***
Хоть Эндрюс перестал думать о семье и вместе с тем надеялся, что наконец смог отвлечься, все его мысли заняла молодая рыжеволосая пассажирка, которая будто по проведению судьбы постоянно встречалась то тут, то там. Естественно, Роуз была не первой девушкой, с которой он знакомился в высшем свете, но она была первой, кто смог заставить его смеяться так часто, чувствовать себя комфортно и непринужденно в беседе с противоположным полом. Пока они мало знали друг друга, но ему было интересно с ней, как и ей с ним, не взирая на разницу в возрасте и увлечениях. Она была словно глотком свежего воздуха. К тому же, Роуз понимала и разделяла то, чего не понимала и не разделяла его жена. Она восхищалась творениями Эндрюса, его занятием и самоотдачей. Представляла, чего стоит дать жизнь такому чуду, как Титаник и от этого еще больше ценила как его, так и создателя. Создатель ценил за это ее. Однажды она мимоходом сказала ему, что будет в восторге, если ее будущий муж посвятит свою жизнь чему-то подобному. Роуз тогда еще не знала о том, что отсутствие именно этого в его собственном браке угнетало главного конструктора и не понимала, почему он вдруг погрустнел, услышав ее слова. Он поймал себя на мысли, что за завтраком, обедом или ужином стал проверять, озаряет ли залу блеск рыжих локонов. Прогуливаясь по палубам или беседуя с кем-то из пассажиров, он каждый раз невольно делал то же самое. Сперва Томас не вполне осознавал, что творится в его душе. Все это нельзя было воспринимать всерьез, подумаешь, пару раз мило побеседовал с красивой девушкой. Но она была не просто очередной красивой девушкой. За столь короткий срок они успели хорошо узнать друг друга и Томас часто удивлялся сколько неожиданно много общего у него нашлось с юной леди много младше его. С ней ему было интересно и весело. С ней ему было душевно, легко и просто, как если бы он проводил время с одним из своих давних друзей. Он чувствовал все большее сближение с каждой новой беседой и чем ближе они становились, тем больше давил груз на его душе. Томас Эндрюс был высокоморальным и порядочным человеком. Брак и семья значили для него очень многое и, даже если чувства между ним и женой постепенно стали угасать, он, как минимум, уважал эту женщину и ценил то, что она для него делала. Он не представлял как может причинить ей боль, оскорбить одними только мыслями о ком-то еще кроме нее. Но быть может он причиняет ей куда большую боль, обманывая ее и каждый день возвращаясь домой, говоря, что все хорошо, когда они оба давно знают, что это не так. В какой-то момент жена стала говорить его словами. Эндрюс не получал ответа, когда спрашивал что же изменилось. Иногда она все твердила, что изменился он, но это было не так, он лишь был чуть более предан делу всей своей жизни. «Ты знала, за кого выходила замуж», отвечал Том и на этом разговор всегда заканчивался. Сейчас, сидя за столом у себя в каюте, Эндрюс снова и снова прокручивал в голове всю свою жизнь. В начале путешествия он надеялся, что сможет проветрить голову и по возвращению домой все наладится само собой. Потом он испугался, что вместо этого его жизнь в одночасье усложнилась будто в миллиард раз, она не распуталась, а запуталась в еще больший клубок блестящих, красивых, рыжих волос, но по прошествии дней он подумал - может быть клубок рыжих волос на самом деле нить Ариадны?***
Сразу же после никому толком неясного инцидента палубы начинали заполняться все большим количеством желающих узнать, что же наконец случилось. Прежде гонимые холодом обратно в теплые помещения теперь они стремились обратно, так как все с большей силой охватывало волнение. Одни делились догадками, другие одёргивали за рукава встречавшихся им стюардов и взволновано спрашивали не в курсе ли они происходящего. Пассажирам отвечали, что все в порядке и нет причин для беспокойства, те возвращались к себе в каюты. Все старались не думать о плохом, как в любой другой ситуации, когда до последнего не хочется предполагать худшее. В умах быть может и закрадывались пугающие мысли, но никто не осмелился бы произнести их вслух. Роуз находилась на палубе, когда все произошло, более того, она была одной из немногих, кто увидел все собственными глазами. Из-за сильного удара от части айсберга, находившейся на поверхности воды, откололись крупные куски льда, которые обрушились прямо на палубу, совсем недалеко от стоящих рядом нескольких человек. Этим вечером Кэл настаивал на том, что желает провести время с невестой, но та не хотела и не могла видеть его, поэтому пыталась скрываться то там, то здесь. Она прогуливалась в надежде, что прохладный воздух начнет клонить ее в сон. Распущенные вьющиеся волосы слегка трепал еле ощутимый ветер, она шла медленно и задумчиво. Как и остальные рядом, Роуз увидела громадную белую глыбу совсем незадолго до той роковой секунды. Подобно чудовищу немыслимой величины ледник мертвенно-бледным призраком возник из неоткуда. Он и был призраком. Никто, даже впередсмотрящие не видели его до той поры, пока не подобрались слишком близко. Его не должно было быть, только не в этот раз, но он был, он не растворился, как видение, едва корабль соприкоснулся с ним и отныне Титаник был обречен на медленную и мучительную погибель. Роуз пошатнулась, когда корабль слегка сотрясся от столкновения, а рядом оказавшийся мужчина любезно придержал ее, решив, что девушка может упасть. На ее лице застыл ужас, заставший врасплох не только ее, но и других, и она, судорожно закрывая рот обеими руками, побежала к борту. Как ни пытались пассажиры ничего нельзя было разглядеть в темноте, да еще и с высоты. Роуз чуть вскрикнула, когда ее плеча сзади коснулась чья-то рука. — Господи, мама! — Почему ты до сих пор не в каюте? Мне тебя прикажешь по всему кораблю искать? — Ты что ничего не видела? — Нет. А что я должна была увидеть? Ну ладно, пойдем обратно, тут прохладно, ты простудишься, — Рут взяла дочь за руку и потянула за собой. — Да… — Роуз почувствовала, как начинает уставать, поэтому решила не сопротивляться, хотя ей все еще хотелось узнать, что именно произошло. Они обе уже подходили к двери, как вдруг Роуз увидела Эндрюса, быстро шедшего вместе с капитаном. Она поспешила к ним. — Мистер Эндрюс! Простите, что отвлекаю вас! Вы знаете, в чем дело? Я видела айсберг… — Роуз, мне… мне очень жаль. Боюсь, что ничего хорошо не смогу вам сказать. Пока что я вообще ничего не могу сказать. Но вы скоро все узнаете, я обещаю. Простите меня … нужно спешить. Найдите меня сами, найдите, я… я прошу вас! — Томас сделал акцент на последних словах. Медлить ни ему, ни капитану было некогда. Очевидно, все же творилось что-то неладное, теперь невозможно было не замечать. Роуз хотела сказать что-то еще, но Томас уже спешно удалялся прочь и только раз, уходя, оглянулся на нее. В тот же самый миг девушку кто-то сзади сильно одёрнул за руку. Это был Кэл. — Где тебя носит, черт возьми?! Помнится, я говорил, что намерен провести с тобой вечер. И ждал! — он крепко сжал руку невесты и потащил ее за собой по коридору. — Что ты делаешь?! Мне больно! Куда ты меня тащишь?! Каледон приволок Роуз в ее каюту и толкнул на кровать. Девушка пыталась встать, но мужчина силой усаживал ее на место и всем телом навис над ней, придерживая за плечи, чтобы та не могла пошевелиться. — Мне думается, ты держишь меня за идиота. Но к твоему сожалению я не из таких. Решила, что будешь бегать от меня и я не пойму?! — Я не понимаю, о чем ты, — ничего не оставалось кроме как врать и делать вид, что ничего не изменилось, но выходило скверно. — Сейчас ты можешь говорить все, что угодно и, вероятно, в это можно было бы поверить, если бы твои поступки не расходились со словами. У тебя есть другой?! Отвечай! — Каледон так сильно тряханул девушку за плечи, что ее волосы спутавшись упали на лицо и она начала тяжело дышать. — Какие глупости ты говоришь… — Не лги мне! Кэл чувствовал, что прав, но признания от невесты ему не никогда не добиться. Он был слишком изнуренным и злым, продолжать больше не хотелось, но и оставить девушку безнаказанной было неприемлемо. Он молча развернулся, вылетел из каюты и захлопнул дверь на ключ. Роуз, услышав щелчок в замочной скважине, как громом пораженная вскочила с кровати и метнулась к двери. — Что ты сделал?! Открой! Сволочь! — она изо всех сил кричала ему, понимая, что он уже наверняка ее не слышит. Оказаться взаперти было невыносимо. На корабле что-то происходит, может значимое, а может нет, но что, если да... Неизвестно, как скоро сюда кто-нибудь придет. Тем временем капитан Смит и Томас Эндрюс вместе с Брюсом Исмеем, Чарльзом Лайтоллером и Уильямом Мёрдоком находились в каюте капитана. На столе были развёрнуты чертежи и схемы. Каждый вел себя по-разному, но поведение их выражало одно и то же. — Вода над килем поднялась до 14 футов, в форпике, во всех трюмах и в шестой котельной, — указывая на схему, заключил Эндрюс. — Так вы сможете дать ему ход, черт подери?! — слова Исмея дали всем понять, что он, кажется, единственный до сих пор не вполне осознает насколько серьезна вся ситуация. — Пять отсеков затоплено… Он может оставаться на плаву с четырьмя поврежденными отсеками, но не с пятью … не с пятью. Дифферент у него на нос, поэтому вода будет переливаться поверх переборок на уровне палубы Е, из отсека в отсек, все дальше и дальше, это неизбежно, — хоть голос Томаса и звучал уверенно, на лице его была невыразимая тревога и всецелое понимание той катастрофы, которая надвигается на них. — Помпы, если открыть две… — начал было Смит, но был тут же прерван. — Напор воды слишком большой, помпы не выход. С этой минуты что бы мы не делали — Титаник неизбежно затонет, — для Томаса не было ничего мучительнее, чем произносить этот смертный приговор. Голос его начал подрагивать, на лбу появилась испарина. Он знал, что теперь сделается со всеми, но солгать было невозможно, а на какой-либо иной исход шансов не оставалось. — … Он...не может затонуть! — и без того округлившиеся от ужаса глаза Брюса стали в два раза больше. Он не мог поверить своим ушам. — Корабль сделан из железа, сэр, и он затонет, уверяю вас. Это математический расчет... — Сколько у нас времени? — тишину прервал капитан. — Час… в лучшем случае два, — Эндрюс уже не знал, что было большим испытанием для всех — услышать о том, что они затонут или о том, что у них безжалостно мало времени. Его глаза судорожно бегали по чертежам, дыхание сбивалось. Приблизительно и насколько того позволяли его уже рассеянные мысли он подсчитал отведенное для них время. Сказанное им повергло всех в шок. — Сколько всего людей на борту? — тихо спросил Смит. — 2 200 человек на борту, сэр, — у Мёрдока подрагивал голос, даже эта простая фраза далась ему с трудом. — Теперь уж газеты о вас не забудут, мистер Исмей, — обернувшись на мужчину, медленным замогильным голосом проговорил капитан. Исмей почувствовал, как холодок пробежал по его спине. С этой минуты никто из этих людей больше не был прежним. Пока что только им одним была известна та страшная тайна, которую каждый из них вскоре будет обязан раскрыть всем остальным и видеть, как леденящий ужас и страх искажает их лица. У них больше не будет выбора, ни в чем…. «Это неизбежно… С этой минуты чтобы мы не делали… Затонет… Математический расчет…» Как же так.... Он положил все силы на то, чтобы этот корабль жил, а теперь его потеряет. Вот так скоропостижно. И ничего нельзя сделать. Его будто сама судьба по собственной капризной воле поставила перед фактом и все, дальше ничего, пустота. И никто в целом мире не ответит на вопрос, почему так несправедливо, почему Титаник. Мысли спутались, стало трудно сконцентрироваться, даже дышать. Смятение и потрясение сковывали по рукам и ногам. Ум притупился. Теперь ничего не оставалось, кроме как ждать приближения конца. «И у смерти отныне его имя», - пронеслось в мыслях. «Так вы сможете дать ему ход, черт подери?! Он... не может затонуть!» Сейчас Брюс понимал, как эгоистично звучали его недовольные восклицания, точно бы он был ребенок, у которого взрослые хотели отнять любимую игрушку. Но он тогда не мог сказать ничего иного. Что еще может с горяча прийти на ум, когда даже этот самый ум уступает место эмоциям, панике и страху. Каждый публичный человек, ответственный за полномасштабные проекты не может не беспокоиться и о репутации этих проектов, и людей, и в большинстве случаев нужно просто быть таким, чтобы это понимать. И все это ничуть не делало Брюса Джозефа Исмея плохим человеком. Он так же, как и остальные, не переставал думать обо всех этих людях на борту, половина из которых теперь будет вынуждена отчаянно бороться за жизнь. Он думал о Титанике, который уже не сможет бороться и которого нет ни единого шанса спасти. Эта трагедия будет на устах у всего мира. В голове неизменно звучала последняя фраза капитана, адресованная ему. Исмей ощутил пронизывающий до костей холод, услышав эти слова. Ему вдруг начало казаться, что во всем этом адском, невыносимом, роковом случае виноват лишь он один, и чувствовал, что начинал верить в это. Стало мучительно больно, стыдно, хоть ему и нечего было стыдиться. В случившемся не было ничьей вины...