Болотные легенды

Мне нравится в Кайрине все. Ее голос — перезвон серебряных колокольчиков. Ее глаза — темно-коричневые, как вкуснейший горький шоколад. Ее улыбка — чистый жемчуг за пухлыми розовыми губами. Ее волосы — каштановые волны с медово-золотым отливом. Ее невысокая, но складная фигурка, маленькие руки с изящными длинными пальцами, чуть оттопыренные уши, острые грудки с темными сосками, оливковая кожа, мягкий животик с небольшой складочкой, стройные ноги. Из меня дурной поэт, я не умею сравнивать или описывать кого-то столь же изысканно и возвышенно, как брат Пертан или Хийрем. Надеюсь, ты, тот, кто прочтет эти строки, когда меня не станет, поймешь и отнесешься к этому с должным снисхождением. Я чувствую себя влюбленным идиотом, готовым убить за один взгляд или улыбку в сторону своей… Невесты? Не знаю, как правильно назвать. Сегодня она была очень красива. Платье, то самое, зеленое с пояском, которое я купил в прошлый раз у старого мастера из Лаира на большой ярмарке, сидело просто идеально. Кайрина ждала меня у входа в Третий Санктум и, кажется, заметно волновалась. Я спросил ее, все ли хорошо. Она улыбнулась, ответив, что просто тревожится перед церемонией, и не больше. Понятные чувства для такого чистого, непорочного ребенка, воспитанного в строгости и простоте. Совру, если напишу, что не разделял ее тревог. Мне было жутко и щекотно до мурашек в животе, потому что она должна была стать моей первой. Я не был уверен, что сделаю все правильно, и наше венчание пройдет как следует. Мы взялись за руки и спустились по лестнице к Вратам. Помню, в детстве они всегда очаровывали меня — огромные, но изящные, будто живую изгородь из переплетающихся виноградных лоз умелец покрыл золотом в одно мгновение. Кайрина спросила, правда ли, что когда-то давно их выковали мастера из другого мира. Я пожал плечами, но запомнил, что нужно будет у кого-то поинтересоваться. Нас встретили безликие монахини в традиционных желтых туниках и провели к алтарю. Я чуть сильнее сжал руку Кайрины — она их боялась, по-настоящему, да и я сам испытывал смутное отвращение, глядя на их лица — гладкие, как маски из плоти, лишенные черт, кроме тонких прорезей глаз, рта и ноздрей. С понятиями богоугодной красоты не спорят, но все же. Когда мы остались вдвоем, а монахини наконец растворились в темноте боковых коридоров, невеста обняла меня, так крепко и вместе с тем нежно, что я не смог сдержать счастливой улыбки. Я так люблю ее. Так сильно, аж до слез. Я спросил, верит ли она мне. Она улыбнулась и сказала заветное «Да». Это был самый лучший момент в моей жизни. Когда я вскрыл ее горло и грудину, ломая ребра, чтобы добраться до сердца, она продолжала улыбаться, той самой нежной, ласковой, самой милой в мире улыбкой. Даже не закричала. Я так гордился ею, правда. Я припал к ране и наслаждался толчками хлещущей крови. Я жил. Я был счастлив. Я мало что помню, на самом деле. Из того, что было дальше. Семя Доброты должно быть преподнесено нам в жертву, о, мой неизвестный наследник, чтобы мы с тобой могли молиться нашему богу и этот мир не испепелило Великим Огнем. Это наша с тобой обязанность. Наше проклятие. Наша суть. Но, знаешь, сейчас, чувствуя приятную тяжесть мяса моей невесты в животе, я понимаю, что никогда и никого не полюблю так, как любил ее.