Цветные картинки

В первую ночь, устроившись неподалеку от даочжановского костра, Сюэ Ян боялся уснуть. Казалось, если выпустить даочжана из поля зрения хоть на минуту, он исчезнет. Потрескивала меняющая естество древесина. Всполохи огня взлетали к звездному небу. Неподалеку, перекатываясь по камням, бурлил ручей. Вокруг ширились на много километров поросшие лесом горы, зелень, недавно тяжелая и сочная, сморщивалась, иссыхала и золотилась — последний вздох природы звучал искреннее остальных. Сюэ Ян много раз видел смерть и знал некоторый толк в красоте умирания. Стало немного жаль, что даочжан слеп. Ему бы понравилось. — Звезд над нами — как конфет в кондитерской лавке, — заметил Сюэ Ян негромко, но так, чтобы его услышали, и протянул руку к поблескивающей чернильной громадности. Между пальцев, облитых беспокойным рыжим светом, замерцало бледное серебро. — В детстве я думал, что они сладкие на вкус. И собирался попробовать, но не достал. Обидно. В детстве я думал, что однажды смогу получить все, что захочу, даже самое сладкое, самое чистое. Жалко, что не смог. Сюэ Ян уронил руку, повернулся на бок и уставился на белый сверток, в который превратился даочжан. — А тебя на твоей горе, небось, с младенчества учили читать по звездам всякие штуки? Никакой поэзии там у вас. Даочжан не ответил. Его молчание царапало, кусало, как свора надоедливых блох. Сюэ Ян фыркнул и отвернулся. Стоило, впрочем, признать, что он согласился бы провести вот так — в компании блох и даочжана — всю оставшуюся жизнь. Казалось, будто последние двенадцать лет он жил в гнилостном душном погребе, а теперь его вдруг выпустили на волю — вот в этот сухой холодный лес, где можно было наконец дышать. Даочжан лежал тихо, не шевелился, и это пугало. Почему он не использует меч для перемещений, думал Сюэ Ян, поглядывая на него сквозь искры. Слишком слаб? Как давно он жив, почему? Не морок ли все это? Что происходит? Вопросы мешались в сознании, спутываясь в глухой липкий гул. И самым жутким, невыносимым, удавкой сжимающим горло идиотским вопросом было: что, если он проснется — а даочжана нет? Спал Сюэ Ян плохо, поминутно просыпался, проверял, по-прежнему ли белый сверток наполнен, подползал убедиться, живо ли то, что внутри, дышит ли, — или опять, как раньше, как когда-то, — а потом долго лежал, слушая молитвенный шепот облетающего леса. Ночь дрожала в поднимающемся от углей жаре, как в лихорадке. Утром даочжан был на месте — спокойно спал, укрывшись плащом. Ярко светило холодное рассветное солнце, лес пах горьковатой стынью, водой и сухой листвой. Сюэ Ян, придя в необыкновенно хорошее расположение духа, вспомнил, что давно не мылся, скинул одежду и, шипя, окатил себя ледяной водой из ручья. Заметил, одеваясь, что вещи совсем истрепались, превратились в черную ветошь, стоило раздобыть новые. Потом напился воды, такой вкусной, как не пробовал много лет, зажег потухший было огонь и приготовил похлебку. Когда Сяо Синчэнь зашевелился в своем коконе, сел, отбрасывая с лица примятые волосы, Cюэ Ян спросил: — Будешь есть, даочжан? Даочжан поднял голову, на его лице отразились растерянность и мука. Он не ответил.