Карты

— Свет, я у вас шапку заб...чем вы тут занимаетесь? Шокированное лицо Пальцевой возникает в дверном проёме. Челюсть от увиденной картины отвисает сама по себе. Света лишь устало закрывает глаза, все ещё пытаясь отдышаться. — Не видишь что ли? — на выдохе скалится Арбенина, даже не повернув головы, — в карты играем. Пальцева краснеет, бледнеет, мнется и неуверенно выдает: — Свет, с тобой все хорошо? Ты какая-то... — С ней все прекрасно, — почти рычит Диана, поднимаясь на локтях, — катись нахуй отсюда, пока я тебе колеса не открутила. — Я, пожалуй, пойду...— обращается к все так же молчащей Свете, — хорошего вечера, — хлопок, мгновение, и быстрые шаги эхом разлетелись по подъезду. Диана пару секунд сверлит закрытую дверь, затем переводит взгляд на Светлану. Та лежит под ней, все ещё красная, уставшие глаза устремлены куда-то в потолок невидящим взглядом, по виску и щекам медленно стекают капли пота, тонкая шея покрыта рябью алеющих пятен. — Эй, — осознание того, что она только что сделала, лавиной обрушивается на голову, — ты как? Молчание. — Сурганова, я... — Слезь с меня, — серые глаза, наконец, фокусируются на зелёных. Те капитулируют вместе с хозяйкой и лицо Арбениной бледнеет от неловкости и стыда. — Я не понимаю, что на меня наш... — Слезь. с. меня. — между сведеными бровями появляется суровая, не сулящая ничего хорошего, морщинка. Арбенина отводит взгляд. — Послушай, я... Договорит она не успевает. Света подаётся вперёд и с силой влетает головой в чужой нос. Громко ахнув, Диана отлетает в другой конец комнаты и прикладывается спиной о шкаф. Алая кровь течет по подбородку, стекает на тонкие, искаженные гримасой губы, пачкает ковер. Она подносит руку сначала к разбитому носу, а после озадаченно смотрит на окровавленные пальцы. — Больно, — резюмирует она, вытирая лицо плечом футболки, — полегчало? Света не отвечает. Натягивает брюки, застегивает рубашку, хватает пепельницу и уходит на кухню. Диана смотрит на напряжённую прямую спину, нарочито медленные шаги, коротко кивает сама себе и пробормотав что-то про полный пиздец, идёт следом. Но перед этим опрокидывает в себя три рюмки самогонки. Для храбрости. Идёт на ощупь, в полной темноте, ощупывает пальцами драные обои и матерится сквозь зубы, споткнувшись о чью-то шапку. Света обнаруживается сидящей на подоконнике. Острый подбородок покоится на ладонях, руки обнимают колени. В тонких музыкальных пальцах зажата подкуренная, но так и не начатая сигарета. Зайдя в комнату, можно подумать, что девушка смотрит в окно, однако, если приглядеться, становится понятно, что она полностью в своих мыслях. Взгляд мутный, задумчивый, направленный вникуда. Атмосфера на кухне жуткая. Ветер из открытой форточки ерошит светлые кудри, полутьма, царящая в комнате, тонкой вуалью обволакивает лицо, делая его каким-то сюрреалистичным, ненастоящим. Как у призрака. Тень ее тонкого птичьего профиля, бьющегося о занавеску, смотрится почти уязвимо. — Свет, — осторожно зовет Диана чуть заплетающимся — больше от внезапного страха, чем от количества выпитого алкоголя — языком. И, не получив ответа, проходит на кухню и садится на пол. Кухня пахнет плесенью, гречкой и напряжением. Это напряжение пылью ложится на одежду, просачивается сквозь нее и намертво впитывается в кожу. Странная злость оседает где-то в районе солнечного сплетения. Ужасно хочется курить. — Ты знала, на что шла, — она вытягивает из онемевших пальцев сигарету и крепко зятягивается, — или ты думала, что я с тобой на щелбаны играть буду? Мы не в детском саду, а тебе не пять лет. Света на ее реплику молча закрывает глаза, всем своим видом показывая, что не намерена обсуждать случившееся. Плечи мелко подрагивают. Диана выпускает изо рта клубок дыма, трёт разбитый нос и подсаживается ближе. Слова, которые срываются с ее губ в следующий момент, даются с большим трудом. — Прости меня, — через силу выдавливает Арбенина и сама удивляется тому, как жалко и неправдоподобно звучит, — мне правда очень и очень жаль. Я сожалею, ясно? Просто ты такая...такая! Блять. Да любому бы крышу снесло, понимаешь? Я чуть с ума не сошла, когда ты вошла. Кровь вскипела, гормоны в голову ударили, да что угодно, — сглатывает, — Ты бы видела себя — такая раскованная, свободная, будоражащая. Ещё и карты эти ебаные. Я не стерпела, не сдержалась, понимаешь? Ну не умею я проигрывать и извиняться, черт побери, тоже не умею. Ну вот такая у меня натура паршивая, против природы не попрешь. Ухмылка у Светы выходит страдальческая и какая-то безразличная. Молчаливая. — Поговори со мной, — холодные пальцы касаются чужого запястья. — ну или морду набей, у тебя неплохо получается, кстати. В ответ молчание. Диана тяжело вздыхает и устало откидывает голову на край дивана. Гадство. Глаза закрываются сами собой, тело ноет, а в мозгу друг о друга, словно потерянные спутники, бьются самые противоречивые мысли. Казалось бы: она тебе никто, мимолётное увлечение, не более. А пьяный секс — подумаешь, преступление. Но нет, сидит же, унижается. Где твоя гордость, Арбенина? Простит-не простит. Простит-блять-не простит. Где-то глубоко в сознании появляется навязчивое желание схватить куртку и сбежать, но она тут же его пресекает. Не в этот раз. Наворотила — расхлебывай. Но расхлебывать как-то не получается. Не расхлебывается и все. Сурганова снова ушла в себя и, кажется, даже забыла о ее присутствии. Ну что за странная баба? Любая другая устроила бы грандиозный скандал, била бы посуду, проклинала, накинулась с кулаками — переносица отозвалась глухой болью — и выгнала бы ее из квартиры к чертовой матери. Прямо так, в одной футболке. А эта упёрлась, молчит, нагнетает. Немой моралью ее задавить решила, сволочь. Долгие десять минут они сидят в полной тишине. Звук подтекающего крана в перемешку с чужим, едва уловимым дыханием эхом отдается в ушах, голова гудит. — Святой себя считаешь? — спрашивает Диана куда-то в потолок, начиная закипать, — Чистой такой, непорочной? Девой Марией, блядь, прости Господи? Нимб не жмёт? Да ты сама этого хотела! Сурганова неверяще распахивает глаза. Долгий зрительный контакт. — И нечего на меня так смотреть, — тушуется Арбенина, но сдавать назад не хочет, — если не понравилось, так и скажи. Света смотрит на это угловатое, раскалённое лицо, прокручивает в голове последний часы сегодняшнего вечера и ей хочется, ужасно хочется зайтись истеричным смехом. Видимо, мысли о возможной истерике в красках отражаются в ее глазах — Арбенина оседает и смотрит настороженно. Готовится к худшему. — Мне не понравилось, — наконец говорить Света, выпрямляясь — трахаешься ты так же дерьмово, как играешь. И отворачивается. Диана скрипит зубами. — Мне перед тобой на колени встать? — Думаешь, снизу лучше получится? — Думаю, что ты строишь из себя не пойми что. — И это твои извинения? — Ага, такие же хреновые, как наш секс. Обе замолкают. Эта странная словесная перепалка действует на нервы обеих даже сильнее, чем угнетающее молчание. Света поднимается первая, закрывает форточку, смотрит на Диану. — Выметайся, — спокойно и твердо. — Заставь меня, — Диана подскакивает, встаёт напротив. Сурганова закатывает глаза. — У тебя все вот так, да? — она складывает руки на груди, — Насилие, алкоголь, азартные игры. Вся из себя соловей разбойник, гоняешься за адреналином и острыми ощущениями, сначала делаешь, а потом думаешь? По-другому жить не пробовала? Ведёшь себя, как ребенок. — Аааа, теперь ты у нас суровый жизненный титчер, лекарь потерянных душ, а в простонародье просто моралистка хуева? — издевательски тянет Диана и полностью зеркалит позу напротив, — Сама-то, блядь. Книжный червь, эталон для подражания, герой нашего времени, хлещущий самогонку из треснувшей рюмки. Думаешь, правильная? Тебя в игру силой никто не тянул, сама влезла, а корчишь из себя жертву. И кто после этого торчит на адреналине? Устала от скучной жизни, прилежная девочка из интеллигентной семьи? — Вон отсюда, — почти шипит Сурганова, задыхаясь от гнева. — А то что? В нравоучениях утопишь? Я извинилась. И знаешь, что? Я никуда не пойду, пока не получу твое прощение. Пока ты не примешь мои скомканные неправильные извинения, можешь считать это детским максимализмом, но мне не все равно, Сурганова. И я действительно глубоко сожалею о случившемся, будь у меня шанс отмотать время назад и все исправить, я бы так и сделала. Но пока машину времени ещё не изобрели, тебе придется меня слушать. И я сделаю все, чтобы ты услышала. А нравоучения свои, вместе с воспитательскими замашками припаси для Жуковой, ей пригодятся. — И вот ещё что, — добавляет она, наклонившись, — те, кому не нравится процесс, так активно в нем не участвуют. — Ты.. — Кто? — с вызовом, — Кто я, Сурганова, м? Она делает шаг вперёд, значительно сокращая дистанцию между ними. — Как ты называла меня в своей голове, когда кончала? Пощечина выходит громкой, почти оглушающей. Диана резко хватается за обожженную щеку, разъяренный взгляд устремляется к отвратительно спокойному лицу напротив. Сердце заходится в бешенном зверином ритме. — Понравилось? — ее голосом сейчас можно разрезать сталь, — ещё добавить? Арбенина злится. Смотрит волком и злится-злится-злится. Душит внутри себя злые слезы, отнимает руку от лица и шепчет, не прерывая зрительного контакта: — Добавь. Они падают на диван. Драка сейчас напоминает, скорее, неловкую возню. Или прилюдию. Они целуются яростно, сталкиваются зубами, до боли прикусывая языки, ударяются лбами. Диана пытается занять лидирующее положение и теряется, когда на смену дикому напору приходит ласка, а чужой рот выдыхает на ухо «чшш». И Светлана оказывается сверху. Зажимает ее бедра ногами, целует упрямый подбородок, спускается вниз, гладит взлохмаченные волосы, ласкает шею. Встаёт на локтях и смотрит в глаза. Поднимает ее, Дианину, руку, подносит к губам, обхватывает языком пальцы, вбирает их в рот. Диана задыхается, не в силах отвести взгляд, жмурится. Тело покрывается приятной негой мурашек, низ живота загорается адским пламенем. Она сжимает чужие плечи в поисках опоры. И поддается. Света целует ее везде, где может дотянуться. Целует жадно, не терпит пререканий, стаскивает футболку, быстрым движением обводит грудь, щипает за сосок и принимается за джинсы. Диана перед ней обнаженная и неуверенная, полностью растерявшая свою спесь и наглость. Невыносимо прекрасная. Она зажимает себе рот рукой и выгибается в спине, изо всех сил сдерживая крик, когда внутри оказываются два пальца. Лицо напротив, обрамленное полумраком, не даёт думать и дышать. Контроль, к которому всегда стремилась Арбенина, сочится сквозь пальцы вместе с горячими влажными губами. Сознание путается, стон застывает в ушах, влага скапливается где-то внизу. Сурганова целует ее ключицы, кусает плечи, облизывает каждый сантиметр и без того мокрой, сжимающейся при вдохе шеи. Свободной рукой гладит спину и ноги. Пальцы внутри ищут, пытаются подобрать и задать правильный ритм. Сначала медленный и размеренный, затем быстрый и уверенный, сводящий с ума, толкающий на дно, перекрывая кислород. Диане хорошо и плохо одновременно. Она чувствует себя рыбой, которую то выбрасывают на сушу, то снова окунают в морскую прохладу. Света полностью поглощена процессом. Она думает о том, что чувствует сейчас Диана, привыкшая вести, и упивается собственными предположениями. Диана кричит, громко и бесстыдно, ловит периодически глубокий, пожирающий поцелуй, покрывается мурашками от вездесущей ласки и дурманящего, невыносимого удовольствия. — С-сними, — вбирая воздух в перерывах между поцелуями и задыхаясь им же, шепчет Диана, — сними рубашку, пожалуйста. Я хочу... — Заткнись, — отзываются сверху и резко увеличивают темп. Поняв, что находится на пике, Диана крепко стискивает зубы, утыкается в чужую шею. И бурно кончает. Глаза застилает густая пелена. Света опускается ей на грудь. Часом позже они сидят на диване и курят одну сигарету на двоих. Диана украдкой рассматривает Светин профиль, кутается в плешивый плед, жмется и тихо спрашивает: — Я прощена? Света лукаво косится на притихшую Арбенину. — Почти, — заговорщеским шепотом отвечает она. Затем поднимаеся, исчезает в соседней комнате. И возвращается оттуда с тряпкой и небольшим ведерком.