***
Алиса. Часы в приемной тикали настолько громко, что отдавались набатом в голове. Тишина больницы будто давила и была вязкой, как любимый черничный джем папы, который он покупал каждую неделю в одном и том же магазине. Мама тоже его очень любила. Мама. Любая мысль о маме вызывала во мне противоречивые эмоции. После стольких лет ее отсутствия образ матери стал расплывчатым. Будто старая фотография семидесятых годов, каких было полно в нашем доме. Мне было десять, когда мама бросила нас. Я отчетливо помню тот день: последний день учебы перед весенними каникулами, солнце тогда светило особенно ярко для начала весны. Мы с Олив, одной из моих школьных подруг, возвращались через парк и обсуждали, как будем проводить каникулы. У нас тогда было много планов, как у каждого ребенка. Тогда я еще не знала, насколько сильно изменится моя жизнь. Я поняла, что что-то не так, как только зашла в дом. Папа сидел в кухне, неподвижно глядя в одну точку. Он меня даже не заметил, когда я подошла ближе. А потом из гостиной буквально вылетел Джей и, больно схватив меня за руку, потащил прочь из кухни. Тогда я совершенно ничего не поняла. А потом брат объяснил, что мамы больше нет. Так и сказал. Мой детский мозг сразу напридумывал что-то, что прочно ассоциировалось со смертью. Но, к счастью, с матерью было все в порядке. Она все так же просыпалась по утрам, делала себе настолько крепкий кофе, что можно было взбодриться от одного запаха, и разумеется читала новый выпуск «Космополитен». Только теперь не здесь, а где-то далеко. С тех пор я видела ее только один раз. Она приехала на дорогой машине с бородатым мужчиной и забрала оставшиеся вещи. Это случилось спустя почти год ее отсутствия. Мне было почти одиннадцать, но тогда даже я поняла, что матери в моей жизни больше нет. И никогда не будет. Из операционной вышел врач, пожилой мужчина с невероятно уставшими глазами, и Джей сразу кинулся к нему. Я тоже попыталась встать, но силы остались лишь на то, чтобы не упасть с неудобного пластикового стула. Я не спала уже двое суток. Или трое. Я даже счет времени потеряла. — … стабильное, но улучшений нет. Максимум — месяц, два. Мне жаль, — лицо Джея осталось непроницаемым. Я не видела его глаз, но почему-то уверена, что в не было ничего. Он очень хорошо скрывал эмоции. У меня так никогда не получалось. Я зажмурилась. Не хотелось разреветься перед братом, хотя ком в горле не давал нормально вдохнуть, а в носу уже щипало. Сильно прикусила нижнюю губу и сжала руки в кулаки. Длинные ногти глубоко впились в ладони, и только после этого я смогла отвлечься от пелены слез перед глазами. Я не разревусь. Я буду сильной. Ради Джея и папы. Только вот Джею его силы хватит на двоих. В детстве я его чуть ли не боготворила. Он старше меня только на пять лет, а казалось, что на все двадцать. Он был гораздо взрослее, самостоятельнее и умнее меня. А еще у него есть какой-то внутренний стержень, что не позволил сломаться даже сейчас, когда отца может не стать. — Алиса? — я вздрогнула, когда рука Джея опустилось мне на колено. И даже не подумала про то, что на безумно дорогом шелковом платье моментально образовались складки, хотя раньше вопрос внешности был для меня в приоритете. — Думаю, тебе лучше поехать домой. Прими душ, выспись. К нему все равно не пустят до завтрашнего утра. Качаю головой. Нет, отсюда я уйду только после того, как поправится отец. Думать о том, что этого может и быть, я не могла. Он просто обязан поправиться. Он ведь такой сильный и так хотел жить. Нет, с папой точно все будет хорошо. Эта мысль придала мне уверенности. — Алиса, — Джей попытался заглянуть мне в глаза, но я усиленно отводила взгляд. Он всегда смотрел так строго и пронзительно, что я сдавалась. Так было в мои пять, так было в мои двенадцать, так было в мои пятнадцать. Так случается и сейчас, хотя я не только давно уже не ребенок, и даже не бунтующий подросток. Но жизнь позволяет мне вести себя в двадцать точно также, как и в шестнадцать. — Тем более тебе следует привезти вещи отца. Сейчас они вряд ли пригодятся, но когда его переведут из реанимации, они будут необходимы. Джей знал, на что надавить. Всегда знал все мои слабости, даже самые незначительные. Мне хотелось заупрямиться, заспорить и, возможно, даже начать кричать, что он, черт возьми, не прав, но… Я не смогла. Покорно взяла ключи от машины, встала, машинально пытаясь разгладить складки на безбожно мятом платье, и ушла, стараясь не оборачиваться. И я не увидела, как он обреченно закрыл лицо руками, как подрагивали его плечи, как такой сильный и непробиваемый Джей впервые за долгое время сдался. Но мне казалось, что сдалась именно я.***
Марк Мэй задевает меня плечом и уходит, даже не обернувшись, и мне становится противно до чертиков. Хочется ее ненавидеть. Хочется ее презирать. Но как можно презирать собственную сестру? Даже если она не желает меня знать. Разговор не заладился. Опять. Мэй считает, что я просто завидую ее общению с компанией парней из нашей школы. Но я просто уверен, что они ее используют. Не пройдет и месяца, и Мэй пустят по кругу на какой-то вечеринке. Звенит звонок и коридор заполняется людьми. Я теряю Мэй из вида, но найти ее не сложно. Она всегда там, где и футболисты. И я даже думать не хочу, что они уже умудрились сделать с моей сестрой. Черт. Последний урок был отменен, но домой идти не хотелось. Запах крепкого алкоголя, смешанный с дешевыми мамиными духами, казалось, навечно поселился в моих легких. Водка и цитрус. Было ли что-то более жалкое в этом мире? Мимо проходят какие-то парни из компании сестры, сильно задевая меня плечом. Я просто уверен, что они это сделали специально, и не пройдет и пяти минут, как мелочь нажалуется своим дружкам, что я опять пытался запретить ей с ними общаться. А потом на меня налетят на школьной парковке. Пора идти на чертову «Битву Экстрасенсов», потому что я уже замечаю, как группа накаченных парней переговариваются с Мэй и ищут кого-то глазами. Стараюсь как можно быстрее смотаться из школы. Но я никогда не был везучим. — Эй, а ну стоять! Черт в квадрате. Не оборачиваюсь и ускоряю шаг. Я никогда не был слабым, но глупо было надеяться на свои силы. Против нападающих школьной команды по футболу я выстою до первого удара. Максимум до второго. Мэй не хочется проклинать даже мысленно. К черту. Она натравила на меня своих друзей-идиотов, зная, до какого состояния они могут меня довести. Заботливая сестренка. И когда она успела стать такой тварью? Вылетаю из школы и бегу со всех ног, сам не зная куда. Уже сейчас слышу громкий топот, по меньшей мере, человек пяти. Пытаюсь ускориться, хотя, казалось, куда еще-то? Но, оказалось, есть куда. Когда от этого зависит твое здоровье, да, в прочем, и жизнь, то ты можешь гораздо больше, чем думаешь. Перемахиваю через решетчатый забор и выбегаю на трассу, даже не заметив летящую на меня дорогую «Ауди» последней модели. Я даже не успел подумать о том, что сейчас меня собьют, не то, что уйти с дороги. Единственное, что я успел сделать — это зажмуриться и выставить перед собой руки, будто это может меня спасти от мчащейся прямо на меня машины. Спустя секунд десять я осознал, что удара не последовало. Не понимаю, почему, но я даже не услышал, как шины скользили по асфальту, занося машину вправо. Когда я открыл глаза, то успел увидеть только то, как из перевернутой машины пытаются вытащить молодую, и очень красивую девушку. Кто-то хватает меня за капюшон и оттаскивает к обочине. Повсюду слышатся крики, вокруг куча народу, кто-то даже плачет, возможно, кто-то ее знал. Крик «Сейчас рванет», посеял еще большую панику, а меня кто-то потащил в сторону. Толпа окружила машину. Людей было настолько много, что, казалось, вся наша школа собралась в этом месте. Но даже среди этого количества народу я смог найти рыжую макушку Мэй. Сестра смотрела на меня испуганно и как-то виновато. Видимо, осознала, что все это полностью ее вина. И вроде как я должен ее жалеть. Но почему-то мне ни капли не жаль. Паника продолжалась. Толпу понесло прямо на меня. Люди словно озверели. Толкались, пинались, шли чуть ли не по головам. А те, кто упали в этой толкучке — уже не вставали. Я не успел развернуться и даже не видел, куда меня несет. Тот, кто оттащил меня во время аварии, видимо, тоже потерялся в этой огромной неконтролируемой массе людей. Не видно было абсолютно ничего. Я слышал только вой полицейской сирены. Полиция разгоняла толпу и я даже смог увидеть, как светловолосую девушку в голубом платье погрузили на носилки. Она показалась мне смутно знакомой, но я никак не мог понять, где я ее видел. Скорая уехала так же быстро, как и приехала. А я даже не знал ее имени. Имени человека, который пострадал из-за меня. Черт в кубе. Мэй подбежала ко мне и буквально повисла на моей шее. Она что-то бессвязно говорила, но слов я не слышал. Осознание того, что та девушка пострадала из-за меня, медленно приходило и словно пожирало изнутри. Но ведь я выбежал на дорогу, чтобы спастись от дружков сестры. Я пытался винить во всем ее. Во всем виновата чертова стерва-Мэй, но глядя на ее милое заплаканное личико, винить ее не получалось. Сестру трясло, слезы смешивались с косметикой и оставляли черные дорожки на бледных щеках. Такой я ее видел только тогда, когда мать напивалась слишком сильно и приводила своих собутыльников. Один из них пытался приставать к Мэй. Ей тогда было всего двенадцать. Я все еще помню, как вылетел из соседней комнаты и вышвырнул этого мужика из квартиры. Злость во мне кипела и смешивалась с паническим страхом. А мысли о том, что было бы, если бы я не успел, долго преследовали меня. Воспоминания захватывали меня с новой силой. И уже вместо пятнадцатилетней девушки с ярко-накрашенными глазами и в короткой юбке, я видел маленькую девочку в потертых джинсах и огромных очках, до смерти испуганной и казавшейся ужасно маленькой. — Прости меня, — ее шепот был тихий, но я все же услышал, и даже сперва подумал, что мне показалось. Та Мэй, которой она стала, никогда бы не сказала такого, — это я во всем виновата. Прости, Марк. Она громко всхлипнула и снова повисла на мне. Ее плечи вздрагивали, а моя куртка уже успела промокнуть от ее слез. И я понятия не имел, что мне делать. Мэй никогда не плакала при мне. Даже после случая с тем маминым собутыльником она заперлась в своей комнате и не выходила оттуда несколько часов. А когда вышла, то выглядела так, словно ничего не произошло. Мэй всегда была сильной. Гораздо сильнее меня. — Ты знаешь эту девушку? — спросил я, когда сестра все же успокоилась и перестала рыдать. Надежды было мало, но я должен был узнать ее имя. Она пожала плечами, и словно пыталась что-то вспомнить. Прошло не меньше минуты, когда она, наконец, заговорила. — Вроде бы это Алиса Клинтон. Она училась у нас, была вроде как капитаном чирлидерш несколько лет назад. Ее фотка еще на доске почета в коридоре висит. И тут я вспомнил, что много раз проходил мимо фотографии этой девушки. Она была безумно красивой, словно с обложки какого-то модного журнала, которые так любит листать сестра. И в моем сознании она представлялась конченной стервой, как из глупых фильмов про подростков. Да и странно было вот так, в живую, видеть ту, которую видел разве что на фотографиях. Сейчас должна была взыграть моя совесть, ведь эта девушка была ни в чем не виновата. Пострадала она исключительно из-за меня. Только потому, что не в то время решила сесть в машину. Не по той дороге поехала. Только потому, что я не мог дать отпор и решил, что лучше уж меня собьет машина, чем в очередной раз побьют за школой. И если она умрет, то в этом будет исключительно моя вина.