***
— Заходи, — Минхо устало закатил глаза, открывая дверь другу. — Опять прижало? — Ага, — безрадостно ответил Феликс, сбрасывая обувь и проходя внутрь, чтобы сразу сесть на диван и почти расплакаться. — Что с тобой не так, Ликс, — снова цокнул языком Минхо, но всё же с готовностью обнял друга. — Нормальный человек бы жил себе спокойно и не вспоминал бы. — Я его любил, хён, так сильно любил, — и снова в плечо Минхо уткнулся. Это было старой сказкой, Минхо не был удивлён. Его лучший друг страдал от разлуки, каждый день вспоминая Хёнджина, который исчез, просто переехал в другой город, расставшись с Феликсом, а до этого облив его говном. Минхо таких людей ненавидел, он в принципе теперь Хван Хёнджину только всего самого ужасного желал, но ничего не говорил об этом Феликсу, потому что тот плакать начинал и утверждать, что Хёнджин не плохой человек и что сам он хочет, чтобы его Джинни был счастлив. Но Феликс был несчастен. Он не разучился улыбаться и смеяться, но вечерами, совсем под ночь, ему становилось плохо, прямо как сейчас, когда хотелось только к Хёнджину, только к нему. — Я слежу за ним в инстаграме, — уведомил зачем-то Феликс. — Не могу перестать. Он такой красивый и счастливый. Надеюсь, что хоть иногда он меня вспоминает… Хочу, чтобы он всегда меня помнил, чтобы вспоминал меня так же, как я его. — Зачем? Зачем тебе это нужно? — вздохнул тяжело Минхо. — Не лучше было бы забыть его? Не удивлюсь, если ты побежишь к нему, как только он появится и поманит тебя пальцем. — Так и будет… Феликс не стал отрицать, потому что это было правдой. Он слишком сильно любил Хёнджина, так что вернулся бы снова, чтобы быть вновь им использованным. И Феликс был бы счастлив в тот момент, честно, он бы душу мог отдать за это, хоть самому Хёнджину её на тарелочке поднести. Минхо этого не понимал и смотреть без жалости на друга не мог. Это была зависимость, самая настоящая. — Почему он перестал меня хотеть? — Он не переставал желать тебя использовать, просто переехал, вот ты ему и без надобности… — Мне так нравилось быть нужным, испытывать это ощущение, понимать, что ты желанный, что тебя хотят видеть, обнимать и целовать, я скучаю по этим ощущениям, наверное, даже больше, чем по самому Хёнджину. Я самому себе иногда наркоманом кажусь, который нуждается в новой дозе, это странно, но мне хочется всё это закончить и вернуть одновременно. Я глупый и жалкий, — Феликс заплакал, стирая тут же слёзы со своих щёк веснушчатых, которые никогда Хёнджину не нравились. Он любил худеньких и Феликс худел. Он не любил веснушки, вот Феликс их и замазывал. — Ты такой удобный, — цокнул языком Минхо, подавая платочек и поглаживая по голове. — Нельзя быть таким, мой дорогой. А Феликс знал, но он ничего не мог сказать, потому что был согласен и не знал, что делать. Он не мог исправить себя. Никак не мог, это было невозможно. Такие люди сами не меняются, всегда попадаясь в лапы к хищникам. Это был замкнутый круг, по которому Феликс носился, как загнанный зверёк, но и Минхо было не под силу его вытащить. — На самом деле, я иногда думаю о том, как же сильно ты себя не любишь, что позволяешь какому-то Хёнджину вытирать об себя ноги, да ещё и будешь рад этому. Мне страшно даже подумать о том, как сильно ты себя ненавидишь… Именно в тот момент в Феликсе что-то треснуло. Разве же он действительно так ненавидел себя? Разве он был сейчас тем, кем бы гордился маленький Феликс. Он вспомнил себя лет семи, такого невинного и доброго, безгранично доброго. И стало стыдно перед ним, потому что этот мальчик тоже плакал теперь. А этого допускать нельзя было. — Прости меня, пожалуйста, — провыл Феликс. — Я больше так не буду, честно. Никогда не буду! — Что ты там бормочешь, дурачок? — рассмеялся Минхо тихо. — Я извиняюсь перед самим собой… Маленький Феликс не должен больше плакать. Взрослый Феликс ему пообещал в тот день, что это не повторится, и это обещание он выполнит. Это было важнее всего. Он сам был для себя теперь важнее всего, и это было так чертовски правильно.***