятной. В салоне машины Азирафель ощутил себя абсолютно неуютно, и Кроули это почувствовал. По его взгляду, по тому, как сжались его плечи, как сразу изменилось его настроении. В салоне Кроули было холодно. Он ощутил себя за это виноватым, но он лишь развернулся. Дорога сама вычерчивалась перед ним. Он знал, что у Азирафеля есть свой книжный магазин, но он ни разу не видел его — боялся подходить ближе, чем на несколько километров — но сейчас его руками и ногами будто руководил кто-то, кто знал дорогу. — Как прошли твои последние пару веков? — Азирафель говорил ради того, чтобы говорить. Он говорил, чтобы плечи Кроули хоть немного расслабились. Он казался ему просто обнаженным проводом. Трогать страшно, ударит ещё — но и так оставлять его нельзя. Кроули поджал губы. Я жил как бродяга, как последний засранец, как обнищалый эмоциональный кретин. В холоде и страхе я жил так, как жил всегда. Черт возьми, не хочу говорить это. — Как всегда, — он пожал плечами и залихачил на повороте. Так, что Азирафелю пришлось схватиться за поручень над окном, чтобы не повалиться на Кроули. — Ну, знаешь, плохие дела, драки, войны, революции, козни и ненависть. Заехал в США. — Великая депрессия там твоих рук дело? — недоверчиво спросил Азирафель и больно ударился плечом о стекло на очередном повороте. Кроули пожал плечами. Честно говоря, он знать не знал, был ли он связан с этим или нет. Люди были намного изобретательнее его. Куча изобретений, смертей и трагедий были сделаны исключительно людьми. А Ад тем самым временем присылал Кроули бесконечные поощрительные письма о проделанной работе. Кроули пялился на них и не ощущал ничего, кроме странного чувства опустошения. Это было неправильно. Но он просто смалчивал все и сжигал их в своих руках. Огонь в его венах имеет температуру минус двадцать градусов по Цельсию. Отвратительно. Колесо попало в выбоину, и Азирафель чудом не ударился головой о крышу. Он судорожно выдохнул, ошарашено пялясь по сторонам. — Твой стиль езды очень... демонический. Кроули усмехнулся. — Хоть что-то приятное услышал от тебя, надо же. А ты? Чем ты занимался? Вернее, я слышал о большинстве. Даже, видел. Гринпис твоих рук дело? — О, нет. Это человечество. Понимаешь ли, это... палка о двух концах. Ты заметил, что любые человеческие изобретения всегда имеют в себе две стороны разных сущностей? — Честно говоря, нет. Ещё не заметил в эксперименте США с ЛСД на людях ничего светлого. — Ну, кроме этого. — И в операции Нортвудс. — И этого. — Просто признай, что в зле от людей есть только зло, а в добре и то, и другое. Такова человеческая природа. Они ближе к нам, к земле. Это природа человека. — О, нет, ты не прав! Не перетягивай одеяло на себя! Ох, стой, к Нортвудс ты не имел отношения? — Ага, — буркнул Кроули. О ней он вообще узнал от Хастура. Кажется, тот был впечатлен. Наверное. Большую часть времени он очень хмурый и очень злой. Не зря он был Князем преисподней. — А слышал об исследования сифилиса? — Это которое в тысяча девятьсот тридцать втором началось? — Этом самом. Тоже люди. Я там даже рядом не ночевал. Не помню, от кого об этом узнал. Ад мне писал о другом эксперименте с ним, который произошел позже. — Пятьсот человек, — пораженно сказал Азирафель, покачав головой. — Это просто люди. Нет смысла хаять их за то, кем они являются. Мне только остается радоваться, что Ад не прознал про то, что о большей части произошедшего я не знал до их поощрительного письма. Иначе бы от меня давно избавились и взяли бы на работу пару политических деятелей или ещё кого-то вроде них. Они обожают Вторую мировую, а особенно то, что я якобы творил в Японии. Я там даже ни разу не был! Люди поразительны. Они всегда меня восторгали, знаешь. Азирафель лишь напряженно кивнул. На самом деле, он не очень был рад подобной теме. Она не то чтобы сильно его удручала, но заставляла думать о том, что люди почему-то очень стремительно шли к тому, чтобы уничтожить себя, как вид. Конечно же, были всадники Апокалипсиса. Пластмасса началась с Загрязнения, но люди очень радостно поддержали эту идею, понятия не имея, к чему она приведет их к двадцать первому веку. И теперь приходят в ужас, смотря на прогноз к концу века. Если конец века вообще будет, а не кончится, скажем, через лет двадцать. Люди гениальны. Это им и мешает. Азирафель нахмурился и опомнился только тогда, когда снова впился многострадальным плечом в окно. На этот раз ещё сильнее и болезненнее. Но, по крайней мере, он смог ощутить то, что Кроули стало... легче? Он не выглядел таким злым, как прежде. Как будто бы забыл о том, кто он. И в этом, кстати, тоже его проблема. В том, что он никогда не относился к этому так, как другие демоны. Кроули был другим. Азирафель всегда это знал. Но Кроули никогда не давал ему и шанса на то, чтобы узнать это что-то. Глубже. Будто бы он боялся. Или не будто? Азирафель не знал. — Твой? — Кроули резко остановился, так, что Азирафеля вдавило в несчастное кресло. Он повернул голову направо и кивнул. — Я чудом не развоплотился. Твой стиль вождения убийственный, — с нечитаемым выражением лица сказал Азирафель, спешно открывая дверь. Он потер ударенное несколько раз плечо. Кроули хмыкнул, выходя из машины и хлопая дверью. Азирафель, под зонтиком, подошел к двери, над которой была вывеска с сокращением его имени. A. Z. Fell. A — начало, Z — конец. Fell — падение. Кроули поморщился, стоя под дождем и читая вывеску. Если бы не очки, скрывающие его напуганный несчастный взгляд, то можно было бы подумать, что у него очень сильно крутит живот, потому что просто так с таким лицом люди не ходят. Кроули знал, что, наверняка, Азирафель не вкладывал абсолютно точно такого смысла в несчастную вывеску. Это просто сокращение его имени. Ничего более. Но Кроули стоял под дождем, такой одинокий и продрогший, и пялился на магазин, на вывеску, на Азирафеля. Он не решался зайти. И когда Азирафель кинул на него красноречивый взгляд, открывая дверь и вздернув бровь, Кроули лишь поежился. От этого места буквально веяло каким-то странным, очень незнакомым чувством. Таким неправильным, таким зовущим, что Кроули затошнило. Может, у него и вправду просто желудок крутит, а он себя накручивает? Он не знал. Поджав губы, он нехотя сделал шаг, шлепнув кожаной, не промокающей (благодаря чуду) обувью по мокрому асфальту. С его мокрых волос текла вода, и едва он успел шагнуть за порог, как Азирафель прикрыл за ним дверь, щелкнул, и помещение окуталось в теплом искусственном освещении. А ещё Кроули заметил, что его волосы и плечи чудесным образом были абсолютно сухими. Он хотел бы неодобрительно глянуть на Азирафеля, но вовремя вспомнил об очках. Кроули внезапно ощутил странное покалывание. Оно было ему знакомо. Так согревается тело после долгого холода. Кроули знал это чувство. Помнил. И как только оно до него дошло, то ему тут же захотелось с криком ужаса убежать из этого места. Азирафель заметил внезапно затушевывающегося Кроули, который, к тому же, выглядел немного напугано. А это было абсолютно точно непривычно. Не то чтобы в Кроули для Азирафеля могло быть хоть что-то привычным, по причине того, что Кроули к себе привыкнуть просто не давал, но это было... странно. Кроули казался напуганным. — Всё в порядке? — Азирафель поставил зонтик у стола и повернулся к нему. — Абсолютно, — ответил Кроули и осознал, что все было в кромешном ужасе, а не в порядке. Чувство согревания проходило дальше, по коже, в кожу, глубже. Обволакивало все его тело. Кроули внезапно согревался. Он не испытывала тепла больше сотни лет. Его руки всегда были холодные, как и нос, и вообще — весь периметр его тела. В этом месте он согревался, и это показалось Кроули первым тревожным звоночком. Возможно, тому было виной это странное, непонятное чувство, которым было пропитано это место и, кажется, даже сам Азирафель? Не убьет ли это Кроули? Вдруг это излишняя святость Азирафеля, вот его так это и греет, потому что, знаете ли, демон, обрызганный святой водой, сначала почувствует странное тепло, и только потом — адскую боль. Кроули посмотрел на свои руки — на свои длинные ловкие пальцы, на ладони — и не увидел никаких следов возможного сжигания. Кожа была такой же, как и всегда. Немного смугловатой — темнее, чем молочная кожа Азирафеля — с едва просвечивающими венами. Он моргнул. Происходило что-то абсолютное неясное. — Кроули? — настороженно спросил Азирафель, непонимающе нахмурился. Кроули, насколько он его помнил, впервые вел себя так... странно. Настороженно. — Что не так? Ты думаешь, что это какая-то ловушка, что ли? — очень даже обиженно спросил Азирафель, будучи действительно оскорбленным подобным поведением Кроули. В конце концов, он от чистого сердца его позвал к себе, а тот, видимо, его очень агрессивно в чем-то подозревал. Кроули опомнился и вздернул голову. Его очки сползи на нос, и Азирафель мог заметить его рассеянный взгляд. Тот внезапно оживился, закачав головой, будто бы потеряв дар речи. Он все-таки сказал, абсолютно отсутствующе и непонимающе: — Просто непривычно. Я как бы не каждый день с ангелами тусуюсь. Это всегда странно. Ты слишком светлый, ну, понимаешь. Глаза же болят после тьмы, так что, — он резко замолк, когда понял, что стал нести какую-то чушь. Его сердце, которому вовсе не обязательно было биться в принципе, очень часто и очень сильно билось в самой глотке. Кроули был растерян. — Странно, — рассеяно оглядевшись, сказал Азирафель. — Я ничего такого не чувствую, — он внезапно нахмурился и очень серьезно заявил: — надеюсь, это не от того, что во мне что-то не так... — Нет-нет. Это... со мной не так. Да. Точно. Определенно. Кроули поджал губы, больно укусив себя за внутреннюю сторону щеки. Ему очень захотелось, чтобы кто-нибудь прямо сейчас его ударил по голове, чтобы он пришел в себя. Страх, непонимание и растерянность из-за внезапного тепла все никак не хотели его покидать. Ему нужно было время, чтобы привести себя в норму. Азирафель растерянно его оглядел, моргнул и, в попытке прервать затянувшуюся неловкую паузу, спросил: — Вина? — Мг, —неясно промычал Кроули, оглядывая несчастный магазин на наличие хоть чего-то, что могло дать ему ответ. Кроули тоскливо осознал, что единственный, кто бы мог дать ему ответ — это Азирафель. А ему очень не хотелось что-то такое рассказывать. — Было бы неплохо. Азирафель улыбнулся, указал ему рукой куда-то вперед, видимо, предлагая пройти, а сам скрылся в какой-то из комнат. Послышался звон стекла. Кроули растерянно натянул очки обратно на глаза, чтобы те плотно прилегали, закрывая его взгляд и, засунув руки в карманы, едва ссутулившись, прошел вперед. Его гибкое тело и длинные ноги. Провокационные движения и пластика тела. Такой быстрый и активный, что даже дерганый. Что-то определенно в нем было от животных. Чувство тепла его не покидало. Когда он уселся на небольшой диванчик, вытягивая ноги, он ощутил себя так уютно, что ему даже неловко стало. Уровень рассеянности повышался с каждой секундой, и ему хотелось кричать от этого чувства. Он не припоминал, чтобы последняя их встреча была... такой. Вроде, они просто о чем-то поговорили, может, Азирафель даже предложил куда-то сходить, но Кроули тогда грубо отказался и пошел по своим очень одиноким и очень грустным делам. Ага. Да. Точно. Так всё оно было. Кроули не знал, что в этот раз пошло не так, раз он согласился. Наверное, неудачный момент. Сегодняшней ночью Кроули ощущал себя так одиноко и так плохо, что, так и не заснув, просто уселся в свою машину и поехал на скорости ста километров в час вперед, выезжая куда-то за город, больше всего желая найти озеро святой воды и умереть. Это всё сила этого дрянного момента, который подвел Кроули. Кроули просто повелся на это внезапное тепло, мягкость и нечто непонятное в Азирафеле. Кроули мысленно отругал себя, но, на самом деле, злиться ему не хотелось. Ему было тепло. Еще недавно его бил озноб, было холодно до того, что в легких, казалось, была изморозь, а сейчас нет ничего, кроме бесконечного тепла. Кроули резко захотелось спать. — Я тут подумал, — голос Азирафеля раздался неожиданно, но Кроули лишь лениво приоткрыл глаз. Слабость, которая копилась столько времени, вылезла на внезапное тепло. — Может быть, тебе неуютно из-за того, что чувства, которые здесь есть, тебе неприятны? — Какие чувства? — едва сонно пробубнил Кроули, принимая уже наполненный бокал вина. Бутылку вина Азирафель аккуратно поставил на стол, а сам уселся напротив него. И Кроули захотелось завыть. От правильности, от комфорта, от какой-то странной нежности, что появилась в воздухе, когда в комнату зашел Азирафель. Всё это было незнакомо Кроули, и, как демону, ему должны были быть противны такие чувства. Но вместо этого он ощутил приступ какой-то вездесущий слабости и желания сдаться. Впервые за долгое время Кроули ощутил себя нормально. И это, по меркам демонов, было неправильно. Блять. Гребаный Азирафель и эти его странные чувства, или про что там он говорил. Всё катится в какую-то дыру. В проигрыш. Кроули драться впервые не хотелось. (ему никогда не хотелось) — Я говорю о любви. Кроули поежился, удобнее устраиваясь на диване. Он закинул одну руку на спинку, приподняв бровь. Любовь. Ага. Вот оно что. — Я думал, эту херню люди выдумали, — фыркнул надменно Кроули, пялясь в свое отражение в бокале вина. Он смог привести себя в более-менее нормальную форму. Хотя он понимал, что виной тому тепло, которое утешало все чувства до этого бушующие в нем. — Люди выдумали очень мало чувств. Ты, как создание, приложившие руку к большим из отрицательных, понимаешь это. Кроули издал неясный звук — что-то похожее на приглушенный смешок. Он глотнул вина и ответил на неозвученный вопрос, который вполне неплохо читался на лице Азирафеля. — Ненависть и ярость вообще не от меня, если ты про это. Расовую и другую ненависть вообще Война придумала. От меня ну, знаешь, все это пассивное дерьмо. Отчаяние, тоска, мучения, — Кроули глянул в свой бокал, на красный цвет вина, отливающий бордо, и, неоднозначно пожав плечам, добавил: — боль. Он не врал. Кроули действительно невольно стал прародителем этих чувств. То, чем был наполнен он сам, то и отдал людям. В конце концов, надо было с чего-то начинать свою демоническую карьеру. Началось все с грустных нот, ну, а что сделать? Демон он или кто? (Кроули иногда казалось, что он самый даже такой настоящий «или кто») Азирафель покачал головой. — А месть? — Не-а, — Кроули прервался, чтобы сделать ещё один глоток, тут же продолжив: — Это тоже Война. Мы с ней пару раз пересекались, пили. Ух, ну и женщина. Но с ней особо не поводишься. Она на то и Война: ищет противника, а не друзей. Мы с ней на пару соорудили несколько революций и там ещё несколько войн в Сирии, но водиться с ней долго невозможно. Постоянное желание кого-нибудь убить. Хотя мы неплохо с ней общались. — Вы с ней похожи чем-то, — как-то невзначай буркнул Азирафель, параллельно как-то абсолютно незаметно допивая вино в своем бокале. — Не похожи, — тут же заявил Кроули. Они и вправду были не похожи. Война кровожадная и агрессивная. Кроули, может, и агрессивный, но потому, что ему положено таким быть, а не потому, что нравится. Азирафель нахмурился и уставился в свой пустой бокал. Он сказал: — Волосы у вас обоих ржавые. Ну, то есть рыжие. Цвет волос Кроули — запеченная кровь, сражение и протест. Цвет волос Кроули — цвет красного карлика. Он никогда не задумывался о том, что ему ближе: кровь или звезды. Звезды не давали ему ничего, кроме боли. Кровь не приносила ничего, кроме равнодушия. И он не знал, что бы он выбрал: боль или отсутствие. Вечный спор в его голове, который в любом случае не имел смысла. Кроули поджал губы. Первая бутылка вина ушла как-то быстро под бессмысленные диалоги, вторая — и того быстрее. Из-за внезапного чувства тепла Кроули совсем развезло. Не хотелось ругаться, грубить, хмуриться. Лезть в драку не хотелось. Внезапно он не задумывался над правильными ответами и о том, как надо себя вести. Правильность сама его находила и направляла в нужное русло. И Кроули было так странно от того, что Азирафель, кажется, тоже чувствовал себя комфортно. Это было так странно, черт возьми, в Аду бы этого не одобрили. Но Ад не узнает. Он никогда ничего не узнавал. И в этом была вся прелесть. — Так что, у вас с контролем все жестко? — Кроули допивал третью бутылку прямо с горла. Он очень пьяный, а ещё ему очень тепло. Он не хочет отсюда уходить. Ему кажется, что он никогда такого и не захочет. — Ну не то чтобы, — Азирафель нахмурился, пытаясь подобрать слова. — Просто, понимаешь, он такой педант. — Твой начальник? — Ага, — Азирафель тяжело выдохнул и опустил плечи, вспоминая о недописанном отчете. Ему надо было бы его закончить к утру, а он сидит и пьет с Кроули, потому что это хорошо. — Гавриил всегда требует подробные отчеты, — он удивленно поднял взгляд на Кроули, когда он внезапно подавился остатками вина. Он прокашлялся и вытер рот тыльной стороны ладони. Очки упали на пол. Азирафель опустил взгляд на них, а после поднял к глазам Кроули. Взгляд у него нечитаемый. Мутный, неясный. Вообще змеиные глаза хрен прочитаешь, хоть Азирафель очень старался. И сейчас он видел в них растерянность. Потерянность. Боль?... Последнее он видел в них всегда. По крайней мере, в те редкие моменты, когда он мог видеть его глаза. — О, Гавриил, — Кроули качнул головой и поднял очки, вертя их одной рукой, глядясь в них в своё отражение. — Ты его знаешь? Кроули криво улыбнулся. Что-то сжалось в нем с нетерпимой болью, и Кроули проморгался. Моргал он крайне редко, но Азирафель не был уверен в этом его качестве, поэтому сначала не обратил внимание на это. — Немного. Совсем немного. Я же не всегда был падшим. — Одним из первых, ага-м, — Азирафель кивнул головой, снова опуская взгляд к почти пустому бокалу. — Поэтому я не особо переживаю по поводу этого. Быстро привыкаешь, — он усмехнулся и, допив вино, отставил бутылку, полностью откидываясь на спинку кресла. Очки он так и не надел. — Не смешно. — Я и не шучу, — он пожал плечами. — Можешь остаться у меня. Азирафель сказал это как-то резко и совсем не в тему. Так, что у Кроули брови очень уверенно поползи вверх, а все мысли об этом Гаврииле, который внезапно оказался строгим педантом (Кроули помнил его другим) как-то сами собой вылетели из его головы. Кроули был рад за это. Меньше всего ему хотелось думать о Гаврииле и о том его прошлом. Кроули замялся на какую-то секунду, нахмурился, а после уверенно кивнул. Уходить он не хотел. Одна мысль о том, что он сможет провести ночь в тепле, заставляла его ощутить странную радость. Азирафель улыбнулся. И Кроули захотелось перестать существовать. Сила момента — она была в этой секунде. Не той, когда он стоял у обрыва. Именно сейчас, когда он позволил себе эту улыбку. И Кроули почему-то показалось, что после этого в порядке не будет ничего. Заснул он прямо на этом диване посреди диалога. Засопел во время монолога Азирафеля о том, к кому же все-таки относился очередной политический деятель. Азирафель за это не обиделся. Лишь улыбнулся умилительно, разглядывая сопящего демона, который, внезапно, впервые за очень долгое время показался очень даже безобидным и милым. Он поудобнее его устроил, накрыл одеялом и выключил свет, мысленно пожелав Кроули самых светлых и теплых сновидений, понятия не имея о том, что все самое теплое Азирафель уже невольно ему дал, когда пропустил сюда, в свою библиотеку. О некоторых вещах лучше не знать.